Синее, синее даже ночью, ташкентское небо. Открытое, с низкими звездами азийское Небо, как купол храма, с синей поливой, где запеклись лунные отсветы. И горы… Горы. Как острозубые башни этого храма. Белый горный снег, черные провалы ущелий — горностаевая мантия нетающих ледников. Горы грубы своей угловатой мощью и нежны в синеве, летят и не улетают, окаймляя ночное небо.
Подул ветер, холодный от горного дыханья, теплый от цветенья долины. Вдохните этот ветер — и будете навек счастливым и юным!.. Черные чинары. Белые тополя. Ветки над головой, и каждая ветка приветлива, наклоняется к тебе, будто хочет погладить по голове усталого путника. А над земляными крышами старого города колышутся белые цветущие деревца, как лунные танцовщицы, исполняющие свой звенящий на ветру восточный танец. Понизу же плывет наивная песенка воды в арыках.
Таинственно пахнет индийский нард, именуемый черным райхоном; пряно пахнет, волшебный для голодного, плов с прозрачными зернами риса, резко-дикая мята, томно-мелкие красные розы и особенно тепло-румяные лепешки над красными углями тандыра.
Душистая тьма без просвета и лунный свет без тени. И вдруг громко бьют в бубны падающие со скал гладкие камни, а горные реки, как сказочные джигиты в серебряных доспехах, блещут синими молниями, охраняя вход в угрюмое горное урочище.
И в этой ночи по белой в тополях, дымящейся от лессовой пыли улице Жуковского шла высокая женщина, ленинградская беженка, в стоптанных башмаках и ветхой шали. Над ней как будто еще было другое небо, то, что за тысячи километров отсюда, черное и кроваво-красное, в бомбовом потоке, истребляющем города, людей, деревья на огромном, горячем от пролитой крови пространстве.
Она потеряла все, пережила полное сиротство, не было у нее ни дома, ни дыма, ни своего угла, ни пропитания, ни одного человека, для которого она была бы всем на свете. А было — собственное достоинство, были высота человеческого духа, тайна словотворчества. Она умела делать людей счастливыми, дарила нравственную силу, сопротивление злу и неправде.
Поэтому она и в нелегкой доле своей владела богатством.

Лишь хвойная ветка да солнечный стих,
Оброненный нищим и поднятый мной…

Так она определила свое богатство. И следы ее на ташкентской земле и в душах людей — были и остались!

Это начало воспоминаний Светланы Сомовой об Ахматовой в Ташкенте. Вообще их два — «Мне дали имя — Анна» и Тень на глиняной cтене. Не выкладываю их полностью, только ссылки. Спасибо за подсказку участникам обсуждения в форуме Фромуза.