Алим Никадамбаев. «Старый Ташкент»

Театр. Караташ. Часть 1.

Недалеко от Хадры,в пяти минутах ходьбы по направлению к Бешагачу, до недавнего времени стоял Дом детского творчества с башней для астрономических наблюдений.

Этот Дом, в начале шестидесятых, был построен на том месте, где было наше «родовое гнездо» и где, вплоть до сноса, жили потомки моих прадедов. Это были восемь дворов, расположенных в одном узком тупике. Тупик был настолько узок, что въехать в него не могла даже ишак-арба «шара-барашника». Ни одно окно не выходило в тупик, только небольшие, резные калитки с обязательными железными кольцами вместо ручек и, глухие, длинные, глиняные дувалы с нависающими, кое-где, козырьками крыш. Вплоть до сноса, в тупике сохранялась часть построек с плоскими, глиняными крышами, которые весной покрывались ярко зеленой травой с алыми вкраплениями цветущих маков.

Водопровода во дворах не было и в помине. Зато через все дворы, весело журча днем и ночью, протекал небольшой, но полноводный арык. Водой из этого арыка и умывались, и поливали дворы и небольшие огороды. Для питья и приготовления пищи пользовались водой из колодцев, которые были в каждом дворе, а с начала пятидесятых носили воду из водопровода, расположенного метрах в трёхстах от тупика, на улице Профсоюзной.

Детворы в тупике было много, только в семье Хадичи и Тошкина Муминовых их было аж десять. Они жили в небольшом дворике с громадным тутовым деревом, плодов которого хватало на всех жителей тупика. Калитки дворов в ту пору запирались только на ночь, а днем все двери были нараспашку — детвора шумной толпой носилась со двора во двор, развлекая сама себя. В группе младших школьников верховодил Кадыр. Это он придумал игру в театр, натянул веревку поперёк улицы в самом конце тупика, перед своей калиткой, устроил занавес из простынь и …. занялся постановкой спектакля «Мать» Горького. Сначала он распределил роли, определив для себя роль Матери, поскольку считал эту роль главной. На роль Павла, почему-то, никто не соглашался и только Нигмана удалось уговорить сыграть эту роль за три грецких ореха. «Эх, продешевил!» долго ещё бормотал Нигман, покорно подставляя руки «полицейским»- двум младшим братьям Кадыра, которые категорически не соглашались ни на какую другую роль и с ожесточением крутили руки «арестованному».

Прошло много лет, тупик снесли, уже снесли и Дом творчества и строят на этом месте Ташкент-Сити. Уже давно наши « актеры» стали бабушками и дедушками, уже и самым младшим за семьдесят и все счастливы, каждый по своему, хоть и никто из них не связал свою жизнь с театром. Только Кадыр, как взошел на сцену в далеком детстве, так и не слезал с нее всю свою жизнь, и зовут его теперь Кадыр Тошкинович Муминов и стал он великим хореографом и Заслуженным деятелем искусств Узбекистана.

Томка. Караташ. Часть 2.

«Сыно-о-к» — это меня шепотом будит мама, чтобы не разбудить остальных: «Сбегай за лепешками, а то папа опоздает на работу, он уже с рассвета таскает воду из колонки». Я вскакиваю, наспех умываюсь холодной водой из арыка, успевая поздороваться с дедом и, украдкой понаблюдать за тем, как он заканчивает водные процедуры, зачем-то набирая воду в ладошки, поднимая их и сливая с локтя. Затем подаю деду полотенце, после него вытираюсь сам и схватив бязевую торбочку, сшитую мамой специально для горячих лепешек, стремглав выбегаю со двора, чуть не налетев на папу, который несёт полные ведра с водой. «Опять босиком с утра!» успел крикнуть отец, в ответ на мое: «Ассолом алейкум», но я уже скрылся за углом нашего тупика и, выбежав на Профсоюзную, уже нёсся к дому пекаря, проклиная эту Томку, которая пьёт только водопроводную воду и, ни за что, не хочет пить воду из арыка. Томкой звали громадную корову, которую папа, почему-то, гордо звал «голландкой», хотя она была просто Томкой.

Томка давала три раза в день по целому ведру молока, а пила три раза в день по три ведра воды. «Выпивает 9 ведер воды, а дает только 3 ведра молока»-считал я на бегу и недоумевал: «Куда она девает еще 6 ведер?»

Мне было всего 5 лет, в школу я еще не ходил, и такая трудная задача мне была не по зубам. Пока я напрягался на ходу, пытаясь придумать, как облегчить папину участь, незаметно для себя, оказался уже у пекарни, где новвой Хамза-ака, с белым платком, обвязанным вокруг головы, вытаскивал специальным захватом, похожим на сковородку с длинной ручкой, горячие лепешки из тандыра. Поздоровавшись и пообещав заплатить за лепешки вечером, потому что у папы сегодня зарплата, я, обжигая ладони, сунул шесть лепешек в свою нон-турва и ринулся обратно домой. Мама уже разложила по пиалушкам свежий каймак, каждому по полной, разломила горячие лепешки, в другие пиалушки налила горячий чай, подсластила его и мы вчетвером приступили к завтраку, самому вкусному в мире, с каждым куском лепешки, обмакнутым в каймак и отправляемым в рот, благодаря Бога, пославшего нам такую щедрую корову.

Томка кормила не только нас, молока было столько, что хватало на весь тупик, да и каймаком все угощались каждый день. Хранить молоко было негде, холодильников не было, во дворе стояла жара и оно быстро портилось, мама крутилась целый день пытаясь его превратить в кислое молоко, сузьму и курт, но не успевала, как я не пытался ей помочь, ведь кроме коровы у нее было еще трое детей.

Наконец, какой-то Хрущев, ввел какой-то налог на нашу Томку и папа, с грустным лицом увел её со двора и вернулся уже без неё, бормоча проклятия. Зато, как мама обрадовалась!!! Через некоторое время она снова стала веселой и озорной. Как раньше.

Учительница. Караташ. Часть 3.

Зимние каникулы кончились и шла первая учебная неделя в новом 1956 году. Софья Израилевна была учительницей начальных классов и вела 1а-класс в 120-ой школе, на Караташе. Было, по зимнему, холодно и войдя в класс, где носились её первоклашки, она сразу почувствовала, что отопление всё еще не наладили. Завидев, входящую учительницу, малыши ринулись за свои парты и громко захлопали крышками, пристраиваясь на свои места. «Здрав-ствуй-те!» — хором поприветствовали они учительницу и, повинуясь движению её руки, опустились на скамьи, громко захлопнули крышки и сложили руки перед собой на парте. Софья Израилевна внимательно оглядела свой класс и отметила про себя, что три места за партами пустуют. «Болеют…» — подумала она и начав отмечать отсутствующих, вдруг почувствовала тревогу, вскинула взгляд на вторую парту в третьем ряду, и заметила, что её любимого ученика тоже сегодня нет на месте. Она уже знала, что сегодня обязательно пойдет по домам заболевших детей и решила начать со своего любимчика. Как и всякая учительница, она получала истинное удовлетворение от общения с умными, понятливыми детьми и, невольно их выделяла, хотя прекрасно понимала, что это антипедагогично. Но, Одила, так звали её любимчика, она любила не только за его сообразительность и живость ума, но и заметила в нем явные лидерские качества, он пользовался авторитетом и уважением одноклассников и добросовестно помогал учительнице наводить и поддерживать порядок в классе, причем делал он это не потому, что «так надо», а в силу каких-то своих внутренних убеждений. «Перфекционист» — вспомнила она, однажды, термин из учебника детской психологии и часто мысленно называла так Одила.

После уроков, отпустив детей и сунув пачку тетрадей в сумку, она вздохнула, подумав, что сегодня, как и каждый день, ей придется сидеть за полночь, проверяя домашнюю работу своих учеников и, выписав, в учебной части, адреса отсутствующих учеников, двинулась на улицу Профсоюзную, разыскивая дом номер 115, где проживал Одил.

Проходя мимо невзрачного домика продавца семечек Махсум-ака, она заметила его приоткрытую дверь и заглянула в неё, чтобы спросить далеко ли дом номер 115. Продавец семечек сидел в чапане в своей маленькой, холодной комнате и глухо кашлял. На вопрос учительницы он молча махнул рукой в сторону узкого, безымянного тупика.

Тупик был настолько узкий, что въехать в него не могла и маленькая арба. Зная, что в округе много таких тупичков, Софья Израилевна, вдруг догадалась, что эта особенность местной архитектуры вызвана соображениями безопасности, ведь в тупик, даже конники могут въехать только по одному. Задумавшись на минутку, она и не заметила, как оказалась перед старенькой резной калиткой с железным кольцом вместо ручки. Дверь была приоткрыта и учительница поняла, что стучать нет смысла. «Живут с открытой душой и открытой дверью»- мысленно улыбнулась она и вошла во двор.

Двор был старый, но всё еще хранил следы былого благополучия — центральное строение было двухэтажным, правда, от второго этажа остался только каркас, с сохранившейся кое-где кладкой.

Из двери на первом этаже навстречу учительнице вышла молодая и очень красивая узбечка в безрукавке, надетой поверх скромного атласного платья. Заулыбавшись, она приветливо пригласила учительницу в дом. Софья Израилевна знала, что это мама Одила, на родительские собрания в школе она всегда приходила вместе с мужем.

Дом состоял из маленькой прихожки и единственной большой комнаты, все убранство которой состояло из стопки ватных одеял- курпачи, железной кровати и напольной печи- танча, накрытой ватным одеялом. Вокруг танчи сидели, держа ноги под одеялом трое детишек дошкольного возраста. «Тоже Ваши?»- спросила учительница с изумлением, взглянув в лицо хозяйки. Та радостно-смущенно закивала в ответ. «А где …»- начала было спрашивать учительница и оглянувшись, вдруг заметила Одила, спавшего в единственной кровати под двумя ватными одеялами. «Температура спала, теперь спит..» — пояснила мать и пригласила гостью за танчу, «за стол». Чтобы не обидеть хозяйку, гостья села, пристроив ноги под одеялом и почувствовав как тепло разливается по всему телу. Хозяйка быстро накрыла на стол: сахарница с наколотым сахаром, каймак в пиалушках и лепешки, которые она быстро наломала на куски и разложила по «столу» на скатерти. И, конечно, горячий чай, который был очень кстати. Разговорились. Хозяйка рассказала, что живет в этом доме вместе с мужем- молодым врачем, и четырьмя детьми. Есть у них и корова-кормилица, которую купили у немцев из Тоболина и которую надо кормить, поить и доить строго по расписанию- так она была приучена. Кроме того, она пьет только водопроводную воду, вода из нашего арыка и даже из колодца ей не нравится. «Такая вот капризная корова»- рассмеялась хозяйка, подливая чай гостье.

За разговорами пролетело время и учительница, пожелав Одилу скорейшего выздоровления, заспешила домой, мысленно упрекнув себя в том, что не успела навестить остальных детей.

Керосин. Караташ. Часть 4.

На днях, после сильного снегопада, падающие деревья оборвали провода и мы остались без электричества. А, поскольку, для Сиэтла, где редко выпадает снег, гололед на дорогах эта целая катастрофа, потому что город и все жилые окрестности расположены на холмах, то жизнь в городе практически замирает. Закрываются детские сады и школы, колледжи и прочие учебные заведения, закрываются заводы и предприятия, поскольку, если предприятие не закрывается и обязует своих сотрудников являться на работу, то оно несет полную ответственность за его безопасность по дороге на работу и обратно.

Итак, школы закрыты, и мои внуки-школьники сидят дома. А тут ещё и свет погас — нет электричества. Хорошо хоть газ не отключили, и мы все собрались у камина. На лицах у внуков легко читается недоумение и тоска — нет интернета, не работает телевизор, и даже света нет. И вдруг, старшая внучка, которой десять лет, неожиданно спрашивает: «Додажон, а вот когда Вы родились интернет уже был?». М-да…

Когда я родился в 1948 году, в махалле Караташ, в нашем безымянном тупике, ни у кого не было ни интернета, ни телевизора, ни радиоприемника. Электричество было, но с большими перебоями и часто из окон домов струился свет от керосиновых ламп.

Временами с улицы доносилось «Керо-сииииин», зычный зов, усиленный специальным металлическим рупором, который, одновременно служил и воронкой для переливания керосина из цистерны в бидоны. Цистерна была установлена в телеге с конной упряжью. В каждой семье был специальный бидон для керосина. Керосин использовался не только в керосиновых лампах для освещения, но и в специальных керогазах для приготовления пищи. В домах, где использовались керосиновые лампы и керогазы всегда стоял легкий запах керосиновых паров. Когда не было керосина, мама делала «пилик», фитилёк из тряпичной полоски, смоченной в масле, поджигала его и становилось светло. А пищу мы традиционно готовили на дровах в специальных очагах, сложенных из кирпичей и глины. Воду для чая кипятили в самоварах, тоже на дровах. Хлеб очень часто пекли сами в тандыре. Это такая специальная печь для выпечки лепешек, очень вкусных.

Радиоприемников в тупике тоже ни у кого не было. В то время футбольные матчи транслировались по радио, и наши любители футбола ходили к помещению 16-го отделения милиции, где был радиоприемник и где милиционеры специально открывали окно, чтобы люди, стоя под окнами на улице, могли послушать трансляцию.

Первый телевизор КВН-49 у нас в тупике появился в семье Муминовых в 1955 году, и мы часто заходили к ним по вечерам «на телевизор». Тогда перед маленьким экраном телевизора устанавливалась огромная линза для увеличения изображения и эта линза заполнялась чистой водой. Телевидение вело передали вечером и только несколько часов и, частенько, дикторы объявляли антракты и даже перерывы «по техническим причинам».

Однажды, я зашел во двор к Муминовым вечером, гляжу в окно, они ужинают, а из телевизора доносится: «Севастопольский ваальс, золотые деньки…». На всю жизнь запомнились эти золотые деньки.

Кинокамер в ту пору, ни у кого в тупике не было — это была роскошь. Первый фотоаппарат «Смена» купил кузен моей мамы в 1956 году — он увлекался фотографией, делал много интересных снимков, часто запирался в темном сарае и потом вывешивал во дворе, на веревке для сушки белья, целую кучу влажных фотоснимков.

Недалеко от нас, на Хадре, был кинотеатр «Родина», куда мы частенько ходили на новые фильмы. И еще мы любили ходить на спектакли в театр «Мукимий». У мамы был двоюродный брат, который обожал театр и который частенько пел басом, очень соответствующим его внушительной внешности: «Люди гибнуууут за металл, люди гибнут заааа металл». Правда, слушали мы его редко, только когда он был дома, а не сидел в тюрьме. А сидел он довольно часто, потому что был «паханом». Я тогда был маленьким и совершенно не мог понять, почему его надо сажать если он папа?

И на этом интересном месте мой рассказ резко оборвался, потому что дали свет и мои слушатели, с радостными криками похватали свои гаджеты, уткнулись в них и … потеряли ко мне всяческий интерес.

Шарик. Караташ. Часть 5.

Мне всегда везло в жизни. «Ты – фартовый» — говорил, временами папа, употребляя непонятное для меня слово. Первые девять лет моей «фартовой» жизни прошли в безымянном тупике, на улице Профсоюзной.

Здесь я многое пережил в первый раз. Это и горькое разочарование, и чувство несправедливости и борьба за свои права. Было и первое обожание. Было и первое преступление, и наказание. И их было даже два.

Но, по порядку. Однажды, к нашему тупику подъехала ишак-арба. Арбакеш, громко выкрикивая, «Шара-бараааа», открыл свой старый чемодан, обклеенный цветными картинками, вырезанными из журналов, и выставил на всеобщее обозрение его содержимое. Чемодан был полон сокровищ, аккуратно разложенных по квадратным ячейкам, на которые была разделена его внутренняя поверхность. Чего там только не было! Кучками лежали маленькие металлические сурнаи и разукрашенные глиняные свистульки, маленькие забавные трещетки и настоящий металлический чанг. Были там и цветные пропеллеры на палочке и яркие цветные шарики на резинке. Отдельно лежали карамельные петушки на палочке, гематоген и курт. Но, самым недосягаемым для нас, мальчишек богатством была «авиационная резинка», тонкая резиновая «лапша», из которой можно было сделать резиновые двигатели на модель лодки или даже планера, а самое главное, только тихо, чтобы папа не услышал, можно было сделать настоящую рогатку!

Заслышав призывный зов арбакеша, все мальчишки и девчонки нашего тупика ринулись по своим дворам на поиски пустых бутылок. Те, кому повезло отыскать заветную бутылку, мчались сломя голову к арбе и лихорадочно совали в руки арбакеша свою добычу. Арбакеш внимательно осматривал бутылку, проводил пальцем по кромке горлышка, на предмет отсутствия сколов, и, обязательно, тщательно нюхал её, не из-под керосина ли она. Бутылки с запахом керосина не принимал приемный пункт стеклотары, и арбакеш, поэтому, тут же возвращал такие бутылки сразу погрустневшему покупателю.

Однажды, я, тщательно обыскав весь двор и не найдя ничего подходящего, вдруг, о счастье, в размытой дождем выбоине дувала, разделявшего нас и соседский дворы, обнаружил, почти совершенно новую бутылку, да ещё наполовину заполненную. Наспех, хоть и с трудом, открыв пробку я вылил содержимое на землю и тщательно понюхал горлышко бутылки. Запах был сильный, неприятный, но, ура, это не был запах керосина! Арбакеш, которому, я, с гордым видом, вручил свою добычу, подозрительно глянул на меня, затем понюхал бутылку и удовлетворенно кивнув, милостиво разрешил мне выбрать «вон из той кучки». В этой кучке, о, счастье, лежала и моя заветная мечта — яркий, цветной и блестящий шарик на резинке. Схватив свой шарик и одев резинку на палец, я гордо показывал детворе, как он лихо прыгает из стороны в сторону. Довольно быстро наигравшись, я, вдруг, почувствовал,что меня обуревает страстное любопытство — а, что же там внутри этого замечательно красивого, прыгучего шарика? И, что же вы думаете? Быстро разорвав, сделанную из тоненькой фольги, оболочку, я, с недоумением, обнаружил внутри обыкновенные ОПИЛКИ. Мое разочарование от увиденного можно сравнить разве, что с развалом СССР и сообщением, что коммунизм, к которому мы так долго шли, отменяется.

Но, это ещё не конец истории. Самое непонятное для меня началось потом, когда я, вконец, разочарованный, сидел на земле и горестно разглядывал остатки своего, так горько разочаровавшего меня, шарика. Совершенно неожиданно, ко мне подкрадывается наш сосед, который живет от нас через тот самый, размытый дождем, дувал и вдруг хвать меня за ухо и давай крутить мне его, да, хрипло так, приговаривать: «Я ттттебе покажу…. как выливать…». Я, выросший на улице, пацан, мне целых семь лет и что? Я это терпеть должен? Я, конечно, вырвался и убежал, а он ещё долго гонялся за мной. До сих не понимаю — за что?! Одно помню совершенно точно, несло от этого соседа, как из той бутылки, не керосином.

Голуби. Караташ. Часть 6.

С детства люблю голубей. Душа трепещет, когда слышу характерное хлопанье крыльев. Возможно, это генетическая память, ведь мои предки еще в восемнадцатом веке разводили голубей в загородных садах под Гератом.

В нашем безымянном тупике мальчишки в трех дворах из восьми разводили голубей. Вообще-то, любовь к голубям необъяснима — толку-то от них никакого, только гадят где попало. Они не поют, как канарейки, или как бедана, не умеют говорить, как некоторые попугаи и даже не несут ежедневно яиц, как наши куры-несушки. Зато, голуби отличаются верностью, верностью к родному гнезду и супружеской верностью. А где верность, там и мир. Может быть поэтому, голубь — символ мира.

Но, оказывается, бывают и исключения. Нет, голубь мира не превращается в злобного коршуна. А вот, любимый голубь может оказаться подлецом, завести себе вторую голубку и жить на два гнезда, попеременно высиживая яйца, то в одном гнезде, то в другом. Именно такой случай был у меня в голубятне. Было бы понятно, если бы в голубятне не хватало голубей- самцов, но вот как такое объяснить при их достаточном количестве? Недостатками нравственного воспитания голубок или особенными половыми достоинствами голубя? Вопрос остался открытым…

Нечасто в жизни встретишь голубя-двоеженца, а вот двуногие многоженцы сейчас встречаются часто. Только крыльями они не хлопают. Потому, что нет крыльев-то, не растут. Были в моем окружении и такие «голуби», но хочется говорить о хорошем.

Не люблю разглагольствовать на тему «любовь», не люблю мелодрамы и сериалы, но самое время рассказать о моем друге.

Его жена была обездвижена какой-то неизлечимой болезнью последние 11 лет своей жизни. И все эти 11 лет он не отходил от неё, кормил-поил, ухаживал, стирал, готовил и терпел её многочисленные капризы.

Через много лет после её похорон я имел глупость намекнуть ему о возможности жениться. Он так посмотрел на меня, что я чуть не утонул в волне осознания своей бестактности.

А совсем недавно, встретившись по поводу моего отъезда, он неожиданно предложил мне съездить на кладбище, где указав на холмик, произнес: «Здесь буду лежать я», и молча показал на скромный памятник рядом — там была похоронена его жена. Совсем рядом. Почти впритык.

Вот вам и голуби.

Сумалак. Караташ. Часть 7.

Весна. Навруз. Сумаляк. Эти три понятия стоят рядом. Мой папа говорил, что сумаляк весной очень полезен, потому что, употребив его, человек компенсирует утерянные за зиму витамины и микроэлементы, которыми очень богата эта божественная еда. Может быть это и есть манна небесная, или её вариант шоколадного цвета.

Двор наш в тупике был самый большой и поэтому все массовые мероприятия проводились у нас. Приготовление сумаляка это не только коллективный процесс, но и долговременный, требующий непрерывного перемешивания в течение целых суток. Женщины, которые собираются для приготовления сумаляка, давным- давно превратили этот изнурительный процесс в своеобразный праздник с музыкой, песнями и танцами, длящимися целые сутки без перерывов.

Каждый год у нас во дворе, в специально вырытой яме, устанавливался гигантский котел, собирались соседки и родственницы и начинался праздник. Сумаляк варили каждый год, но мне особенно запомнился сумаляк 1954 года. Во всем виноваты женские разговоры, о том, что камни, которые кладут в сумаляк приносят счастье. Пока, хорошенько промытую речную гальку, которую собирались бросить в котел, держали в небольшом тазике, я успел пересчитать количество камушков. Затем я пересчитал количество присутствующих женщин и понял страшную правду — на всех счастья не хватит. А мне очень хотелось, чтобы одному человеку очень повезло. У моей бабушки был единственный брат, который женился перед самой войной. Он ушел на фронт, оставив дома беременную жену. И пропал без вести. Его жена, которую все уже считали сумасшедшей, потому, что она категорически не хотела верить в его смерть, громко и настойчиво убеждала всех, что он жив и не может вернуться домой, потому, что враги мешают. Слово «враги» она произносила многозначительным шепотом, с оглядкой по сторонам. Моя мама была её единственной родственницей по мужу, и она часто приходила к нам, вспоминала мужа, и они обе тайком плакали. Вот я и хотел, чтобы ей обязательно повезло, чтобы она стала счастлива, и моя мама больше не плакала. А тут, камней на всех не хватает!

Надо сказать, что дед мой был ювелиром и работал директором ювелирного магазина. Его магазин находился в центре рынка «Чорсу», там, где до недавнего времени, во внутреннем дворе готовили и продавали самсу, плов, нарын и хасып.

Я, в силу своей природной любознательности, заметил куда дед спрятал коробочку с какими-то камешками.

И вот…. я вспомнил об этих камешках и, поскольку, других камней поблизости не было, отобрал самые крупные, с горошек, красного и зеленого цвета и незаметненько бросил их в кипящий котел, уверенный в том, что теперь то справедливость восторжествует и счастья хватит всем с лихвой. Всё бы прошло гладко, если бы дед не обнаружил свою коробочку с прозрачными мелкими камнями на земле, недалеко от котла. Я же отобрал только крупные цветные камни, а мелкие оставил в коробочке, которую бросил на землю за ненадобностью. Дед, хорошо меня знавший, сразу понял с кого надо спросить и спросил, тихо прижав меня в углу. Я во всем честно признался. Он сначала разозлился, но узнав зачем я это сделал, вдруг обнял меня, защекотав меня своей бородой. Мы с дедом договорились, что никому ничего говорить не будем и он отправил меня спать, предварительно дав мне слово, что проследит, чтобы тёте Дилбар достался камешек из сумаляка.

Я не знаю, чем закончилась эта история, кому достались цветные камешки моего деда, знаю только, что тёте Дилбар камешек из сумаляка всё же достался. Принес он ей счастье или нет, судите сами. Через полгода пришло извещение, что могила маминого дяди найдена в лесах Беларусии. Тётя Дилбар, к этому времени уже умерла и на могилу отца, через много лет, ездила его повзрослевшая дочь.

Кимьё-хола. Караташ. Часть 8.

«Эшиттилами? Сталин улиб колибти!», растрепанная Кимьё-хола, влетела в калитку, чуть не выронив из рук маленький тазик с, завернутым в чистую белую ткань, куртом.

Отдышавшись и присев на расшатанный стул с гнутой полукруглой спинкой, она возбужденно начала рассказывать о том, что творится сейчас в городе. Народ, услышав о смерти Сталина, стихийно, повинуясь велению сердца, ринулся к центру города, к скверу, где стоял памятник Вождю. Люди рыдали, обнимая постамент, многие теряли сознание, кому- то стало плохо с сердцем, кто-то остался лежать на земле. Кимьё-хола еле вырвалась из толпы, которая несла её к скверу и ринулась к сестре домой, на Караташ, поскольку дома ей поделиться было не с кем — средний сын служил срочную в армии, младший вечно где-то болтался и никогда не сидел дома, а старший сын и муж опять сидели в тюрьме.

Судьба не баловала Кимьё-хола, муж ей попался, хоть и высокий, крепкий, да и талантливый, но какой-то… апанди. Его и звали все так — Жамил-апанди. Это слово переводится как «чудной» или «чудаковатый», но и «веселый, остроумный». Посадили его уже в четвертый раз и опять за то же самое — он сочинял песни и очень хорошо их пел. «Что плохого в том, что человек поет свои песни? Разве справедливо сажать за это в тюрьму?!» горестно думала она, но вслух никогда не произносила ни звука — боялась, и не без основания, что её тоже посадят. Посадили же старшего сына, посадили как сына «врага народа». Если и её посадят, кто будет за младшим смотреть, итак уже совсем от рук отбился. А муж, действительно, апанди, совсем не думает о семье — выйдет из тюрьмы, хвать из дома свой тор и бегом в чайхану на Эски Джуве, где постоянно собираются его дружки, такие же поэты и литераторы, опять поёт там свои песни и опять его «под белы рученьки» и в тюрьму. Уже столько лет отсидел и не образумился, всё ещё считает себя ни в чем не виноватым.

Кимье — хола втайне надеялась, что теперь после смерти Сталина, её мужа и сына, наконец-то, отпустят.

К счастью, так и произошло — летом 1954 года и сына, и мужа выпустили на волю. Муж безвинно просидел в тюрьме целых двадцать лет и это не могло не сказаться на здоровье. Он еще годик попел в своей любимой чайхане и затем скоропостижно скончался.

А вот сына тюрьма испортила, он вышел на свободу «паханом», подмял под себя всю ташкентскую шпану, ещё трижды его сажали, но сидел он недолго, какими-то путями выходил на волю, устраивался на работу таксистом, чтоб не привлекли ещё раз за тунеядство, поднимал машину на кирпичи, включал мотор, чтобы машина накручивала километры и сам занимался своими, никому неизвестными, делами. Зато, не только в нашем тупике, но и во всей махалле Караташ уголовных преступлений не фиксировалось.

Был он человеком крупного телосложения, очень сильным и очень умным, кроме того обладал природным актерским талантом, часто пел и очень любил театр. Кто знает, как бы сложилась его судьба, если бы она не была искорёжена тюрьмой.

Хлеб. Караташ. Часть 9.

На днях заметил, что невестка украдкой, вполголоса, отчитывает моего семилетнего внука, рассказывая ему что-то о голодающих детях Африки. В ответ на мой вопрошающий взгляд, пояснила: «Вот, полюбуйтесь! Ваш любимый внук собирался спустить остатки, недоеденного в школе, обеда, в унитаз!».

И, тут, я вспомнил, что сам в его возрасте не ел бутерброды, которые мне давали в школу, а просто оставлял их в парте, чтобы дома не ругали. Мне было проще, мои завтраки обычно заворачивались в чистую бумагу, так сказать, разового пользования, а не упаковывались в термосы и специальные сумки, которые нужно тащить обратно домой и демонстрировать маме их содержимое.

Однажды, наша учительница Софья Израилевна, обратила внимание на моё легкомысленное обращение с завтраками и, начиная с этого дня, взяла под свой строгий контроль процесс поглощения мной, принесенной из дома, еды.

Это была осень 1955 года, прошло десять лет после окончания войны, люди уже начали забывать о голоде и лишениях этого лихолетья, когда хлеб давали по карточкам, по 125 грамм на человека в сутки и есть больше было нечего. Конечно, выручали маленький огород и два больших дерева, груша и черешня, которые росли у нас во дворе. И ещё, очень выручала соседка Мастон-буви, троюродная сестра моего папы, которая подкармливала моих родителей шурпой от хасипа, который сама готовила для продажи на рынке. Обо всем этом мне тихо и без назиданий рассказала моя мама, когда узнала от учительницы о незавидной участи моих завтраков в школе и моем недостойном с ними обращении.

Так мне с детства вкладывали в сознание необходимость уважительного отношения к хлебу.

И, не только родители. Однажды Ота, по пути к остановке на улице Кагановича, где у нас с ним была «торговая точка» по продаже пучков лука и редиски, подобрал с земли кусочек хлеба, сдул с него пыль, и пристроил на дувале, пояснив: «Чтоб никто не наступил!» . На мой наивно-недоуменный вопрос: «Почему?», Ота спокойно ответил: « Нонни босканни кузи кор болади» ( Кто наступит на хлеб, тот ослепнет). Я, конечно, не очень ему поверил и даже, втихаря, осмелился проверить его утверждение, но ведь запомнил же на всю жизнь!

И, ещё. Однажды, проходя по улице, мама обратила мое внимание на высохшую лепешку, которая одиноко висела под самой кровлей, и пояснила: «В этом доме ждут возвращения кого-то, кто уехал в далекую и опасную поездку, может быть, на войну».

В послевоенные годы во многих окнах Ташкента можно было видеть портреты пропавших без вести на фронте солдат и офицеров с прикрепленными к ним лепешками. А, тётя Дилбар, муж которой пропал без вести на войне, и в смерть которого она не верила, за что её и считали сумасшедшей, до самой своей смерти так и носила с собой в сумке высохшую лепешку со следами зубов мужа, аккуратно завернутую в белое вафельное полотенце.

Хлеб является важным символом и при проведении помолвки — две сложенные вместе и поломанные пополам лепешки, как бы, закрепляют брачное намерение.

А самой страшной клятвой была фраза «Нон урсин» (смысловой перевод «Клянусь хлебом»), по статусу опережая даже другую страшную клятву «Худо урсин» (Пусть накажет меня Бог). Так и говорили — «Нон урсин! Худо урсин!». Именно в такой последовательности.

Вот так, в нашем сознании, с самого детства укреплялось уважительное и бережное отношение к хлебу.

Очень хочется надеяться, что современные дети сохранят в своей памяти это понятие и сумеют передать его своим потомкам.
PS. Благодарю моих читателей Александра Оспанова, Венеру Казакову иGulchexra Xakimovaза полезные напоминания и дополнения к тексту.

Тётя Дуся. Караташ. Часть 10.

В нашем дворе в тупике на улице Профсоюзной, напротив основных строений, построенных ещё моим прадедом, были им же построенные отдельные комнаты, каждая со своим выходом во двор. Называли их, почему-то, «худжра», возможно, они когда-то, до революции, действительно, сдавались в аренду, студентам, обучающимся в медресе Кукальташ. Эти комнаты никогда не пустовали, в них всегда кто-то жил. Проживающих в этих комнатах все называли квартирантами, хотя ни о какой плате за проживание и речи не могло быть — тогда, в послевоенные годы и люди, и нравы были другие. Во время войны, да и в первые послевоенные годы, многие жители Ташкента, ходили на железнодорожный вокзал встречать эшелоны с эвакуированными. Были среди встречающих и мой дед Ибрагим с бабушкой Масудой. Однажды они приметили на вокзале одинокую старушку, устало сидящую на своем чемодане, привели её и поселили в одной из комнат. Так в нашем дворе поселилась тётя Дуся — коренная ленинградка, которая бы никогда и ни при каких условиях бы не согласилась на эвакуацию, если бы….

Если бы в один радостный день она, не получила, невесть каким образом, дошедшую до неё весточку, о том, что младший её сын, Анатолий, жив и находится на лечении в Ташкенте.

Тётя Дуся, получившая уже похоронки на обоих своих сыновей, ушедших на фронт в первые же дни войны, бросила свою полусожженную немецким зажигательным снарядом, квартиру на Невском, как могла заколотила двери и отдав ключи соседям, отправилась на вокзал.

Через два месяца мучений она всё же добралась до Ташкента и сойдя с поезда, печально сидела на чемодане, не зная куда дальше идти и где искать сына. Тут её и встретили мои дед и бабушка.

Повезло ей и во-второй раз, когда, проживавший в этом же дворе, молодой врач, зять Ибрагима, пообещал выяснить где находится её сын, уточнил его анкетные данные и ушел утром на работу. Вечером он вернулся сильно обескураженный. Он нашел Анатолия среди тысяч эвакуированных солдат, но…

В первые послевоенные годы все улицы больших городов Советского Союза были буквально наводнены инвалидами войны, которые, в силу своего физического состояния, не могли работать и были вынуждены просить милостыню. Особенно выделялись своим обликом, люди без обеих рук и ног, которых в народе прозвали «самоварами». Своим внешним видом они сильно портили парадно- патриотический вид городов и тогда, кем-то наверху, было принято решение собрать всех инвалидов без обоих рук и ног в каком-нибудь периферийном южном городе. После недолгих обсуждений этим городом стал Ташкент.

Так Анатолий, из Сталинграда, где он выживал после войны, оказался в Ташкентском госпитале, среди огромного количества, похожих на него инвалидов, доставленных со всего Советского Союза.

Несмотря на свои тяжелые увечья, Анатолий прекрасно помнил свою прежнюю жизнь, слышал про блокаду Ленинграда, но, в душе, надеялся, что мама его жива и специально её не разыскивал, чтобы не быть ей обузой на всю жизнь. Но, однажды, он не удержался и в порыве внезапно нахлынувшей искренности, поведал хорошенькой медсестре свою историю, упомянув и свой бывший адрес в Ленинграде. Так весточка о сыне дошла до тёти Дуси.

Поселившись в безымянном тупике, в доме Ибрагима, тётя Дуся каждый день ездила к сыну в госпиталь, пытаясь уговорить его уехать с ней домой, в Ленинград. Однако, Анатолий категорически отказывался, не желая пожизненно обременять свою мать. Тётя Дуся, ежедневно ездила к сыну, возила, приготовленную дома еду, его любимые с детства вареники, и не теряла надежду всё же увезти когда-нибудь с собой сына.

Так пришел 1947 год и вместе с ним пришла новая беда — сильное землетрясение. Возможно, всё бы и обошлось если бы…

Если бы, какая-то «умная» голова, не поселила всех самых беспомощных инвалидов войны на четвертом этаже здания госпиталя. Можете представить себе, что творилось во время землетрясения в госпитале, но факт есть факт — после окончания паники ВСЕ инвалиды, размещенные на четвертом этаже, оказались во дворе госпиталя. Руководство отказывалось в это поверить, пока не увидело всё своими глазами. Увидело оно, что и не все инвалиды живы — трое из них имели на теле травмы, несовместимые с жизнью. Люди, пережившие все ужасы войны, не пережили ужасы землетрясения.

Среди погибших был и Анатолий. Тётя Дуся не хотела верить в то, что это произошло случайно. Материнское сердце подсказывало ей, что Анатолий сам ускорил свой конец, чтобы положить конец её страданиям.

После скромных похорон сына тётя Дуся решила не покидать землю, где сын нашел свое последнее пристанище и осталась в Ташкенте. В 1958 году, в декабре, она тихо умерла в своей комнате и была похоронена на кладбище имени Боткина, недалеко от могилы сына.

Ота. Караташ. Часть 11.

Одним из «квартирантов», проживавших в нашем дворе, был старик, вследствие сильной контузии на фронте, полностью потерявший память о своей прошлой жизни.

Его привела и поселила в «худжре» Мухайё- ойе, работавшая медсестрой в госпитале, племянница моего дедушки.

Старик этот устроился работать в аптекоуправлении и развозил по аптекам лекарства.

Обедать он всегда приезжал домой и его арба, с двумя большими колесами, дожидалась его на улице, а мы, 3-4 летние малыши, пытались по спицам колеса залезть на неё.

Позже ему сделали «апгрейд» и он стал ездить на тачанке с двумя лошадьми. Иногда он брал меня с собой на работу, и мы с ним полдня развозили лекарства. Помню, что лошади сами знали маршрут, уверенно бежали с отпущенными поводьями и особенно резво неслись вечером в конюшню.

А еще Ота, так его все звали, каждый день готовил себе плов в маленьком котелке, а я, тогда двухлетний малыш, клянчил у него морковку: «Ота, сябзи». И он скармливал мне, уже нарезанную, морковь.

В пятилетнем возрасте мы с Ота «замутили бизнес» и стали партнерами — вязали в пучки, выращенную во дворе зелень и продавали на троллейбусной остановке на улице Кагановича. Я тогда уже начал ходить в детсад и «бизнесом» занимался после садика.

Помню, чтобы меня «не застукала» воспитательница Валентина Тимофеевна, возвращавшаяся после работы, я, завидев её издалека, пытался спрятаться за ствол дерева, а деревья тогда были большие, и я думал, что мне это удавалось, хотя сейчас я понимаю, что воспитательница просто делала вид, что не замечает меня. А Ота, «откупал» меня, подарив ей пучок редиски.

Вот такой у меня был друг — Ота.

Когда он умер в 1958 году, там же на Караташе, мы уже жили на Кукче и папа утром, проснувшись, сказал нам: «Мне приснился Ота, он собрал свою курпачу и попрощался со мной, похоже, что он умер…»

И, точно, через час пришла горестная весть. Папа, как всегда, был прав.

Мухайё-ойе. Караташ. Часть 12.

Мухайё-ойе была племянницей моего деда и жила с тремя дочерьми и сыном в одном, с нами, дворе. Муж её погиб на фронте и она, как могла, одна воспитывала своих детей. Была она женщина сильная и решительная и однажды прославилась на всю махаллю, задержав парашютиста прямо на плоской крыше своего старого дома средь бела дня.

А, произошло вот, что. Она была дома, когда услышала странный шум на крыше. Выбежав во двор, она заметила странного человека, который спешно что-то собирал на её крыше.

Она разглядела, что это парашют и сразу поняла, что это диверсант. Забежав обратно в дом, Мухайё-ойе быстро скинула сложенные одеяла с сундука, открыла его и достала с самого дна старую берданку, оставшуюся ещё от деда. Патронов к ней не было, но это не смутило нашу героиню. Выскочив обратно во двор, она наставила ружьё на диверсанта и басом заорала на него: «Рука верхь!». Диверсант сначала пытался возражать: «Ты чё апа?», но увидев, что «апа» настроена очень серьезно, медленно поднял руки. С помощью сына связав ему руки, Мухайё-ойе, под конвоем, повела своего пленника в 16-е отделение милиции, где и сдала его властям. Потом, правда, оказалось, что это был вовсе не диверсант, а курсант ДОСААФ ( добровольное общество содействия армии и флоту), который должен был приземлиться на соседнем пустыре, но не смог, потому, что его ветром отнесло прямо на крышу к Мухайё-ойе. Несмотря на то, что Мухайё-ойе поймала совсем не диверсанта, ей через некоторое время, сам начальник того самого отделения милиции вручил ей самую настоящую медаль «За защиту отечества», как он подчеркнул при вручении: «За бдительность!». Мухайё-ойе везде носила свою медаль, заслуженную во время войны, но в глубоком тылу, в самом центре Ташкента. Злые языки поговаривают, что завистливая Мастон- буви, заявила, что если бы парашютист приземлился на её крышу, она бы его поймала и затребовала бы себе ни как не меньше, чем Героя Советского Союза. После этого соседи часто видели её на крыше, пристально вглядывающейся в небо и с неким сооружением из швабры и веника, отдаленно напоминающим по форме ружьё.

А у Мухайё-ойе берданку всё же отобрали, сказали: «Канпискасия».

Питомцы. Караташ. Часть 13.

Некоторые, особо любопытные, читатели спрашивают, как я пишу свои рассказы, есть ли у меня план? Да, план есть. И я стараюсь придерживаться его. Но, иногда, вдруг осеняет и я знаю, что сегодня будет внеплановый рассказ. Сейчас буду писать о «братьях наших меньших», о питомцах, за которых мы в ответе, ну, в общем, о домашних животных, которые, в разное время жили рядом с нами во дворе безымянного тупика на улице Профсоюзной.

Почему именно сегодня о животных? Ну, может, потому, что сегодня первый день весны, я вышел во двор, глубоко вдохнул полной грудью и… вот он запах…. запах навоза от соседской коровы. Сразу вспомнилась наша Томка, уникальная корова голландской породы, которую папа купил у немцев из села Тоболино, за Черняевкой. Эта корова была не только огромной, она была еще и воспитанной, как английская королева, и пунктуальной, как депутат немецкого бундестага. Кормить, поить и доить Томку надо было строго по графику, иначе она устраивала такой крик, который коровьим мычанием можно было назвать, только в состоянии очень сильно измененного сознания. А мою маму подпускала к дойке только одетую в чистый белый халат и надушенную духами «Красный октябрь», которые, кстати, стоили дорого и составляли значительную часть нашего семейного бюджета. Но, иначе Томка пиналась, брыкалась и не давала молока. А молока Томка давала по три ведра в день. И ведро, обязательно, должно было быть белое, эмалированное. И скамеечка, на которой мама сидела, во время дойки, тоже должна была быть выкрашена, непременно, в белый цвет. А пила Томка только водопроводную воду, не арычную, не колодезную, а именно водопроводную. Когда я, однажды, по малолетству, решил ей подсунуть ведро арычной воды, она укоризненно посмотрела на меня своими огромными влажными глазами и … спокойненько опрокинула ведро носом. Вот тебе и корова, даже не знаю в какой школе благородных девиц она воспитывалась!

Если бы не известный указ Хрущева о налогообложении коров, не знаю, до каких бы пор Томка мучала нас своими интеллигентными замашками!

Папа вынужден был продать корову и купить козу, чтобы хоть частично удовлетворить потребности подрастающего домашнего народонаселения в молоке. Но, коза оказалась весьма легкомысленного поведения, нагуляла от неизвестного козла огромный живот и папа решил отвести её на базар и продать, чтобы избавиться от забот по приемке родов. Отвел, продал, вернулся довольный. И, вдруг, через несколько дней, к нам во двор вваливается человек, купивший козу. При виде его у папы округлились глаза и мелькнула мысль: «Сдохла чертова коза! А, деньги я уже потратил…, кур же купил! Э-эх!». Папа уже встал было в стойку, чтобы применить свои боксерские навыки, как, вдруг, оказалось, что совсем даже наоборот, мужик нашел нас, чтобы отдать еще кучу денег дополнительно, потому, что наша коза оказалась очень даже счастливой — она родила ЧЕТВЕРЫХ козлят!

Когда, я недавно рассказал эту историю своим младшим внучкам, они удивленно-разочарованно переспросили: «Всего четыре?? А почему не семь? В сказке их было семеро…». Пришлось объяснять им, что семеро козлят у козы бывает только в сказке. А, тут такая жизнь, что попробуй родить четверых, да еще прокормить их, не та экономическая ситуация, не всякая коза выдержит, даже если её козел какой-нибудь блатной, а, похоже, так оно и есть, иначе как покупатель нашел наш дом …. Этот вопрос долго ещё нас мучал.

Вода. Караташ. Часть 14.

«Вода — это жизнь!» так было написано крупными буквами на здании «Средазирсовхозстроя» в центре Ташкента.

О ценности воды в условиях Ташкента говорить не надо, надо просто пожить здесь хотя бы одно лето.

В начале пятидесятых, в ту пору, когда мы жили на Караташе, на улице Профсоюзной не росли деревья и не было арыков. Арыки проходили по дворам, не выходя на улицу и тупики. В нашем дворе арык вытекал из нижней части соседской стены, протекал через весь двор и уходил в трубу, проложенную под тупиком, чтобы зажурчать дальше, в следующем дворе. Арык всегда был полноводный и никогда не пересыхал и только однажды, в суровую зиму, когда замерзшие горлинки попадали с перекладин под навесом, поверхность воды покрылась слоем льда.

Вода в арыке была чистая, не замутненная, пить мы её не пили, но умывались ежедневно сидя на корточках на доске, положенной поперек арыка.

Засорять арык мусором или выливать в него помои, никому бы не пришло даже в голову. Для того, чтобы природный мусор, в виде листьев с деревьев, не уплывал к соседям, в каждом дворе, на выходе воды, была установлена сетка, которая периодически чистилась.

В арык никогда не выливались грязная вода от стирки белья и мойки посуды. Для помоев в углу двора, далеко от арыка была выкопана специальная яма, рядом был дворовый туалет типа «Сортир» с аккуратной дыркой в полу.

У нас во дворе водой из арыка поливался небольшой огород, в котором мы с Отой, дружно выращивали зеленый лук и редиску.

Водой из арыка, в жаркие летние дни поливали двор. Раскаленная земля, политая холодной водой, источала характерный, приятный теплый запах, запоминающийся на всю жизнь.

Во дворе росло много фруктовых деревьев, среди них выделялись три огромных: груша, черешня и тутовник. С тутовником каждый год происходило нечто непонятное — какие -то совершенно чужие люди, с топорами и пилами, совершенно нагло заходили во двор срезали все ветки, покрытые молодыми зелеными листочками, и увозили с собой. Все говорили «шелкопряд», но никто не осмеливался спросить почему этот «шелкопряд» должен питаться обязательно листвой с нашего сада. Только Мухайё-ойе однажды удалось выпроводить непрошенных гостей с помощью своей старой берданки, пока это самое ружьё у неё не конфисковали. После этого она ещё пыталась выгнать людей тряся своей мощной грудью с медалью «За защиту отечества», но в ответ, один из пришлых показал ей свою звезду Героя, и Мухайё-ойе уступила, и «Шелкопряд» в тот год особенно тщательно оголил весь наш тутовник. А вот на грушу и черешню никто не покушался, и мы каждый год с нетерпением ожидали, когда покраснеют черешни и созреют груши. Для сбора черешни и груши в труднодоступных местах мальчишки использовали самодельные захваты-ловушки, для черешни — сделанные из камыша, а для груши — из длинной палки, проволоки и маминого чулка.

Летом мы все спали на деревянном топчане, на «каравате»,который был не у всех соседей, большая часть которых пользовались супой — специально построенным глиняным возвышением во дворе.

Наш топчан располагался у самого арыка, по берегам которого были высажены самые разные цветы — от роз, пионов и до сентябринок и хризантем. Росли у арыка и две сирени, белая и сиреневая, окруженные в пору цветения аурой благоухания. Но, особую атмосферу во дворе создавали многочисленные разновидности кустов райхана, рассаженные вдоль всего арыка.

Какое это было удовольствие: лежать на топчане, рядом с мамой, вдыхать аромат цветущих роз, слушать журчание воды, текущей рядом в арыке и рассматривать широко раскрытыми глазами безграничное чёрное небо и миллионы ярких звезд на нем.

А днем не было большего удовольствия, чем запускать самодельные кораблики в арыке, которые стремительно неслись вниз по течению и требовалась изрядная ловкость, чтобы лавировать между кустами роз на берегу, пытаясь поймать кораблик, и не расцарапаться в кровь. А затем, набегавшись до седьмого пота, бежать под навес, на кухню, схватить кружку и, зачерпнув из ведра вдоволь напиться холодной колодезной водицы. И, вот тогда-то и начинаешь ощущать каждой клеточкой своего иссушенного зноем тела — да, вода — это жизнь!

Ниже приведено фото с картины П.П.Бенькова.

Дети. Караташ. Часть 15.

Много лет назад один мой коллега, «юрист» по национальности, выразил своё восхищение национальной системой воспитания детей в узбекских семьях. Я тогда не придал этому никакого значения, сам был молодым, неженатым, мысли были заняты другим. Но, когда, два года назад, мэр одного из небольших городов, окружающих Сиэтл, приехал в Ташкент, чтобы изучить узбекскую систему воспитания детей и задал свой главный вопрос — как воспитать в детях уважение к старшим, как воспитать доброжелательность и абсолютную гостеприимность, как воспитать уважение к коллективу — я оглянулся назад и вспомнил свое детство.

В нашем безымянном тупике все семьи были многодетные — в семьях было по пять-шесть детей, а у Муминовых их было десять — шесть мальчиков и четыре девочки. Дети имели разницу в возрасте один — два года, и старшие всегда помогали матерям в воспитании младших, на улице часто можно было видеть босоногих пятилеток, выгуливающих своих младших бесштановых братьев, аккуратно держа их за руку. Тогда машины на улице были большой редкостью, никто не слышал про кражи детей и всяких там извращенцев- педофилов и, гулящие сами по себе, малыши ни у кого не вызывали тревогу. Тем более, что у нас во дворе жил Козим-пахан, который никогда бы не допустил в своей махалле нарушений закона.

Так что малыши, которые уже могли ходить сами, были предоставлены, большую часть времени, себе и своим старшим братьям и сестрам. А вот, только что родившиеся младенцы были привязаны к своему «бешику»- кроватке-качалке с собственным «унитазом» и системой канализации, позволяющей малышу всегда оставаться сухим. В то время не было достаточного количества пеленок и, главное, времени у матерей, чтобы их часто стирать.

Подросших младенцев часто укладывали в «беланчак»- люльку, подвешенную к потолку или подходящей ветке дерева.

Важное значение в воспитании детей имел факт совместного проживания трех поколений — дети каждый день видели уважительное отношение своих родителей к дедушке и бабушке и с молоком матери впитывали почтительное отношение к старшим: необходимость первым здороваться, уступать дорогу или место, ухаживать, то есть подавать еду за стол, полить воду из «абдасы»- кувшина на руки, подать полотенце и так далее.

Воспитание строилось не только на подражательной основе, все старшие члены семьи активно участвовали в воспитании младших, обучали их культуре поведения в семье и в обществе, всегда, при необходимости, поправляли и делали замечание.

В узбекских семьях с самого детства воспитывается культ гостеприимства — гость всегда желанное лицо и всё лучшее для гостей.

Дети с самого детства приучаются к труду, мальчики помогают в саду и огороде, девочки осваивают азы уборки дома и двора, а также изучают кулинарное искусство, часто учатся шить и кроить.

Дети часто перенимают профессии родителей – отсюда династии гончаров, хлопкоробов, ученых, чиновников. А вот династии президентов у нас, пока, нет, это больше присуще американцам.

Толерантность и религиозность тоже воспитывается в семье. Если старшие члены семьи умеренные мусульмане, то и их дети не станут фанатами, хотя, под влиянием различных сект, бывают и исключения.

Подрастающих детей готовят к семейной жизни, помогают в подборе своей пары, женят их, устраивая, частенько, роскошные свадьбы, затем, в случае несовмещения характеров или неудачно сложившихся обстоятельств и невозможности сохранения семьи, также активно, пытаются их развести и зачастую безуспешно, поскольку государство и общество всячески препятствуют развалу семьи. Для примирения супругов организованы даже советы свекровей, правда оппозиции им, в лице совета невесток, пока нет, поэтому борьба носит неравный характер.

Одна надежда на мудрость народа, который, рано или поздно, решит все свои социальные проблемы, узбекские дети прославят свою страну уровнем своего воспитания и знаниями, а система воспитания детей станет образцом для подражания для всего мира.

Ниже картина О. Татевосяна, Дорога в сады, 1928 год.

Дети 2. Караташ. Часть 16.

Написал я вчера «Дети», выложил, затем перечитал и понял — хорошо и даже отлично в качестве ответа турецкому султану…, э-ээ… то есть американскому мэру на его вопросы. Хорошо так написал — гладко, чисто без изъянов и недостатков, как обычно и пишутся все официальные документы. Но — без души!

Поэтому, и решил сегодня написать вторую часть текста, так сказать, для своих, не для чужих ушей, чтобы у них не сложилось превратного мнения о нашей системе воспитания.

Я хочу рассказать о том, что не всегда, в дошкольном возрасте, все мои поступки были правильными, а наказание — пропорционально-адекватным, не всегда и не все взрослые обладали макаренковскими методами воспитания, а иногда и вовсе учили не тому, что надо было.

Мне было пять лет, мы были в гостях у папиных знакомых и когда уже уходили я заметил, лежащую на видном месте замечательную вещь. Это был маленький резак, сделанный из половинки лезвия для бритья. Он был такой маленький, такой симпатичный, мне как раз такой нужен был, пока не знаю для чего, но НУЖЕН! Он так и просился мне в руки! И я его взял! И положил в карман. А уже дома вытащил, чтобы как следует рассмотреть. И тут папа его заметил и, естественно, заинтересовался — откуда?

Я честно признался и этим скостил себе меру наказания. «Отнесешь, вернёшь, извинишься! И пойдешь туда сам, без меня и пешком!» — таков был приговор.

Был уже вечер, темнело, мне, пятилетнему малышу, было страшно и как я не смотрел виноватыми глазами, полными слез, на папу — он был неумолим.

Пришлось идти, целых три трамвайные остановки. Идти, постоянно озираясь и оглядываясь, не идет ли папа за мной. Папа, конечно, же шел за мной, стараясь, чтобы я его не заметил, но видимо, он плохо старался, и я его углядел, но всё равно постоянно оглядывался, пока, наконец, не дошел до цели. А тут и папа меня догнал. Мы вместе извинились, я вернул украденное и мы пошли обратно, домой. Папа меня не ругал, наоборот, всю дорогу он рассказывал смешные истории и домой мы ввалились оба хохочущие. Я больше никогда не покушался на чужое добро и эту историю запомнил на всю жизнь. Спасибо папе!

Папа был жесткий человек, но иногда он перегибал палку. Однажды, в первом классе, мне в школу дали денег, чтобы я купил себе бутерброд. А я, никогда до этого не державший в руках денег, просто ПРОПИЛ их. Да-да! Купил бутылку лимонада в школьном буфете и с друзьями всю, до капельки, выпил!

Дома папа меня, конечно, спросил что я купил в буфете и я, как всегда, честно ему рассказал про бутылку лимонада.

Затем, незамедлительно, последовала порка. Я не понимал за что, я не чувствовал своей вины. Оказалось, как мне потом объяснила мама, что это была экзекуция предупредительного характера — чтобы не приучался к бутылке!

Был у меня в школе ещё один случай, когда я совершенно не понимал, за что меня сначала наказали, а потом наградили.

А случилось вот что — мы, ученики первого класса, должны были аккуратно переписать с доски всё, что учительница пишет. А пишет она предложение- «Столица нашей родины — Москва». Я аккуратно пишу в своей тетради: «Столица нашей родины — москва», учительница собирает тетради на проверку и, на следующий день возвращает мне мою тетрадь с «четверкой» за вчерашнюю классную работу. Это была самая большая трагедия за всю мою семилетнюю жизнь, ведь у меня были одни «пятерки», а тут, неизвестно за что, «четверка»! Всё население двора собралось вокруг меня, тщетно пытаясь убедить, что «четверка» — тоже хорошо! Всё уладил папа, когда пришёл с работы и сказал: «Что ты ревешь? Пойди и спроси у учительницы, за что она поставила тебе “четверку”?». Я успокоился, еле дождался утра и, едва начался урок, поднял руку, и встав с места отважно спросил у учительницы: «За что «четверка»?». Она открыла мою тетрадь и показала: «За то, что слово Москва написал с маленькой буквы». И тут я сказал фразу, за которую она меня расцеловала и поставила сразу две «пятерки». Я сказал ей: «Вы нас сами учили, что с заглавной буквы пишутся слова в начале предложения и после точки». Учительница правильно поняла ситуацию, объяснила нам про названия и имена и поставила мне две «пятерки»: «За хорошее знание правил», пояснила она. Но я, тогда, совершенно не понимал за что!

Зато, я всегда и с полуслова понимал Мухайё-ойе. Озорная и всегда веселая она меня учила тому, чему дошкольника учить было совершенно нельзя. Или можно?

Судите сами. Прибегаю к ней с улицы и жалуюсь на Мастон-буви, которая сказала мне что-то обидное. И, как вы думаете она реагирует? Она меня учит: « Мана буни епсан, демадими?!» и показывает соответствующий жест!

Вот вам и секреты воспитания! Только т-сс, строго между нами!

Родители. Караташ. Часть 17.

Шел сентябрь 1946 года. Война закончилась уже больше года тому назад и жизнь постепенно налаживалась. «Вон и горлинки уже вернулись», подумала Назима, и ощутив щемящее чувство голода, пошла за тазиком. Привычно соорудив ловушку для птиц из тазика, бечевки и небольшой палки, с приманкой из высушенной глины в форме пшеничных зерен, ей, хоть и с большим трудом, но удалось поймать двух горлинок. «Вот и ужин будет!», с грустью подумала она, помещая пойманных птиц в «тор-ковок» — клетку для перепелок, сделанную из половинки тыквы. «Если бы эта тыква была бы пищевой, её бы давно уже съели», постоянное чувство голода заставляло всё вокруг примерять на съедобность.

С этой мыслью, Назима аккуратно повесила клетку с птицами на ветку черешни. Затем она убрала ловушку, полила из журчащего арыка двор и подмела его самодельным веником.

Время от времени поглядывая на пойманных птиц, она думала, что было бы неплохо приготовить из них суп к возвращению с работы мужа, но не женское это дело -лишать живое существо жизни…., да есть ещё и другая причина, запрещающая это делать… , она улыбнулась и незаметно погладила свой живот.

В это время, в калитке появилась усталая фигура Салима. «Опять пешком шел с работы..», сделала вывод Назима, с удивлением глядя, как муж, едва ответив на её приветствие, направился прямиком в дом к Козиму.

Пробыв недолго у Козима и о чем-то с ним поговорив, Салим вернулся к жене, увидев пойманных птиц, сильно обрадовался, затем освежевал, почистил от перьев, сунул их в котелок с кипящей водой, заготовленный супругой и пока жена возилась с двумя маленькими картофелинами и половинкой лука, готовя их для супа, уселся на глиняном возвышении во дворе, скрестив ноги и попивая «чай» из заваренных сушенных плодов тутовника.

Отвечая на вопрос жены, он рассказывал ей, как после занятий на кафедре, он рисовал на стадионе института большими буквами надпись «Спорт это жизнь», затем подрабатывал, играя на «альтушке» в духовом оркестре. Он скрыл от жены, что оркестр играл похоронный марш и делал это частенько, провожая в последний путь усопших.

К этому времени был готов и суп из «дичи».

Прежде чем сесть за ужин, Назима быстренько отнесла по маленькой косушке супа с крохотными кусочками птицы, соседям Мухайё- ойе и Мастон-буви. У Мухайё-ойе было четверо маленьких детей и она с благодарностью приняла угощение, а Мастон-буви, которая сама частенько угощала молодую семью супом от хасипа, сначала не хотела брать, но затем, получив радостно-утвердительный ответ на свой вопрос : «Самим-то осталось?», приняла таки угощение, прочитав длинную благодарственную молитву.

Вернувшись во двор, Назима встретила Козима-ака и пригласила его поужинать, но Козим, поговорив о чем-то с её мужем, ушел, сославшись на занятость.

Вот тогда-то, радостный Салим, и рассказал жене недосказанную часть приключений сегодняшнего дня.

Оказывается, обрадовавшись полученным на стадионе и в оркестре, гонорарам, Салим решил с шиком доехать до Хадры на трамвае, с трудом залез в битком набитый транспорт и не заметил, как карманники вытащили все его, с таким трудом добытые, деньги.

Придя домой в сильно расстроенных чувствах, Салим пошел прямо к Козиму и, с еле сдерживаемым возмущением, выразил ему свое отношение ко всем нарушителям правопорядка в мире.

Козим-пахан, молча выслушал, затем, поднявшись со своего места, ушел и через некоторое время, вернулся и вернул всю украденную сумму Салиму.

«В тех же купюрах, представляешь?», не переставал удивляться радостный Салим, показывая деньги жене.

В эту ночь работалось особенно легко, сказался и ужин, и радостное ощущение от событий прожитого дня. Каждую ночь, прежде чем лечь спать, муж с женой обязались выкроить и сшить по одному пальто, чтобы утром сдать его знакомым торговцам для продажи. И шили супруги эти пальто, всю осень и зиму, ночи напролет, о чем вспоминали потом всю свою жизнь. И, Назима-ая, всегда смущенно краснела, вспоминая, что для придания жесткости воротникам пальто, их обратную сторону натирали хозяйственным мылом. «Ведь до первого же дождя…», виновато улыбалась она и через много лет.

Род. Караташ. Часть 18.

Меня, недавно, спросили, откуда я родом. Я задумался. Действительно, откуда? Судите сами.

Мой прадед родился в узбекской семье, на севере Герата, это нынешний Афганистан. В семилетнем возрасте был угнан в рабство и тридцать три года был рабом под Бухарой.

В сорок лет, накопив денег на разведении скота, сумел, согласно шариату, выкупить самого себя из рабства и перебрался в Ташкент, где выстроил себе дом в районе Эски Джувы и женился на девушке из махалли Караташ. Брата его жены звали Мумин и это дедушка Кадыра Муминова. Таким образом, по папе мы наполовину гератские, наполовину караташские. Дальше — дед мой родился в Ташкенте, а умер за границей, со статусом гражданина СССР, постоянно проживающего за рубежом. Отец мой родился за рубежом и умер в Ташкенте. Я родился в Ташкенте и где умру, одному Богу известно, но с большой долей вероятности, всё таки за рубежом — иначе закономерность нарушится. Сын мой родился в Ташкенте, а пятеро внуков умудрились родиться на трех континентах и дай им Бог долгой и счастливой жизни. Но, если закономерность не нарушится, троим из пяти внуков суждено вернуться в Узбекистан.

Почему я так уверенно об этом говорю? Да, потому, что это предвидения моего отца.

В жизни он много раз предсказывал и смерть, и рождение и многое другое, а перед самой смертью и вовсе, как мы тогда думали, он начал галлюцинировать.

Он, вдруг, стал абсолютно уверен в том, что его брат, считавшийся пропавшим без вести во время второй мировой войны, в настоящее время жив.

Однажды, он встретил меня со слезами на глазах, и объяснил это тем, что меня порезали.

В другой день он выразил сильную обеспокоенность тем, что Хамита, моего двоюродного брата, полковника милиции, побили свои же.

А, приехавшему к нему просить благословение в связи с женитьбой, внуку, сказал, указав на пустой угол комнаты, что дарит ему на свадьбу эти три мешка несчитанных денег.

Через месяц отец мой умер. И началось. Через год у моего племянника, которому дед «подарил» три мешка денег, родилась тройня — все пацаны.

Через два года Хамита побили свои же, побили жестоко, прямо на улице, по бандитски.

Через три года меня действительно порезали — на операционном столе, сделали резекцию желчного пузыря.

А через семь лет обнаружился пропавший без вести брат, точнее его внук, оказавшийся коллегой моего сына и работавший с ним под одной крышей.

Вот и не верь после этого в предсказания.

И, похоже, и мне кое-что передалось по наследству.

Продаю свой дом, каждый день приходят потенциальные покупатели, сегодня пришла супружеская пара, посмотрели дом, сели поговорить.

Вдруг он начал икать и странно так на меня посматривает. Затем вдруг спрашивает: «Вы экстрасенс?».

«Есть немного…»-отвечаю, насторожившись. Его жена поясняет: “Мой муж-экстрасенс, но, если рядом с ним находится человек с такими же способностями, муж начинает икать.»

А мужик все сильнее и сильнее икает!

Так и уехал, икая на ходу. Сказал, что у меня сильное энергетическое поле!

Мелочь, а приятно! Дом не продал, но настроение осталось приподнятым!

Куры. Караташ. Часть 19.

Когда я писал о корове Томке-эстетке и легкомысленной козе, ставшей, в результате своего поведения, многодетной матерью-одиночкой, я упомянул, что продав козу, на вырученные деньги, отец купил кур.

Так вот, я, как всегда, слегка приукрасил ситуацию, это были не куры, а пока ещё цыплята. Зато их было целых сто штук.

Папа закатав рукава, сел за стол и, взяв ручку и бумагу, с энтузиазмом принялся подсчитывать, когда именно мы резко разбогатеем и какой именно вклад должны внести подросшие цыплята в строительство коммунизма в отдельно взятой семье.

Но, оказалось, что цыплят по осени считают. А пока был только апрель 1955 года, до осени было далеко, а до коммунизма и подавно.

Ночи были еще холодные, и на утро из ста цыплят мы насчитали ровно половину. Что случилось с той половиной, которой не повезло в этой жизни? Эти цыплята искали себе тепленькое местечко, и, поскольку дело было ночью, самые наглые пытались согреться теплом более слабых, для чего они очень активно пытались пристроиться под ними. Кончилось это парадоксально — более слабые затоптали более сильных. Это была первая гражданская, то есть цыплячья, война в нашем дворе в безымянном тупике, в которой, вопреки закону естественного отбора, выжили самые слабые. Оказывается, бывает и так!

Из оставшихся пятидесяти, под неусыпным надзором силовых структур, в лице мамы и папы, печальной участи быть отданными на съедение соседской кошке, которая не гнушалась питаться падалью, избежали всего тридцать три цыпленка.

Глядя как они растут, лицо моего папы становилось грустнее день ото дня, что было совершенно непонятно для моего детского ума, пока, однажды, я не услышал, как он сказал маме: «Смотри, все тридцать три — петухи, ни одной курицы!».

Тогда я понял, что папины планы построить коммунизм на куриных яйцах потерпели крах. И с этого дня, неизменными, в нашем рационе стали блюда из курятины, вернее, из петушатины.

Наконец, петухов осталось всего пять штук и их поместили в одну большую клетку.

И тут я впервые понял, что куринно-петушачье общество — это модель человеческого социума, пусть упрощенная, утрированная, но модель, в которой взаимоотношения между индивидуумами строятся по одним и тем же законам.

Например, взаимоотношения между петухами в клетке строятся по такой же иерархической лестнице, как и между заключенными в тюрьме — всегда есть главный «авторитет», который всех четверых кроет, точнее, покрывает, несмотря что это петухи, далее есть его заместитель, который кроет остальных троих и далее строго по ранжиру. Последний пятый петушок, которого кроют все четверо, просто изгой, «петух».

Мне стало жалко его и я пересадил бедного изгоя к курам, которые к этому времени остались без своего, не в меру драчливого, петуха, которого папа приговорил: «В суп!», за хулиганское преследование соседского пацана.

И тут я имел возможность понаблюдать за трансформацией петушиной личности в другой среде обитания, то есть среди кур.

Первое время Изгой трусливо убегал от каждой курицы, которая приближалась к нему с самыми благими намерениями, но постепенно, убедившись, что за ЭТО ему ничего не грозит, начал восстанавливаться в своих петушиных правах.

Через некоторое время он начал даже хлопать крыльями и кукарекать, правда предварительно долго оглядываясь по сторонам.

Аналогичные социальные отношения наблюдаются и в курятнике между курами — «светские львицы», пользуясь близостью к петуху, занимают себе места на самом верхнем уровне насеста, остальные куры сидят на уровнях, соответствующих их местам на социальной лестнице.

В результате получается всё «по людски» — верхние уровни «достают» всех нижесидящих, а самые «изгои» отмываются дольше всех.

И ещё одно интересное наблюдение — старые куры начинают кукарекать, а старые петухи начинают нести яйца.

И в заключение, немного о взаимоотношениях кур и петухов. В каждом курятнике обязательно есть свой авторитетный петух, вокруг которого разгуливает его куриный гарем.

Замечено, что если два таких гарема во главе со своим петухами гуляют в одном дворе, то обязательно найдется такая курица, которая, считая, что хорошо там, где нас нет, обязательно переметнется к соседнему петуху. Это сразу заметно на нижеприведенном видеосюжете. Обратите внимание на то, как перебежчица обхаживает чужого петуха, к которому перебежала и как тот горделиво кукарекает.

Вышеприведенные наблюдения и заключения, выражают мнение только автора и касаются только кур, находящихся в его частном курятнике. Все возможные совпадения и ассоциации абсолютная случайность и личное дело читателя, а автор не несет за них никакой ответственности.

Легенды. Караташ. Часть 20.

Наверно в каждой семье есть свои семейные истории, которые вспоминаются теплым летним вечером, за пиалой крепкого чая, после сытного плова. Часто они носят характер легенд, поскольку, многократно пересказанные, дополненные и приукрашенные, они не позволяют установить степень достоверности, отличить вымысел от реальных событий. И этого никто и не требует, ведь хороший вымысел, органически вписанный в жизненные события, делает семейные истории невероятно привлекательными.

Вот некоторые из наших семейных легенд, действия в которых приводятся в хронологическом порядке.

Отец Масуды-ойе был одним самых богатых людей Ташкента, был владельцем дворцов, заводов и пароходов… э-эээ… то есть многочисленных конюшин, гостиниц, мастерских. И при этом был невероятно прижимистым. К примеру, чтобы зажечь вечером в своем доме многочисленные свечи и керосиновые лампы он тратил только одну спичку, от которой зажигал свечку и затем ходил по всему дому с этой свечой и от неё уже поджигал остальные свечи и лампы. Время показало, что эта черта передается по наследству, один из его правнуков перенял её в полной мере, профессионально применил и, уже в наше время, став управляющим банка, сумел открыть себе доступ к счетам своего прадеда в швейцарском банке, где за сто лет хранения, сумма вкладов прадеда превысила один миллиард долларов. Правда приятная легенда? Это финансовая история. Мы её всегда слушаем первой, потому, что она создает приятный настрой, хочется слушать дальше.

А вот ещё одна легенда, тоже финансовая, но с политической подоплёкой.

Мой дед Юлдаш, оставшись сиротой в шестилетнем возрасте был отдан в помощники купцу, возглавлявшему караван, идущий в Мекку. Побывав в Мекке, он затем перебрался в Европу, отучился в Германии в школе и университете, в 1901 году участвовал на Кипре в борцовских соревнованиях и будучи ловким и сильным в 17 лет получил пояс Чемпиона. Будучи студентом в Германии, связался с русскими социал-демократами, был знаком с В.Ульяновым и его женой Крупской. Вернувшись в Ташкент и забрав с собой младшего брата, переехал в город Чугучак в Синцзянь-Уйгурский округ Китая. Проводя крупные торговые операции, сильно разбогател, став одним из самых богатых купцов Синцзяня. После революции и провозглашения СССР совмещал работу купца с должностью резидента советской разведки, являясь сотрудником Восточного Отдела ГПУ. Тоже красивая легенда, правда? А как она льстит самолюбию потомков!

И укрепляет желание слушать дальше,следующую легенду.

В 1930 году у моей бабушки Масуды родились близнецы, которых назвали Чингиз и Тимур. Чингиз вырос и воспитывался в своей семье, а вот Тимура сразу забрали Органы и от него в семье осталось только свидетельство о рождении. Из Тимура Органы воспитали профессионального разведчика и заслали работать за рубеж, а Чингиз ездил туда, время от времени, для обеспечения алиби Тимуру, во время выполнения ответственных заданий. Именно этим и объясняются частые поездки Чингиза по заграницам. Очень трогательная и душещипательная легенда, да? Она особенно нравится нашим бабушкам, которые любят смотреть детективы по НТВ.

Дальше идут легенды про одного нашего родственника бывшего главным героем в истории покушения на Гитлера, а немного позднее ставшего и героем лирических приключений английской королевы.

А закончить мне хочется не очень веселой легендой о том, как умирал наш искренне любимый дядя, который был интеллектуалом, жизнелюбом и озорником.

На смертном орде пришли его навестить родственники и как полагается поинтересовались самочувствием больного. Сидевшая рядом жена, ответила за мужа: «Немного слабость появилась…», и вдруг, уже почти не говоривший, больной буквально прохрипел: «Да, ослабел, двумя руками согнуть не могу!». Его жена встрепенулась: «Что? Что не можешь согнуть?..». Дядя, на последнем дыхании, открыл глаза и выдохнул короткое всем известное слово из трех букв.

Так умирают настоящие мужчины.

Вот на этой печальной ноте, призванной напомнить присутствующим о бренности бытия, и заканчивается обычно пересказ наших семейных легенд, чтобы при следующем удобном случае засиять новыми красками.

Занавес. Караташ. Часть 21.

Есть план! Эта короткая фраза — бальзам для моей души, взращенной на заводе. Означает она, что поставленная цель достигнута и первая часть работы завершена — мне кажется, что я, в своих двадцати небольших рассказах, сумел описать тупичок своего детства, где жили мои предки, где я родился и жил до девятилетнего возраста, постарался вспомнить детали быта и характеры людей, населявших наш безымянный тупик на улице Профсоюзной, в махалле Караташ, в самом центре старогородской части Ташкента.

Что дальше? А дальше — жизнь продолжается, мы становимся старше, меняются интересы, люди, обстоятельства, меняется и адрес — теперь мы живем на Кукче, на улице Клинцовской, в доме номер 6. И всё, что предстоит описать дальше будет, в большей или меньшей степени, привязано к Кукче.

В связи с этим, я буду очень благодарен своим землякам-кукчинцам за их напоминания, дополнения и запомнившиеся детали и события, произошедшие на Кукче. Прославим Кукчу совместными усилиями!

Но, прежде чем переехать на Кукчу, хочу, с благодарностью, попрощаться с героями своих рассказов, ведь эти люди, почти все ушедшие в мир иной, всегда живут в моем сердце, они не только дали мне жизнь, но и воспитали меня, сформировали меня как личность.

На фото, сделанном в 1927 году, запечатлены почти все жители нашего тупика и их родственники. Здесь, на двух снимках, есть моя прабабушка, два моих деда, две мои бабушки, моя мама в годичном возрасте и мой отец в возрасте девяти лет. Кроме того, есть дед и отец Кадыра Муминова, его тетя Мастон-буви, племянницы моего деда Ибрагима — Кимьё-хола, Мухайё-ойе и их младшая сестра Муккадам-опа. Есть на фото и будущий пахан Козим в двухлетнем возрасте и его отец Жамил-апанди. Отдельно хочу отметить моего дядю Салихжана, без вести пропавшего на фронтах ВОВ. На этом снимке ему всего десять лет и это его единственная сохранившаяся фотография.

Ещё одна просьба к читателям — если вы узнали кого-либо на этих снимках, известите меня, пожалуйста.

Кукча

Бабушка. Кукча. Часть 1.

Через десять лет после смерти мужа, Гуландом, решилась, наконец, окончательно перебраться в Союз, в Ташкент. Муж её, Юлдаш, был очень состоятельным человеком, имевшим репутацию одного из самых богатых купцов Чоушека, принимавшего активное участие во всех торговых ярмарках, от Индии, Китая, Афганистана и до России и западной Европы. Многочисленные стада лошадей, коров и баранов, которые и после смерти хозяина, под присмотром преданных пастухов и управляющих, только приумножались, Гуландом перед отъездом раздарила нуждающимся, не забыв щедро отблагодарить за добросовестную службу всех своих работников.

Дом и всё имущество она оставила женщине с пятью малыми детьми, потерявшей мужа. С собой она вывезла самое главное свое богатство — четверых младших детей.

Ей разрешили взять с собой и небольшой скарб — два ковра, немного одежды детям и еду, на первое время. Везла она и три молочные фляги — в одной был мёд со своей пасеки, которую она подарила своему пасечнику, деду Сашко, семиреченскому казаку, бывшему есаулу атамана Дутова, а в двух других — баранье мясо, зажаренное и залитое курдючным салом.

Небольшое количество золотых и серебряных украшений, которое у неё было с собой, отобрали таможенники на границе. Не помогло и возмущение, встречавшего их на границе, старшего сына, который уже пятнадцать лет жил в Союзе, знал законы и порядки. Ему молча указали на дверь… дулом ППШ…

Советских денег у нее не было отродясь, но даже потеряв последнее, она не отчаивалась, поскольку будучи женщиной умной и решительной, понимала, что выход всегда найдется. И выход нашелся — с рекомендательным письмом от консула она обратилась в инстанции и ей, учитывая её материальное положение, и как репатриантке, выдали единовременное денежное пособие и некоторое количество продуктов питания. Кроме того, ей вручили решение о выделении пустующего земельного участка на Кукче. В то время эти земли только осваивались, но обустроившихся соседей было достаточно много, все строились, кто как мог, а некоторые уже жили в свежеотстроенных глинобитных домиках.

Была середина жаркого лета, укрыться от палящего, знойного солнца было негде и Гуландом приняла единственно правильное решение — копать землянку. Одолжив у соседей кетмени и лопаты, трое её сыновей, за день, выкопали большую землянку в рост человека, перебросили несколько толстых жердей, сделали решетку из длинных ветвей тала и, по указанию матери, укрыли всю эту конструкцию двумя, привезенными с собой коврами. Ковры были большие, толстые и яркие и сразу бросались в глаза соседям, которые тут же наделили новоприбывшую прозвищем «Гиламёпти» («Укрывшая ковром»).

Из выкопанной земли сыновья замесили глину для будущего домика, одновременно продолжая углублять землянку, благо земля была почти сухая и грунтовые воды были глубоко.

Вдруг лопата ударилась обо что-то твердое и затем братья, под неусыпным взором соседей, и под их изумленные возгласы, осторожно извлекли на поверхность большой и тяжелый кувшин! Клад! Это был настоящий клад! Как в сказке!

Кувшин был полон золотых и серебряных монет, украшений и различных предметов быта. Громкие и завистливые крики соседей быстро привлекли вниманиелюдей и вскоре вокруг землянки собралась целая толпа с горящими глазами. Хорошо ещё, что кто-то уже донес «куда следует» и к землянке подбежали, расталкивая толпу и на ходу расстегивая кобуру, два милиционера.

В то время существовал закон, что все найденные клады принадлежат государству, но нашедшему причитается двадцать пять процентов от найденного.

Государство тогда было правовое и своих законов строго придерживалось — оно произвело оценку клада и ровно четверть стоимости выдало Гуландом.

Этих денег хватило чтобы построить небольшой двухкомнатный домик, но Гуландом не суждено было в нем пожить — через несколько месяцев она заболела брюшным тифом и умерла. До последнего издыхания она была уверена, что клад этот ей послал сам Бог за её доброту.

Бабушка моя умерла в ноябре 1950 года, мне тогда было всего два года и я не помню её лица. Зато я очень четко помню ту волну добра и любви, которая от неё исходила, когда она говорили мне, ласково обнимая: «Айланаин шираFим».

Так мне уже никто не скажет.

Игры. Кукча. Часть 2.

После смерти бабушки участок земли, который ей выдали и на котором она, с сыновьями, построила скромный двухкомнатный домик, поделили натри части.

Мой отец, к лету 1957 года построил там, на своих двух сотках, домик, и со своей большой семьей, с четырьмя детьми, переехал туда.

Для меня, уже девятилетнего, началась новая жизнь: новые соседи, новые друзья, новые приключения.

Улицы на новом месте были прямолинейные, плановые, никаких узких тупиков — сплошь широкие проезды и новые застройки. И, даже, дворы там назывались не «ховли», а «участка». «Участкада турамиз» — гордо произносили счастливые обладатели земельных наделов.

Непривычная для меня ситуация — отсутствие тупика — вынудила меня, привыкшего к «сценическим играм», искать выхода и я, в первый же день, замесил, из соседской земли, горкой сваленной на улице, глину, для кирпичей, из которых собирался построить, не много, не мало, ТЕАТР.

Однако, эта, как мне тогда казалась, реальная, задумка была жестоко разбита папой, который, вечером, выслушав мои планы, подробно объяснил мне их противоправность и нереальность и таким образом «ишни белига тептила», то есть сломал мои планы.

Но, тяга-то к искусству осталась! И я от театра перешел к КИНО. Началось с того, что мне мой дядя Гайрат подарил фильмоскоп, со сломанным основанием, который можно было использовать как проектор, работающий от солнечного света.

Для этого было достаточно направить солнечный «зайчик» от зеркала на фильмоскоп и тогда, на противоположной стене, появлялось четкое «кино» — изображение кадра из фильмоскопа.

Лент к фильмоскопу было несколько, но и последствий от этого увлечения, оказалось не мало.

Сначала влетело от мамы — за дырку, прорезанную в шерстяном одеяле, которым завешивал окно для создания темноты в комнате. Отверстие требовалось для солнечного «зайчика», который и без того доставлял много хлопот, убегая вслед за солнцем.

«Кинооператору» приходилось периодически выбегать во двор и поправлять зеркало, снова и снова направляя лучик на дырку в одеяле, обнаружив которую мама незамедлительно выгнала всю команду кинолюбителей из дома.

Хорошо ещё, что мама использовала для этой неблагородной цели только веник, и обошлось без травм и телесных повреждений.

Пришлось искать новое подходящее помещение для «кинозала», которое, довольно быстро нашлось — Мирахмат предложил использовать для этой великой цели мастерскую своего отца.

Отец его был плотником, мастерская была фанерная и нам не стоило больших усилий пробить стамеской дырку в стене для солнечного луча, но…. пол в мастерской был усеян стружкой, там было темно и чтоб найти свое место, «согласно купленным билетам», приходилось пользоваться спичками.

И, вот эти самые спички и положили конец моим киноувлечениям, после обстоятельной беседы с отцом, который прекрасно понимал, что «пороть уже поздно», но возмещать стоимость восстановления сгоревшей мастерской соседа придется и «хорошо еще, что мастерская стояла в углу двора и больше никто не пострадал».

Но, как оказалось, никакие увещевания и уговоры «не вытрясут из души актера сцену», и однажды мне попалась книга «Как сделать теневой театр», и я его сделал!

Театр получился на славу и даже с музыкальным сопровождением на аккордеоне, с первого же спектакля пользовался огромной популярностью среди детей и взрослых соседей, которые в виде оплаты за вход приносили фрукты, которых набирался целый таз, и который, с удовольствием, опустошался самими же зрителями.

Всё было бы просто прекрасно, если бы не одно «но…» — для теневого театра нужен был проектор, и я его «достал» … из сарая соседа, который, подозрительно заглянув за занавес, углядел, таки, свой аппарат.

Ну, дальше была совсем не интересная, детективная история с криками, погоней и жалобами отцу, который, вернув проектор и пообещав «хорошенько наказать преступника», только тяжело вздохнул и, взяв ремень, произнес не знакомую мне, тогда, фразу: «Искусство требует жертв!».

Я эту фразу запомнил на всю жизнь.

Стрельбище. Кукча. Часть 3.

На Кукче улицы были новой планировки, довольно широкие и перед каждым домом росли деревья.

Некоторые соседи сажали тал. Это дерево отличалось необычайной живучестью и скоростью роста.

Сажали тал двухметровыми толстыми черенками и затем каждые три года обрезали весной выросшие за это время длинные ветки, обдирали кору (она очень легко отдиралась), сушили и использовали как отличный строительный материал.

В период резки тала вся окрестная детвора мастерила свистульки из тала и нарезали палочки для игры в чилляк. А девочки мастерили из ободранной коры, с уже распустившимися листочками на тонких веточках, венки с длинными красивыми зелеными косичками и гордо щеголяли в них по улице.

Чилляк — позабытая, сейчас, игра по разнообразию возможных ситуаций и увлекательности, намного превосходящая все современные компьютерные игры для детей и взрослых, хотя бы тем, что требовала физической активности, ловкости и выносливости.

Кроме того, это была очень азартная игра, в которую можно было играть хоть целый день, что мы, собственно, и делали… весной, в период резки деревьев.

Вообще, разнообразию наших детских игр современные дети могут и позавидовать, особенно учитывая, что все они проходили во дворе и на улице. Вся наша жизнь проходила на открытом воздухе и в постоянном движении, домой мы заявлялись только есть и спать.

Все игры носили сезонный характер — весной мы играли в чилляк и запускали воздушных змеев , «варрак» и «лайляк», которых мастерили сами из камыша и папиросной бумаги, которая продавалась в аптеках, склеивая всю конструкцию с помощью мучного клея, тоже самодельного, из муки, выпрошенной у мамы.

Летом, в период созревания урюка, играли в «косточки», пытаясь попасть как можно большим количеством косточек в специальную ямочку. Проигрывал тот у кого совсем не оставалось косточек, что было очень обидно, но и тут был выход — косточки можно было взять взаймы, одолжить. Похоже, что так мы, подсознательно, готовились к будущей рыночной экономике и кредитным отношениям.

А осенью, в период созревания грецких орехов, пацаны ходили в майках, как их сейчас прозвали «алкоголичках», набитых орехами неизвестного происхождения, ведь не у всех во дворе росли орехи.

Разнообразию вариантов игры с орехами могли бы позавидовать современные разработчики компьютерных игр — там были и варианты с выбиванием орехов из круга, для чего надо было уметь очень ловко запустить закрученный орех, попасть им в стопку орехов, выбить как можно большее их количество и при этом биток-сокка должен был остаться на месте выбитого ореха.

Чтобы уметь проделывать такой трюк, надо было долго тренироваться, зато сколько потом можно было выиграть орехов!

А еще мы играли в лянгу и ошички в период курбан-байрама… сами понимаете, почему.

Со временем, у нас появилась еще одна игра.

Затянул нас в эту игру Кобил, который, в общем-то, не входил в нашу «дворовую» команду, потому, что жил «на другом берегу» арыка, который перерезал нашу улицу поперек.

Этот «не наш пацан», который, кстати, был на два года старше нас, хоть, особенно, физически и не выделялся, предложил нам, однажды, пойти поглядеть, как делают «тарелки» для стрельбы.

Дело в том, в конце нашей улицы Амангельды, на крутом берегу Бозсу, было два стрельбища, где спортсмены тренировались в стендовой стрельбе по черным «тарелкам».

Грохот там, во время тренировок, стоял неимоверный, но было забавно смотреть как изготовившийся для стрельбы, спортсмен кричал “Дааааай!» и из специальной будки вылетала «тарелка», в которую он должен был попасть на лету.

Нам, пацанам-зрителям, частенько приходилось, во время выстрела, пригибаться и закрывать голову руками, поскольку казалось, что дробинки, градом сыпавшиеся на железную крышу соседского дома, обязательно попадут в нас.

Но, самое интересное, как мы, (хоть каждый про себя понял, но никто никому не признался), догадались для чего Кобил позвал нас на стрельбище.

Дело в том, рядом со стрельбищем была маленькая мастерская, где несколько женщин отливали на небольшом прессе, эти самые черные летающие «тарелки», на процесс изготовления которых нас, якобы, привёл смотреть Кобил.

Нам всем всё стало понятно, как только мы заглянули в открытое окно мастерской и затем, на идиотскую, застывшую улыбку Кобила — там работала, девочка лет пятнадцати, такой неописуемой красоты, что как только мы её увидели, у нас у всех вытянулись рты и мы стали похожи на Кобила.

С тех пор, мы стали часто ходить смотреть «на тарелки», молча глазели в открытое окно, нас не выгоняли, а только тихонько посмеивались.

Не знаю, как у других, но это была самая красивая девочка из всех, что встречались мне в жизни.

Больше я такой красоты никогда не видел.

Так, незаметно, заканчивалось детство.

Кино. Кукча. Часть 4.

Был в моей жизни такой момент, который мог бы изменить моё будущее, но, увы! Сам виноват!

Случилось это со мной в 6 -ом классе, 40-й школы, на Кукче.

Во время урока, вдруг в класс входят незнакомые люди и, тихо, что-то говорят учительнице. Затем, как-то странно, начинают разглядывать учеников, заглядывая некоторым в лица.

И, вдруг, велят мне идти с ними. Учительница согласно кивает головой и меня ведут в кабинет директора.

Там, вместе с директором, сидит еще один незнакомец, который начинает очень доброжелательно со мной беседовать «за жизнь».

Он задает мне странные вопросы, умею ли плавать, могу ли показать как именно — я показал, затем спрашивают про голубей, и как я их гоняю, могу я показать как именно… и прямо сейчас …я вопросительно гляжу на директора, он смеется «Давай», ну, я и дал — два пальца в рот и так засвистел и замахал руками, глядя на потолок директорского кабинета, как будто там и вправду летал «чужак», который должен был присоединиться к стае моих голубей.

Широко улыбающиеся, после моего «плавания», присутствовавшие не удержались и громко захохотали, а затем предложили мне … встать у окна и ….заплакать.

Стою я у окна, гляжу во двор: а там солнце ярко светит, школьники бегают, деревья цветут. Одним словом — весна! А они просят, чтобы я заплакал, но я не вижу повода… И, вообще, мне папа с пеленок внушал, что мужчины не плачут. Ну, не смог я тогда заплакать и всё тут!

И, испортил себе своё будущее! Был бы сейчас знаменитым артистом, любимцем публики… А тут такая история!

Ну, не знал же я, что прохожу пробы на роль одного из этих пацанов в этом фильме! Это уже потом мне об этом учительница сказала.

Хотел было я, сгоряча, вернуться и поплакать… да, махнул рукой. Приглядитесь к этому кадру из кинофильма, вместо кого-нибудь из этих ребят там мог бы быть я.

Путешествие. Кукча. Часть 5.

Сегодня Рустам проснулся с очень хорошим настроением: весна, апрель, до мая осталось ровно тридцать дней, в копилке уже набралось сорок пять рублей, а учитывая, что папа исправно давал, как и обещал, по одному рублю в два дня, осталось набрать всего пятнадцать рублей и тогда, после первомайских праздников, они с отцом идут покупать велосипед! Двадцать восьмой! Который для взрослых!

И еще были причины радостно ожидать первого мая — с этого дня Рустам должен был получать газету «Пионерская правда» и журнал «Юный техник». И тогда бы он почувствовал себя совсем взрослым, как папа, который выписывает себе «Медицинскую газету» и журнал «Иностранная литература».

Все эти сладостные предчувствия не затмили сегодняшних планов — Рустам с соседскими мальчишками давно собирались совершить «кругосветное» путешествие.

В то давнее время в Ташкенте ещё ходили трамваи — все именно так и говорили «ходили трамваи», как корабли «ходят по морю», хотя на самом деле трамваи ездили по рельсам, каждый номер по своему маршруту.

Каждый маршрут заканчивался кольцом, которое называлось трамвайным, на котором вагоны совершали круг для поездки в обратном направлении.

На Кукче, прямо напротив кладбища, было трамвайное кольцо одиннадцатого и восьмого номеров маршрутов. Другой конец маршрута номер восемь находился на вокзале, а маршрут номер одиннадцать завершался на Актепе, проходя через весь город.

Расстояние по прямой между конечными остановками трамвая «Кукча» и «Актепе», всего 3-4 километра, но что это за преграда для мальчишек, которые совершают «кругосветное путешествие», даже с учетом того, что часть пути надо было пройти по оврагам и пересечь речку Бозсу.

Итак, проснувшись с чудесным настроением, умывшись и наскоро позавтракав яичницей и лепешками с каймаком, и сладким чаем, как всегда, приготовленными мамой, Рустам чмокнул маму в щечку и схватив, заготовленную, еще вчера, торбочку с едой, ринулся на улицу, где его уже поджидали мальчишки.

Все были одеты, как обычно, только один Мирахмат был в белой рубашке, поскольку, не очень представляя, что такое «кругосветка», решил, что это что-то торжественное и, поэтому случаю, обязательно надо одеть парадную одежду.

Но, парадная одежда не пригодилась, поскольку никто не собирался устраивать им торжественные проводы с оркестром.

Нисколько не огорчившись, а, наоборот, убедившись, что родители ничего не подозревают и никто не собирается чинить им препятствия, ребята, наскоро пересчитали свои скромные ряды и, небольшими группами по 2-3 человека, перебежками-перебежками, двинулись на Кукчу, на конечную трамвайную остановку.

Поскольку была команда «зайцами не ездить, а то высадят», каждый держал наготове свои три копейки, чтобы оплатить проезд.

Трамваи тогда ездили трехвагонные и ребята распределились по три человека в каждый вагон, уселись на пустые места, заплатили кондуктору за проезд и … путешествие началось!

Со свистом и скрежетом вагоны покатились по кругу и двинулись в сторону центра города. Ребята сидели, прильнув к окнам и чувствуя себя настоящими путешественниками.

А за окнами мелькали дома, деревья, магазины и кондуктор громко объявлял названия остановок — «Аклан, следующая Дарвоза!». Затем были, знакомые многим, Сассык Хоуз, Чорсу, Хадра, Центральный Телеграф, Шайхантахур, Урда.

Дальше, прогрохотав по урдинскому мосту, трамвай поехал по улице Ленина, проехал остановку ЦУМ, далее свернул на Шота Руставелли, проехал мимо парка Кирова и повернул в сторону Чиланзара.

Наконец, трамвай остановился, и кондуктор объявил -«Актепе, конечная остановка, трамвай дальше не идет!».

Возбужденно галдя, ребята высыпали на остановку, разминая затекшие ноги, и, определившись с направлением, двинулись в сторону кургана Актепе.

Путешествие 2. Кукча. Часть 6.

Курган Актепе, представлял из себя в конце пятидесятых и начале шестидесятых годов, высокий холм, в который превратились культовые строения почти двухтысячелетней давности.

С трудом поднявшись, по многочисленным тропинкам, на самую верхушку холма, к установленному там тригонометрическому пункту, ребята даже и не подозревали какой пласт истории лежит у них под самыми ногами.

С вершины холма отлично просматривался

противоположный берег Бозсу, весь изрезанный многочисленными лёссовыми каньонами, вся эта местность была не заселенной и только два стрельбища для стендовой стрельбы были как на ладони.

Попробовав покопать и поискать, спрятанное, как гласила народная молва, басмачами оружие и драгоценности — «нашли же ребята с улицы Жемчужной кривую, заржавевшую саблю, может и мы что-нибудь найдем…» — уставшие и разочарованные мальчики, в поисках переправы спустились в глубокий каньон, к самой воде.

Однако, толстого ствола дерева, переброшенного через реку в самом узком месте и служившего шатким мостом, уже не было.

Пришлось подниматься наверх и искать другую переправу, которая вскоре и нашлась, ниже по течению реки и представляла из себя самодельный мост сколоченный из двух бревен и досок, прибитых между ними на расстоянии шага.

Радости ребят не было предела, перебравшись по одному на другой берег, и с трудом поднявшись наверх, огибая царапающие кусты ежевики, путешественники решили устроить привал.

Натаскав сучьев и сухих кустов верблюжьей колючки ребята разожгли костер в удобном месте, в одном из каньонов. Удалось ребятам и испечь в золе принесенную с собой картошку, и, разделив на всех, съесть варенную курицу, прихваченную запасливым и добрым Хамидом, и даже спугнуть рыжую лисицу, прибежавшую на запах.

Вдоволь погонявшись за лисицей по оврагам, усталые ребятишки зашли в дом, рядом со стрельбищем, где жили родственники Хамида, попили там горячего чая, поблагодарили хозяев , нехотя собрались и зашагали домой.

В эту ночь Рустам спал крепче обычного и снилась ему рыжая лисица, которую он никак не мог поймать… и вот поймал было её за хвост и … тут же проснулся.

Проснулся и сразу вспомнил про все свои ожидания и порадовался тому, что до мая месяца осталось ждать еще на один день меньше, и скоро-скоро наступит май и сбудутся все его мечты.

На фото графическая реконструкция культового сооружения Актепе, автор Нурулин Тимур.

Арбузы. Кукча. Часть 7.

Трамвайное кольцо и прилегающие территории на Кукче были местом, где кипела жизнь.

В конце пятидесятых и начале шестидесятых годов здесь были четыре продуктовых и три хлебных магазина, две парикмахерские, несколько сапожных мастерских и даже кинотеатр.

Был и магазин хозяйственных товаров и мастерская «Металлобыт», где можно было заказать, например, решетки на окна.

Рядком сидели продавцы зелени — укроп, петрушка, зеленый лук и редиска всегда пользовались спросом.

Конечная трамвайная остановка находилась прямо напротив входа на кладбище «Кукча», как бы напоминая пассажирам о бренности бытия и конечной станции прибытия.

По другую сторону от кладбища находилась школа номер сорок, школьники из которой часто после уроков бродили по аллеям кладбища, тщетно пытаясь разыскать подземный ход, ведущий на Чорсу, в медресе Кукальдаш, который, по слухам, передаваемым из поколения в поколение, обязательно должен был здесь быть.

Осенью, в период созревания бахчевых, жизнь на Кукче особенно оживлялась, многочисленные продавцы арбузов и дынь, выгружали свой сладкий товар прямо под открытым небом и постелив свои курпачи, ночевали рядом.

Был в тот период сорт дынь, который назывался детьми «Сабча», маленькие, вытянутые дыньки, размером с большую грушу, купив, которую за три копейки и разбив аккуратным ударом от ребро рельсы, служившей нижней частью столба, можно было получить громадное удовольствие, особенно если есть эту дыньку с горячей лепешкой, которая продавалась на каждом углу.

Вокруг наваленных горок арбузов и дынь происходили забавные случаи.

Однажды, известный всем, местный житель, решил закупить арбузы оптом, как это обычно делали многие, потому что так было дешевле.

Закупил, заполнив до отвала кузов своей старенькой трофейной машины, приехал домой и решив попробовать, разрезал один, а он неспелый, разрезал второй — тоже самое.

Разозлился, решил вернуть весь товар продавцу, подъехал к нему с руганью, с претензиями, швыряет тому под ноги один арбуз из своей машины — а он красный! Швыряет второй — опять красный, швыряет третий и затем четвертый — красные!

Красными стали и лица, у продавца — от смеха, у покупателя — от злости. Сел он в свою машину и рванул с места, впопыхах и расстроенных чувствах, забыв закрыть задний борт. Ну, и … посыпались все оставшиеся арбузы на землю, разбились все до одного … и все до одного — красные!

А народ, охочий до скандалов, собравшийся вокруг, хохочет до упаду.

Через несколько минут вернулся покупатель, лицо бледное, растерянное, но уже не кричит, не возмущается. Да и продавец чувствует свою вину — два-то арбуза, оказались всё-таки незрелыми.

И, договорились они полюбовно, подарил продавец покупателю еще десять арбузов и денег не взял, сказал: «Дехкончилик»

С тех пор эти два человека подружились и когда, в сезон арбузов, дехканин приезжал на Кукчу, он останавливался в доме этого покупателя, который жил недалеко.

Через много лет, сын этого дехканина стал знаменитым хирургом и к нему на операционный стол попал тот самый покупатель арбузов, с семьей которого, семья дехканина, после того случая, дружила.

Операция прошла благополучно и поправившийся покупатель, держась за бок, долго хохотал, рассказывая лежащим с ним в палате, историю своего знакомства с отцом хирурга, спасшего ему жизнь.

Вот такие случались в жизни кукчинцев арбузы,э-ээ, то есть курьёзы!

Ушу. Кукча. Часть 8.

На Кукче жили представители многих национальностей, но большую часть жителей составляли узбеки и, поэтому, на улице, вся детвора, независимо от происхождения, говорила на узбекском.

Чисто и без акцента говорили и русские, и татары, и бухарские евреи, чуть ли не самого рождения впитавшие в себя всю мелодичность узбекского языка.

Среди жителей Кукчи начала шестидесятых чуть-чуть отличались произношением репатрианты-узбеки, речь которых напоминала казахский язык, но, который они сами называли «урта-тил».

Этот язык, появившийся естественным образом в местах совместного проживания казахов, киргизов, уйгуров, татар и узбеков, представлял из себя некий усредненный язык, на котором могли без труда общаться все жители, независимо от национальности.

Возвращенцы (Шинжон, Шаркий Туркистон — так они обозначали место своего прежнего жительства) имели советские паспорта и на прежнем месте имели статус «Гражданин СССР, постоянно проживающий за рубежом».

Они поддерживали тесные связи между собой и всегда с особой теплотой вспоминали свою «Малую Родину».

Эта, относительно, небольшая группа людей была действительно мультикультурной, впитав в себя особенности жизни и быта, проживавших совместно, представителей различных национальностей.

После 1949 года, когда возвращение в Союз приняло массовый характер, «урта-тил» часто можно было слышать во многих городах Средней Азии.

Часть из репатриантов поселилась в Ташкенте, несколько семей жили и на Кукче, молодежь вся пошла учиться, а люди постарше, привыкшие надеяться только на самих себя, занялись частным строительством и мелким предпринимательством, тогда запрещенным.

Среди них была и семья Абдукадыра, которая довольно быстро нашла себе «бизнес-нишу», скупая старые меховые изделия и перешивая из них безрукавки-нимча.

Занимались этим делом всей семьей- Абдукадыр скупал старые шубы и полушубки, его две младшие сестры шили из них нимча, а мать его, Робия-хола, продавала их с рук на базаре Чорсу.

Отец Абдукадыра, имевший боевой опыт, выполнял функции службы безопасности, охраняя товар, предупреждая, и при необходимости отбивая супругу от воров и хулиганов, которые, пользуясь преклонным возрастом Робии-хола, иногда пытались её ограбить.

Отец всячески оберегал Абдукадыра от эксцессов на базаре, но однажды, всё-таки не углядел и был свидетелем того, как сын, поймав за руку здоровенного грабителя, пытавшегося отобрать у его матери сумку, так его наказал, что тот через несколько секунд оказался на земле без чувств.

Окружающим, никогда прежде не видевшим удары ногами, казалось, что Абдукадыр просто летал вокруг него.

Опасавшийся мести со стороны уголовников, не прощающих поражения, Хусан-почча, так звали отца, запретил сыну появляться на базаре, но они, всё-таки, выследили его и, вечером, втроем постучались к ним в калитку, в доме, рядом со стрельбищем.

Но, всё, неожиданно, закончилось благополучно, и ружьё, приготовленное для незванных гостей не пригодилось — Гани-пахан и Хусан-почча, увидев друг друга тепло обнялись и зайдя в дом, еще долго мирно беседовали вполголоса, пока Робия-хола накрывала на стол и готовила плов.

И никто и никогда не узнал, что их объединяло, хотя некоторые и относились подозрительно к тому факту, что во время войны и несколько последующих лет Гани-ботир был «не при делах» и отсутствовал в Ташкенте.

С этого дня никто больше не покушался на скромные доходы семьи Хусан-поччи, а, наслышавшиеся о боевых навыках Абдукадыра, обходили его стороной.

Впоследствии, Абдукадыр закончил пединститут и преподавал физкультуру в школе, но никогда и никому не демонстрировал больше своих умений и даже не рассказывал об ушу-кунфу, которому он с детства обучался у старого китайца в Шинжоне.

Был у него единственный ученик, которому он, под большим секретом, втайне от окружающих, передал свои спортивные знания, это был сын его двоюродного брата Салима, который, через много лет, своим упорством и трудолюбием добился звания «Лучший тренер ушу-кунфу» в Узбекистане.

Радиотехника. Кукча. Часть 9.

Наконец, настал долгожданный май, почтальон стал приносить домой два раза в неделю “Пионерскую правду» и ежемесячно журнал «Юный техник».

Но, самая главная радостная новость — это новенький блестящий велосипед «Урал», который папа купил в магазине «Динамо», на Урде и доставил домой Маскар-абы на своем служебном автобусе, который вечерами стоял у него дома.

К сожалению, Рустаму не удалось вдоволь попользоваться велосипедом — его украли, когда он толкался вечером в очереди за хлебом.

В начале шестидесятых, когда начались перебои с поставками муки и мучных изделий, большая часть населения, проводила вечера у хлебных магазинов на Кукче, ожидая, когда привезут хлеб.

Хлеб, обычно привозили поздно вечером, всегда по разному, без всякого графика, быстро раскупали, и хоть продавали лишь по две буханки в одни руки, всё равно на всех его не хватало, поэтому народ собирался пораньше и проводил время на Кукче, то наблюдая как Дилмурат-ака пытается вернуть незрелые арбузы, которые на проверку оказались все как один красными, то с любопытством наблюдая как Абдукадыр-ака, на спор, протыкал арбуз пальцем, на глазах изумленной публики и в качестве выигрыша забирал арбуз себе, проткнув и забрав, заодно и второй.

Наблюдая со всеми за этой забавной ситуацией, Рустам позабыл о своем велосипеде, прислоненным к стене хлебного магазина, а когда вспомнил велосипеда уже не было. Хорошо хоть хлеб в этот вечер удалось купить.

Когда Рустам, с виноватым видом, рассказал дома родителям про велосипед, отец вздохнул и произнес только одну фразу: «От топади, эшак ейди!» (Конь находит, осёл ест).

Определение «осёл» Рустам принял на свой счет и долго мучился, пока всё же не рассказал об этом маме и мама его успокоила, пояснив, что папа имел в виду вора, укравшего велосипед.

Ещё через два месяца велосипед у Рустама всё же появился, его подарил дядя Гайрат, купив его с рук на Тезиковке, и хотя он был не новый, но зато «обкатанный», пояснил дядя.

В конце мая, когда Рустам еще переживал за украденный велосипед, пришел, наконец, долгожданный номер журнала «Юный техник», где, к величайшей радости, была схема и подробное описание того, как самостоятельно собрать портативный «карманный» радиоприемник.

Самому собрать радио! Это же такая чудесная возможность сотворить работающее чудо техники своими руками!

Вмиг позабыв про украденный велосипед, Рустам помчался на соседнюю улицу к своему другу Володе, показывать ему схему и договариваться о том, где достать радиодетали.

В то время радиодетали можно было купить в магазине «Культтовары» на улице Карла Маркса и в магазине «Космос», на Сарыкульской.

Выклянчив у мамы два рубля, приятели съездили в оба магазина и купили кое-что из своего списка.

За недостающими деталями нужно было ехать на барахолку, в воскресенье.

А барахолка, в то время была на Чукурсае, и ездил туда троллейбус номер семь, битком набитый в воскресные дни. Друзьям удалось таки добраться до барахолки, зацепившись за лестницу и вскочив на задний бампер троллейбуса рядом с такими же «зайцами».

Барахолка поразила ребят своим размахом, здесь было всё, что нужно, и новое и использованное и всё дешевое.

Транзисторы, которые выпускал тогда ламповый завод, продавались кульками, как семечки и стоили всего пятьдесят копеек. «Ворованные, с завода!»- уверенно сказал Володя, но по кульку ребята всё же купили.

Проходя по рядам и разглядывая, разложенные на земле, радиодетали, ребята заметили молодого мужчину, который продавал самодельный радиоприемник, собранный в портсигаре. Вот это да!

Приемник в портсигаре! Вокруг толпились любопытные, задавали вопросы, а хозяин портсигара гордо демонстрировал его устройство и давал послушать как он громко работает.

Как не странно, никто не собирался его покупать, но всем было интересно посмотреть как он устроен изнутри и какие детали использованы.

Набрав деталей ребята опять, зацепившись за троллейбус и вскочив на бампер,вернулись домой и приступили к сборке макета приемника, каждый у себя дома.

Первым собрал работающий приемник Володя и, не удержавшись, прибежал показывать как он работает… в одиннадцать часов ночи.

Правда, пока он бежал, в макете на картонной основе что-то отлетело и радиоприемник, в результате не удалось продемонстрировать в действии, но Володя клятвенно заверял, что «он только что работал», и Рустам ему верил, потому, что его друг никогда его не обманывал.

Ребятам удалось, после небольших мучений, собрать действующие макеты радиоприемников, затем уже «по взрослому», перенести их на самодельную печатную плату, разместить всю конструкцию в маленьком самодельном лакированном фанерном корпусе, затем сшить кожух из дерматина с длинным ремнем и одев ремень на плечо и включив радиоприемник на полную громкость гордо, с независимым видом пройтись по махалле, ловя на себе восхищённые взгляды малышей и … девочек.

Так в жизни пацанов началась эпоха увлечения радиотехникой, которая очень скоро превратилась в любимую профессию.

«Подробный». Кукча. Часть 10.

Его настоящее имя Сабит, но все его звали Подробный, потому что если он хотел, что-то сообщить, то начинал чуть ли не с истории древнего мира.

Может быть это и неплохо и это помогло ему в будущем стать известным историком и политологом, но в детстве, да в быту, его считали занудой и не очень к нему прислушивались. А зря.

Ему было лет семь, когда он прибежал с улицы к себе во двор, где папа отдыхал с гостями и попытался что-то ему сказать, начиная, примерно, так: «Рахим запускал на улице воздушного змея, которого он сам сделал из папиросной бумаги и камыша…»

При первом же упоминании детского развлечения, не представляющего никакого интереса для взрослых, обсуждающих очень важную тему — почему кашляет баран во дворе у соседа и как ему помочь, Собита вежливо прерывали и отправляли «гулять дальше».

Тем не менее, отступив для начала за угол, Собит возвращался и делал новую попытку рассказать, про Рахима и его воздушный змей, в результате чего снова изгонялся, пока всё ещё вежливо.

Третья попытка просветить взрослых об особенностях воздушного змея Рахима, предпринятая, на этот раз, издалека, с безопасного расстояния, закончилась свистом тапочка, запущенного папиной рукой и завершившего свой полет, попав точно в цель.

Отбежав за угол и потирая ушибленное место, Собит, убедившись в бесполезности своих просветительских намерений, начал выискивать себе новый объект для словоизлияний и тут заметил своего старшего брата, вошедшего в калитку.

Сделав правильные выводы из предыдущей ситуации, Собит вцепился в рукав, ничего не подозревающего брата и, глядя ему прямо в лицо невинными глазами, спокойно произнес: «А Рахим упал с крыши».

Заметив, напряженно-заинтересованный, взгляд старшего брата, Собит попытался было опять начать с истории возникновения воздушного змееплавания, но был резко остановлен легким подзатыльником, призванным привести его в чувство и говорить только о главном и отвечать на вопросы.

Обиженный Сабит, в результате изложил следующую историю. Рахим, в виду отсутствия ветра на улице, не сумев запустить своего воздушного змея, изготовленного собственноручно из камыша, папиросной бумаги, купленной в аптеке на Аклане и склееного мучным клеем, из муки второго сорта, который тетя Захида, мама Рахима, купила на прошлой неделе и еле донесла до дома…

На этом месте, получив очередной подзатыльник, Собит запнулся и поняв, что опять увлекся, продолжил… «Рахим залез на крышу своего дома, несмотря на то, что Рашит-ака, его папа запрещал ему туда лазать, потому, что только неделю назад закончил её красить…». Очередной подзатыльник вернул Собита к действительности…

Но он продолжил… «И вот, запуская змея…» Собит, не спуская глаз с подозрительно занесенной для подзатыльника руки брата, судорожно сглотнул и, скороговоркой, продолжил: «Рахим попятился назад, подергивая за нитку, потому, что ветра не было и змей не хотел взлетать… и не заметил, как крыша кончилась и он сорвался с нее, упав на большую яблоню, которая в этом году так хорошо плодоносит…».

«Молчааать» — заорал, выведенный, наконец, из себя брат и увидев испуганный взгляд Сабита, уже спокойным голосом спросил: «Дальше-то что было?»

«А дальше я зашел к ним во двор, вижу он лежит, а вокруг яблок незрелых посшибал пока падал… я помог ему добраться до кровати, потому что сам он ходить не мог, потому что…» На этом месте Сабит осекся, заметив, что рука брата медленно подымается, готовясь нанести очередной удар и, вобрав голову в плечи, быстренько ответил на вопрос брата: «И сейчас он один дома, лежит на своей кровати!»

Сабит еще что-то пытался добавить, но брат уже бежал через улицу, во двор к соседу, убедился, что Рахим действительно лежит в кровати весь исцарапанный, с амнезией и, скорее всего, с сильным сотрясением мозга, позвал своего отца, вызвал скорую помощь и послал соседских пацанов, сообщить о случившемся Рашит-аке, папе Рахима.

Всё закончилось благополучно — Рахим полностью поправился, правда, по неизвестной науке причине, у него резко повысились репродуктивные возможности, он рано женился, потом развелся и еще женился… и так восемь раз, причем восьмой раз он женился на своей бывшей четвертой жене и все его бывшие были от него без ума и нарожали ему много детей, точное количество которых не известно даже госкомстату.

А соседский баран, здоровье которого обсуждали взрослые, всё-таки сдох, от передозировки водки, которой его пытались лечить от кашля.

Вот такая печальная история.

Собит. Кукча. Часть 11.

Собит с самого детства был любимчиком у своих родителей. Большие глаза, черные брови, правильные черты лица и веселый характер делали его привлекательным для всех окружающих.

Соседская девочка в пятилетнем возрасте, зная что он играет во дворе, громко заявляла своим старшим сестрам, что «когда вырастет, то обязательно выйдет замуж за Собита, потому что он ближе всех, и когда она переедет к нему жить, ей не придется далеко ходить, чтобы навестить маму с папой».

Его любили, лелеяли и берегли всей семьей, и, тем не менее с ним постоянно что-нибудь случалось — то, саксаул, который привезли для топки и перетаскивали во двор, попадет ему в лоб, то он, пожадничав, съест в одиночку целую плитку шоколада, подаренного ему на новый год дядей Чингизом и наутро лицо его опухнет так, что он не сможет даже глаза открыть, то его сильно пожалят пчелы, когда он полезет за медом в улей на пасеке у деда Петро.

А когда ему было только три года и мы жили еще на Караташе, он вдруг потерялся и его нигде не могли найти, пока кто-то не сообщил, что видел похожего мальчика на верблюде, который с караваном уходил в сторону Беш-Агача. Папа с двумя братьями были в тот воскресный день дома и им с трудом удалось найти тот караван, который, оказывается привозил пряжу на ниткомотальную фабрику на нашей улице.

Характер у папы был взрывной, караванщикам изрядно досталось, но Сабита в тот день благополучно вернули домой, строго-настрого наказав ему больше не кататься на верблюдах.

На верблюдах он больше не катался, но когда ему было лет десять, он вдруг приехал домой на «Волге»,… за рулем!

Машина была еще новая, даже без номеров и папе стоило большого труда узнать откуда Собит её угнал.

Оказалось, что машину Собит «не угнал, а взял покататься, дома у своего товарища, брат которого выиграл эту машину в лотерею, получил её, а сам ушел служить в армию и машина, всё равно стоит без дела»

Но, папу доводы «угонщика» в свое оправдание не убедили и Собит получил сполна, ремнем, который всегда висел в полной боевой готовности на самом видном месте в доме.

«Что поделаешь — четыре сына, приходится быть начеку…» — вздыхал отец, отвечая на вопросы гостей относительно почетного места орудия возмездия.

Случались с Собитом и более трагические случайности, требовавшие медицинского вмешательства — то он прыгая через арык, напоролся на гвоздь, то его укусила соседская злая собака и ему пришлось сорок дней бегать в поликлинику и получать уколы в живот от бешенства, поскольку хозяин так быстро избавился от своего пса, что никому, даже участковому милиционеру, не удалось выяснить была ли собака бешеной.

Хорошо еще, что уколы ему делала очень симпатичная медсестра и Собит, с огромным удовольствием, сам бегал к ней, и, когда сорок дней истекли, он пытался уговорить её сделать ему ещё сорок, потому, что «ему совсем не больно», но та, аккуратно выставила его за дверь, сунув ему, на прощание, хорозканд — карамельного петушка.

А однажды, летом, взявшись помогать маме донести от котла до стола во дворе большое блюдо с «макарон жаркоп» — жаркое с макаронами, Собит, с присущим ему артистизмом, грациозно поднял ляган и поставив его на голову, попытался было донести в таком виде до стола, но горячее блюдо опрокинулось ему на спину и поскольку он был в одних трусах, его содержимое прилипло к спине.

Наблюдавшая, за всем этим ужасом, мама бросилась отдирать горячие макароны и куски картошки от кожи на спине Собита, пытаясь догнать бегающего по двору сына, орущего на всю махаллю : «Хайир, опажон, хайир адажон!». И затем , также громко прощаясь, проорал имена всех братьев, сестры, ближайших родственников, особенно громко назвал имя дяди Чингиза, и затем, перешел на имена всех красивых девочек, которым он симпатизировал, не забыв упомянуть и имя той симпатичной медсестры, из поликлиники.

Испугавшаяся и почти плачущая мама, к концу длинного списка людей, с кем Собит во всеуслышание прощался, уже не могла удержаться от хохота, осторожно прижимая к себе сына, чтобы дрожащими руками отодрать последнюю прилипшую к коже картофелину.

И на этот раз все закончилось благополучно, Собит поправился, и все семья, вспоминая тот случай, громко хохотала, а однажды, на шум зашел дядя Камал, который жил через стену и высказал свою обиду на Собита, в связи с тем, что, по слухам, он не упомянул имени своего родного дяди, в длинном списке тех, с кем прощался в тот злополучный день.

Так, играючи, весело и непринужденно шагает по жизни мой младший брат, которому и дальше везло — сейчас он счастливый дедушка пятерых внуков, причем и здесь все получилось нестандартно — дочь родила ему двойню, а у сына родилась аж тройня.

«Майнавотчи»- ласково называла его всю жизнь мама.

Черешня. Кукча. Часть 12.

В нашем маленьком дворе росли несколько кустов роз и всего два дерева- молодая черешня и яблоня, которая 15 лет не давала ни одного плода и только после того, когда однажды папа вслух сказал, что если она и дальше не будет плодоносить, то её придется срубить, она стала каждый год давать обильный урожай яблок.

А молодая черешня, разросшаяся и красивая, с ярко зелеными, крупными листьями, бурно отцвела весной и дала неожиданно большой урожай крупных, сочных плодов, отведать которых сестренке моей Танзиле так и не пришлось.

Она, вынужденная придерживаться диеты, после очередного проявления неизвестной болезни, причину и происхождение которой долго не могли определить врачи, печально качала головой, разглядывая множество яркобардовых черешен, гроздьями свисавших почти до самой земли.

В тот день, когда Танзили не стало, в начале июля в Ташкенте, неожиданно громыхнул гром и проливным дождем прошелся по пыльным улицам, выстукивая траурную дробь по железным крышам.

А по перезревшим плодам черешни, которых специально берегли для единственной дочери, отчаянно надеясь на её выздоровление, ещё долго стекали крупные капли, то ли дождя, то ли слезы.

И только через неделю после похорон двадцатидвухлетней дочери, обезумевшие от горя родители заметили, что единственная черешня во дворе стоит с пожелтевшими, обвисшими листьями, сквозь которые, местами виднеются остатки сморщенных, черных плодов.

Недавно я был на нашей улице, на Кукче, с изменившимися, облагороженными, красивыми домами, с такими же деревьями у домов, видел соседей и заглядывал в наш бывший дом, порадовавшись тому, что там стоит тандыр и целый день пекутся лепешки, небольшие ворота открыты нараспашку, приглашая каждого желающего отведать горячих лепешек из нашего двора.

И еще я заметил, что на улице также много детворы, мальчишки собрались подозрительной гурьбой и таинственно о чем-то шепчутся, явно замышляя очередной поход на Бозсу, а трое девчонок, взявшись за руки и не обращая ни на кого внимания гордо вышагивают прямо посредине улицы.

На мгновение мне показалось, что время повернулось вспять, что черешня у нас во дворе опять буйно зацвела, напоминая невесту в свадебном платье и… если я громко окликну по имени, то одна из этих девочек с улыбкой обернется и это окажется она, моя сестренка Танзиля.

Дед. Кукча. Часть 13.

Несколько лет назад в семейном архиве обнаружили очень интересный документ с гербом, как выяснилось позже, принадлежащим Османской империи.

С помощью специалистов его сумели частично перевести, поскольку отдельные предложения были на арабском языке, а основная часть изложена на старотурецком, но весь текст написан арабской вязью.

Появились трудности с переводом, поскольку арабисты не понимали ту часть текста, которая была написана на старотурецком, но из того, что удалось перевести, выяснилось, что это документ, свидетельствующий о том, что Юлдаш Никадам-оглы, удостоин звания «белбогли палван».

По поводу перевода последнего словосочетания мнения разделились, одни специалисты считают, что это надо перевести как «пояс богатыря», то есть «чемпионский пояс», а другие склоны определять это выражение как «богатырь в борьбе на поясах».

Совершенно точно переведена только дата 27 апреля 1901 года и общий смысл документа получается примерно таким:

«Документ, удостоверяющий получение медали победителя (палвана) в борьбе на поясах».

Так мы совершенно неожиданно узнали неизвестную подробность из жизни моего деда Юлдаша, которого после смерти отца Никадама, в семилетнем возрасте отправили с караваном купцов в Мекку, после посещения которой его всю жизнь называли Юлдош-хожи.

Никакой достоверной информации о том, где он был после Мекки у нас нет, но по рассказам отца, Юлдаш-ота жил и учился в Германии, хорошо знал немецкий язык, впрочем, как и русский, казахский и китайский.

В детстве я слышал от взрослых, что Юлдаш-хожи был вхож в литературные круги Ташкента и был лично знаком с Абдуллой Кадыри и Садриддином Айни, которому, якобы, передал записанную историю жизни своего отца, Никадама, похищенного и проданного в рабство в семилетнем возрасте.

В истории жизни моего деда Юлдаша осталось много белых страниц, он умер задолго до моего рождения, в далеком 1938 году, но по рассказам отца, дед был очень богатым человеком, имел бесчисленные стада овец, коров и лошадей, возил в Россию и Европу из Азии шерсть, кожу, хлопок, шелк и сухофрукты, а обратно в Туркестан промышленные товары, средства производства и даже мотоциклы.

Интернет, конечно, величайшее достижение человечества и расширяющаяся доступность информации принесет еще много нового и неизвестного потомкам.

Вот и я два года назад совершенно случайно (??) нашел в интернете описание кинохроники со Свердловской ярмарки 1928 года, где запечатлены несколько человек, сидящие за столом с надписью «Купцы ЗапКитая Измаилов, Темирбаев, Никадамбаев», и горячо что-то обсуждающие.

Нет никаких сомнений что Никадамбаев, указанный на этой табличке и есть мой дед Юлдаш, ведь по рассказам отца он посещал все ярмарки, которые проходили в России и Европе, бывал и на ярмарках в восточной и южных частях Китая и Индии.

Последний факт, известный мне достоверно, из первых уст — умирая, дед попросил всех выйти из комнаты, кроме супруги младшего брата Гуландом, семиреченской казачки Настасьи и наедине попросил её сообщить после его смерти об этом факте в советское консульстве, объяснив это тем, что он является большевиком. Так и сказал: «Большевойман»…

Об этом мне рассказала сама Настя-ойи, у нас дома, на Кукче.

И в заключение, для желающих попинать мертвого льва и позлословить по поводу того, что дед мой Юлдаш-хожи был большевиком и сотрудником Восточного Отдела ГПУ СССР — ВЫЗЫВАЮ ОГОНЬ НА СЕБЯ!!!

Я тоже был коммунистом.

Шальф-ру. Кукча. Часть 14.

Однажды ночью я, с ужасом, проснулся- приснился кошмар.

Приснилось мне что я, впервые в жизни, произнёс это слово вслух.

Мне было очень стыдно, потому что я хоть и слышал это слово много раз, но никогда не произносил его, не только вслух, но и про себя.

Я тогда учился уже в девятом классе и, по нынешним меркам, ситуация просто исключительная, но хотите верьте, хотите нет,на Кукче, на нашей улице никто не сквернословил.

Так я и рос «пай-мальчиком» и в ВУЗе и, после окончания, в НИИ.

А вот когда начал работать на заводе, непосредственно на производстве, тогда и сформировался и созрел во мне отчаянный матершинник.

И не потому, что попал в рабочую среду -наоборот, в цехе было четыреста пятьдесят женщин и никто не сквернословил.

Причина была в другом — напряженный труд, сплошные стрессовые ситуации, нагоняи сверху и непредвиденные нарушения снизу, совершенно абсурдные наказания, создавали такое нервное состояние, от которого хотелось бы избавиться и попросту психологически разрядиться.

Вот мы, два начальника и разряжались по пути из цеха в заводскую столовую — это были четыреста метров сплошного, отборного, трехэтажного с балкончиками, мата.

Причем делали это безотносительно и почти бессознательно, давая, таким образом, выход накопившемуся психическому напряжению.

В то время я был уверен, что первые фразы, произнесенных обезьяной в процессе перехода в человеческий облик, были с обязательным упоминанием чьей-либо матери или каких-либо анатомических органов.

И, вдруг, я наткнулся на письменное доказательство того, что первый сквернослов, который, был бы просто младенцем по сравнения с современным 12-ти летним московским школьником, появился в Хиве около 1400 года и, несмотря на то что был ханом, оказался совершенно непонятен своим современникам.

Судите сами.

«Булад-султан был человек неразумный, без мужества, сумасбродный.

У Булат-султана было две привычки. Первая – в разговоре он в конце своей речи приговаривал: «Шальф-ру!».

Другая привычка была такова: согнув два меньших пальца и большой палец положив на средний, Булат-султан быстро спускал его и производил звук: «Щелк! Щелк!», как это делают шуты и скоморохи.

Так делал он обеими руками и за каждым разом приговаривал: «Шальф-ру».

Однажды он спросил: «Не отправляется ли какой караван в Хорасан?». Ему ответили, что вчера отправился туда караван.

Он отдал приказ вернуть всех, находящихся при караване, и представить к нему. Посланный настиг караван, воротил его и вернул в Хиву.

Когда привели к султану всех людей из каравана, султан, взглянув на них, сделал рукою щелчок и сказал: «Мне семерку бритв – шальф-ру!»

Раз до пяти повторил он эти слова; караванные не могли понять. Нукеры султана объяснили слова хана, который требовал, чтобы они привезли ему семь бритв; больше ему ничего не нужно».

Вы только подумайте, караванные, люди, наверняка, прошедшие полмира и много повидавшие на своем веку, НЕ ПОНИМАЛИ речи своего распутного хана, употреблявшего всего одно скверное слово!

Это какая была культура речи! И это было в эпоху непрерывных войн, когда жизнь проходила под девизом «Ни дня без войны!»

В дальнейшем Булад-сутан и его три сына были убиты Абдуллахом – ханом Бухары.

Но, естественно, не за сквернословие – уж больно Хива была хороша!

И, вместо послесловия. На днях в Ташкенте со мной произошел такой случай: какой-то «Пип», поставил машину поперек выезда и сам куда-то ушел, я весь извелся, пока его дождался, и когда он, наконец, появился, я высказал ему все, что я о нем думал, естественно с целым комплексом непечатных слов.

Вы знаете, что он мне ответил? «Менга адабиет тилда гапирин! (Говорите со мной на литературном языке!)».

Я, от неожиданности, чуть под свою машину не упал.

Но, потом, успокоился и подумал: «Не все еще потеряно, раз молодежь так отвечает». Такая вот история, хотите верьте, хотите нет.

Кстати, рассказ про Булат-султана позаимствован мной из книги «Родословное древо тюрков», автор Абуль-Гази-Бахадур-Хан, издание 1996 года.

И, чуть не забыл, «шальф-ру» означает «распутница», литературная форма того самого выражения, которое Вы сейчас произнесли и, очень возможно, что вслух.

И это именно то самое слово, которое приснилось мне в подростковом возрасте и от которого я, в ужасе, проснулся.

Чимган. Кукча. Часть 15.

Летом 1956 года, сразу после окончания первого класса, меня отправили в пионерский лагерь, в «Акташ».

Впервые оторванный от дома, от мамы, я тяжело переживал разлуку и не мог привыкнуть к строгой дисциплине, режиму дня и ограничению свободы передвижения, никакие игры и массовые развлечения не могли мне заменить знакомых улиц Караташа и доброжелательных лиц соседей и я, прожив в «Акташе» ровно одну неделю, просто убежал вслед за папой, приехавшим меня навестить в родительский день.

Правда, этот мой неблаговидный поступок не помог мне избежать участи хронического «лагерника» и каждое последующее лето меня непременно отправляли на целый месяц далеко от дома.

Чем чаще кормили в лагере, тем он был привлекательнее в глазах моих родителей и меня часто отправляли в детские санатории.

Несколько раз я отдыхал в детском санатории номер 7, где особенно угнетающем было то, что у тебя забирали все твои вещи, привезенные из дома и заставляли носить казенную одежду, из которой особенно запомнилась полосатая пижама, точная копия арестантской одежды из фильмов Чарли Чаплина.

Из своих вещей разрешали оставлять только носовой платок и только он, как мне тогда казалось, связывал меня с моим домом, моей семьей и, особенно, с мамой.

Знакомый, домашний запах этого платка, выстиранного и выглаженного мамой, оставался единственной вещью, физически напоминавшей мне о доме.

Тем не менее, через неделю, я уже привыкал к своей лагерной жизни и только с нетерпением ждал каждого «родительского дня».

В 1960 году, Гульнора, старшая из двух дочерей моей бабушки Гуландом, закончила ТашМИ и, по распределению была направлена на работу в детский санаторий «Чимган».

Он тогда произносился в сочетании с устрашающим словом «туберкулезный», и возможно, там действительно была часть детей с этой ужасной болезнью, но нас и наших родителей это, почему-то не пугало.

Тем более, что и мой папа, во время своего длинного «рентгеновского» отпуска, летом устраивался на работу в этот же санаторий и перевозил туда всю свою семью.

Медицина в санатории была полноценной, имелся и свой рентген-кабинет, в котором папа, кроме медицинских обследований, проводил еще и рентгеновский входной контроль консервированной продукции, поступающей на кухню, для исключения попадания в еду инородных предметов, случайным образом оказавшихся в банках.

Для детей самый большой интерес в санатории представлял, конечно, духовой оркестр. Оркестранты не просто приезжали на кратковременные гастроли, а жили в санатории полноценной курортной жизнью в одном из открытых павильонов.

Каждый вечер на большой костровой площадке санатория устраивались танцы, где оркестр лихо выдувал «На сопках Манджурии», «Брызги шампанского» и «Рино Рио», мелодии которых запомнились на всю жизнь.

Массово танцевали вальс и фокстрот и ещё водили хороводы, взявшись парами- руки «крест на крест», играли в «Ручейки».

Жизнь в санатории была интересной — множество кружков, конкурсы, спортивные турниры и соревнования, костюмированные карнавалы и походы на Двенадцать Ключей и Мраморную речку занимали весь день и не оставляли времени для скуки.

Кормили в санатории шесть раз в день, был обязательный витаминный завтрак в виде стакана сока, а перед сном полагалось выпить кефир.

А кумыс входил в обязательную программу лечения и профилактики туберкулеза и каждому ребенку полагалось выпивать по половине литра этого чудесного напитка каждый день.

При санатории была даже своя небольшая станция, где кумыс разливали по пол-литровым бутылкам, прежде чем их подавать на стол.

Любовь к этому вкусному, слегка пьянящему и очень полезному напитку сохранилась у меня на всю жизнь и каждый раз, выпивая пиалу кумыса, я, с благодарностью, вспоминаю своего отца, обеспечившего своих детей летним отдыхом и запасом здоровья на годы вперед.

Дом. Кукча. Часть 16.

На той части двора, что досталась ему после смерти матери, Салим начал строить себе дом еще в 1951-ом году.

После окончания ТашМИ в 1949 году он уже работал врачом-рентгенологом и каждый день, после работы, приезжал на Кукчу месить глину и формовать кирпичи для дома.

Репатрианты из Чаушека дружно помогали Салиму в строительстве дома, особенно муж его тети Хасан-почча с сыном Абдукадыром, которые возвели стены и соорудили крышу.

Едва закончив алебастровую штукатурку поверх глиняно-саманной и положив деревянные полы, летом 1959 года Салим перевез свою большую семью — жену и четверых детей в свой дом, перестав быть «ичкуёв» (муж дочери, проживающий в доме свёкра) и, наконец, почувствовал себя хозяином в своем доме.

Домик получился небольшой, всего две смежные комнаты и прихожая, в которой в последующем обосновалась и газифицированная кухня.

Туалет был во дворе, а остальных удобств, которых ныне внуки мои называют пентри, лондри и бесрум, в доме не существовало вообще до 1966 года.

Каждую неделю детей водили в баню, которая находилась в полутора километрах от дома. Баня была общественной — в одном зале мылось большое количество людей, разместившись на бетонных скамьях вдоль всех внутренних стен бани, предварительно ошпарив свое место кипятком из своей «шайки»- тазика.

На своем крохотном участке земли в начале шестидесятых годов Салим построил еще одну комнату с прихожей, с подвалом, в котором был туалет и кладовая для угля, которым обогревался дом.

Тогда же в доме нашлось место и для ванной и дом стал вполне комфортным.

Посреди двора, свободным оставался кусочек земли размером 10 на 10 метров, на котором умудрялись разместиться очаг, для приготовления пищи на дровах, бетонный топчан, с ещё одним подвалом, загон для одного барана, маленький крольчатник и голубятня под крышей дома.

Баран обычно не задерживался долго, превратившись в натуральный мясопродукт он довольно быстро исчезал в желудках членов большой семьи.

Кролик был собственностью Рустама, папа принес его маленьким пушистенький зверьком, через несколько месяцев он подрос и был продан хозяином за баснословные деньги в 2 рубля 20 копеек на птичьем базаре на Тезиковке.

Голуби тоже принадлежали Рустаму, за три года расплодились до пятнадцати пар и, несмотря на то что он отчаянно не хотел с ними расставаться, однажды утром проснувшись обнаружил их полное отсутствие. Через неделю домой вернулась только одна пара белых голубей — самых старых, самых верных.

Из мебели дома было три железных кровати и круглый стол, изготовленный дедом Петро.

Сидели вокруг стола на деревянных табуретах, сделанных им же.

Дед Петро собственноручно изготовил нам ещё и наше единственное транспортное средство — маленькую арбу — предка современных тележек из супермаркетов.

Эта маленькая ручная арба была нашей достопримечательностью, папа с гордостью показывал её гостям, уверяя что колеса у нее «от пулемета Максим».

Была у нас в доме еще одна замечательная вещь — мамино приданное, большое овальное зеркало в деревянной, резной, объемной раме.

Зеркало в раме из многочисленных деревянных роз, покрашенных в бронзовый цвет, выглядело очень богато и устанавливалось в специальной нише в стене, поскольку было очень тяжелым — мама называла его «тош-ойна».

Холодильник появился дома в 1961 году, именно «появился», потому что мы его выиграли в денежно-вещевую лотерею.

В лотерею нам везло, до холодильника мы выиграли железную кровать, а через год фотоаппарат «ФЭД», который заменил нам нашу «Смену-3».

Фотографированием занимался Рустам, тщательно завешивая оба окна в спальне, подолгу сидел в темной комнате, печатая и проявляя снимки, и затем развешивал их во дворе на бельевой веревке, которая частенько пустовала, ввиду отсутствия достаточного количества белья.

Никто в доме, конечно же не ходил босой-раздетый, но одежды у каждого было необходимо-достаточное количество, без всяких излишеств.

Зато на питание отец обращал особое внимание, считая еду основой не только физического здоровья, но и полноценного умственного развития.

Каждую субботу, ранним утром, мы всей гурьбой, во главе с папой отправлялись на наш кукчинский «Катык-базар», где по утрам приезжие колхозницы продавали молочные продукты домашнего приготовления.

Это была, вне всякого сомнения, самая качественная молочная продукция в моей жизни. Молочные продукты вкуснее, чем купленный на этом базаре, каймак, катык и сузьма, я больше нигде и никогда не пробовал.

И яйца были там только от домашних кур, бегающих на просторе, питающихся зерном и зеленью, с оранжевыми, как солнце на закате, желтками и незабываемым вкусом.

Удивляя окружающих, мы покупали целое ведро, аж семьдесят штук яиц и были люди, которые спрашивали: «Зачем вам столько?»

Папа только улыбался в ответ — «Семья большая!», но никому не разъяснял, что нас семь человек, да по два яйца в день, да на неделю, вот и получается семьдесят.

Кроме яиц, каждый день на завтрак, мама готовила кашу, манную или рисовую и подавала на стол ещё и обязательную пиалушку каймака с горячей лепешкой и сладким чаем.

Всегда на столе был и мёд, которым нас обеспечивала своя небольшая пасека, которая находилась под наблюдением деда Петро и хранилась зимой в частном дворе, арендованном в окрестностях Сарыагача, а весной вывозилась в горы, в урочище Бельдерсай.

Рано выйдя на пенсию,папа продолжал работать, но отпуск свой брал только летом, обязательно проводя его в горах, ухаживая за пчелами.

Отец научил нас, детей, не бояться пчел, лечить их болезни, рассаживать маток, делать ящики для новых семей, качать мед и многим другим премудростям, которым он был обучен дядей Сашко на пасеке в Чугучаке.

И в заключение, один маленький секрет, которому папа научил нас, а его, ещё в детстве, обучил один буддийский монах, который совмещал сапожное ремесло с лечением иглоукалыванием.

Если вы не хотите, чтобы вас ужалила пчела, севшая вам, например, на руку, просто прикусите кончик языка, при этом все поры в коже закрываются, а пчела проткнуть своим жалом кожу не может!

Вот и весь секрет! Получилось — по секрету, всему свету!

Недавно соседи прислали мне фото нашего, бывшего теперь уже, дома — достроился, подрос, обзавелся воротами.

Долгих лет ему жизни!

Кому бы он теперь не принадлежал, он всё равно НАШ ДОМ.

Битломания. Кукча. Часть 17.

Сначала был патефон.

Он работал без электропитания, достаточно было завести пружину, покрутив специальную ручку.

Вместе с патефоном сохранилась только одна толстая виниловая пластинка, остальные нерадивые дети разломали уже давно.

Это был диск с записью «Брызги шампанского», слушали его очень много раз и запомнили на всю жизнь.

Затем патефон долго валялся на чердаке, пока однажды умелому Володе не пришла в голову идея сделать настоящий переносный магнитофон.

К этому времени стационарный магнитофон он уже сделал и часто включал дома, оглушая соседей песнями Высоцкого, поскольку других кассет с записями у Володи просто не было.

Для переносного магнитофона требовался двигатель, не зависящий от электричества и Володя разобрал патефон, вытащил узел с пружиной и установил его в свою новую конструкцию.

Получился магнитофон, который работал как часы, на пружине и без электричества, но вот слушать на нем было особо нечего, пока песни группы Битлс не дошли до Ташкента, в виде виниловых дисков, в чемодане брата Вильдана, одноклассника Володи.

Вильдан принес в школу все пять дисков с песнями Битлс, а самый уважаемый педагог, учитель литературы Афанасий Феоктистович Карпенко разрешил занести в класс из своего кабинета школьный проигрыватель и прямо на уроке литературы ученики десятого «В» целых 45 минут приобщались к зарубежной музыкальной культуре.

Ребята, затаив дыхание, слушали необычную ритмичную музыку с профессиональным многоголосием, лишь удивляясь временами громким крикам, непривычным для уха советских слушателей.

Переписанные на магнитную ленту песни перекочевали ко всем счастливым обладателям магнитофонов, конечно же, включая и Володю.

И, постепенно, на Кукче началась битломания.

Всем подросткам хотелось быть похожими на своих кумиров Битлов, хотя бы внешне, отращивались длинные волосы, делались прически «под битлов», подражали в одежде и особенно старались петь и играть в их манере.

Резко повысился спрос на гитары и поскольку акустические были уже в моде и под них вовсю распевали песни Владимира Высоцкого, а электрогитар в магазинах еще не было, особо рьяные поклонники Битлов принялись изготавливать самодельные электрогитары из подручного материала.

Гитары худо-бедно, но получались, а вот подключать их было некуда — не было усилителей.

А у Володи были самодельные усилители и прознавшие об этом два гитариста-любителя, Расул и Равиль, заявились к нему домой опробовать свои, только что сделанные, гитары и, заодно, пригласить Володю присоединится к ним со своими усилителями и своей гитарой, которую еще нужно будет срочно собственноручно изготовить из обрезка широкой доски-сороковки.

Музыка и слава Битлов не давали покоя, прическа уже была подходящая, Володя, к этому времени умевший довольно сносно играть на гитаре, согласился, задва днясделал себе гитару из доски и грифа от старой акустической гитары и, к ужасу соседей, у Володи во дворе начались репетиции.

Если с гитарами вопрос хоть как-то решился, то с ударной установкой были проблемы, пока ребятам не удалось раздобыть где-то старый пионерский барабан и приделать к нему тарелку из, переделанной слегка, крышки от бака, в которой мама Володи замачивала бельё.

Ударник тоже вскоре нашелся, это вакантное место занял сосед Володи по имени Мирвосих, который когда-то учился играть на дойре и теперь, наслушавшись битлов, готов был осваивать ударную установку.

Ребята, теперь уже в полном составе, продолжили свои репетиции, а соседи Володи, окончательно оглушенные грохотом барабана и звоном крышки от бака, побежали жаловаться участковому милиционеру, который сам оказался любителем музыки и после этого часто стал заглядывать к Володе, став первым и пока единственным зрителем.

Репетиции во дворе у Володи продолжались, пока не созрели помидоры, посаженные в огороде у соседей и после случая массированной атаки с бомбежкой перезрелыми помидорами, которые будучи сорта «юсуповские», нанесли некоторый урон технике и живой силе музыкантов, репетиции были перенесены в школьный зал, под обещание директору играть только советские песни и выступать на всех школьных мероприятиях.

Группа «Альянс», как назвали себя ребята просуществовала четыре года, играя в школах, пионерских лагерях, участвуя в музыкальных фестивалях.

Играли и пели бесплатно, больше для своего удовольствия, пьянея от собственных голосов и ощущения причастности к чему-то далекому и недостижимому.

Распались, как и большинство любительских групп, не переходя на профессиональный уровень в силу отсутствия материальной базы, да и дорогу надо было уступать молодой Алле Пугачевой.

От битломании остались только усы с обвисшими краями да дрожь в сердце при случайных звуках битловских песен.

Р.S. Ни у кого из этих ребят не было даже начального музыкального образования и ноты они не умели читать вообще.

Телефон. Кукча. Часть 18.

В 1978 году нам пришло письмо.

Написанное на имя папы, оно сообщало «товарищу…», что он действительно стоит на очереди с января 1960 года, зарегистрирован первым, НО, в связи с отсутствием технической возможности, в ближайшее время не может быть подключен к городской телефонной сети.

Прочитав письмо, папа долго смеялся, повторяя, что не прошло и 18-ти лет, как городская АТС вспомнила о его заявке и, наконец, ответила.

Домашний телефон в те времена был большой редкостью и пользовались им, не выходя из дома, только «большие начальники», которым по службе полагалось всё время быть на связи.

На Караташе в нашем тупике телефон был только в семье Тошкин-аки Муминова, потому что он работал редактором в каком-то издательстве и его в любое время могли вызвать на работу.

На нашей улице, на Кукче, телефон тоже был только в семье сотрудника Кабинета Министров.

Особой потребности в телефонной связи у простых жителей города тогда и не было и только в экстренных случаях все бежали к соседу «позвонить в скорую помощь», или пытались дозвониться из телефона-автомата, который был на трамвайном кольце, в центре Кукчи, в специальной будке и редко находился в исправном состоянии.

Сейчас трудно себе представить жизнь без мобильной телефонной связи, которая стала просто необходимостью, зачастую заменив живое общение.

А в пору нашего детства, потребность в бытовом общении и обмене информацией удовлетворялась путем «хождения в гости».

Люди навещали друг друга по поводу и без повода, без всякого предупреждения, специально и просто проходя мимо.

И гостям всегда были рады, их угощали, доставая из закромов всё самое лучшее.

И гости, очень часто оставались ночевать, ведь автомобили тогда тоже были большой редкостью и вернуться домой припозднившемуся гостю было не просто.

Мы тоже часто ходили в гости: к сестре своей бабушки, Робия-холе, которая с семьей жила неподалеку от нас, рядом со стрельбищем; на Караташ к Муминовым; но чаще всего бывали у бабушки Масуды, на Тезиковке, на улице Застройщиков.

Бабушка любила нас, всегда была нам рада, двор у неё был большой с садом и огородом, где можно было полакомиться свежей, сладкой клубникой и похрустеть редиской.

И ещё там можно было поиграть в пиратов и провести весь день в поисках таинственных кладов, которые, по семейным легендам, уже не раз находили в этом дворе и, наверняка, ещё не все нашли.

И ещё одно привлекало на Тезиковке — это возможность походить по базару, поглазеть на вещи, которыми торгуют, прикупить себе радиодетали, например наушники, без которых не заработала бы самодельная телефонная сеть на нашей улице на Кукче.

Даже не пытаясь дождаться, когда же в домах появится городская телефонная связь, мальчики с нашей улицы решили провести себе местную, уличную телефонную сеть, купили моток монтажного провода и протянув по всей улице, завели в каждый дом свою линию.

Оставалось только подключить наушники и тогда, без всякого коммутатора, можно было поговорить «по телефону», не выходя из дома.

Эта самодельная телефонная сеть, примитивная и безвредная, не нарушала никаких законов в отличие от появившихся, позднее, по всему городу, так называемых, радиохулиганов, к числу которых немедленно примкнули почти все ребята с нашей улицы.

Понаделав себе радиопередатчики, работающие на средних волнах, заполонив весь эфир, «радиохулиганы», по сути, создали первую массовую социальную сеть, со своими правилами и традициями.

Могло ли тогда, хоть кому-нибудь, прийти в голову, что пройдет всего шестьдесят лет и количество последователей «радиохулиганства» достигнет фантастической цифры в три миллиарда человек, которые будут удовлетворять свои потребности в общении с любой точки планеты и … совершенно законно.

А аппараты, совмещающие в себе, кроме телефона, еще и фотоаппарат, кинокамеру, радиоприемник, телевизор, видеомагнитофон и еще целую кучу новых устройств, станут совершенно обычной и доступной вещью.

Надежда. Кукча. Часть 19.

У моего отца был старший брат — Солихжон.

Он родился весной 1917 года и ему было 17 лет, когда, вместе с младшим братом Салимом, был отправлен на родину, в Ташкент, учиться.

Закончив Рабфак и затем Педагогический институт он работал учителем, а затем завучем в школе в Среднечирчикском районе.

В первый же день войны, на собрании в школе, он изъявил желание пойти на фронт добровольцем и ушел… чтобы не вернуться уже никогда.

«Пропал без вести…».

В детстве я совершенно не понимал как человек может пропасть бесследно.

А мой отец, Салим, всю жизнь надеялся, что брат его, Солихжан, всё же жив.

И вот, однажды, в августе 2010 года в дом к отцу постучались двое пожилых людей, в которых отец сразу узнал друзей своего детства, назвав каждого из них по имени.

Гости принесли важную весть — Солихжан-ака жив, здоров и прислал их, чтобы предупредить о своем приезде.

Вскоре приехал и сам Солихжан-ака, радость встречи братьев, не видевшихся почти 70 лет невозможно описать словами…

Солихжан-ака рассказал про свою жизнь, про то, как он тяжело раненный попал в плен, бежал, был пойман и отдан в рабство в поместье немецкого барона, затем с приходом американских войск, провел почти целый год в американском лагере для интернированных лиц и затем, в конце 1946 года, попал в Соединенные Штаты.

Здесь, после нескольких трудных лет, он сумел «встать на ноги», открыл свой бизнес, расширил до целой сети и сейчас он преуспевающий бизнесмен.

У него четверо детей, три сына и дочь, старший сын — сенатор, второй — профессор медицины, третий, продолжает дело отца, он бизнесмен. А дочь — известная в США юрист, профессор юриспруденции, преподает в гарвардском университете.

У Солихжон-ака двенадцать внуков, среди них есть и врачи, и юристы, и программисты.

Долгожданный гость остановился, конечно же у своего брата, а его многочисленные помощники расположились в лучшей из, принадлежащих ему, гостиниц в городе.

Салим-ака, вне себя от радости встречи с родным братом, собрал всех родственников и устроил большое угощение, в ходе которого познакомил своего брата со своими сыновьями, невестками и внуками.

После того, как гости разошлись, Солихжон-ака, тихо сообщил брату о том, что дарит ему самую большую из трех гостиниц в городе, недавно купленных им.

Кроме того, для текущих расходов его сотрудники сняли с банков и привезли Салиму несколько мешков с наличностью.

Три из этих мешков дедушка Салим подарил тут же на свадебные расходы внуку Аброру, благословив его на счастливую супружескую жизнь.

Дедушка Салим умер тихой и спокойной смертью 30 октября 2010 года, дожив до 92-х лет.

Он всю жизнь был весёлым человеком, любившим разыгрывать и поднимать всем настроение, и даже на смертном одре не удержался от последних шутливых слов.

«Батарейки садятся…» — прошептал он и умер, с еле заметной улыбкой на лице.

Салим-дода был похоронен на кладбище Кукча, рядом со своей мамой Гуландом, женой Назимой и дочерью Танзилей.

Где похоронен старший брат Салима Солихжон-ака, да и похоронен ли он вообще, так и осталось неизвестным.

Именно поэтому я разместил маленький рассказ о нем в свою серию «Кукча», чтобы он, хотя бы после смерти, был поближе к своим родственникам, так и не дождавшимся его с войны.

Землетрясение. Кукча. Часть 20.

Трамваи ещё не ходили, поэтому Володя шёл пешком.

Точнее не шёл, а бежал, временами, от усталости, переходя на быструю ходьбу.

И гнала его, семнадцатилетнего ученика одиннадцатого класса, из Кукчи по направлению к Кашгарке, могучая сила первой любви.

Разбуженный непонятным нарастающим гулом, завершившимся страшным землетрясением, Володя, как и его родители и сестра, выскочил во двор, едва успев прихватить свою одежду.

Дрожа не столько от холода, сколько от небывалого страха, он ещё долго стоял во дворе с одеждой в руках, пока, наконец, апрельская утренняя прохлада не заставила его одеться.

Затем он, несмотря на возмущенные возгласы родителей, забежал в дом и вынес табуреты для родителей и сестры и посадил их в безопасном расстоянии от строений.

Неугомонные воробьи и пугливые горлинки, просыпающиеся на рассвете, создававшие привычный птичий гомон на рассвете, сегодня испуганно притихли, словно ожидая повторения чего-то страшного.

А через несколько мгновений, показавшихся целой вечностью, вдруг непривычную тишину нарушил молодой воробышек, сначала робко, спросонок, а затем и отчаянно, с голоду, заверещав во всё горло.

И будто бы вдруг проснувшись, его писк поддержали беспокойные воробьи-родители, и горлинки, будто бы вспомнив о своих весенних хлопотах, призывно заворковали, разом залаяли соседские собаки, послышался плач ребенка, разбуженного непривычно рано, негромкий разговор соседей, высыпавших из теплых спален во дворы и негромко обсуждавших тревожное событие.

«Может быть повторный толчок»- нарушил, наконец, тишину дядя Коля, отец Володи, внимательно оглядывая весь дом, в поисках трещин.

Дом устоял, также как и все соседние дома и только у одного из соседей посыпалась штукатурка и отлетела часть гипсового потолочного карниза.

Повторного толчка не было, но чувство тревожного ожидания чего-то неосознанного, висело в воздухе и читалось на лицах.

Убедившись, что соседи уже не спят, Володя, предупредив родителей, вышел к ним, позвонить.

Однако, телефон Наташи не отвечал и встревоженный Володя, после многочисленных неудачных попыток дозвониться, ринулся на Кукчу, на трамвайную остановку.

Но, трамваев, почему-то не было, и Володя уверенно зашагал по путям, сначала быстрым шагом, а затем и бегом.

Торопливо пробегая остановку за остановкой, Володя успевал смотреть по сторонам. Он заметил, что вплоть до Хадры, вдоль дороги заметных разрушений не было и дальше вдоль улицы Навои все капитальные здания стояли без видимых изменений.

И только свернув с улицы Навои к Кашгарке, Володя заметил, сначала несколько домов с одной обвалившейся стеной, а затем, по мере приближения к дому Наташи, уже почти совсем разрушенные жилые дома старой постройки.

Дом Наташи, где она жила с родителями стоял с обвалившейся крышей и без двух стен, но, каким-то чудом, все уцелели, обошлось даже без травм, если не считать психологических.

Испуганные жители района стояли на улицах в безопасных местах и делились новостями и слухами.

Убедившись, что Наташа и её родители целы и невредимы, Володя вернулся на Кукчу и призвав на помощь своего друга Зиёда снова приехал, теперь уже на трамвае, к дому Наташи, не забыв прихватить с собой лопаты.

До самого вечера ребята помогали откапывать ценные вещи из-под развалин дома, под горестные причитания тёти Тани, матери Наташи и басовые успокаивающие возгласы дяди Пети, её отца.

В школу в тот день ребята, конечно, не пошли, в суете и переживаниях забыв о том, что они в этом году выпускники и им предстоят экзамены по семи предметам.

Но, с этим им повезло, власти города, принимая во внимание сложившуюся обстановку и продолжающиеся толчки, решили сократить количество выпускных экзаменов до трех.

Экзамены проводились формально, в ускоренном темпе, оценки ставились по итогам учебы за год.

Ситуацию с экзаменами усложнял и тот факт, что страна переходила на десятилетнее образование и школу заканчивали одновременно десятые и одиннадцатые классы.

К счастью, все экзамены, прошли в тихой, спокойной, обстановке, хоть и не без тревожного ожидания.

Весь год город трясло и потряхивало, сотни мелких землетрясений чередовались с более крупными, сильными, которых было более десятка.

Вообще-то в Ташкенте часто трясёт и старожилы уже привыкли и относятся к землетрясениям довольно спокойно и даже с юморком.

Всем запомнились два сильных толчка подряд, которые произошли в 1982 году во время демонстрации по телевидению индийского фильма «Зита и Гита».

Эти два толчка так и прозвали — «Зита и Гита».

Весна. Жизнь вокруг. Часть 1.

Он встретил Её случайно, в Вузгородке, возле университетского корпуса, она шла навстречу, прошла мимо и даже не взглянула на него.

Ослепленный её красотой, Он задумчиво прошел еще несколько шагов, затем резко развернулся и пошел следом за ней, не приближаясь, но и не отставая.

В тот день Он выяснил на каком факультете и в какой группе Она учится и тщательно переписал расписание Её занятий. Выяснил Он также, что живет Она в махалле «Самарканд дарбоза», откуда автобусом добирается до Хадры и там пересаживается на трамвай до Вузгородка.

Гораздо больших усилий стоило ему найти общих знакомых, но Он справился и с этим и официальное знакомство состоялось в театре Свердлова, на концерте какой-то зарубежной эстрады, билеты на которую он предварительно купил и передал через свою «разведку» — общую знакомую.

В театр она пришла с братом и своей «разведкой» — подругой Его «разведки». Знакомство прошло в сдержанно-дружелюбной обстановке, но, главное, состоялось.

Теперь, при встрече, Он имел право поздороваться и заговорить с Ней. И Он этим правом активно пользовался. Каждый день он будто-бы случайно встречал её на трамвайной остановке и провожал её до аудитории.

Очень скоро Он перезнакомился со всеми Её подругами и влился в компанию её друзей. В Её компании Он стал «Свой», а вот для Неё….. Для Неё Он оставался лишь одним из друзей. Пусть веселым, остроумным, начитанным, и, при необходимости, решительным и даже дерзким…, но только Другом.

Однажды, на Его предложение послать к ней сватов, Она решительно отказала. Через свою «разведку» он узнал, что Она скоро выходит замуж за сына профессора медицины. Больше они никогда не встречались и у каждого жизнь потекла своим чередом.

У Нее родились трое детей, муж защитил кандидатскую и затем докторскую диссертации, стал профессором, читал лекции в университетах Европы и Америки, много ездил по заграницам и часто брал с собой жену.

Однажды, на международном конгрессе в Нью-Йорке, где Он присутствовал как один из спонсоров, их представили друг другу, как земляков-узбеков. С профессором была и его супруга, и хоть и прошло пятьдесят лет, Он Её сразу узнал…, но не подал и виду.

У него жизнь сложилась тоже очень удачно, он хоть и женился поздно, но сумел заработать на волне зарождающегося предпринимательства всё необходимое для достойной жизни, два его сына отучились за границей и стали успешными, востребованными специалистами, жена была директором компании в Европе, а сам Он жил в Америке, лишь изредка наведываясь в Ташкент.

В возрасте семидесяти четырех лет Он внезапно умер. Вечером лёг спать, а утром не проснулся. Похоронили его там же в Америке. По его завещанию на могильной плите сделали странную запись — «Он родился без крика, бесшумно прошелся по обочине жизни и молча ушел, никого не побеспокоив».

На этот раз «разведка» сработала с опозданием — сказался возраст.

О Его смерти Она узнала только через месяц. Смахнув неожиданную слезу, улыбнулась навстречу вбегающему внуку. Затем, вручив внука матери, села в машину и, купив по дороге букет осенних цветов, приехала на кладбище Комолон.

Она довольно быстро разыскала хорошо ухоженную, но старую могилу, аккуратно положила на неё цветы, села на стоящую рядом скамейку и, как умела, прочитала молитву.

Здесь Она дала волю слезам, вдоволь наплакалась и, наконец, почувствовав облегчение, успокоилась, вытерла слёзы, посидела вспоминая, как Он приводил Её и всю компанию на могилу своего деда, после его похорон, и, затем, тяжело поднялась и поплелась к выходу.

Она прожила еще одиннадцать лет после Его смерти и, пока была в силах, каждый год, в день Его смерти, носила цветы на могилу Его деда.

Йога. Жизнь вокруг. Часть 2.

Лицом к лицу — лица и не видать. Так гласит народная мудрость. И, ещё — гору хорошо видать издали.

Вот и я решил сегодня отойти от горы своих детских воспоминаний, рассказать вам историю одного выходца из Ташкента, с тем, чтобы потом снова окунуться с головой в своё детство.

Летел я прошлым летом из Сиэтла в Ташкент, транзитным рейсом, через Сеул. Рядом со мной в кресле оказался седовласый мужчина, примерно мой ровесник. Выяснилось, что он не только говорит по-русски, но ещё и выходец из Ташкента.

Дорога нам предстояла дальная, лететь до Сеула аж одиннадцать часов, разговорились. И рассказал он мне свою интересную историю.

Сорок лет назад, еще работая на заводе «Миконд» слесарем, он заинтересовался восточной философией, древнеиндийскими трактатами, дзен-буддизмом и прочей изотерикой. Сблизился с людьми с похожими интересами и еженедельно, по средам, они собирались у него на квартире и беседовали на интересные для них темы.

А дом был заводской, кто-то донес в партком, что в квартире слесаря собираются люди, о чем-то говорят, а потом расходятся ТРЕЗВЫЕ!

Вызвали нашего слесаря в партком, сунули ему в нос его библиотечную карточку и устроили ему форменный допрос: «Зачем?, для кого? С какой целью читаешь эти книги? Зачем собираешь людей? О чем с ними говоришь?».

Короче, говоря, исключили его из партии и уволили с работы. Помыкался наш слесарь, устроился было на агрегатный завод, но и там не задержался, при первой же возможности улетел в Индию, к Саи-бабе, неожиданно для себя снискав его снисхождение и поселившись в его ашраме.

После смерти Саи-бабы (он не произнес слов о «смерть», он сказал «переход») мой попутчик переехал в Сиэтл, открыл Клуб любителей супраментальной йоги и уже восемь лет руководит им.

И, тут начинается самое интересное. На мой вопрос, чем же занимаются супраментальные йоги, он просто ответил: «Меняем окружающую среду, предотвращаем природные катастрофы и политические катаклизмы».

Я, чуть не задохнувшись от неожиданности, несмотря на то, что самолет уже приземлился, успел ему задать последний вопрос: «А, третью мировую вы предотвратить сумеете?».

«Работаем над этим», ответил он и направился к выходу.

Больше я его не видел.

Павел. Жизнь вокруг. Часть 3.

Всю ночь Павел заделывал брешь в крепостной стене, пробитую накануне противником.

Для этого он использовал все свои материалы, которые он свозил несколько лет, темными ночами на скрипучей тележке, из мусорки за стадионом, и складывал у себя во дворе.

В ход пошли и затвердевшие мешки с цементом, и вывернутые экскаватором фрагменты фундамента какого-то здания, и куски бетона неизвестного происхождения, мешки со строительным мусором, обломки гипсокартона и железобетонных плит перекрытия.

Закончив заделывать брешь, Павел принялся укреплять всю сохранившуюся часть стены своей крепости, для чего использовал все оставшиеся материалы. С внешней стороны Павел соорудил подобие противотанковых ежей, правда, не из рельсов, а из подобранных там же, на свалке, покореженных кусков металлических труб, арматуры и проржавевших насквозь листов кровельного железа.

Он понимал, что это сооружение не остановит тяжелую технику противника, но надеялся, что хоть ненадолго,но задержит его продвижение. Закончив сооружение баррикады, Павел с большим усилием втащил и установил на самом верху самое главное свое богатство — три парковые скульптуры из, неизвестного ему, серебристого металла, подобранные на свалке за стадионом «Старт», и служившие когда-то его украшением.

Это были трехметровые скульптуры, изображающие спортсменов: мужик, толкающий ядро, парень, метающий копьё, и крепенькая женщина с веслом.

Укрепив статуи таким образом, чтобы они могли нанести урон противнику, обрушившись прямо на него при попытке атаковать баррикаду, Павел, вдобавок, стянул их ещё и кусками колючей проволоки, преградив, таким образом, путь живой силе врага.

Всю ночь Павел работал почти в полной темноте, радуясь редким лучам лунного света, едва пробивавшимся сквозь облачное ноябрьское небо.

Противник уже давно изолировал его, отрезав связь, электроэнергию и газоснабжение и, если бы не запасы угля, украденные когда-то, из соседского склада, да печка-голландка, лишился бы Павел и тепла в своем стареньком, маленьком домике.

Закончив строительство своих оборонительных сооружений, Павел, зашел в дом и, сидя на своем единственном табурете, за трёхногим столом, выброшенным, когда-то хозяином соседней столовой, перекусил бутербродом и двумя помидорами, запив водой из баклажки.

Уже трое суток Павел не покидал своей крепости и пришлось бы ему очень худо без еды и питья, если бы не его младшая сестра, Татьяна, которая, позабыв все старые обиды, тайно, по ночам, приносила еду своему несчастному брату и сидя подле него горестно слушала его быструю речь, пытающуюся донести до неё его планы — покатать её на самом крутом мерседесе, который он купит за деньги, полученные из Голливуда, за сценарий фильма, который он напишет, после возвращения из Лондона, из научной конференции по Стоунхеджу, откуда ему уже пришло приглашение из Британского посольства, и необходимую для поездки туда сумму, всего триста долларов, он собирается найти, выгодно продав свои парковые скульптуры.

В заключение Павел показал ей какой-то документ, утверждая, что он на английском языке и это и есть его приглашение.

Татьяна ласково погладила по голове своего единственного брата, обратив внимание на его, давно не стриженные, волосы и вспоминая то недавнее время, когда он успешный программист, а затем и начальник вычислительного центра крупного завода, внезапно остался без работы и с этого времени вся его жизнь покатилась кувырком — жена с двумя детьми, не желая содержать «дармоеда», развелась с ним и выгнала его из дома, сунув ему в руки узел с вещами.

И превратился бы Паша в бомжа, если бы ему не повезло с восьмидесятилетней , одинокой, бабой Маней, которая и пустила его, пожалев, на постой, а потом, спустя год и вовсе переписала на него свой дом, оформив всё как полагается, нотариально.

Вскоре баба Маня померла, и Павел стал владельцем своей крепости. Вспоминая эту историю, Татьяна грустно улыбалась — повезло же, дурачку.

А, Паша, проводив сестру через потайной, узкий лаз в баррикаде, принялся за модернизацию своего вооружения, приделав вместо топорища черенок от лопаты к большому топору — получилось нечто вроде боевого оружия викингов, которое можно было держать двумя руками.

Рослый и широкоплечий, обросший бородой, с длинными волосами, да с топором в руках, Павел казался себе настоящим средневековым рыцарем, обороняющим свою крепость.

Под утро начал накрапывать осенний дождик и Павел, на скорую руку, с помощью нескольких канцелярских скрепок, сшил себе, из обрывка баннера, с надписью «…ола», плащ-накидку, примерив которую, он стал похож одновременно и на священнослужителя в рясе и на супергероя из мультфильмов.

Уставший Павел проспал начало наступления противника, и его разбудили рев двигателя тяжелой техники и громкие голоса.

Наскоро нацепив свою накидку и взяв наперевес свой топор, Павел кинулся на баррикады, взобрался на самый верх и встал рядом со скульптурой метателя ядра.

Перед самым «противотанковым» заграждением ревел бульдозер, а его водитель, высунувшись наполовину из кабины, эмоционально что-то кричал кому-то из двух десятков мужчин, стоявших рядом.

Заметив Павла на баррикадах с топором в руках, присутствующие заулыбались было, но, затем, вдруг бросились врассыпную. И было только слышно, как один из них крикнул: «…позвонили… он на учете в психушке!..»

Павел выиграл этот бой и не только в этот день, но и потом в суде, куда на него подали.

Моложавый судья лет сорока, выяснив ситуацию, признал требования Павла законными и обязал хокимият выдать ему двухкомнатную квартиру.

Вскоре Павел перевез свое имущество в новый дом, напротив телебашни.

Масуда-ойе. Жизнь вокруг. Часть 4.

Откуда-то сверху я слышу молчаливые упреки, что до сих пор не рассказал о дворе на Тезиковке, который мы все называли «Дала-ховли», или просто «Дала» — поле, загород, дача.

«Дала» действительно была дачей одного из богатейших людей Ташкента, Шерахматбая, дочерью которого и была Масуда-ойе, на которой, после внезапной смерти моей бабушки Ортик, женился мой дед Ибрагим.

Шерахматбай объездил пол мира, много повидал, знал и ценил образованных людей, был очень богат и как многие из богатейших был известен своей благотворительной деятельностью.

Это он, в голодное время начала двадцатых, организовал за свой счет питание для голодающих и каждый желающий мог бесплатно поесть в любое время дня.

А в 1922 году за свой счет отправил учиться в Германию целую группу молодых людей из Ташкента, среди которых были и два его сына и младшая дочь Саида.

Дальше началось самое ужасное — советская власть отобрала всё имущество Шерахматбая, конфисковав все его дома, гостиницы, магазины, мельницы. Оставила ему только дачу на Тезиковке, в которой он и скончался от инсульта, не выдержав такого удара.

Но, и на этом беды не закончились, два сына Шерахматбая, получившие высшее образование в Германии, были репрессированы и расстреляны, как, и многие другие, побывавшие за рубежом.

А младшая дочь Саида, отучившись в Германии, вышла там же замуж за ташкентского узбека и с приходом к власти в 1933 году Гитлера, переехала в Турцию, где, будучи профессорами, она и её муж до конца своей жизни преподавали в университете, так и не сумев никогда больше увидеться с родными.

А Масуда-ойе, оставшись одна, по ночам горько плакала, вспоминая погибших отца и братьев и пропавшую без вести младшую сестру, а утром, спозаранку, бежала кормить скотину и доить корову.

От былого богатства и роскоши не осталось и следа, многое было распродано во время войны для того чтобы прокормить большую семью — у Масуды с Ибрагимом было шестеро детей.

Беды миновали их детей, гены и воспитание дали свои результаты — все они получили высшее образование, два старших сына закончив московские вузы и вернувшись в Ташкент стали министрами, один из них был ещё и писателем и журналистом.

Сейчас уже и внуки Масуда-ойе сами стали дедушками и бабушками и есть среди них представители всех профессий — врачи, дипломаты, инженеры, военные.

Нет среди них только подлецов, экстремистов, фанатов и прочей твари — наследственность и воспитание не позволяют!

Капкир. Жизнь вокруг. Часть 5.

Одил-дода сидел на самом почетном месте, на топчане, застеленном мягкими, цветными одеялами-курпача.

Перед ним был накрыт низенький столик-хонтахта, разнообразию блюд на котором мог бы позавидовать сам эмир бухарский, стоял красивый чайник с его любимым кук-чаем, периодически наведывались невестки заботливо спрашивая: «Чоиз борми, дода?» , уносили его чайник и приносили другой с горячим чаем.

Праздник, по поводу рождения его правнука был в самом разгаре, двор был украшен лентами и шарами в изобилии. Шары периодически лопались с громким хлопком, находившиеся рядом испуганно вздрагивали, окружающие весело посмеивались над ними, музыканты- целый оркестр эстрадной музыки — гремели на всю махаллю, периодически сменяясь с традиционными карнаем-сурнаем. Ногара издавала такую изощренную дробь, что, казалось, музыкант хотел довести до самой Альфа Центавра благую весть о рождении нового человека.

«Ну, зачем все это… Сплошное расточительство!»- недовольно хмурился Одил-дода, проживший скромную жизнь на зарплату повара в заводской столовой.

Профессия у него была наследственная, его отец, Кобил был поваром в седьмом поколении и очень гордился этим. Оставив молодую жену и двухмесячного Одила, ушел на фронт, бить фашистов.

В те времена рождение ребенка отмечали более чем скромно, но в их семье было одно важное событие, которое запоминалось на всю жизнь — в день рождения мальчика его отцу от деда переходил Капкир, который вручался как скипетр царю и являлся символом того, что отныне главным кормильцем в семье является отец ребенка.

Капкир был в специальном кожаном чехле с ремнями. Ремни к чехлу приделал Кобил, когда уходил на фронт и вернувшись в сорок пятом живым-невредимый, показывал пробитый чехол и вмятину на Капкире, утверждая, что Капкир спас ему жизнь, защитив от осколков.

В день, когда у его сына родился первенец, он вручил ему Капкир с напутствием беречь его как зеницу ока.

В заводскую столовую Одил не носил Капкир, используя его по назначению только тогда, когда его приглашали приготовить плов на семейных торжествах.

В советское время это были небольшие мероприятия. Зато в нынешнее время развилась целая индустрия плова, повсюду появились «Центры плова», в одном из которых успешно проработал Ровшан, сын Одила. Сегодня, в день рождения внука, Ровшан передаст Капкир Жасуру, своему сыну, отцу ребенка.

Вместе с Капкиром Жасур возьмет на себя обязанности главного кормильца в семье…

А праздник тем временем загремел с новой силой — родственники невестки привезли целый грузовик подарков для новорожденного.

Разглядывая, проносимые мимо него многочисленные дары, и, одновременно, пробуя плов, приготовленный только что Жасуром, Одил-дода с удовлетворением подумал: «Хорошо живем! Капкир не подводит! Да и Жасур молодец! Плов у него получился на славу!»

Осень. Жизнь вокруг. Часть 6.

Осень, двор большой, деревьев много.

Орешня уже стоит почти совсем без листьев, а остальные деревья не торопятся, ждут похолодания. Но тоже понемногу осыпаются, закрывая зелень травы.

Каждый день приходится убирать листья, сметая их в кучу большим веником.

Сегодня листвы особенно много — несколько дней назад, собирая яблоки, я подрезал ветки, лежащие на железной крыше и сегодня порубил их на дрова, крупные отложил стопочкой, а мелкие решил сжечь прямо во дворе вместе с высохшими листьями.

Пристроился на табуретке у костра и тихо напевая «Листья желтые медленно пааадают…», подбрасывал в костер листья и ветки, с удовольствием принюхиваясь к запаху дыма.

К моему сожалению, костер быстро догорел, не дав додумать мысль о том, что жаль внуков нет рядом, я бы им картошку испек в золе…

Картошку? А почему бы и нет?! Тряхнем стариной! Сбегал (? :)) на кухню и принес четыре картофелины. Закопал их старательно в золе.

Стемнело, и недогоревшие угольки весело мерцали в золе, напоминая звездное небо над хлопковыми полями. Жду, когда испечется картошка, а сам усиленно пытаюсь вспомнить позабытые студенческие песни.

По-видимому, слегка увлекся, поскольку в открытой калитке показалось удивленное лицо соседа — «Тинчликми, дода?».

Обрадовавшись компании, пригласил к костру, к его величайшему удивлению, выковырял из золы картофелину ему и себе.

На его лице появилось выражение изумления, сожаления и жалости одновременно. С ужасом разглядывая черную картофелину он воскликнул — «Бу нима?».

«Романтика, бу, романтика»- весело ответил ему я, перебрасывая из ладони в ладонь горячую картофелину, и думая, что он, конечно же, не понял меня, потому что не знает ни одного слова по-русски. Хотя, нет, одно слово он всё-таки знает, нехорошее.

Конечно же, он ни меня, ни моего странного занятия у костра не понял. Посидев, для приличия и попробовав печеную картошку, он вскоре ушел и немного спустя вернулся…с касушкой плова.

Обычно мы, узбеки, делимся с соседями едой по разным поводам, да и без них. И ничего удивительного в этом нет.

Но, сегодня он явно меня превратно понял!

Лук. Жизнь вокруг. Часть 7.

Иногда, тему для очередного или внеочередного рассказа подсказывает сама жизнь, а иногда это делает интернет и СМИ.

Вот, к примеру, историю с Джурой мне напомнила публикация рассказа Георгия Данелия «Маленький узбек».

А сегодня мне попалась на глаза статья о «Луковом деле» в Ташкенте, и я решил «добавить свои три копейки», вспомнив свою луковую историю.

Рассказывая про этот случай, я не преследую цель очернить или, тем более, осудить кого бы то ни было.

Просто вспомнив свою историю тридцатилетней давности, я пришел к выводу, что за этот временной отрезок, лук не бросил свою пагубную привычку прорастать весной.

Поэтому, запасаясь луком на зиму, помните о том, что весной он, обязательно, прорастёт!

А проросший лук хорошо бы посадить!

Нет, не за решетку, кто же его посадит- он же лук!

Но если его приземлить, то есть посадить в землю, то он хотя бы не сгниёт, а может быть даже и приумножится.

Но, это так… в теории.

А, в реальной жизни, произошло вот что.

В конце 80-х жили мы летом на даче, в Тоболино.

Вокруг села, на арендованных полях, корейцы сажали лук. Пришла осень, пора запасаться луком. Я поехал по полям, торговаться.

А с собой у меня, случайно, был маленький кассетный магнитофон с наушниками, предок современных мобильных звукоисточников.

Пока я разглядывал лук, продавец-кореец углядел его у меня в машине и пристал с просьбой «Продай».

Продавать я не стал, а вот «на бартер»- согласился. Договорились, я ему магнитофон, он мне ТОННУ лука, двадцать пять мешков по сорок кг.

С трудом довёз до дачи, благо недалеко, но три ходки сделать пришлось. Разложил я весь лук под навесом и радуюсь себе потихоньку, какой я, мол удачливый «бизнесмен».

Прошла зима, лук стоит не тронутый, ну сколько лука может съесть семья из трех человек?!. А лук потихоньку начал прорастать…

Сначала я его еще сортировал и, проросший, размякший, просто выбрасывал курам на смех, то есть… на съедение… А лук все прорастает и прорастает и, с каждым днем, все быстрее и быстрее.

Тогда я запаниковал и стал лихорадочно от него избавляться. Продать мне его не удалось, а вот раздавал я его с большим удовольствием, досталось всем родственникам и друзьям, а одному, который готовился к свадьбе сына, мне удалось «пропихнуть» аж три мешка этого «горя лукового».

К концу весны, наконец, избавился. Но это еще не всё. В процессе этой луковой компании выяснилось, что размягченные луковицы, выложенные на солнце (а это те, которые я выбрасывал курам) через день-два снова становились твердыми и годными к повседневному применению.

Вот такое полезное знание я получил «по случаю».

И руки еще долго пахли луком.

Щю-щес-ву-ють. Жизнь вокруг. Часть 8.

Пишу я свои рассказы системно, последовательно вспоминая прошедшую жизнь год за годом.

Естественно, это требует сосредоточения и тишины, поэтому я частенько сижу в кабинете.

Кабинет расположен на отдельном этаже. Этаж не проходной, место тихое. Тихое, пока на горизонте не появляются две мои внучки.

Им четыре года и плюс/минус пять месяцев и их игровой зал, полный игрушек, находится рядом с моим кабинетом, и когда они играют, им плевать на то, чем занимается дедушка, они ежеминутно заскакивают к нему, хотя бы для того, чтобы попрыгать на кровати.

Вот и сейчас они шумно влетают к деду чтобы уяснить один животрепещущий вопрос — существуют или не существуют ведьмы?

Дело в том, что волею судьбы девчонки родились в разных странах и, практически, с рождения, воспитывались одна у бабушки, другая у дедушки. Естественно, что и авторитеты у них разные — одна считает, что дедушка всегда прав, другая безоговорочно верит бабушке.

Вот уже два года они растут вместе, любят друг друга, но, временами, разногласия на этой почве кто прав, дедушка или бабушка, случаются.

А подходы к воспитанию у деда с бабкой слегка отличаются — дед считает допустимыми, временами, устрашающие методы для повышения уровня дисциплины и послушания, а бабушка — категорически возражает против запугивания.

Эта несогласованность у старших, приводит к конфликтам у малышей — выяснить, «существуют» или «не щю-щес-ву-ють» ведьмы, это очень важный вопрос.

На этот раз они прибежали к деду, чтобы он внёс ясность в это принципиальное дело.

А дед решил схитрить и пояснил: «Для того, кто верит, что ведьмы существуют — они существуют, для того, кто верит, что ведьмы НЕ существуют, они не существуют. Понятно?».

«Понятно!» — дружно кивают головой, и также уверенно, но уже вразнобой, орут, пытаясь перекричать друг друга : «Только ведьмы существуют!» — утверждает старшая, — «Не щю-щес-ву-ють!» — не уступает младшая!

«Стоп!»- останавливает, разгоревшуюся дискуссию, дед, и шепчет: « Я вам расскажу один маленький секрет». Девочки обожают секреты и в глазках, мгновенно, загораются огоньки любопытства.

А дед опять хитрит — «Наука пока не определилась с вопросом есть в природе ведьмы или нет, но одно я знаю точно — в нашем доме есть ангелы».

«Где-е?», кричат, изумленные, девчата, и слышат в ответ: «Вот же они!». С этими словами дед привлекает к себе и обнимает обеих внучек разом, и все громко хохочут.

Конфликт пока исчерпан, а тут, очень кстати, бабушка зовет обедать и девчонки побежали наверх, на кухню.

А дед, наконец, остался один в тишине, размышляя о том, как время медленно движется в детстве и как стремительно несется в старости…

Какое оно короткое, это деДство…

Скворцы. Жизнь вокруг. Часть 9.

Ночь была душной, и Мурат-ака ворочался, вздыхая и временами поглядывая в открытое настежь окно своего двухэтажного дома.

«Прогноз погоды» обещал дождь и даже сильный, но его всё не было и не было…

Наконец, под утро, подул легкий ветерок и затем наступило затишье…

«Затишье пред грозой…» успел подумать Мурат-ака, засыпая, под легкий шум, зашелестевшего по железной крыше, дождя.

Он любил шум дождя, шелест зеленой листвы на прогнувшихся, под тяжестью воды, ветках деревьев и мог бы спать еще долго, но, вдруг, проснулся от резких криков «афганских» скворцов, напомнивших ему о проблеме с водосточной трубой.

Во время прошлого дождя Мурат-ака заметил, что дождевая вода, переливаясь через край, ручьем стекает с крыши второго этажа, вместо того, чтобы спокойно уходить по водостоку в канализацию.

По опыту прошлого года он знал причину этого явления — засорился водосток. Причем не сам засорился, не листьями с деревьев, а это постарались скворцы, устроившие себе гнездо прямо в водостоке, на том его участке, где был небольшой изгиб.

Беспокойно поглядывая на текущую через край крыши воду, Мурат-ака, с трудом дождался окончания дождя и вышел во двор, прихватив с собой пневматическое ружьё — «воздушку», которую он одолжил у друга, обязавшись скоро вернуть.

Пара скворцов нагло сидела на самом краю ажурного водостока, не обращая внимания на хозяина дома.

Недолго думая, Мурат-ака, быстро прицелился и нажал на курок. Один из скворцов камнем упал на землю, второй тревожно чирикнув, улетел.

«Ну, всё! Избавился!» — подумал, было, Мурат-ака, но, услышав громкие птичьи крики, взглянул на верх и понял, что ошибся.

На крыше сидела дюжина громко галдящих скворцов и она непрерывно пополнялась, агрессивно настроенные птицы прилетали со всех сторон.

Собравшись на крыше, птицы сделали пробный воздушный налет на хозяина дома, но тот, испуганно размахивая разряженным ружьем, скрылся в доме.

С этого дня Мурат-ака не мог появляться во дворе без ружья, а когда ружье пришлось вернуть владельцу, вынужден был для безопасной перебежки от калитки до двери дома использовать швабру.

Куривший на балконе своего третьего этажа, сосед Акмаль, заметив маневры со шваброй, не преминул съехидничать, намекнув на то, что жена Мурат-аки заставляет его полы мыть.

Надоевшему прятаться в собственном доме, Мурат-аке, ничего не оставалось, как позвонить своему другу-охотнику, который пришел со своей двухстволкой и одним громким выстрелом положил конец птичьему беспределу.

Правда, через некоторое время, Мурат-ака заметил скворцов, примеряющихся к водостоку соседского трехэтажного дома и Акмаля, размахивающего тряпкой, пытаясь их прогнать.

«Может швабру одолжить?»- не удержался и съязвил Мурат-ака.

Друзья. Жизнь вокруг. Часть 10.

Собака — друг человека!
И кошка — друг человека!
И даже ёжик — друг человека!

Люблю животных, люблю потому, что они искренние, не умеют притворяться безгрешными и умеют чувствовать и вести себя так, как многие люди не умеют и не хотят.

Мало того, животные могут научить и воспитать человека, привить ему, как мы говорим, человеческие качества. Парадокс, скажете вы, как же так- животные и человеческие качества?

Возьмем собак, у которых главная черта — верность хозяину. Безграничная верность Другу! Много вы знаете людей, к которым можно применить это понятие?

А собаки еще обладают чувством собственного достоинства, которое тоже нередко отсутствуют у людей, и могут заставить себя уважать и относиться как к равному, как к другу.

Был у меня пёс, казахский волкодав, привезли мне его двухмесячным щенком из Турбата. Знакомый кинолог проинструктировал меня, настоятельно рекомендовав говорить с собакой командирским голосом и в приказном порядке.

У меня и раньше были собаки, восточно-европейские овчарки и у меня было с чем сравнивать поведение и характер волкодава.

В отличии от «немцев» мой волкодав никогда не заходил и даже не просился зайти в помещение — ни в дом, ни на летнюю кухню.

И, еще, он никогда не просил есть, даже если стучал зубами от голода. Он мог сидеть напротив открытой кухонной двери, где мы ели и отвернувшись молча ждать, когда ему положат в миску еду, и только тогда он бежал в свой вольер, куда ему относили корм.

Ел он, кстати, мало и всего один раз в день, утром, в одно и тоже время и не потому, что не кормили, а потому, что не хотел.

До двухлетнего возраста он еще терпел мой командирский голос и покорно выполнял все команды. Но, однажды, по-видимому, решив, что он теперь взрослый и пора это доказать, решил меня перевоспитать.

И сделал ведь это, да так умно, что не каждый человек бы до такого додумался!

Дело было так. Днем, обычно, наш пёс сидел в вольере, а на ночь мы его выпускали на волю, во двор и никаких проблем с этим не было, утром он по команде шел на свое место.

Однажды, мне надо было уехать из дома пораньше, и я уже одетый, вышел во двор и как обычно командирским голосом приказываю собаке идти на место.

И, неожиданно, пёс не реагирует на команду.

Я повторяю команду ещё более грозным голосом — полное игнорирование!

Я начинаю нервничать — опаздываю, а он и не собирается слушаться, я в истерике хватаю кусок шланга и начинаю бить по земле — он вообще ложится и молча, спокойно на меня смотрит.

Наконец, я уже обессиленный, говорю спокойно, уже скорее себе, чем ему: «Ну, всё, опоздал…». И вдруг, мой любимый пёс, молча встает с места и уверенно, с достоинством идет к себе в вольер.

И я понял — это так он меня заставил себя уважать. Вот и слушай после этого тех, кто утверждает, что собаки действуют только согласно инстинктам и интеллект им не присущ.

После этого случая у меня с моей собакой установились дружеские отношения, он стал с полуслова и полувзгляда понимать и выполнять мои команды.

А я, с той поры, никогда не повышал на него голос, и даже не пытался говорить с ним командирским тоном.

Читай! Жизнь вокруг. Часть 11.

У Акмаль Ахмедовича был единственный сын и он вырос балованным и ленивым.

То ли у Акмаль-ака времени не было на воспитание сына — науку надо было двигать, статьи писать, докторскую защищать, то ли опыта — сам-то он вырос в детском доме, без отцовской ласки, но сын плохо учился, не слушался родителей, вылетел из института, куда его, пользуясь связями, пристроил было отец, специальность никакую не приобрел, пытался как-то заработать на жизнь то торговлей, то халтурой, и, в конечном счете, после смерти матери, и, затем, отца, остался без средств к существованию, один в отцовском доме.

Появившуюся мысль о продаже дома Карим, так звали сына, с содроганием отбросил, боясь остаться без крова, да и, небольшой и скромненький дом, не представлял особой ценности.

В доме вообще не было ничего особо ценного, всё, что можно было продать, Карим уже продал и проел.

Осталась только домашняя библиотека, книгами из которой отец очень дорожил, но которая, в настоящее время, никого не интересовала — народ, в большинстве своем, книг не читал, народ зарабатывал на жизнь.

Сам Карим никогда не интересовался книгами и почти ничего не читал, но однажды, прицениваясь к книгам и разглядывая их, вытащил одну толстую книгу из полки, и, внезапно, заметил небольшой конверт, выпавший вместе с книгой.

Равнодушно развернув конверт, с мыслью, что это, наверно, какое-нибудь, папино научное письмо, Карим, совершенно неожиданно был обрадован его содержимым — в конверте лежало письмо, написанное отцовской рукой и… целых четыреста долларов.

Быстро пересчитав деньги и сунув их в карман, с мыслью, что теперь можно будет рассчитаться с долгами, особенно за свет и газ, Карим взялся за чтение письма.

«Карим, если ты нашел это письмо, значит ты дошел до крайней точки и пытаешься продать книги. Ни в коем случае не делай этого! В книгах всё богатство мира! Читай, сынок, побольше читай! А этих денег тебе хватит, на первое время! Твой любящий отец.»

«Читай, читай…, лучше бы денег побольше оставил!»- раздраженно думал Карим, перетряхивая книги одну за другой.

Наконец, в одной из последних книг на самой верхней полке, он обнаружил ещё одно письмо и ещё сто долларов.

Продолжение следует.

Читай 2. Жизнь вокруг. Часть 12.

«Больше в книгах денег нет, трясти книги нет смысла. Книги надо читать! Вот тебе список книг, которые тебе надо будет ОБЯЗАТЕЛЬНО прочитать и тогда твоя жизнь изменится. Только читать надо очень внимательно, не пропуская ни одной БУКВЫ. Здоровья и терпения тебе, сынок!»

«Читай, читай, опять читай…» — не уставал раздражаться Карим, складывая книги обратно на полки и, на всякий случай, повторно их перетряхивая.

К вечеру, поев и отдохнув, он перечитал найденные письма отца и призадумался — он знал что отец- человек целеустремленный и ничего бессмысленного никогда не делал, значит он не зря написал этот злополучный список книг, которые нужно прочитать.

С этой мыслью, он отобрал из библиотеки, книги по списку и аккуратно сложил их стопочкой. Получилось две стопочки по десять книг, всего двадцать. С тоской разглядывая эти две массивные стопки, Карим не представлял себе, когда он это всё перечитает.

Но, делать нечего, скучно, он ведь и телевизор давно продал, придется читать.

И Карим начал читать.

Читал дни и ночи напролет, читал очень внимательно, вчитываясь в смысл прочитанного и раздумывая о прочитанном, пытаясь понять скрытый смысл папиного послания.

И, постепенно, глаза, душа и сердце его стали раскрываться, пришло понимание смысла бытия, жизненных ценностей …

И, к моменту, когда он дочитал, последнюю страницу последней книги и, с большим сожалением, закрыл её, это был уже другой человек, глубоко уверенный в правоте слов своего отца.

Находясь под глубоким впечатлением от прочитанного, Карим даже не обратил особенного внимания на то, последнее, письмо, которое отец разложил, еле заметными отметинами, по несколько букв, в каждой книге.

Из выписанных букв сложилось следующее послание, которое Карим, с большим вниманием, перечитал несколько раз.

«Карим, я надеюсь, что сумел, хотя бы, частично восполнить пробел в твоем воспитании, в котором, каюсь моя вина.

Надеюсь, теперь тебе легче будет сориентироваться в этой сложной жизни, и ты сумеешь выжить и найти свою дорогу. И, чтобы тебе, как-то, облегчить твое будущее, мы с мамой оставляем тебе все наши скромные накопления…» Дальше в письме указывалось место, где это наследство хранилось.

Карим, конечно, использовал, как базовый капитал, наследство, полученное от родителей, сумел его приумножить и стабилизировать своё материальное и финансовое положение и.… теперь он много читал.

Читал и временами, с ужасом, вспоминал, как он чуть было не продал отцовскую библиотеку.

Читал и все больше и больше убеждался, что прав был отец, когда утверждал, что всё богатство мира в книгах.

Авторитет. Жизнь вокруг. Часть 13.

«Авторитет — это такая штука, которая долго зарабатывается, но быстро может потеряться…» — так начальник цеха номер семь, наставлял, только что назначенного ему заместителем, молодого человека, который сам, по собственному желанию перевелся в производственный цех из Конструкторского Бюро, где, как считало большинство, и работа спокойнее (это еще как сказать), и зарплата в полтора раза выше (это чистая правда).

«Цех у нас большой, работает пятьсот человек, из них 450 это женщины, так что выражаться нецензурно у нас не принято…»-продолжил начальник, с сомнением оглядывая, вежливо улыбающегося, нового заместителя и, с усмешкой, подумав про себя «Наверное он и материться-то не умеет, вон как лыбется, интеллигент паршивый!»

Как и всякий производственник, он недолюбливал научно-технических сотрудников Конструкторского Бюро, завистливо считая их зарплату незаслуженно завышенной.

«Посмотрим как ты у нас запоешь и надолго ли тебя хватит…» — ухмыльнулся, про себя, начальник, который работал в этом цехе уже 18 лет и многое повидал, а вслух произнес: «Если будут трудности, обращайтесь в любое время», и коротко закончил: «Успехов!».

Почему успешный начальник отдела КБ, с сумасшедшим окладом в 360 рублей, вдруг сам подал заявление о переводе в цех, было непонятно и Генеральному Директору объединения, но он, памятуя о том, что цех номер семь остро нуждается в высококвалифицированных руководителях, вызвал начальника отдела кадров и приказал ему срочно подготовить приказ о переводе, без обычных согласований и «прочего бюрократизма». «И пока он не раздумал!»- добавил директор.

А новый замначальника, которого звали Иван Семенович, письменно заверив, что ознакомился с приказом о новом назначении, уже знакомился с коллективом, обходя рабочие участки, и, по привычке, вежливо всем улыбался, что в постоянно напряженной производственной среде, казалось совсем неуместным.

Естественно, что, острые на язык работницы, не привычные к улыбкам начальства, приняли обыкновенную вежливость за проявление слабохарактерности и прозвали, за глаза, нового замначальника Иванушкой — дурачком, прозвищем, которое, как очень скоро выяснилось, совсем ему не подходило.

Практически подряд произошло несколько событий, которые быстро подняли авторитет Ивана Семеновича в глазах общественности цеха.

А началось всё с того, что «Иванушка» уволил «Короля» — лучшего наладчика цеха, но невероятно высокомерного, зазнавшегося человека, считавшего себя незаменимым и поэтому ведущим себя «по-королевски», «хочу — работаю, не хочу — не работаю».

Произошло это прямо в цехе, на глазах у изумленных мастеров и работниц.

Мастер участка обратилась к Иван Семеновичу с жалобой на бездействие «Короля», из-за чего простаивало оборудование и срывалось выполнение плана. В ответ на требование Ивана Семеновича объяснить причину бездействия, «Король» протянул ему отвертку и нагло заявил : «На — делай!».

В ответ, Иван Семенович, взяв отвертку, протянул ему ручку со словами: «На — пиши!». «Что писать?»- изумился «Король».

«Заявление на увольнение!»- был ответ, — «А то уволю по статье!».

Посрамленному, прилюдно, «Королю» ничего не оставалось как написать заявление и отправиться в отдел кадров.

Больше в цехе ни один наладчик не «капризничал», слушаться «Иванушку» стали беспрекословно, особенно когда выяснилось, что он прекрасно разбирается и умеет наладить любую технику в цехе.

«Иванушка» с достоинством и очень профессионально защитил честь работников цеха, незаслуженно и огульно обвиняемых главным бухгалтером Объединения в хищениях, доказав необоснованность и надуманность предъявленных обвинений и вынудив её извиниться прилюдно в цехе.

Сумел он также грамотно защитить нормы выработки рабочих в цехе, сохранить уровень их зарплаты и заслуженно заработать их уважение.

Но, окончательно, Иван Семенович, укрепился в своем авторитете, когда, однажды, в цех пробрался вор и бегая от охранников раскидывал изделия и крушил оборудование, и затем, выхватил нож и никого к себе не подпускал.

Как рассказывали потом очевидцы, Иван Семенович, продемонстрировав, невиданную, по тем временам, и неожиданную от него, ловкость, быстрым неуловимым ударом ноги выбил нож из рук вора, еще одним ударом опрокинул его на землю и скрутив его, отдал растерявшимся охранникам.

«Да это же не Иванушка, а настоящий Железный Феликс!»- воскликнула главная цеховая сплетница и, с тех пор, это прозвище навсегда приклеилось в Ивану Семеновичу.

«Откуда сие умение?»- полюбопытствовал начальник цеха, сам бывший свидетелем происходившего.

«Разведшкола, ещё довоенная…»-многозначительно прищурившись и привычно улыбаясь, ответил Иван Семенович.

«Какая-какая? Довоенная? Да, ты же родился только в 50-м?»- засмеялся начальник, который знал всё о своих заместителях.

«Вот, родился и сразу в разведшколу!»- продолжал отшучиваться Иван Семенович, под веселый смех окружающих.

«Железный Феликс шутит…» — улыбались, стоявшие поодаль, и не расслышавшие разговора, работницы.

Через некоторое время, Железный Феликс, назначенный начальником, взамен ушедшего на пенсию прежнего руководителя, уже сам инструктировал своего нового заместителя: «Авторитет зарабатывается долго, а вот потерять его можно очень быстро!».

Гуру. Жизнь вокруг. Часть 14.

— Папа, хозяин нашего дома, Радж, хочет свозить Вас в загородную поездку…

— Меня? С чего это вдруг? Мы с ним никогда не виделись и не знакомы даже… и что он от меня хочет?

— Подозреваю, что он хочет уговорить Вас купить его дом…

— А он знает, что я не знаю английского?

— Я ему об этом сказал, но он не обратил внимания.

— Но, уговаривать меня он будет на английском? Или он знает русский тоже?

— Русского он не знает…

— Он русского не знает, я — английского. Как же он собирается меня уговорить? Интересно! Посмотрим. Пусть попробует. Скажи, что я согласен.

— Пап, но я должен Вас предупредить, он очень много говорит!

— Но говорит он всё-таки на английском?

— Ну, да.

— Ну и пусть говорит! Я-то его всё равно не понимаю. Последний раз я учил английский ровно 50 лет назад, когда сдавал кандидатский минимум, и, конечно же, всё позабыл.

Вот такой диалог произошел у меня с сыном, через неделю после моего приезда к нему в Сиэтл, в гости.

Заполучив мое согласие, на следующее утро, Радж, хоть и с опозданием, но приехал к назначенному часу.

Была уже середина апреля, стояла чудная солнечная погода, в городе — сухо, ни дождинки, ни снежинки. Весна витает в воздухе.

В машине мы вдвоем. Едем, Радж непрерывно о чем-то говорит, я с безразличным видом, гляжу на дорогу и по сторонам, и совершенно не воспринимаю его речь.

Ловлю себя на мысли, что, как будто-то бы, кто-то во мне усиленно не хочет даже пытаться его понять.

Я уговариваю этого Кого-то, попробовать хотя бы уловить смысл или вспомнить перевод отдельных слов. Он, нехотя, соглашается и открывает сначала щель в форточке, затем, медленно, и саму форточку в моем сознании.

Я начинаю прислушиваться и потихоньку, начинаю вспоминать перевод отдельных слов, а затем и общий смысл целых фраз, которые льются из Раджа, как вода из крана, без остановки.

Через час мы приехали куда-то в горы, напоминающие наш Чимган, дороги были чистые и сухие, но на обочине стеной стояли сугробы двухметровой высоты, и кругом снег, снег, снег…

Глядя на эту красоту, и вдыхая чудесный горный воздух с еловым запахом, чувствую, что, как будто душа у меня распахнулась и до меня стал яснее и понятнее доходить смысл слов Раджа.

Он просто рассказывал о своей нелегкой жизни, о своих четырех маленьких дочерях, о родителях, которых он не видел уже шесть лет. Я уже начал сочувственно ему кивать, временами вставляя ЕС и ОКЕЙ…

А вот когда он начал говорить, о том, что занимается йогой, меня вдруг прорвало и я ЗАГОВОРИЛ!

Откуда-то, из залежей памяти, само собой всплывали слова и целые фразы на английском, и я замечаю, что теперь я говорю, а Радж слушает, раскрыв рот, забывая смотреть на дорогу и угрожающе выскакивая на встречную полосу.

Пришлось мне заставить его заехать на стоянку и остановить машину, затем выйдя из неё, показать одно из демонстрационных «чудес» супраментальной йоги.

У бедного Раджа чуть глаза не вылезли из орбит, когда он впервые увидел то, что он никогда не видел и не ожидал увидеть.

Вдруг охрипшим голосом, повторяя «грейт тичер … грейт тичер…» Радж поклонился мне до земли и начал руками вытирать мне несуществующую пыль с обуви.

Я отстранился, мне простому бывшему советскому инженеру не пристало играть роль буржуя, которому лакеи пыль с обуви смахивают. Не привычные мы!

На следующий день, на битком набитых трех машинах, Радж привез кучу индусов, которые, выстроившись в очередь, по одному, кланялись мне, дотрагивались до моей, уже вычищенной до блеска, обуви и громко повторяли вразнобой — «Грейт тичер!».

Не знаю что это значит, но теперь вся индийская диаспора Сиэтла меня так зовет.

Вот такая история. Хотите верьте, хотите нет.

Спирт. Жизнь вокруг. Часть 15.

С распадом Советского Союза граждане этой, некогда великой, страны потеряли свое единственное платежное средство, свою самую «твердую» валюту — рубль.

Однако, работавшие, когда-то, на советских заводах, фабриках, многочисленных НИИ и КБ, а также сотрудники академических и неакадемических институтов прекрасно помнят, что в ходу тогда была еще одна валюта — жидкая.

Наличие этой валюты во многом определяло темпы роста экономики и промышленности, способствовало ускорению программы освоения космоса и внедрению новой военной техники в вооруженные силы.

Кроме того эта валюта внесла свой значительный вклад в развитие фундаментальной науки, ведь ни одна защита диссертаций не обходилась без освоения возможностей «жидкой валюты».

Мало того, развитие военной мощи и обороноспособности страны в значительной степени определялось количеством освоенной вышеуказанной жидкости, без которой не проходило ни одно присвоение очередного или внеочередного воинского звания от младшего офицерского состава и до генералитета.

Как и положено всякой валюте, эта тоже имела свои градации. Существовало три основных вида и множество подвидов этой валюты.

В зависимости от преимущественной сферы применения в стране производились техническая и медицинская разновидности этой продукции.

Промежуточным, по качеству, был, так называемый ректификат, с широкой сферой применения, в значительной мере определивший уровень развития электронной промышленности в стране.

По данным последних исследований именно недостаток этой валюты, спровоцированный происками международной буржуазии и привел, в конечном итоге к развалу СССР.

Последующий приход к власти в стране так называемой «демократии» тоже результат некачественной валюты или её недостаточного количества.

Неудачи в космической программе, коррупционные схемы в оборонной промышленности и даже провалы во внешнеполитической арене, как показали исследования психологов, есть прямой результат отсутствия соответствующей прочистки политических осей с помощью жидкой валюты.

Поэтому группа британских политических наркологов предлагает решение всех вышеуказанных проблем одним решительным махом — путем увеличения количества и улучшения качества жидкой валюты.

Единственный метод борьбы с коррупцией во всем мире это утопить всех коррупционеров в их любимой жидкой валюте.

Этот метод борьбы очень эффективен и в борьбе с криминалитетом — большое количество жидкой валюты, освоение которой займет все свободное время правонарушителей, не позволит им заниматься любимым делом.

Единственная проблема — где взять такое количество необходимой валюты, решается с помощью мобилизации производственных мощностей всех стран и, в связи с тем что производство этой валюты никаким образом не связано с МВФ и американским долларом, ограничений по производству указанной валюты не предвидится, что позволит в кратчайшие сроки заменить американский доллар по всему миру на новую валюту и таким образом ввести новый эталон международной валюты — 1 (один) литр спирта.

Письмо. Жизнь вокруг. Часть 16.

С супругами Виктором и Марией мы дружим уже почти пятьдесят лет. Они живут далеко, в Ужгороде и мы, иногда, переписываемся.

Привет, Маша! Рад что у вас все в порядке, есть время и возможность ходить за грибами и помогать детям!

Мы с женой тоже только этим и занимаемся- она в Америке смотрит за четырьмя внуками, помогает адаптироваться дочке и зятю (дочка с мужем и дочкой уехали по учебной визе, дочь поступила в университет в Сиэтле).

А я в Ташкенте пытаюсь продать свой дом и помочь финансово дочери — ее семье там трудно пока!

А дома я тоже кручусь в саду — плоды зреют с мая: черешня, вишня, слива, виноград, яблоки, хурма. Из сливы и винограда замачиваю вино, вишню храню в морозильнике, яблоки — в подвале, хурму раздаю родственникам! Вот такая сладкая жизнь!

Только очень скучаю по дочкиной дочке. Ей в декабре будет три годика, получилось так, что с 9-месячного возраста и до самого отъезда их в июне, она воспитывалась у меня на руках. Естественно, сильно привязалась ко мне.

Первые две недели в Америке, всё время, пока её родители были на учебе, она сильно плакала, хотя оставалась дома с бабушкой и двоюродными сестрами (9 лет и 2 года) и братиком (6,5 лет), она их раньше не видела и бабушку свою тоже забыла, не видела 2 года.

Получилось, что все незнакомые, и мама с папой каждый день уходят на учебу, вот она и плакала, пока ей не дали айпэд — она тут же связалась со мной и не позволяла мне отключаться пока ее мама не возвращалась с учебы.

Никому не давала айпэд, прижимала его к себе и повторяла «мой дода, мой». Там они все подумали, что так она называет айпэд.

И еще трогательный момент — здесь, в Ташкенте, мы с ней разучивали разные детские песенки, и несколько раз пели «Старый клен».

По-видимому, именно эта песня у нее, почему-то, ассоциируется со мной и сейчас, там в Америке, она все время поет эту песню.

И, еще, такая сценка — здесь в Ташкенте, я у двери, собираюсь куда-то, она играет с бабушкой (бабушка в это время прилетела за ними).

Вдруг моя внучка кричит мне » Дода постойте!» Я останавливаюсь, она подбегает, шепчет мне «орешек, орешек» и кладет мне в рот орешек!

За всю мою жизнь со мной только моя мама так поступала! Вот как сильно мы друг друга любим!

Так и живем! Пока… Всем привет, отдельный, самый горячий, Виктору!

Теплушка. Жизнь вокруг. Часть 17.

Отрывок из повести «1932-ой, жестокий»

Кончалось лето 1932- го года…

Медленно огибая озеро Балхаш поезд, состоящий из вагонов для скота, именуемых в народе «теплушками», битком набитый голодающими со всей округи, нашедшими в себе силы добраться до ближайшей станции и всеми правдами и неправдами сумевшими попасть в состав, следовал в направлении китайской границы.

Гуландом тесно прижав к себе малышей, сидела в дальнем углу вагона прямо на голом, деревянном полу.

От сена, пропитанного мочой скота, который раньше перевозили в этих вагонах и застрявшего в щелях на полу, не осталось ни соломинки — всё уже было выковыряно и съедено людьми, бежавшими от голода.

Гуландом, отважная и решительная по своей натуре, пропускала мимо ушей тихий шепот окружающих об участившихся арестах, сотрудниками НКВД на железной дороге, людей, подозреваемых в похищении и поедании маленьких детей, но тем не менее зорко следила за спутниками, не спуская взора со своих четверых сыновей, старшему из которых, Салиму, было уже 14 лет, а самый младший, Рашот, был еще семимесячным грудным младенцем.

Четвертые сутки они тряслись в этом вагоне из самого Ташкента, подолгу простаивая на всяческих разъездах, толкаясь и перебраниваясь с многочисленными желающими протиснуться в вагон на каждой станции.

Истощенные люди, которым удалось всё-таки, пристроится в вагоне, умирали прямо стоя и только слабые возгласы окружающих, раздававшиеся временами, обозначали что еще один человек не дожил до ближайшей станции.

Трое суток назад у Гуландом не стало молока и она с ужасом думала о судьбе своего младенца, который уже и не плакал, временами слабо посасывая тоненькими губёнками маленький кусочек бараньего курдючного сала, завернутого в чистую, мягкую ткань.

Она уже не помнила когда ела сама и чем кормила своих старших детей, голод и постоянное напряжение держали её в почти беспамятстве и только страх потерять детей не давал ей окончательно потерять сознание.

И надежда, словно свет в конце тоннеля, слабо сияющий впереди, вселяла в нее силы.

«Скоро, скоро кончится этот грохочущий и трясущийся ад, не бесконечны же эти железные рельсы, нам бы только дожить до последней станции…»

Наконец, состав снизил скорость и в вагоне раздались, многократно повторяясь, тихие радостные возгласы: «Бахты, Бахты…»

Поезд судорожно дернулся и окончательно остановился. В открытые двери теплушек посыпались люди, часть из которых уже не могла найти в себе силы, чтобы подняться.

«Салим, не торопись» — негромко скомандовала Гуландом старшему сыну и крепко держа за руку четырехлетнего Камала, терпеливо ждала когда же, наконец опустеет вагон.

«Доехали… доехали… доехали…» — теперь уже радостно стучало в голове.

Они осторожно спустились на землю и отошли в сторону от железнодорожных путей, обходя тела обессиленных людей, лежащие повсюду на станции.

Гуландом не знала, что на станции их уже пятеро суток ожидают четверо крепких молодых людей, посланных из Чаушека, мужем Юлдашем, для встречи и сопровождения домой, через границу.

И, впереди, на пути к дому, их ждало последнее испытание — граница…

Братья. Жизнь вокруг. Часть 18.

Отрывки из повести «1932-ой. Жестокий»

Одним из встречающих был Петро, лепсинский казак, призванный ещё в финскую войну, воевавший с немцами в Первую Мировую, награжденный за отвагу и доблесть Георгиевским крестом, потом революционер, участник штурма Зимнего дворца и в довершение активный участник установления Советской Власти в Средней Азии, воевавший с Кор-Шерматом вплоть до самой границы.

Петро был одним из тех солдат, что встречал Ленина на финском вокзале в Петербурге, когда Ленин с башни бронемашины, произносил свою пламенную речь.

Правда, когда люди, узнавшие про это интересовались о чем говорил Ильич, Петро честно отвечал, что видеть-то Ленина он видел, а вот о чем говорил не слышал, далековато от бронемашины стоял.

Но люди всегда настойчиво интересовались, а какой он был, Ильич? На что Петро тоже честно отвечал — маленький, невысокий человек.

У Петро была одна завидная черта- он обладал поистине фантастической памятью, всегда помнил все даты и все фамилии и имена сослуживцев, а работая заведующим складом и снабженцем в колхозе, помнил наименование и количество всех товаров, материалов и оборудования наизусть, никогда не ошибаясь и не заглядывая в книгу учета, которую, тем не менее аккуратно вёл.

И ещё Петро был превосходным столяром- мебельщиком, его изделия очень ценились и пользовались спросом у жителей всего Семиречья.

По служебным делам Петро часто бывал в Чаушеке и подружился с Юлдашем, мужем Гуландом, у которого покупал много товаров для своего колхоза.

Была и ещё причина по которой Петро захаживал к Юлдашу — одним из приказчиков у Юлдаша был родной брат Петро, по имени Сашко, у которого были веские причины не возвращаться в родное Семиречье.

Два родных брата в период гражданской войны стали классовыми врагами, оказавшись по разные стороны баррикад.

Пока Петро воевал на западе страны, совершая октябрьскую революцию и штурмуя Зимний, его родной брат был мобилизован в белую армию Дутова, где верой и правдой служил отечеству, есаулом в личной гвардии самого атамана, обеспечивая его безопасность.

Обеспечивая, но не обеспечив.

Ловко войдя в доверие, пользуясь именем известного туркестанского купца, выдавая себя за его племянника и, якобы, представляя в Синцзяне интересы антибольшевистского движения в Туркестане, готовящегося к воссоединению с Белым движением, агенты ЧК из Ташкента сумели хитростью проникнуть в кабинет Дутова и расстрелять его и его адьютанта.

Застрелив Дутова и его адьютанта, а также еще двоих казаков, охранявших вход в кабинет, агенты скрылись в неизвестном направлении, предварительно создав ложный след, по которому и пустилась в погоню атаманская сотня в сторону советской границы.

Атамана Дутова похоронили с почестями на третий день утром, а вечером, притаившиеся в противоположном от границы направлении, чекисты, вылезли из своего убежища и, осквернив могилу, вытащили и обезглавили тело убитого, и затем сумели ускакать на советскую территорию, забрав голову с собой, в качестве доказательства выполненного задания.

А есаула Сашко бывшего в тот злополучный день начальником караула у штаба, где находился кабинет Дутова, арестовали и военно-полевым судом приговорили, за халатность, к расстрелу, но не чувствовавший за собой вины Сашко, воспользовавшись суматохой, возникшей на кладбище, сумел с помощью односельчанина, бежать из-под стражи и спрятаться на одном из хуторов, принадлежавших Юлдашу, который прятал его, выдавая за своего работника.

Есаул прижился у Юлдаша и имея множество трудовых навыков выполнял самую различную работу, тем не менее отдавая предпочтение привычной работе в конюшне и на пасеке.

К тому времени, когда происходили описываемые события с возвращением Гуландом домой из поездки в Ташкент, Петро и Сашко уже давно помирились, забыв классовую неприязнь, обзавелись семьями и хозяйством, правда по разную сторону от границы — Сашко решил не рисковать возвращаясь в Союз и остался жить в Чаушеке, работая в хозяйстве у Юлдаша.

Сашко ожидал Гуландом с детьми в ближайшем к границе хуторе, держа наготове подводу.

Но границу ещё предстояло перейти.

Граница. Жизнь вокруг. Часть 19.

Отрывок из повести «1932-ой, жестокий»

«Бахты» была приграничной железнодорожной станцией, последней куда можно было приехать на поезде.

Дальше по курсу был пограничный и таможенный пост, через который можно было официально перейти границу, но для этого требовались паспорта и визы, которых ни у кого не было, поэтому прибывшие на поезде, увидев усиленную вооруженную охрану перед шлагбаумом, перекрывающим дорогу на Чоушек, потоптавшись в замешательстве, ринулись в обе стороны по проселочной дороге, проходящей параллельно границе.

В северном направлении по этой же дороге уже ехала подвода с Гуландом и её детьми.

Сердобольная Гуландом набрала полную телегу женщин и детей, несмотря на возражения Петро, решив хоть как-то облегчить участь голодобеженцев.

Проехав километра два на север, подвода остановилась и, по команде Петро, его два помощника, подхватив на руки Камаля и Талгата, ринулись, через кусты и высокую траву, напрямик к границе.

Показав Салиму тропинку, которая вела, петляя, прямо к замаскированному кустами лазу, прокопанному под колючей проволокой перед пропаханной полосой и указав, где находится брешь в противоположной стороне, проводники, проинструктировав, что двигаться к границе нужно будет только после того, как по дороге вдоль границыпройдет пограничный патруль с собакой, вернулись к подводе, чтобы помочь сидящим там в переходе границы в другом месте.

Гуландом с детьми притаились в придорожных кустах, ожидая, когда пройдет пограничный наряд.

Вскоре послышался приглушенный разговор двух пограничников, один из которых вел на поводке собаку, а другой, помоложе, с беспечным видом лузгал на ходу семечки, выплевывая кожуру по сторонам.

Старший в наряде, тот, что держал собаку, выговаривал молодого, ругая и напоминая ему, что тот находится на службе, в наряде, а не на лавочке в станице. В ответ молодой пограничник только посмеивался, не переставая грызть семечки.

Когда патруль поравнялся с притаившимися детьми, собака, вдруг, принюхалась и пригнув голову, с рычанием кинулась в ближайшие кусты.

Взяв оружие на изготовку, пограничникнатянул поводок и приблизился к кустам.

На него с ужасом глядели три пары детских глаз. Слабый свет луны только подчеркивал худобу осунувшихся лиц. «Беженцы!» — сразу догадался опытный пограничник, крепко держа рычащую собаку за поводок.

«Кто там?» — нерешительно спросил его напарник, не решаясь, однако, приблизиться.

«А, заяц! Зайца унюхал пёс!» — уверенным голосом ответил старший, уводя всё ещё рычащую собаку в сторону от детей.

«Пошли дальше!» — скомандовал он и наряд двинулся вдоль границы, а молодой пограничник, переставший было щелкать семечки, вновь приступил к своему любимому занятию, поплевывая по сторонам и старательно делая вид что ему совсем не страшно.

Дождавшись, когда наряд скроется с глаз, испуганные насмерть мальчики, побежали вслед за матерью, во всю оставшуюся мочь, прямо к границе.

Цепляясь за колючую проволоку, в кровь обдирая тело, ребята пролезли в лаз и стараясь попасть след в след, спиной вперед пошли через пропаханную полосу к подготовленному проводниками лазу на противоположной стороне.

Из последних сил вся семья перебралась на другую сторону границы и пробежав с десяток метров рухнула на землю, пытаясь отдышаться.

Внимательно наблюдавший за перебежчиками Сашко свистом дал о себе знать.

Гуландом, еще на той стороне предупрежденная, что встречать их будет Сашко, обрадованно помахала ему одной рукой, прижимая другой к груди маленького Рашота, к этому времени, совсем переставшего подавать признаки жизни.

Дальше уже было легче. Погрузив всех в ожидавшую их подводу и подбирая по пути горемык, которым тоже удалось перейти, таким же образом, границу, Сашко направил телегу домой, во двор Юлдаша, где уже, с раннего утра, резали баранов и готовили шурпу и плов, как это начали делать с тех пор, как голодобеженцы стали прибывать с территории Союза.

Дома их встречали Юлдаш и старший сын Солих.

А самый младший сын, семимесячный Рашот, умер в пути, так и не доехав до дома живым.

Джура. Жизнь вокруг. Часть 20.

Это было зимой 1978 года. Работал я тогда начальником отдела в Специальном Кострукторско-технологическом Бюро (СКТБ) завода Миконд в Ташкенте.

Заканчивался год и в силу сложившихся обстоятельств срок завершения одной из научно-исследовательских разработок нужно было перенести на полгода, что можно было сделать только в Главке министерства, в Москве.

Я был молодой, для меня это была первая командировка в Главк, но старшие товарищи проинструктировали, обучили куда и кому зайти и что сказать и я, оформив командировку на три дня, вылетел в Москву.

Две бутылки водки, редька, и пучок зеленого лука оправдали возлагавшиеся на них надежды и мотивировали ускорение процесса корректировки плана за два дня и я, достигнув своей цели, уже собирался попрощаться с доброжелательными начальниками из Главка, как вдруг попался на глаза еще одному начальнику, который тут же позвонил в Ташкент главному инженеру завода и при мне попросил его разрешить мне задержаться в Москве для выполнения важного задания.

Так я задержался еще на десять дней, в течение которых мне пришлось дважды побывать в Ленинграде для согласования документов.

Поскольку я вылетал в Москву только на три дня, то и командировочных денег мне выдали на это же время и, я вынужден был экономить и когда добрался до аэропорта у меня в кармане осталось только три рубля — на такси в Ташкенте.

Но не тут-то было! Зима, нелетная погода и все рейсы в Ташкент, и не только, задерживаются на неопределенное время.

Аэропорт переполнен, сесть негде, брожу в поисках места где бы можно было устроиться и встречаю сослуживца, Андрея, который тоже приехал в командировку и тоже попал в такую же ситуацию — рубль в кармане.

Вдвоем веселее, на еде не экономят, пошли поели в буфете, осталось на двоих два рубля с копейками.

Я кручусь у регистрационной стойки и замечаю, что «червонец», (так тогда называли десятирублевую денежную купюру) способен значительно сократить срок внепланового пребывания в аэропорту, ускорив вылет ближайшим рейсом.

Поделился своим наблюдением с Андреем, который покачав головой вслух выразил свое сожаление по поводу отсутствия у нас нужной суммы.

Вдруг, сидевший рядом незнакомый мужик, примерно нашего возраста, на очень плохом русском, на котором и тогда говорили областные жители, выразил удивление по поводу того, что мы прибыть то в Москву прибыли, а «два червонца нету».

Пришлось ему на узбекском объяснить, что мы люди командировочные и поиздержались в силу служебной необходимости, на что Джура, так его звали, выразил готовность оплатить за нас эти издержки, если мы и его включим в свою дружную команду.

Договорились, взяв у него три червонца, с которыми он, кстати, очень легко расстался, я пошел и без особых усилий зарегистрировал нас троих на ближайший рейс, который должен был вылететь следующим утром.

Тут наш спонсор попросил нас сходить с ним поужинать, потому, что он с утра ничего не ел, а уже вечер, мы, конечно, ужасно сопротивлялись и даже икали, якобы от сытости, но громкое бульканье в наших желудках и голодные глаза выдавали наше состояние и, мы, в конце концов, уступили настойчивым просьбам бедного Джуры и пошли с ним в ресторан.

Поев и расплатившись за всех, заметно повеселевший Джура начал жаловаться на усталость и просить устроиться куда-нибудь на ночлег за любые деньги,что мы и сделали с большим удовольствием, поговорив с вахтером ближайшей гостиницы и заплатив из кармана Джуры изрядную сумму денег.

С удовольствием отдохнув до утра, позавтракав в ресторане, опять же за счет Джуры, мы, наконец, сели в самолет и вылетели в Ташкент.

И тут я не сдержал свое любопытство и, уже чувствуя себя в безопасности, поинтересовался какие обстоятельства заставили Джуру, с его незнанием русского языка, оказаться в Москве.

В ответ он молча достал саквояж, который он крепко держал между ног, раскрыл его, приподнял маленькое белое полотенце и показал нам его содержимое.

Старенький кожаный саквояж был битком набит аккуратно сложенными пачками денег, номиналом в десять и двадцать пять рублей.

Видя наши удивленные лица, Джура пояснил, что он сопровождал в Москву эшелон с вином в цистернах. Эшелон вез вино, поставляемое на московские винзаводы по линии потребкооперации, но два вагона в этом составе принадлежали лично ему, Джуре.

В аэропорту Ташкента мы расстались уже друзьями, обменявшись адресами и дав согласие приехать к Джуре в Наманган в гости.

Уже гораздо позже, в эпоху начинающегося предпринимательства я обратил внимание на то, что особо рисковые операции проводят люди, либо находящиеся под высоким покровительством, либо плохо представляющие себе меру ответственности за содеянное.

В случае с Джурой мне показалось,что это как раз второй случай… хотя кто его знает!?

На днях, по телевизору показывали заседающих депутатов и мне показалось, что среди них мелькнуло, заметно постаревшее, лицо Джуры.

Я, почему-то, не удивился.

Письма. Жизнь вокруг. Часть 21.

Пятый этаж, реанимация.

«Здравствуй, родная! Как ты себя чувствуешь? И как ты это перенесла? Дома без тебя ужасно тоскливо, одежда твоя висит на вешалке, а тебя самой нет в квартире — страшно! Если сможешь — напиши. Я рядом. Твой муж.»

«Доброе утро! Как прошла ночь? Как настроение? Вчера я целый день бегал как в тумане, сегодня уже немного успокоился. Позвонил на работу Борису и предупредил что отпуск мой начался, надо только заехать и забрать отпускные. Родственники все уже всё знают, не сказали пока только твоим родителям, чтобы не переживали. Братья твои Фархад, Дилшод и Шерзод и я, конечно, всё время здесь, рядом. Саодат опа была вчера вечером и сегодня утром, она нашла еще одного знакомого врача, которая, обязательно присмотрит за тобой. Я говорил с врачами, которые тебя оперировали, ты — молодец, врачи дружно тебя хвалят, сказали, что все прошло великолепно. Саодат-опа выяснила, что тебя оперировала лучший врач института, все уверяют, что всё будет хорошо. Если сможешь, черкни пару строк или продиктуй медсестре. Поправляйся быстрее. Я рядом.Твой муж»

«Привет, родная! Очень обрадовался, увидев тебя в окне, но тебе еще нельзя вставать, побереги себя, пожалуйста… Вроде бы тебе сегодня уже можно есть. Я принес тебе куриный бульон из петуха, собственноручно лишенного мною жизни,и его ножки, завернутые в фольгу отдельно. Ешь, пей и поправляйся! Если что-то нужно пусть медсестра напишет записку и сбросит мне её в окно, она меня увидит. Выздоравливай родная, сейчас это самое главное. Я рядом! Твой муж.»

Письмо мужу.

«Любимый мой! Как мне тебя не хватает! Не то что вставать, а даже развернуться в постели очень больно, каждый раз приходится просить об этом.

Но, тем не менее, дела мои очень быстро идут на поправку. Шов, говорят, великолепный. Сегодня помогли встать на ноги и сделать первые шаги, а потом пошла сама.

Лечат здесь, конечно же, очень интенсивно — капельницы, уколы, постоянно вливают кровь, поэтому не всегда могу написать тебе.

Вчера, после операции, всё ещё находясь под действием наркоза, ещё не ощущала такой боли. Да и все ощущения вчера были смутные, туманные.

Когда получила твою записку, где ты спрашивал о малыше, никак не могла сообразить о чём идет речь.

Никак не укладывалось в голове, что на свет появился сын, живой и здоровый.

Стала спрашивать. Мне пришли и сказали, что да, действительно, у меня сын, весом 3700, здоровый, хороший мальчишка.

А ведь я не слышала его первого крика, не видела первые мгновения его жизни. Вот и нет ощущения, что я его родила.

Зато намучилась я здОрово. Ведь еще вечером отошли воды, а родовой деятельности никакой…

Пока лежу под капельницей, всё в полную силу, как только снимают, все исчезает.

Я не кричала, не плакала, только, стиснув зубы, стонала… и всю ночь рядом со мной был ты и смотрел на меня мучительно жалостливым взглядом.

В двенадцать ночи меня осмотрели врачи и сказали, что скрывать от меня нет смысла, но если я до пяти часов утра не разрожусь, то нет гарантии, что ребенок родится здоровым и невредимым.

«Ребенка можно спасти только сегодня до утра. Решайтесь!».
Ну, естественно, когда утром врачи пришли за ответом, я уже всё про себя решила.
Не для того я его девять месяцев выносила, чтобы лишать полноценной жизни.
И ты меня не ругай… теперь ближайшие пять лет мы не сможем иметь еще детей.
Но, сейчас, я так счастлива! Я так его ждала! И ты, я знаю, тоже!
Я так люблю тебя, милый!
И я счастлива!
Поздравляю тебя с сыном!
Твоя счастливая жена».

Жибарши. Жизнь вокруг. Часть 22.

Иван Семенович никогда бы не поверил, что это возможно в начале 80-х годов, в стране развитого социализма, если бы, волею случая и по вине соседей, не оказался сам втянут в эту историю.

Ещё работая на заводе «Миконд» в Ташкенте он неоднократно слышал жалобы от мастеров участков, о том что «план участка не выполнен из-за того, что на работу не вышли две работницы из Сарыагача» и называли странную, на первый взгляд, причину неявки на работу.

Иван Семенович преподавал в школе имени Крупской, в селе Тоболино и был прозван «Компьютером», за то, что установил и запустил в школе первый компьютерный класс, а затем, по просьбе директора школы, начал вести уроки информатики.

Жил он в своем большом доме, который он купил за цену двух импортных видеомагнитофонов, которые он получил в качестве премии, работая в иностранном предприятии в Ташкенте.

Дом располагался недалеко от школы, Иван Семенович работал в школе только по субботам, но тем не менее, за год работы успел подружиться и с соседями и со школьными учителями.

Однажды, в воскресенье утром к нему постучал молодой сосед, работавший завхозом в школе и попросил съездить с ним в Сарыагач, поскольку «очень срочно надо».

Просьба завхоза была понятной, поскольку машина на этой улице была только у Иван Семеновича и он никогда не отказывал в помощи соседям.

«Заедем, по пути к родителям ненадолго…»

Свернули к родителям, поздоровались со стариками, «по пиалушке чая» и странная многолюдность во дворе, на которую Иван Семенович не обратил внимания и после того, как заканчивая чаепитие, отец завхоза благословил сына и двух его, невесть откуда появившихся, друзей странными словами: «Берите и не отдавайте, аминь!».

Сели в машину, поехали, остановились у продовольственного ларька, друзья сбегали и купили две бутылки водки и на ходу, прямо из горлышка начали её пить, попеременно передавая бутылку друг другу.

Уже подъезжая к Сарыагачу, изрядно подвыпившие, но трясущиеся, как позже выяснилось, от страха, друзья признались, что приехали, чтобы выкрасть невесту, которая работает в местной поликлинике медсестрой, знакома с завхозом и согласна быть украденной, чтобы выйти за него замуж.

Видя нерешительность «пьяных сопляков» Иван Семенович был вынужден взять на себя руководство операцией, разработав тактику похищения и распределив роли.

Даже несмотря на неуверенные движения полупьяных друзей жениха и их шатающуюся походку, операция по выманиванию невесты с рабочего места и заталкиванию её в машину, прошла успешно, правда только со второй попытки, поскольку при первой необходимых свидетелей похищения на месте не оказалось.

Мирно беседовавшая с кандидатом в женихи потенциальная невеста при виде появившихся на шум, намеренно поднятый друзьями, свидетелей, вдруг начала отчаянно сопротивляться и вырываться из рук жениха и его приятелей, которым, под взволнованные крики свидетелей, стоило огромных трудов посадить таки девушку в машину и на максимальной скорости рвануть с места.

Всю дорогу домой друзья жениха со страхом оглядывались назад будто ожидая жестокой погони, а невеста колотила кулачками по плечам пьяных похитителей и непрерывно голосила «Жибарши-и!» — Пусти!

Сидевший за рулем Иван Семенович, поначалу вжимал голову в плечи, ежеминутно ожидая удара по голове, пока не обратил внимание на то, что благоразумная девушка колотит только друзей жениха, не трогая водителя и своего будущего супруга.

Всё закончилось благополучно, оглушительно сигналя машина с похитителями и похищенной, заехала во двор к жениху и была мгновенно окружена женщинами, которые, на этот раз в результате долгих уговоров, всё же упросили девушку выйти из машины и увели в дом.

А друзья жениха, радостные, что всё обошлось без погони, ожидаемой драки и побоев, напились до потери сознания и остались лежать на топчане, во дворе, укрытые заботливыми женщинами толстыми ватными одеялами.

А Иван Семенович вежливо попрощавшись с родителями жениха, незаметно проскользнул к своей машине и уехал домой, отчаянным сигналом пытаясь разогнать стадо коров, возвращавшихся с пастбища.

Вот такая получилась «Казахская пленница».

Рай. Жизнь вокруг. Часть 23.

Что такое рай в нашем представлении?

Райские гурии, кисельные берега и молочные реки? И вечное безделье? Скучновато…

Всё время пить это молоко и закусывать кисельными берегами? А что-нибудь покрепче … нет? А гурии только эти? Они же располнели сидя на молочно-кисельной диете… И что, здесь только пьют и закусывают? А поговорить? С кем? С гуриями? О чем? О молочных реках и кисельных берегах?! Скучно…

Вот бы пообщаться с друзьями… где у вас тут компьютеры или хотя бы айфоны? Не-еет? А где у вас тут выход? Пойду обратно…

Нет обратной дороги? A One-way ticket?

Ну, разве это рай? Это же сущий ад…

В настоящем аду хоть жаренным пахнет … И грешники кругом, всё веселее, чем с гуриями кисель хлебать.

Опять же черти рядом, а не какие-то благообразные старцы, которым ни выпить тебе, ни закусить здоровье не позволяет.

А с чертями же обо всем можно договориться, они же народ ушлый… всё же номенклатура, им виднее, высоко сидят, далеко глядят, знай себе помешивают в котлах кипящее масло… ну, как сумаляк женщины весной.

И время от времени прикладываются в голове какого-нибудь мученика, не вовремя высунувшего голову из масла, чтобы вдохнуть свежих горяченьких масляных паров… а, ну давай обратно, не высовывайся!

Говорят, что в аду можно даже делом заняться, чтобы не так скучно было, как в раю.

Например, арендовать пару-тройку котлов у тех же чертей и наладить частное предприятие по поджарке грешников, с особыми комфортными условиями существования, например, летом температура масла пониже, зимой повыше, чем у простых грешников. Частный «VIP-котел», так он будет называться.

Не всем же хочется жариться в одинаковых условиях, народ-то разный, хоть и весь бывший, будущие попадут сюда позже, когда нагрешат побольше.

Черти на то они и черти, с ними обо всем можно договориться, например, на месте старых, проржавевших котлов, можно поставить один, но очень большой… ну, на пару миллионов грешников и поставить новый рекорд, убив сразу двух зайцев: прославиться на всю преисподнюю размером нового жарочного устройства и конечно же, ждать увеличения притока новых грешников, желающих поскорее занять места в новом, вместительном котле.

В общем, нечего нам в раю делать, сопли, то есть кисели жевать, пустите нас в ад, мы там наведем порядок, чертям тошно станет!

Командировка. Жизнь вокруг. Часть 24.

«Нужно лететь отбиваться от рекламации! Дело серьезное -киевский «Арсенал»!» — главный инженер завода протянул документ Ивану Семеновичу, давая понять, что разговор окончен и возражения принимать он не намерен. «Вылетайте ближайшим рейсом! Вы летите вместе с военным представителем Игорем Васильевичем!»

Иван Семенович только обрадовался такому попутчику — с Игорем Васильевичем они дружили и называли друг друга по имени, без отчества. Правда, не при людях. На заводе это было не принято.

Иван Семенович часто летал в служебные командировки и у него всегда стоял наготове маленький чемоданчик с необходимыми вещами, поэтому собираться ему особенно не пришлось и за два часа до отлета он встретился в аэропорту с Игорем.

Время в полете пролетело незаметно, самолет приземлился в киевском аэропорту Борисполь и вскоре друзья уже были у заводской проходной «Арсенала».

«Арсенал» встретил их довольно холодно, направив для проживания в конфискованную дачу на крутом берегу реки, с ужасным подобием туалета, без воды.

«Гостиница» была, к тому же, густо населена командированными со всего Союза и молча указав на две свободные раскладушки в маленькой комнате, администратор моментально напомнила о роли личности в истории.

Ознакомившись с условиями проживания, друзья молча переглянулись и дружно направились к выходу.

Это был 1983 год, время развитого социализма и недоразвитого гостиничного хозяйства и разыскать свободное место в гостинице было невозможно.

Друзья объездили пол Киева и везде их встречало категоричное «Мест нет!».

Уже стемнело и идти уже было некуда, когда они неожиданно оказались перед гостиницей «Интурист».

В то время гостиницы с таким названием были во всех больших городах , предназначались для иностранных туристов и были самыми недосягаемыми для командировочного люда.

Тем не менее, друзья решили попробовать и не рискуя говорить с видной администраторшей, обратились к пожилому вахтеру в ливрее, сидящему у входа.

И не ошиблись. Вахтер всё устроил, правда с условием, что в 6 часов утра номер нужно будет покинуть.

Уставшие за день друзья с удовольствием разместились в двухкомнатном полулюксе с номером 203, отдохнули и ровно в 6 часов утра собрались покинуть номер и известили об этом дежурную по коридору.

Женщина пришла и зайдя в номер, немедленно обвинила «гостей» в краже чайной ложечки, отсутствующей «вон в том шкафу», где «она была ещё вчера вечером».

Попытки объяснить дежурной, что посудой не пользовались, ничего не трогали и, возможно, ложки там вчера уже не было, были сметены железным доводом : «А надо было проверить вчера, сверив вот с этим списком вещей в номере».

На стене у двери действительно висел трехстраничный инвентарный список вещей, находящихся в номере и в нем числилась чайная ложечка, отсутствующая в данный момент в шкафу.

«Платите или я вызову сейчас милицию, ложка стоит 52 копейки»- угрожающе заявила женщина, видя растерянные лица молодых людей, впервые столкнувшихся с откровенным вымогательством.

«Вот вам рубль и … сдачи не надо»- гордо произнес Иван, вручая банкноту женщине.

Друзья покидали гостиницу, посмеиваясь над вымогательницей, для которой этот трюк с ложкой приносил «дежурный рубль».

Вечером друзья вернулись в эту же гостиницу, решив обратиться за помощью к офицеру КГБ, обязательно присутствующему в каждой гостинице работающей с иностранцами.

Пожилой вахтер, сменивший вчерашнего, при виде двух уверенных в себе молодых людей в штатском, на вопрос: «Где тут сидят наши люди?!», моментально сообразил о ком идет речь и вытянувшись по стойке смирно, тихо и многозначительно произнес: «Номер 107!»

Уверенной походкой Игорь с Иваном направились прямо к комнату номер 107, где встретив дежурного офицера КГБ и предъявив ему свой военный билет Игорь попросил его «как офицер офицера» в размещении в гостинице.

Чекист оказался порядочным человеком, сразу оценил ситуацию и взяв трубку позвонил администратору гостиницы, попросил разместить коллег и назвал фамилии.

И произошло чудо — гордая царица, восседающая на троне, вмиг превратилась в услужливую служанку и узнав у них в каком номере они хотели бы остановиться, направила их в 203-ий, полулюкс, в котором они провели предыдущую ночь и где произошла история с ложкой.

Та самая дежурная по этажу, сначала с недоверием вручила им ключи от номера, затем, через несколько минут, вдруг вернулась и в подносе принесла несколько монет, заявив, что это сдача с рубля, которую она утром «забыла отдать».

«Администратор уже позвонила ей и предупредила — у тебя в номере чекисты» — подумал Игорь, а вслух попросил дежурную остаться и провести инвентаризацию вещей в номере.

Возмущенная женщина, непрерывно повторяя: «Первый раз таких вижу!», просто была вынуждена провести полную проверку наличия предметов по списку.

Оказалось, что кроме злополучной ложки, в номере отсутствует пара полотенец, пепельница и блюдечко, а люстра, которая тоже числилась в списке, оказалась с разбитым рожком.

Закончив инвентаризацию, женщина, по просьбе Игоря принесла в номер чайник горячего чая и булочки с марципаном из буфета, посидела, почаевничала, и поначалу, скованная, к концу чаепития разговорилась, пожаловалась на жизнь и отсутствие кормильца, и наконец, убедившись, что гости не представляют для неё никакой опасности, ушла, пожелав спокойной ночи.

Друзья прожили в этой гостинице ещё шесть суток, чувствуя себя «как дома», успешно выполнили своё командировочное задание и улетели домой, в Ташкент.

Шодиёр. Жизнь вокруг. Часть 25.

Шодиёр был весь в отца — честный и справедливый. Поэтому — бедный.

Жил на одну зарплату инженера-геодезиста.

И категорически не брал взяток, которые ему пытались всучить руководители колхозов и совхозов за сокрытие реальных площадей сельскохозяйственных угодий.

Однажды, находясь в командировке по инвентаризации посевных площадей крупного совхоза и отказавшись посещать банкеты в свою честь, он, вернувшись с полей, обнаружил в гостинице, у себя под подушкой, крупную сумму денег.

Не притронувшись к деньгам, Шодиёр вызвал директора гостиницы и в категорической форме потребовал вернуть деньги человеку, проникшему к нему в номер и подложившего ему их.

У Шодиера не было машины, хотя его родные братья, работавшие в торговле, ездили на новеньких жигулях.

Двадцать лет честно проработав инженером он, наконец, накопил денег на старенький «Москвич» с изрядным пробегом.

Будучи мастером на все руки, Шодиёр сам отремонтировал автомашину и стал ездить на ней.

Однажды он заехал за мной, и мы поехали на его машине по какому-то делу.

Едва тронулись с места как я обратил внимание на глухой периодический стук под днищем автомобиля.

«А-аа, не обращай внимания! Постучит-постучит и перестанет!»- такова была реакция Шодиёра, сидевшего за рулем.

Дорога шла под уклон, мы ехали довольно быстро, со скоростью 40 км в час, когда, усилившийся было стук резко прекратился.

Мы продолжаем ехать под горку, не снижая скорости и Шодиёр радостно восклицает: «Я же говорил, что пройдет! Вот — прошло!».

Вдруг, я замечаю, что водители обгоняющих машин, что-то кричат нам и обращаю внимание Шодиёра на это.

«А-аа… Пусть кричат!»- беспечно заявляет он, крутя баранку.

Из открытого окна догнавшей нас «Волги» отчётливо доносятся крики: «Кардан! Кардан!»

«Кардан?!»- восклицает, будто проснувшись, Шодиёр, останавливает свою машину, выходит из неё и бегом устремляется назад.

Через некоторое время он возвращается с карданом от своей машины на плече.

Надо отдать ему должное, всё необходимое для оперативного ремонта Шодиер возил с собой, он постелил старое ватное одеяло под машину и довольно быстро установил кардан на место.

Больше в тот день кардан не стучал, и мы благополучно доехали до цели.

Если у вас сложилось о Шодиёре мнение как о слабаке и размазне, то прочитав дальше, я уверен, что вы измените свое мнение о нем.

Однажды, на полпути от Джизака, где у него жили родственники жены, машина сломалась в очередной раз и, поскольку починить её на месте не удалось, Шодиёр попросил разрешения у хозяина ближайшего дома поставить машину на время на улице, у его двора, пообещав вскоре приехать с запчастями для ремонта.

Прошел год, затем второй, Шодиёр никак не мог собраться, чтобы доехать до своей машины.

И вдруг домой к нему приходит повестка с требованием явиться в ГАИ, как участнику дорожно-транспортного происшествия.

В ГАИ некий лейтенант, забирает у него документы на машину, якобы для проведения разбирательства.

Через неделю Шодиёр возвращается к этому лейтенанту за своими документами и неожиданно слышит от него заявление, что тот никаких документов от Шодиёра не брал и вообще видит его в первый раз.

Либо этот офицер сам забыл, либо надеялся на то, что старый человек, каким он считал Шодиёра, забыл о той справке об изъятии технического паспорта на авто, которую он по требованию Шодиёра сам ему выдал.

Но он не того нарвался. Шодиер написал заявление на имя непосредственного начальника этого лейтенанта и приложил копию справки об изъятие техпаспорта.

Начальник вызвал лейтенанта и потребовал вернуть техпаспорт, на что тот признался, что продал документ человеку, который приехал на машине, которую Шодиёр оставил на хранение.

Дальше самое интересное. Начальник, пригрозив уголовным наказанием, обязал вернуть авто и документы в трехдневный срок, но поскольку разыскать того человека, кому лейтенант продал документы было просто невозможно, офицеру ничего не оставалось, кроме как купить на рынке другой «Москвич» на имя Шодиёра.

Вручая ключи и документы от машины Шодиёру и потребовав от него расписку, лейтенант был ошеломлен заявлением о том,что у прежней машины шины были новые (что полностью соответствовало истине), и шины на этой машине необходимо заменить на новые.

Скрипя зубами, недалекий лейтенант был вынужден купить и установить новые шины.

Так Шодиёр, потеряв свою неисправную машину, неожиданно стал владельцем другого автомобиля.

Вот такой он, Шодиёр- простой советский инженер, знающий свои права и умеющий за них постоять.

Смирение. Жизнь вокруг. Часть 26.

Ей было годика три, не более.

Она молча стояла у свободных качелей на огромной детской площадке, расположенной в большом парке, на берегу озера.

День был солнечный, трава на газонах уже подсохла, в парке было полно народу, приехавшего отдохнуть, половить рыбу.

А дети, с трудом дождавшиеся окончания зимы, больше похожей на затянувшуюся осень, оживленно бегали от качелей к карусели, лазали по многочисленным веревочным лестницам, лихо скользили по пластиковым горкам, прыгали по искусственным пенькам, с криком гонялись друг за другом.

А она стояла возле единственных незанятых качелей, по обе стороны от неё пластиковые сидения с малышами взлетали в воздух, раскачиваемые матерями, успевающими ещё и поболтать друг с другом.

Она никого не звала, не просила посадить в качели, просто молча смотрела в одну сторону, где среди других детей мелькала фигура высокого неулыбчивого мужчины.

Лицо её не выражало возбужденного нетерпения, которое можно было бы ожидать от любого ребенка, зовущего на помощь родителей.

Она стояла с абсолютно смиренным выражением лица, совершенно спокойная и без капли раздражения на лице.

Выражение её лица больше соответствовало взрослому, умудренному жизненным опытом человеку, а не трехлетнему ребенку.

Со стороны сразу было понятно, что ребенок горит желанием покачаться, КАК ВСЕ, на качелях, но сама не может на них взобраться, поскольку пластиковая корзина с вырезами для ног подразумевает обязательную помощь взрослого человека.

Наблюдавший за ней пожилой мужчина, приехавший на площадку со своими внуками,ринулся было помочь ей, но вдруг вспомнил, что здесь в Америке, это может быть неправильно истолковано и остановился, тем не менее, не спуская с нее глаз.

Наконец, неулыбчивый мужчина заметил, с терпеливым ожиданием, наблюдающую за ним девочку, молча, не меняя выражение лица, посадил её в корзину качелей и качнув их несколько раз, отошел к другим детям, тоже нуждающимся в его помощи.

При приближении мужчины на лице девочки появилось выражение огромной благодарности, тень улыбки скользнула на стиснутых губах, как лучик солнца и девочка засияла от счастья.

Между тем, мужчина, которого так ожидала девчушка, подошел ещё раз и раскачав качели, опять отошел к другим детям.

Выражение огромной благодарности и безмерного счастья не сходило с молчаливого личика ребенка.

Наконец, неулыбчивый мужчина собрал всех детей, которых он опекал, снял с качелей малышку и взяв её за руку повел всех своих детей на стоянку, к небольшому автобусу.

Наблюдавший за этой картиной пожилой узбек подумал о том, что в его стране, при подобной ситуации, никто, ни один взрослый человек не прошел бы мимо нуждающегося в помощи ребенка и все окружающие это бы правильно поняли.

«Артист». Жизнь вокруг. Часть 27.

Его любили.

Не потому, что он играл на сцене.

Он играл в жизни. И так умел перевоплощаться, что его в гриме не узнавали и близкие соседи.

И всегда помогал окружающим. Часто с риском попасть за решётку. Но всегда с пользой для людей — соседей, друзей и просто знакомых.

И никогда не использовал свой талант в корыстных целях, пытаясь обогатиться.

Как-то раз в махалле появился белобородый благообразный старик с посохом, одетый в белый летний чапан.

Он стучался в каждый двор и заявляя, что идет сбор денег на благотворительный плов для населения махалли, собирал по 5000 сумов с семьи.

Деньги небольшие, народ доверчивый, да и дед выглядит очень внушительно, хоть его никто раньше в махалле и не встречал.

Все отдавали деньги и получали длинное благословение взамен.

Неизвестно, сколько денег собрал старец, но он обошел всю махаллю, не заглянув только к председателю.

Через день по махалле пронесся слух, что кто-то незнакомый, вечером постучал во двор к инвалиду Карим-ака, отцу погибшего недавно по пути в Россию, Бахрома и передал ему деньги, которые он, якобы, задолжал погибшему.

Благодарный и сильно растроганный Карим-ака даже не обратил внимания на то, что гость поторопился уйти, даже не прочитав молитву по погибшему.

А благотворительный плов в махалле состоялся, и спонсировали его местные бизнесмены.

Однажды, на свадьбе соседей «Артист», случайно услышал разговор двух людей, жалующихся на своего бесцеремонного соседа, который, не считаясь с окружающими, развел у себя дома целую ферму, содержит её в ужасающих условиях, не вывозит навоз со двора и создает просто невыносимую обстановку.

«Дышать нечем!»- возмущались они, и пытались поговорить с ним по доброму, по соседски.

Но услышали в ответ высокомерное: «Жалуйтесь куда хотите! У меня зять большой начальник!»

«Человек явно переоценивает возможности своего зятя»- подумал «Артист», невольно прислушиваясь к разговору.

Через день во двор к «Фермеру» постучался высокий человек с усами в форме капитана и, представившись сотрудником санитарной милиции, сообщил хозяину дома о том, что на него поступила жалоба за нарушение экологии и ему надлежит принять меры, иначе…

«Делайте, что хотите, у меня зять…»- начал было «Фермер», но тут же замер, заметив, что капитан быстро написал что-то на бумаге и пододвинул ему.

Бумага возымела просто фантастическое воздействие — уже через два дня двор у горе-фермера приобрел очень опрятный вид, навоз весь был куда-то вывезен, число коров резко убавилось, и соседи, наконец, свободно вздохнули.

Что там было написано на бумаге никто так и не узнал.

Птица. Жизнь вокруг. Часть 28.

В махалле появилась новая птица.

Сам этот факт никого не удивил, ведь прилетели же два десятилетия назад откуда-то с юга агрессивные серые скворцы «афганцы».

Но, новоявленная птица вела себя очень странно.

Привычные к ночной тишине жители махалли, спавшие, уже в апреле, с открытыми окнами, на открытых верандах, а то и вовсе во дворе, на топчанах под марлевыми палатками — пашшахона, услышав странные, неслыханные ранее крики, и углядев быстро мелькающую среди деревьев непонятную тень, заметно обеспокоились.

Первым обратил внимание на новую пернатую одинокий пенсионер Мухтор-ака, которого по ночам мучала бессонница.

Лежа на диване, на веранде и тщетно пытаясь заснуть, он уже в который раз мысленно считал своих мнимых баранов, когда вдруг услышал где-то наверху резкое хлопанье крыльев.

Вместо ожидаемого и привычного последующего петушиного крика, Мухтор-ака услышал крики «уик-уик-уик-уик» и заметил промелькнувшую в просвете между деревьями тень птицы с удлиненным хвостом.

Крайне заинтересованный Мухтор-ака, вышел к себе во двор и долго внимательно вглядывался в темное небо над деревьями, пока таинственная птица не появилась вновь, с резкими криками пролетев по направлению к соседской орешине.

Мухтор-ака, которому уже изрядно надоело считать своих несуществующих баранов, вышел на улицу, пытаясь разглядеть среди густой кроны соседской орешины, хоть что-нибудь, напоминающее птицу.

Приложив ладонь козырьком ко лбу, чтобы укрыться от света яркого уличного фонаря, Мухтор-ака, слегка наклонившись вперед, внимательно вглядывался в ночное небо над орешиной.

В такой странной позе он и был замечен на улице соседом Акбаром, проснувшимся в пол третьего ночи от жажды и по привычке, выглянувшим в окно.

Заметив соседа, внимательно разглядывающего нечто на его орешине, Акбар всполошился и, как он всегда делал в таких случаях, разбудил жену.

Недовольным бурчанием выразив своё отношение к его поступку, жена, тем не менее, поднялась с постели и выглянула в окно из-за шторы.

Заметив странную позу, которую Мухтор-ака, не менял в силу возраста и анатомических особенностей своего тела, пытаясь продолжить свое, непонятное для наблюдающих, занятие, обуреваемая страшным любопытством женщина заставила мужа открыть окно и поинтересоваться у соседа в чем, собственно, дело.

Застигнутый врасплох Мухтор-ака, в страшном смущении, поспешил ретироваться к себе домой, негромким голосом ответив что-то невразумительное про странную птицу, летающую по ночам с громкими криками.

«Наши птицы так себя не ведут…» — услышали супруги бормотание, скрывшегося за своей дверью, старика.

Встревоженные непонятным поведением соседа, супруги, не договариваясь, ринулись к себе во двор и уставились на орешину.

Убедившись, что в кромешной темноте, на высокой орешине разглядеть ничего невозможно, супруга заставила Акбара вынести из чулана прожектор, который использовался во время свадьбы, и попытаться осветить свое дерево.

Разглядеть ничего не удалось, зато услышали супруги странный звук -монотонное жужжащее стрекотание, похожее на треск электрического движка: ”ерррруррррррреррррр…”, которое оканчивалось не менее странным “фюрр-фюрр-фюрр-фюрррюю…”. Часто слышался также громкий крик: “уик-уик-уик-уик…”,и совершенно непонятное хлопанье крыльев над двором.

Испуганные супруги так и вертелись до утра вокруг своего прожектора, пытаясь разглядеть и прогнать «нехорошую» птицу.

Птицу они не спугнули, а вот свою соседку Мехри-ая, разбудили отблесками лучей своего прожектора.

Мехри-ая спала с закрытыми окнами и никакие птичьи трели ей не мешали, а вот всполохи на соседском дереве, которое и у нее занимало полдвора, не заметить она не могла.

В полной темноте она храбро подкралась к самому забору и подслушала разговор супругов-соседей о «нехорошей» птице.

На следующий день вся махалля гудела, слухи о таинственной птице, приносящей несчастье, разлетелись со скоростью звука.

Масла в огонь подлил и «Фермер», который всем рассказывал, что ночью заметил неких существ, летающих близко над самыми его коровами, и как бы это не оказались инопланетяне с летающей тарелки, которые, по слухам пьют кровь у домашних животных.

Испуганные владельцы домашней живности не спали теперь по ночам, охраняя свои коровники и телятники от «кровососущих инопланетян», а матери охраняли теперь по ночам сон своих малышей, требуя от своих мужей обеспечения их безопасности.

А бизнесмен Айдын не спал, потому что боялся, как бы это существо не спугнуло его птицу счастья, которое только что пересекло границу в виде эшелона с сахаром.

Один только Мухтор-ака, с которого всё и началось, спал теперь по ночам крепким сном, совершенно уверенный, благодаря интернету, в том, что таинственная птица это, по всем признакам, обыкновенный «козодой», совершенно мирная птаха, которая, несмотря на свое странное прозвище, ни молоком, ни тем более, кровью не питается.

Вот только непонятно, как эту птицу занесло в нашу махаллю?

Наверно, опять глобальное потепление виновато.

Сон. Жизнь вокруг. Часть 29.

Слежу за баталиями в сети.

Получаю истинное интеллектуальное удовольствие читая посты грамотных профессионалов, даже если я с ними не во всем согласен.

Но, встречаются такие высказывания, читая которые, хочется поскорее заблокировать их автора, несмотря даже на то, что он в друзьях у меня не числится.

Заблокировал и привет! Больше уже никогда его не увидишь и не услышишь его некомпетентной и наглой болтовни.

И как легко это сделать!! Одним нажатием на кнопку виртуальный образ человека навсегда исчезает из твоей жизни!

Сам этот «редиска» даже не заметит что его аккаунт заблокирован кем-то одним, но вот если…

Заблокировав один аккаунт, мы слегка ограничиваем его свободу общения и распространения информации, но чем больше людей его заблокирует, тем больше он окажется изолирован информационно.

Разве не то же самое делают органы правосудия, сажая в тюрьму и физически изолируя преступника?

Прекрасно понимаю, что тюрьма это не только информационная изоляция, но думаю, что отсутствие свободного общения одно из главных причин моральных страданий.

Теперь представим на минутку, что все чиновники-управленцы имеют, в обязательном порядке, свои достоверные виртуальные отражения, то есть аккаунты, в соцсетях.

А все, кем они управляют или на кого они имеют влияние, могут выразить своё отношение к их словам и действиям через интернет, оценив положительно или отрицательно.

Возьмем, в качестве примера, некоего хокима, руководящего маленьким территориальным подразделением, со стотысячным населением, и при этом каждый житель вверенного ему района имеет техническую возможность оценить его профессиональную деятельность.

Если по итогам его работы за определенный период он получит одобрение («класс») большего количества жителей, то он имеет право продолжить свою деятельность на должности хокима, в противном случае он автоматически уходит с поста.

Или, ещё один пример — будет ли какой-нибудь чиновник совершать какое-нибудь противоправное действие в целях наживы, если он будет знать, что все его действия, высказывания и даже мысли, всё время являются общедоступными? Думаю, что это единственный действенный способ борьбы с коррупцией на всех уровнях.

Скажете — утопия, невозможно этого добиться? А мне кажется, что мы к этому неуклонно приближаемся — остался один принципиально важный шаг, добиться возможности мысленного управления своей связи с компьютером, без устройств-посредников, таких как телефоны, айпеды, айфоны и прочие гаджеты.

Крупные мировые ИТ-компании уже завершают свои разработки в этом направлении и скоро каждый житель планеты сможет без затрат и физических усилий пользоваться социальными сетями, одним усилием мысли управляя своими действиями в интернете.

И возможности эти будут у всех, без исключения людей и отключиться или не подключиться к мировой информационной сети будет просто немыслимо.

А теперь о том, какая жизнь нас ожидает при таких возможностях.

Поскольку скрыть свои планы, желания и мысли будет просто невозможно, то люди, даже задумавшие нарушить закон, будут изолироваться от общественного информационного поля и в конечном счете просто вымрут, как не приспособившиеся.

В результате мы будем жить в идеально позитивном мире без нарушений законов и правил, где не будет коррупции, взяточничества, кумовства и прочих пороков.

Государством будет управлять общественное мнение, которое будет собираться и обрабатываться суперкомпьютером на основе прямых контактов с жителями планеты.

Личная жизнь каждого, незамутненная излишними желаниями, приобретет новый смысл и засияет яркими красками.

Каждый найдет свое место, определенное с самого рождения согласно Всемирного Плана, поскольку родится с уже заданными чертами характера и способностями.

Наступит эпоха всеобщего благоденствия, абсолютного и круглосуточного счастья…

И, на этом, самом интересном, месте … я внезапно, проснулся! Или … уснул…??

Ленин. Жизнь вокруг. Часть 30.

Дни рождения врагов не отмечают.

Продажная история почти всегда затирает память о прошедших в угоду нынешним.

Есть таблетки, которые стирают память отдельного человека, но миллионы, родившихся в Советском Союзе и с молоком матери впитавших рассказы о «дедушке Ленине», лишить памяти невозможно.

Надо только подождать, время сделает свое дело и с уходом этого поколения его имя останется только в некоторых учебниках истории.

Моя младшая дочь уже не знает, кто такой Ленин — в школе, «по истории не проходили», в университете изучали труды уже другого вождя.

Для моей внучки события того времени так же далеки, как и история древнего мира.

Но я пока жив, и всё помню.

И не могу сказать, что всё было белым, светлым или было черным, окутанным мраком.

Кроме белого и черного бывают ещё и полутона и их гораздо больше, чем два.

Да, были трудные дни, недоедали и голодали, как все, и были праздники с маленькими детскими радостями… но, ведь это была частичка нашей и моей жизни.

И, каким бы оно не было, оно останется в моей памяти как время моего счастливого детства.

Без упоминания имени Ленина моё детство перестанет быть моим, и я перестану быть самим собой.

А другим становиться я и не хочу.

Ещё три десятка лет тому назад, весной, в апреле, было принято обнародовать воспоминания людей, встречавшихся с живым Лениным.

И я тогда сумел бы рассказать о деде Петро, который был одним из тех солдат, что встречал Ленина на Финском вокзале в Петербурге.

Или о комсомольцах завода «Миконд», в семидесятых годах, придумавших и воплотивших на сцене целую художественную композицию, которая так и называлась «Ленин с нами!».

Но, сейчас другое время, другие песни.

И, в угоду сегодняшним, поменяли названия городов, сел, деревень и убрали памятники, чтобы дети не приставали с расспросами.

Но, кое-где памятники всё же сохранились, причём усилиями злейших врагов Ильича.

Проезжая по одной из центральных улиц незнакомого мне Сиэтла, внезапно заметил, что на одном из маленьких перекрестков, в просвете между деревьями, мелькнуло знакомое лицо в кепке.

Пятиметровая бронзовая статуя, явно представляющая из себя художественную ценность, возвышалась на небольшой площади.

И даже не особо и возвышалась, потому что стояла без постамента, прямо на площадке.

Руки и рот художественного произведения были выпачканы алой краской и при виде этого глухое, нарождавшееся было в глубине души, возмущение вдруг сменилось тихой радостью озарения — если всё ещё ненавидят, значит помнят.

Единственная гвоздика у подножия. Без постамента, потому что это не памятник, это бронзовое произведение искусства — товар, который продается.

И ценник рядом. Всего 250000 долларов. Очень скромно для человека, оставившего такой след (или наследившего — кому как) в истории человечества.

А гвоздика в бутылке из-под пива. Опрокинутой. Как опрокинутая память.

Если бы я был поэтом, как Бах Ахмедов, я бы обязательно написал стихотворение, которое так бы и назвал «Опрокинутая память».

Может быть даже верлибром.

Но, увы, мне не дано.

Итоги. Жизнь вокруг. Часть 31.

Семьдесят публикаций за семьдесят дней.

Почему-то захотелось подвести итоги, может быть потому, что и мне перевалило за семьдесят.

Но, сначала, о главном — приношу свою огромную благодарность всем моим читателям, со всех уголков планеты, за внимание к моему скромному труду и очень сильно надеюсь, что время, потраченное на чтение моих маленьких произведений, они не считают потерянным для себя.

Не всегда, конечно, это были рассказы с четкой сюжетной линией, есть среди этих публикаций и эссе, и зарисовки, и просто размышления на тему, но всегда они написаны от чистого сердца и отражают текущее состояние моей души.

И читатели это понимают — сопереживают, улыбаются и, порой, грустят вместе со мной.

Тысячи читателей со всех уголков планеты, по выражению одной из них, «подсели» на мои короткие рассказы и с удовольствием их ежедневно читают.

Приятно, что основные мои читатели — это мои земляки, и те, кто живут в Ташкенте и те, кто уже давно выехали за рубеж.

Недавно, совершенно неожиданно, состоялась моя встреча с поклонниками моих рассказов в Сиэтле, которых интересовали вопросы моей творческой «кухни».

Отвечая на их расспросы, я пояснил, что все мои сюжеты, кроме одного, основаны на реальных событиях, которые откладывались в моей памяти на протяжении всей жизни.

Я никогда не пишу ни о ком ничего плохого, но, могу, в угоду своим симпатиям, наделить какого-либо персонажа гиперболизированными положительными качествами и надеюсь, что большинство моих читателей понимают это.

Иногда, надуманно-преувеличенные ситуации, призваны подчеркнуть силу воображения того или иного героя и степень его надежды на встречу с близким человеком, в реальной жизни давно «пропавшим без вести».

В своих рассказах я всегда придерживаюсь четкой логики, мой формат не терпит ни одного лишнего слова, и, если читатель вдруг встречает нарушение логики, противоречие или прочие «неувязки», это означает только, что я навожу читателя на мысль «а почему?» и очень сильно надеюсь, что внимательный читатель поймет, что за этим кроется.

Из интересных вопросов, заданных мне — сколько времени уходит на создание одного рассказа, и как я это делаю- набираю ли текст на компьютере, сидя за столом?

Чтобы написать один рассказ нужно иметь всего один час свободного времени на набор текста, один день на обдумывание и целую жизнь на переживание.

Пишу я не за столом и не пользуюсь компьютером, мне достаточно кресла и моего айфона — мне так удобнее.

И, в заключение, я открыт для общения, отвечу, с удовольствием, на вопросы, да и просто поговорю по душам с любым своим читателем.

Поздравляю всех с наступающими майскими праздниками, желаю всем весеннего настроения и ясного, синего неба над головой. Счастливой, мирной жизни всем!

Собака. Жизнь вокруг. Часть 32.

С шумом, криками и смехом мы вывалились, наконец, на улицу целой оравой в составе бабушки, деда и пятерых внучат.

Мы просто идем гулять на детскую площадку рядом с домом.

Вдруг, нас догоняет сосед-американец.

Мне, выросшему из «товарищей», прошедшему долгим путем от «ака», до «амаки», и благополучно дожившему до уважительно-почтительного «дода», обращение «сэр» просто непривычно и я его не замечаю, тем более, если мне его кричат вслед.

Но, именно так меня пытался окликнуть сосед, прежде чем догадался догнать и с вежливой улыбкой повторить своё «сэр», протянув мне руку.

Пожав его руку и растянув рот до ушей, я, как истинный «сэр», важно представился и приготовился было выслушать очередной комплимент по поводу моих дедовских достоинств, но очень скоро был спущен за ноги с небес на землю.

С неизменной улыбкой на лице, раз десять повторив своё «сорри», и столько же раз страстно убеждая меня не сомневаться в его любви к собакам, поскольку и сам держит дома пса, сосед, наконец выразил свои претензии по поводу «слишком большого шума» от нашей собаки.

«Нашей» собака стала всего неделю назад, пока сын с семьей отдыхали вдали от дома, еще не привыкла к новым обстоятельствам и, испуганно реагировала лаем на любой, неизвестный ей шум, на детские голоса из соседнего дома, на ворону, присевшую на секундочку на забор и на зайчика, пробегающего привычной тропой через наш двор.

Вот такое поведение маленькой болонки соседи и посчитали «излишним шумом».

В Сиэтле очень много собак, практически в каждой семье есть как минимум один питомец, но ведут себя эти «друзья человека», абсолютно дружелюбно, без проявления агрессии.

Отношение к собакам совершенно не «собачье», их кормят досыта, следят за их чистотой и внешностью, возят их к специальному собачьему парикмахеру, к кинологу для дрессировки, выгуливают на собачьих площадках с горками, качелями, тренажерами и вообще относятся не как к животному, а как к человеку, младшему брату, нуждающемуся в постоянной опеке.

И это, конечно, правильно, хоть и несколько непривычно для нас, повидавших настоящие «собачьи» условия и взаимоотношения.

От такой жизни любая собака проглотит свою агрессию и поводком закусит.

Так я думал, пока не увидел своими глазами, как дрессируют собак, приучают их не проявлять агрессию и вообще не подавать голоса.

Им одевают ошейник со встроенным электрошокером, управляемым дистанционно, с пульта и наказывают ударом тока за малейшее неповиновение.

Естественно, собаки становятся похожи на радиоуправляемые игрушки, абсолютно покорных командам хозяина, не проявляют никакой собачьей инициативы и на дикого зайца во дворе смотрят с невыразимой тоской, даже не пытаясь его догнать или хотя бы облаять.

Глядя на отъевшуюся соседскую собаку, с большим трудом спускающуюся во двор по ступенькам, я почему-то пожалел этого пса, прожившего совсем не собачью жизнь.

Этот пёс прожил сытую жизнь, всю свое жизнь досыта ел свой сухой корм, никогда в жизни не пробовал настоящего мяса, не грыз настоящую мозговую кость, вместо которой ему подсовывали кусок деревяшки, только формой отдаленно напоминающий любимое лакомство.

Этот домашний пес, точнее комнатная собачка, привык сидеть в тепле четырех стен, в полной безопасности, не смея даже броситься навстречу любимому хозяину с радостным визгом, а только позволить себе встретить его чуть заметным подергиванием хвоста.

Этот пёс, давно кастрированный и лишенный радостей любви, даже не подозревал о том, чего его лишили «любящие» хозяева.

Он никогда не облаял ни одну кошку, не зарычал на злого соседа, не погнался за наглым зайцем, забравшимся во двор.

Он благополучно доживет до глубокой старости и умрет от ожирения, горько оплакиваемый хозяевами, которые похоронят его на собачьем кладбище, обложат его могилку искусственными цветами, даже не подозревая, что давно уже, в угоду своим ненастоящим душевным потребностям, загубили душу настоящей собаки, превратив её в живую игрушку, лишенную радостей жизни.

Ну, что же, собаке собачья смерть… или собаке собачья жизнь?

Или, каждому своё?

Хаит. Жизнь вокруг. Часть 33.

«Можно?»- в приоткрытой двери показалась седая голова, а за ней и её обладатель, пожилой рабочий с участка суспензий Ибрагим-ака.

Из-за его сутулой фигуры выглядывала секретарша Мила, всем своим видом показывая начальнику цеха, что она бессильна и не смогла противостоять напору настойчивого посетителя.

«Проходите-проходите, Ибрагим-ака»- встал навстречу рабочему своего цеха Зиёд Алиевич, протянул руку для приветствия и затем, указав на стул, пригласил присесть.

«Завтра хаит…» — сразу приступил к делу Ибрагим-ака, помня, что рабочий день кончился, а сегодня арафа и дома ждет плов.

«Я хотел отпроситься на три дня… Мамин хаит… Вы же помните, у меня месяц назад умерла мама…»

Зиёд Алиевич действительно помнил про это печальное событие и не только потому, что сам ходил на похороны, но и потому, что обладая хорошей памятью, знал все важные факты из жизни работников своего цеха, был ко всем внимателен и люди очень ценили его за эту чисто человеческую черту.

Прежде, чем ответить, Зиёд Алиевич слегка задумался, вспоминая слова секретаря парткома завода, сегодня, на планерке.

«Пришло время поднять трудовую дисциплину на новый уровень! Особую ответственность несут начальники цехов за прогулы их подчиненных во время религиозного праздника хаит»

«Время пришло» вслед за приходом к власти нового Генерального секретаря ЦК КПСС Андропова, действия которого на заводском уровне ощущались в активизации работы табельщиц по контролю рабочего времени, проверке посещающих соседний кинотеатр, пресечение злоупотребления спиртными напитками на рабочем месте и прочими мерами, призванными пресечь нарушение трудовой дисциплины.

«Одним больше, одним меньше, какая разница?»- подумал начальник имея в виду свои дисциплинарные наказания в виде «Замечаний», которых у него, за два года набралось уже 18, по одному за каждый случай утери заводского пропуска работниками вверенного ему цеха — таков был «Порядок…».

А вслух сказал: «Ибрагим-ака, я Вас понимаю, но Вы же знаете сегодняшнюю ситуацию, поэтому давайте поступим так — Вы у меня не отпрашивались, и я Вас не отпускал, а дальше действуйте по своему усмотрению, договорились?»- с этими словами начальник встал и проводил работника до двери своего большого кабинета.

Выросший в самом центре старого города в Ташкенте, Зиёд прекрасно знал, что хаит праздновали во все времена его детства и, в начале пятидесятых, на всей площади Хадра гуляли празднично одетые люди, продавались игрушечные трещётки, жестяные дудочки, глиняные свистульки, горячий хасип и нохотшурай, детям покупали курт и хоразкант.

О том, что хаит это религиозный праздник, Зиёд узнал гораздо позже, а тогда никто из окружающих не акцентировал на слове «религиозный», а для детей хаит был таким же праздником как Первомай и Новый год.

В хаит было принято посещать старших родственников, в каждом доме накануне хаита, в арафа, готовили куштили, урама и богурсаки и, обязательно, плов и делились вечером этими блюдами с соседями

Эта была целая традиция, церемония, в которой дети принимали самое активное участие, помогая разносить по соседям касушки с пловом и уложенными сверху печенностями, прикрытыми маленьким белым полотенцем.

Хаитом отмечалось завершение месяца Рамадан, во время которого мусульмане придерживались своеобразного поста, не употребляя пищу и воду в светлое время суток, есть и пить разрешалось только от захода и до восхода солнца.

По вечерам, в течение этого месяца, младшие дети ходили по дворам, распевая характерные стихи, за что их обязательно угощали сладостями и давали деньги.

«Рамазон айтиб келдик эшигизга,

Кочкордак бола берсин бешигизга»

(Мы пришли к вам распевая рамазан,

Пусть в колыбели вашей будет здоровый ребенок!) (Перевод смысловой).

Такие очень доброжелательные пожелания в стихах из уст малышей, конечно же не могли никого оставить равнодушными, и благодарные келинки-невестки спешили наградить детей, которые получив заветное, уже бежали к следующей двери.

Хаит проходил три дня и в эти дни было принято в первую очередь посещать дома родственников и соседей, которые на протяжении года понесли тяжелые утраты, похоронив близких.

Посещения эти носили кратковременный характер, люди приходили почтить память ушедших, читали краткую молитву и уходили, освобождая место другим.

Естественно, что хозяину дома, понесшего утрату, обязательно полагалось быть дома и именно поэтому Ибрагим-ака, будучи человеком дисциплинированным, разрывался между необходимостью соблюдать традицию и невозможностью нарушить трудовую дисциплину.

Понимал это и Зиёд Алиевич и поэтому решение, которое он принял, было хоть и слегка авантюрным и рисковым, но единственно верным.

Хаит пришелся на рабочие дни, трудовая жизнь на заводе кипела и вроде никто не замечал, как время от времени, кое-кто из заводского начальства вдруг отлучался со своего рабочего места, чтобы затем, с чувством выполненного долга, вернуться исполнять свои трудовые обязанности.

Был среди этих «неблагонадежных» руководителей-коммунистов и начальник цеха Зиёд Канибадамов, который нашел время и съездил почтить память матери Ибрагим-ака в самый разгар религиозного праздника хаит.

А в табеле, который принесла старательная Тамара, напротив фамилии Ибрагим-ака, Зиёд Алиевич лично исправил «минусы» на жирные «плюсы», добавив вертикальные черточки.

Авто. Жизнь вокруг. Часть 34.

Приехал я в Сиэтл, в гости к сыну.

Акклиматизировался, огляделся, а кругом море машин и все куда-то едут, едут, едут.

А общественного транспорта почти и нет, а если и есть, то ездит редко, правда, строго по расписанию.

Сиэтл состоит из центральной части -Сити, где живет всего около семисот тысяч человек и многочисленных пригородов, с еще почти тремя миллионами жителей.

Весь «Большой Сиэтл», размещен на холмах, и зимой, при редком снегопаде, все дороги блокируются многочисленными авариями и столкновениями и поэтому многие учреждения и организации просто не работают, чему способствует и существующее законодательство, обязывающее работодателей покрывать расходы на ремонт автомобиля, если столкновение произошло по дороге на работу или с работы.

Особенно берегут детей и школы на период гололеда закрываются, на радость детям.

Кроме того, участки дороги с крутым подъемом специально перекрываются и детям обеспечивается возможность безопасно кататься по ним на санках, под охраной полиции.

Вследствие того, что зима в Сиэтле теплая, а снегопад довольно редкое явление, автовладельцы не утруждают себя подготовкой к зимнему сезону, не «переобувают» машину в зимнюю резину.

Сказывается и отсутствие опыта вождения у большинства водителей по скользкой дороге, попав в ситуацию, когда машина едет «юзом», люди теряются и не знают что делать.

В результате — огромное количество массовых ДТП на дорогах и сплошные заторы на скользкой трассе.

Я ожидал, что в таких условиях, на дорогах должна быть сплошная истерия, а то и война с перестрелками, поскольку ношение оружия разрешено законом.

Если вы ездите за рулем, то отлично представляете себе, что было бы при таких ситуациях, случись они в Ташкенте.

Вот и я с таким представлением сел за руль авто в Сиэтле.

Надо сказать, что авто в США дело обычное, привычное и отнюдь не роскошь, а средство передвижения, и стОит, даже по ташкентским меркам, недорого.

По моей просьбе, учитывая, что я никогда не ездил на машине с автоматической коробкой передач, города не знаю, навигатором не пользовался, не привык ещё к особенностям ПДД и не ездил раньше по многополосным высокоскоростным трассам, сын купил мне форд эксплорер, 1999 года, в отличном состоянии и всего за 1300 баксов.

Оформление купли-продажи автомашины заняло всего 15 минут, с учетом того, что перед нами в очереди стояло ещё пять человек.

Прежде чем сесть за руль я пошел сдавать экзамены на права, предварительно потратив неделю на подготовку.

Я знал, что экзамены можно сдавать и на русском языке, но намеренно готовился к сдаче на английском.

Подготовка проходила на специальном сайте, где было всего 100 вопросов с четырьмя вариантами ответов, из которых нужно было выбрать один.

С каждой новой попыткой программа-симулятор экзамена, выдавала 25 вопросов, на которые нужно было ответить, точнее выбрать ответ из четырех возможных.

Пока я готовился к экзамену обратил внимание на то, что, при всем моем стараниипонять смысл вопроса и подыскать правильный ответ на него путем перевода на русский, по мере подготовки, я стал попусту вспоминать верный ответ по его длине и расположению.

Авто 2. Жизнь вокруг. Часть 35.

Естественно, теоретический экзамен я сдал с первого раза.

Поразил тот факт, что за те 25 долларов, которые ты заплатил за экзамен, можно сдавать его неограниченное количество раз бесплатно, пока, наконец, не сдашь.

Надо было ещё сдать экзамен на вождение, инструктором-экзаменатором была пожилая американка, которая удивила меня тем, что подготовилась к экзамену, выписав на листке перевод и звучание слов «вперед», «вправо», «влево» и «назад» и предложив мне выполнять её команды, которые она скажет мне на русском, если мне так удобнее и понятнее.

Сдав экзамены, я в тот же день получил черно-белый вариант водительского удостоверения, которое служит ещё и универсальным удостоверением личности.

Через неделю, по почте домой был доставлен

пакет с цветным, ламинированным оригиналом документа.

Итак, получив водительское удостоверение, я сел за руль своего «танка» и … начались мои мучения.

Не буду писать о трудностях привыкания к чужому городу, незнакомым улицам и дорогам, бешеной гонке по трассам и бесконечным изменениям маршрута из-за пропущенного поворота — к этому, постепенно, но привыкаешь.

Труднее всего было с моим менталитетом ташкентского водителя с почти пятидесятилетним стажем.

Ведь в Ташкенте мы садимся за руль вооружившись целым арсеналом нецензурной брани, плотно укрывшись психологической бронёй и готовностью быстро выскочить из машины и, в зависимости от ситуации, либо убегать, либо догонять, рискуя получить сдачу.

Итак, я сажусь за руль, мысленно повторив про себя все многоэтажные формулировки и готовый, несмотря на языковый барьер, дать достойный отпор любому «буржуину», посмевшему обидеть хоть словом, хоть взглядом, настоящего, ташкентского, хоть и не очень молодого, джигита.

Еду я по трассе, весь мокрый от напряжения, глазами зыркаю по сторонам, ищу свой съезд, и, конечно, проскакиваю его, но не сдаюсь … и, буквально перелетев через небольшой разграничительный бордюр, съезжаю на свой пропущенный съезд, не заметив, что по нему уже кто-то едет.

Не замечаю, но зато слышу негромкий, робкий, осторожненький сигнал и резко торможу, делаю, по старой, ташкентской привычке, зверскую морду, глубоко вдыхаю, набрав полные легкие нецензурщины и, с таким суперагрессивным видом, грозно выглядываю сверху вниз на того, кто посмел мне, лихому наезднику, просигналить.

И, против ожидания, вместо обычного, в таких ситуациях мата и криков с упоминанием всех возможных вариантов репродукционных процессов, вижу сильно испуганное лицо маленькой восточноазиатской женщины, со страхом глядящей из окна небольшого притормозившего седана.

Не встретив ожидаемого отпора, даже словесного, и нагло воспользовавшись уступленной дорогой, я успокоился только через несколько минут, выехав на знакомую дорогу и тут мне стало … стыдно.

Стыдно за свою готовность нахамить и ответить на хамство руганью, за готовность никому не уступать дорогу, за готовность нарушать правила дорожного движения, оставаться безнаказанным и при этом всегда считать себя правым в любой ситуации.

Конечно, я изменился, и теперь, садясь за руль, мысленно одеваю длинный белый балахон, поправляю на голове сползающий нимб и идиотски улыбаюсь всем водителям с кем, случайно, приходится встретиться взглядом.

Вот только одна мысль не даёт мне покоя — как теперь я буду ездить дома, в Ташкенте?

Русалка. Жизнь вокруг. Часть 36.

Была середина лета 1996 года и, после дождливой весны и снежной зимы, воды в Чарваке было много.

Комплекс, впоследствии названный «Пирамиды», уже много лет стоял недостроенный, заброшенный с зияющими оконными проемами, через которые на рассвете насквозь пробивались лучи утреннего солнца.

Тем не менее, несмотря на полное отсутствие организованного сервиса, берег водохранилища был заполнен отдыхающими.

Был среди отдыхающих и Сабит с сыном Бахромом, которому тогда было двенадцать лет.

Плавание у берега быстро надоело, а из развлечений были только катамараны-тихоходы, которые тоже быстро наскучали, когда Собит заметил, причаливший у самого берега, большой парусный катамаран.

«Вот теперь покатаемся по-настоящему» — решил про себя Собит, встал с места и подойдя к владельцу плав-средства, договорился с ним об аренде, позвал Бахрома и они погрузившись вдвоем на катамаран, отчалили от берега.

Катамаран был большой, с огромным парусом, опыта управления которым у отчаянной семейки не было, но тем не менее, хоть и с большими усилиями, им удалось отплыть от берега на середину водохранилища.

Надо отметить, что Чарвакское водохранище обладает довольно мирным характером, там всегда в хорошую погоду царит штиль и солнце отражается на поверхности слегка

колеблющейся воды в полную силу, создавая изумительные, постоянно меняющиеся, по форме и цвету, блики.

Но, временами, под воздействием внезапно появляющегося ураганного порыва, невесть откуда взявшегося, вода начинает вздыматься огромными волнами, которые гонят всё, что находится на поверхности в сторону плотины.

И именно такой внезапный сильный ветер погнал парусный катамаран, находившийся в это время в центре водохранилища, вырывая стропы из рук Собита, который для удержания судна на плаву, пытался управлять парусом и даже не заметил как его сына смыло волной с сильно наклонившегося катамарана.

Потом катамаран перевернулся,сбросив с себя и Сабита и сторчащим из воды парусом устремился в сторону плотины, гонимый ураганом.

Сабит оказался под водой с руками обмотанными стропами от паруса, которые мертвой хваткой держали и тащили его, а над ним, увлекаемый парусом, с такой же скоростью мчался перевернутый катамаран, не оставляя ему ни малейшей возможности выплыть на поверхность.

«Всё!» — успел подумать Сабит из последних сил пытаясь высвободить руки от натянутых, как струна, веревок и судорожно глотая воду.

Уже теряя сознание, он почувствовал на своих руках чьё-то холодное прикосновение и открыв глаза увидел странную фигуру с огромными глазами и большим хвостом, которая, чем-то блеснувшим бледно-желтым светом, одним движением перерезала натянутые веревки.

Ветер стих так же внезапно, как и налетел, и когда волны улеглись, перевернутый катамаран тихо качался на воде почти у самого берега, а рядом, держался за боковые поручни живой и невредимый Собит.

А его сын Бахром, которого сбросило в воду первыми сильными порывами ветра, долго пытался плыть по направлению к берегу, затем, обессиленный борьбой со стихией, заметил недалеко от себя, болтающуюся на огромных волнах бушующей воды, лодку, сумел подплыть к ней и залез на борт, внезапно почувствовав при этом помощь чьих-то сильных рук.

Упав на дно чудом не перевернувшейся лодки и с трудом отдышавшись, Бахром вдруг почувствовал, что лодка несется к ближайшему берегу перпендикулярно направлению ветра под действием какой-то неведомой силы.

И только когда лодка оказалась в безопасности, на отмели, Бахром, подняв голову, заметил странное существо, которое махнув огромным хвостом, скрылось в воде удаляясь от него.

Отец с сыном благополучно встретились, сын рассказал отцу о том, кто ему помог взобраться на лодку и добраться до берега, отец задумчиво его выслушал, вертя в руках обрезок веревки, и взял с него слово, что он об этом никому и никогда не будет рассказывать.

Собит с Бахромом действительно никому не рассказывали подробностей своего чудесного спасения, ссылаясь на всем понятное объяснение что «на всё воля божья» и смиренно опуская при этом глаза.

А обрезок веревки, которую тонущий и потерявший сознание Собит судорожно удержал в, намертво стиснутых, ладонях, отныне хранился дома, под стеклом в специальной рамке, как память о чудесном спасении.

Однажды прочитав в популярном еженедельнике «Даракчи» большую статью о том, что в Чарваке неоднократно встречали русалок, спасавших тонущих, Собит не усмехнулся как большинство, а молча достал из рамки обрезок веревки и ещё раз внимательно осмотрел его ровно оплавленный торец.

Байки. Жизнь вокруг. Часть 37.

Три старика сидели за столом в старом, уютном ташкентском дворике.

Рядом, под виноградной лозой, стоял непременный топчан с расстеленными на нем цветастыми курпачами, но старикам, в последнее время, стало удобнее сидеть на стульях, с которых было проще отрываться то за чаем, то за шашлыком, который жарился в двух шагах и периодически обволакивал сидящих ароматным дымом замаринованного жаренного мяса.

На столе, среди немудренной «мужской» закуски, приготовленной тут же за столом, из свежих овощей, купленных сегодня на Чорсу, стояла литровая бутылка из-под водки «Серый гусь», которую дед Володя периодически наполнял самодельным вином из дубовой бочки, спускаясь для этого в подвал, где она и хранилась.

Сегодня старики были одни, вдали от семейных хлопот, надоедливых внуков и сварливых жен и чувствовали себя очень комфортно, прикладываясь к пиалам с вином и каждый раз без устали нахваливая его.

Вино, действительно, было очень хорошее, слегка опьяняло, повышало настроение, поднимало над бытовыми проблемами и тянуло на разговор.

Дома каждому из них не хватало общения, по видимому, природа сама так устраивает семейные взаимоотношения между поколениями, что старики медленно но неуклонно отходят в сторону от семьи, с тем, чтобы когда они совсем «отойдут», для оставшихся это было почти совсем незаметно.

Здесь же, в компании ровесников, да под действием вина, да без оглядок на грозные окрики «вторых половинок», беседа лилась рекой, периодически прерываясь звоном посуды, громкими тостами и стариковским хихиканьем, выдаваемым за гомерический хохот.

И вот наступил момент, когда первое пьянящее действие вина, под давлением подоспевшего шашлыка, перешло в состояние мягкого умиротворения, о наболевшем старики уже выговорились, поскольку говорили все одновременно, наступило кратковременная тишина, сквозь которую прорывался храп деда Зиёда, обладающего способностью мгновенно засыпать и так же быстро проснувшись, продолжить беседу.

Старики перешли на топчан и окончательно расслабились, облокотившись на большие подушки и приняв полулежащее положение.

Вот тут-то дед Володя и начал новую тему, рассказав друзьям, о том что вчера прочитал в интернете рассказ одного, широко известного в узких кругах, автора под названием «Русалка», где повествовалось о неких, похожих на русалок, существах, помогающих тонущим в воде людях, и что он сам в молодости был знаком с человеком, которому такое существо помогло не разбиться при падении с моста в горную реку.

В ответ дед Фархад, до сих пор молча, не отрывая глаз от «Серого гуся», налегавший на вино, поскольку он был поборником здорового образа жизни и утверждал, что пить надо молча, поскольку это полезнее для организма, вдруг вступил в разговор, предварительно клацкнув несколько раз вставными челюстями.

Он рассказал, что однажды, лет пятьдесят тому назад, над Газалкентом, он с туристами, ночуя у костра, всю ночь слышали звуки шагов, хорошо различимых на каменных отвалах, а утром, на рассвете, в десяти метрах от костра ясно увидели крупное двуногое существо, заросшее шерстью и очень похожее на классического снежного человека, которое заметив взгляды, обращенные на себя, мгновенно скрылось за скалой.

«Хотите верьте, хотите нет…» — завершил свой короткий рассказ дед Фархад, разливая вино по пиалам, и молча, знаком, предлагая выпить.

Пришла очередь рассказывать деду Зиёду, который не торопясь осушил свою пиалу и окинув своим, слегка осоловевшим, взглядом старых друзей начал рассказывать совсем уж фантастическую историю о летающей тарелке, приземлившейся у него на даче в Бельдерсае, о таинственных серых существах маленького роста, сошедших с этого внеземного корабля, о знакомстве с ними с совместной трапезой и фотографированием.

На этом месте друзья, внимательно слушавшие деда Зиёда, дружно рассмеялись и потребовали показать фото в качестве доказательства столь необычного приключения.

А дед Володя тут же обещал в случае представлении фотодокумента наградить деда Зиёда внеочередной литровой бутылкой своего замечательного домашнего вина.

И сдержал свое слово, поскольку дед Зиёд показал-таки искомый фотоснимок.

Вот он, смотрите на здоровье.

Жажда. Жизнь вокруг. Часть 38.

«Опять собрались, старые хрычи…» — баба Валя была хорошей женщиной, хоть и бывшей женой деда Володи.

После официального развода и раздела имущества ей досталась равно половина двора, отделенная теперь сеткой, облепленной вьюном.

Сетка была невысокая и через неё было видно всё, что делает в соседнем дворе бывший муж, но баба Валя, не желая, чтобы дед думал, что она за ним следит, подглядывала исподтишка, сидя на низенькой лавочке, которую отбила у деда при разводе.

Обычно подглядывать за дедом было не интересно — он целыми днями мог ковыряться в своей мастерской, воплощая в жизнь свои «бредовые идеи», из-за которых, собственно говоря и разгорелся весь этот сыр-бор с разводом, который, может быть, и закончился бы мирно, как и предыдущие семейные ссоры, если бы не упрямство деда.

Баба Валя подозревала, что за этим проявлением характера деда кроется какая-то женщина, но никак не могла её вычислить.

Вот и сегодня, услышав шум за сеткой, она кинулась на свой боевой пост, даже не пытаясь разогнуть свою больную спину, обмотанную платком из верблюжьей шерсти.

Дед Володя встречал своих закадычных друзей, с которыми дружил уже более шестидесяти лет и которые вносили свой достойный вклад в ежегодное опустошение дубовой бочки в подвале.

Друзья, как всегда, привезли с собой маринованное мясо, свежие овощи и горячие лепешки с базара, не забыв, конечно, прихватить с собой и изрядную долю предвкушения от предстоящего праздника души и желудка.

Старики неторопливо разместились за столом и привычными, но не очень твердыми движениями приступили к приготовлению салата «аччук-чучук» из помидоров, огурцов и лука.

При этом гости, с плохо скрываемым нетерпением, поглядывали на заветного «Серого гуся», уже наполненного вином предусмотрительным хозяином.

Заминку, связанную с отсутствием на столе надлежащей посуды, дед Володя быстро устранил, сбегав на кухню за пиалами.

Сегодня старики собрались по случаю Первомая, который, как и другие привычные с детства праздники, продолжали отмечать несмотря на политические изменения.

Праздник начался незаметно и к моменту готовности шашлыка, друзья уже прошли первую стадию опьянения и приступили ко второй партии вина из «Серого гуся», которую «добивали» уже сидя на топчане в удобной позе.

Прежде чем занять свое место на топчане дед Володя отнес на подносе бутылку вина, четыре палочки шашлыка и салат в тарелочке к забору и сделав вид, что не заметил притаившуюся бабу Валю, аккуратно перегнулся через него и тихо оставил это всё на столике, который будто специально стоял у самой сетки.

В очередной раз наполнив в подвале «Серого гуся», дед Володя уселся, наконец, на топчане, с удовольствием вытянув ноги.

Гости, дед Зиёд и дед Фархад уже почти спали, с закрытыми глазами переживая самые счастливые моменты своей оставшейся жизни.

Разбудив гостей бульканьем разливаемого вина, дед Володя предложил продолжить праздник изложением событий из своей жизни и начал первым, рассказав о том, как он во время службы в армии в Кушке, на выездных учениях с артиллерийскими стрельбами, попал в караульное оцепление и двое суток провел с сослуживцев в пустыне без воды, поскольку офицер-снабженец, который вёз им воду, умудрился опрокинуть куб с водой, погнавшись за джейранами.

Спасли ребят солдаты-танкисты, чей танк сломался на маневрах недалеко от поста и у которых был большой запас воды.

«Я никогда в жизни больше не испытывал такой жажды, как тогда» — проговорил внезапно охрипшим голосом дед Володя, опустошая заботливо протянутую дедом Зиёдом пиалу.

«И дай бог больше не испытаю» — закончил он, смачно закусив салатом и вопросительно оглядев приятелей.

Жажда 2. Жизнь вокруг. Часть 39.

Подстегнутый легким пинком дед Фархад, правильно понял тонкий намек и, откашлявшись и прошамкав, для порядка, губами, начал своё повествование.

Он напомнил друзьям, о том что вырос в детском доме, где никогда не ел досыта мяса, поскольку времена были послевоенные и в стране были трудности с продовольствием.

И однажды, уже в юношеском возрасте, получив приглашение от дальнего родственника на участие в настоящей охоте, он с трудом дождался назначенного дня, предвкушая сытный шашлык в горах.

Охотиться собирались на горных козлов «така», которые водились тогда на Большом Чимгане и на рассвете выходили из своих убежищ на пастбища.

В три часа ночиохотники тронулись в путь из поселка к Большому Чимгану, по скалистому саю начали восхождение на вершину и где-ток восьми часам утравстретили, наконец, стадо из одиннадцати голов, цепочкой пересекавших путь, по которому взбирались охотники.

У Фархада не было ружья, ему была поручена почетная роль оруженосца и он нёс запасные патроны, а вот три остальных охотника, которые были почти профессионалами в этом убийственном деле, одновременно вскинули ружья, но … ни один из них не выстрелил, хотя были очень близко от козлов, в отличии от слегка отставшего Фархада.

Козлы спокойненько прошагали мимо застывших охотников и демонстративно, не спеша, скрылись за скалами.

«Почему не стрелял?»- почти одновременно вскрикнули охотники обращаясь друг к другу и тут же дружно рассмеялись.

И только потом, один из них тихо объяснил Фархаду, что в стаде было шестеро козлят и именно их присутствие спасло жизнь взрослым членам стада.

«Шашлыка мы в тот день не поели, но зато чуть не умерли от жажды, потому, что воды с собой не было»- завершил свой рассказ дед Фархад, с вожделением не сводя глаз с пиалы, куда уже лилась живительная влага из бутылки.

«Ну, в моей истории особой жажды не было, разве что во рту пересохло … от страха…»- начал свою историю дед Зиёд и рассказал о том, как он в молодости очень хотел иметь свою квартиру, ходил вставать на очередь в жилищный отдел и при выходе оттуда разговорился с одной очень приветливой женщиной, которая назвалась сотрудником этого отдела и намекнула, что могла бы помочь в этом трудном деле.

Услышав слово «женщина», баба Валя, которая чуть не уснула от скучных мужских разговоров, встрепенулась и приложив к уху воронку, которую она однажды украла у деда чтобы усложнить ему процесс переливания вина, приготовилась слушать дальше.

Поговорив пару раз с этой приятной женщиной, и однажды даже застав её выходящей из приемной самого главного начальника, Зиёд искренно поверил в её большие возможности и в один печальный день собственноручно вручил ей, якобы для продвижения своей очереди на квартиру одну тысячу советских рублей.

А через два месяца, поверив, что этих денег для срочного получения квартиры маловато и необходимо «занести» ещё, он вручил ей дополнительно ещё две с половиной тысячи рублей и с нетерпением стал ждать от неё хороших известий.

Прошел месяц, другой, прошло полгода, квартиры нет, пропала и сама женщина, которая для большей убедительности оставляла Зиёду копию своего паспорта с адресом прописки, по которому и поехал обманутый потерпевший, застав мошенницу сидящей на чемоданах в буквальном смысле этого слова.

Испугавшись за свои деньги, Зиёд кинулся за помощью к Артисту, которому приходился родственником.

Артист, который обожал всякие авантюры, прихватив с собой друзей, с которыми в тот день справлял свой день рождения, на трех машинах приехал к дому, в котором находилась квартира мошенницы и ловко сыграв роль мафиози убедил, без применения физических методов, вернуть по-хорошему деньги «во избежание дальнейших осложнений».

Деньги мошенница вернула, а Зиёд пересчитав их, обнаружил что их на пятьсот рублей больше и честно вернул их удивленной аферистке.

Уже собравшись уходить, вся команда столкнулась в дверях с нарядом милиции, приехавшим на сработавшую сигнализацию в соседний подъезд и просто по ошибке попавшим в другую дверь.

Перепуганных ребят спас Артист, который не при каких обстоятельствах не терял самообладания, быстро прояснил ситуацию и тепло попрощавшись с милиционерами, увез друзей к себе продолжить празднование своего дня рождения.

«Вот тогда-то у меня в первый раз и пересохло во-рту … от страха!» — завершил свой рассказ дед Зиёд, дрожащей рукой поднося ко рту пиалу.

Праздник подошел к концу, старики, слегка шатаясь, разошлись по домам, довольные проведенным вечером, а баба Валя, уплетая остывший шашлык, думала: «Старые хрычи, хорошо, хоть баб не водят!».

Покаяние. Жизнь вокруг. Часть 40.

Со стороны могло показаться, что три старых алкаша попеременно, попарно или даже все вместе разом пытаются встать с колен, чтобы потом опять свалиться.

Но баба Валя, с самого начала сегодняшнего «заседания», внимательно наблюдавшая за бывшим мужем и его гостями, хохотала до упаду, и уже позабыв про свою конспирацию, разогнула больную спину и привстав над заборчиком, крутила пальцем у виска, не обращая внимания на тот факт, что её никто не замечает.

Сегодня друзья собрались, чтобы отметить «День Победы», помянуть всех ушедших и отдать им дань уважения.

И так постарались сделать это добросовестно и искренне, что отдали все уважение и ничего себе не оставили.

А начиналось всё, как в старые добрые времена, с торжественных речей, упоминания имен великих вождей и их заслуг перед народом и пением гимнов с последующей попыткой устроить праздничный парад из трех человек преклонного возраста, тщетно пытающихся оторвать ноги под марш «Прощание славянки».

Потом, как всегда, вовремя подоспел шашлык, и официальная часть закончилась, плавно превратившись в «банкет», то есть дружескую попойку.

Первым сломался дед Зиёд.

Он вдруг вспомнил своего деда, который, по слухам, служил в НКВД, был награжден орденами и, наверно, был причастен к судьбам тысяч людей, репрессированных в то время властями.

Сложив, умоляющим жестом, руки на груди он начал громко просить прощения у «присутствующих здесь товарищей», за боль утрат их близких, в смерти и страданиях которых, возможно была и вина его деда.

Смотревшие на него с изумлением деды, вначале пытались его успокоить стандартными фразами типа «дети за отцов не в ответе», не замечая что с каждым упоминанием предков, дед Зиёд впадает в глубокое отчаяние и его попытки поклониться друзьям превращаются в периодическое ныряние в миску с салатом, отчего лицо его стало похоже на морду вампира из фильма ужасов.

Вдруг, горестные стенания деда Зиёда прервал отчаянный крик хозяина дома, который, с криком «Люди добрые, простите великодушно!», вскочил со своего места и тщетно попытался поклониться в пояс друзьям, умоляя их простить его за завоевание Туркестана, поскольку прадед его командовал тем подразделением императорских войск, которые штурмом прорвали Комолонские ворота Ташкента и захватили город, выполняя волю ненасытного царя-батюшки, больно охочего до чужих земель.

Дед Фархад, тщетно пытавшийся успокоить прежде Зиёда, теперь растерянно переводил взгляд с одного старика на другого, не зная, как их утихомирить.

И вдруг, случилось и вовсе непонятное, спокойный доселе дед Фархад вдруг бухнул на колени перед собутыльниками и начал биться головой об землю, умоляя простить все прегрешения его предков, которые в составе войск Чингисхана захватили все земли Руси, погубили много народа, а город Рязань, откуда были родом предки деда Володи, целых две недели держали в осаде, прежде чем захватить его и разграбить.

И вот три пьяных старика, на коленях просили прощения друг у друга за грехи своих предков, которые могли быть виновными в страданиях целых народов.

«Простите за Рязань, Казань и Московию…»- завывал дед Фархад, не вставая с земли, поскольку и в трезвом состоянии не смог бы сделать это без посторонней помощи.

«За Ташкент, Фергану и Бухарский Эмират…»- подвывал ему дед Володя, уже успевший пристроиться на краю табурета.

«Пепел Клааса стучит в мое сердце…» — начал было стонать дед Зиёд, но, затем, спохватившись, поправился и теперь кричал: «Классовый пепел стучит в мое сердце…».

Неизвестно чем бы закончился этот шабаш ведьм престарелого мужского пола, если бы не баба Валя, которая устав хохотать, схватила шланг и направив его на празднующих, обильно окатила их чистой, водопроводной водой.

Упавшие от неожиданности старики, наконец, пришли в себя и долго не могли вспомнить, что же с ними произошло.

И только дед Володя виновато отводил глаза, давая себе слово никогда больше не экспериментировать с составом вина, следуя рекомендациям из интернета.

Учитель. Жизнь вокруг. Часть 41.

Его полное имя было Владимир.

Но, этим, по-видимому, труднопроизносимым для соседей, именем его никто не звал.

Да и дома его всегда называли Володей, не Вовой и не Владимиром, как по паспорту, а именно Володей.

Был небольшой период, когда он был начальником электромонтажного участка и его называли Владимиром Семеновичем, но это было давно и… непривычно.

В махалле, где он родился и прожил всю свою жизнь все его звали именно Володей.

Правда, из года в год, тех кто называл его Володей, становилось всё меньше и меньше, и его всё чаще и чаще стали называть дядей Володей, даже несмотря на то, что у него уже были внуки и он давно уже был дедушкой.

Он так и был «дядей Володей» для всей махалли, и когда, однажды, разыскивая по срочному делу, сослуживцы искали на его улице «Владимира Семеновича», все соседи дружно утверждали, что «такой тут не проживает».

А если бы кто-то ещё сказал, что он русский, ему бы просто рассмеялись бы в лицо, потому, что выросший на Кукче, в узбекской махалле, Володя, не только прекрасно, без акцента, говорил по-узбекски, но и употреблял такие обороты как, например, «Худо курсатмасин», говоря о войне.

Его приглашали на все праздничные мероприятия, на тои, которыми славится жизнь узбекских семей, и дядя Володя с удовольствием их посещал, часто, как аксакал, благословляя молодоженов, первым делал привычный жест, проводя раскрытыми ладонями по лицу, и громко произнося «О-оомин».

Люди бывают разные и когда, однажды, человек по прозвищу «Игво-полвон», глуповатый и самоуверенный спортсмен, недавно переехавший в махаллю и уже известный своими провокациями, попытался вызвать дядю Володю на скандал, прилюдно громко спросив его «а почему вы делаете омин по мусульмански, изменяя своей православной религии», лучший друг дяди Володи, Зиёд-ота, вступился за товарища, с которым не только вырос вместе, но и воевал в Афгане и немедленно вручив обидчику, невесть откуда взявшийся веник, отправил его сначала убрать мусор у своих ворот, прежде чем задавать глупые вопросы.

Опозоренный на всю махаллю, тщеславный спортсмен вскоре продал свой дом и уехал в неизвестном направлении.

Дядя Володя, будучи «мастером на все руки», помогал всем, кто просил его о помощи, никогда не брал денег и если его спрашивали «почему?», он коротко отвечал: «Хашар».

Жил он на пенсию, «замачивал» домашнее вино для «внутреннего потребления» с закадычными друзьями и временами подрабатывал репетиторством, подготавливая абитуриентов к вступительным экзаменам по физике, о чем было известно всей махалле.

Поэтому, когда к нему заявилась новая соседка, живущая «на квартире» в стареньком доме и известная своими очень вкусными лепешками «из тандыра», с просьбой обучить её сына русскому языку, дядя Володя удивился, но узнав причину, всё же согласился позаниматься с ним.

Дядя Володя уже обратил внимание, что за последние годы, интерес к русскому языку, слегка потерянный после развала Союза, возродился с новой силой, причем обусловлено это тем, что «низы не могут, а верхи не хотят» жить без знания русского языка.

«Низы», которых нужда гнала за любой работой за рубеж, предпочитали поездки в Россию, для выезда в которую не требовалось виз.

Вот двадцатилетнему сыну лепешечницы, собравшемуся на заработки и потребовался русский язык, на котором он даже считать не умел.

Ученик. Жизнь вокруг. Часть 42.

На следующий день соседка-лепешечница привела своего сына, Абдурахмана, которого представила коротким, домашним именем Абду.

Побеседовав с ним, дядя Володя понял, что всё образование Абду началось и закончилось на хлопковом поле, вокруг кишлака, где прошли все его школьные годы, но любознательный и смышлёный парень открыт для знаний.

В школе, где учился Абду, не хватало учителей, и парень даже не знал о существовании такого предмета как география и все его знания об окружающем мире сводились к короткой фразе «Россия-зор!», и ещё он знал, что в Россию надо ехать долго через степь, которая называется Казахстан.

На этом его познания в географии заканчивались, а в истории — даже не начинались, поскольку всё, что было до его рождения, он считал давно прошедшим и ненужным знанием.

Читать и писать Абду умел, но только на латинице, о существовании кириллицы он даже не подозревал, поскольку других книг, кроме школьных учебников, не было даже в школьной библиотеке, полки которой совсем опустели после сдачи в макулатуру всех книг, написанных на кириллице.

А опустевшие полки, предприимчивый школьный завхоз, за безнадобностью разобрал и сделал из них дома у себя курятник, уверенный, что куры-несушки принесут ему больше пользы, чем все книги в мире.

Зато Абду прекрасно разбирался в сельском хозяйстве, знал всё о хлопчатнике, умел выращивать овощи в огороде и ухаживать за скотиной.

Но на этом его знания о жизни заканчивались, и дядя Володя приступил к образовательному процессу по индивидуальной программе, разработанной им специально для Абду.

Начал он с простых и коротких рассказов о стране и мире, постепенно расширяя кругозор и сознание своего ученика и через год очень интенсивного обучения ученик мог почти на равных обсуждать с учителем на русском языке насущные проблемы цивилизации, эпизоды мировой истории и философские вопросы.

И, главное, научившись читать на русском языке, посетив впервые библиотеку и ужаснувшись тем, сколько же он потерял времени без доступа к мировым знаниям, Абду теперь не расставался с книгой, освоил интернет и активно занялся изучением английского языка.

Через два года Абду поступил на факультет английской филологии в Университете мировых языков в Ташкенте, закончил его с отличием и уехал учиться в магистратуру в Лондон.

Закончив магистратуру и затем докторантуру, Абду получил звание и должность профессора кафедры английской филологии в Оксфорде.

Его мать уже больше не печет горячие лепешки в тандыре , в стареньком дворе на Кукче, а живет вместе с сыном в Лондоне, воспитывает его детей и не устает благодарить Аллаха за то, что он послал ей когда-то такого соседа, как дядя Володя.

Рахмат. Жизнь вокруг. Часть 43.

Его назвали этим именем в честь его дяди, добровольно ушедшим на фронт в первые же дни войны и «пропавшим без вести».

И, конечно, в благодарность небесам, пославшим его родителям долгожданного сына, после семерых дочерей.

До школы он рос в семье, окруженный заботой семи старших сестер и любящих родителей.

А вот в школе, в первые дни, стал объектом для насмешек из-за своих физических недостатков.

Закончив школу и затем кулинарное училище, он стал поваром и поступил на работу в столовую завода «Миконд».

Было это в самом начале восьмидесятых, в «эпоху развитого социализма», когда работники завода привлекались на сельскохозяйственные работы.

Подшефному колхозу имени Ленина срочно потребовалась помощь для сбора, неожиданно быстро созревших, помидоров и по просьбе председателя колхоза и убедительной «рекомендации» секретаря райкома, завод направил на поля своих работников, по два человека с каждого цеха.

Набралась бригада, численностью в сорок человек, из молодых ребят и девчат, которых завод был обязан обеспечить питанием и для этой цели столовая отправила молодого повара, только что принятого на работу.

Увидев повара и узнав его имя, девчата в бригаде, тихонько, ехидно посмеивались, шушукаясь о том, что имя повара звучит как насмешка над его внешностью и с легкой руки озорной красавицы Нади, поспешили прозвать повара Квазимодой.

Рахмат, конечно, слышал это, но будучи немногословным, довольно равнодушно

отнесся к этому прозвищу.

По прибытии в колхоз, во время размещения в доме культуры, произошло ещё одно событие, вызвавшее новую волну насмешек над поваром.

Воспользовавшись недосмотром повара, занятого уборкой кухни и приготовлением ужина, стая голодных волкодавов, вроде бы с равнодушным видом бродившая днем вокруг, выкрала весь запас мяса на глазах у всей бригады.

«Ну, во-ооот… а что мы будем есть завтра?»- разочарованно протянула Надя, выражая всеобщий вопрос на застывших лицах.

«Плохое начало…» — думал руководитель бригады, укладываясь спать.

В пять часов утра его разбудил повар, сообщил, что уезжает в Ташкент, за мясом, а завтрак он уже приготовил и тщательно укрыл от собак.

С этими словами он повёл бригадира показывать приготовленное для завтрака.

К большому изумлению бригадира, не в первый раз выезжающего на сельхоз работы, рабочих ожидал «роскошный, домашний завтрак» из отваренных яичек, манной каши и горячих сдобных булочек со сливочным маслом.

«Когда он это всё успел приготовить?» — думал бригадир, озадаченно глядя вслед удаляющемуся повару, быстрой, прихрамывающей походкой направляющемуся к автобусной остановке.

К десяти часам утра, когда вся бригада была в поле, повар привез из Ташкента мясо и успел приготовить отличный обед из трех блюд.

«Так меня и мама дома не кормит…» — выразила общее мнение Надя и впервые, глядя на засветившееся, вдруг, лицо повара, неожиданно для самой себя назвала его по имени.

«Рахма-аат»- произнесла она, под одобрительные возгласы окружающих и вдруг, почему-то, засмущавшись, опустила взор, что совершенно не соответствовало её озорному и весёлому характеру.

Вернувшись позже всех с поля, бригадир заглянул на кухню и остановился у порога, изумленный увиденным — вся прекрасная половина бригады, пристроившись где-попало, вокруг Рахмата, чистила картошку.

«Эт-ттто в-всё о-она…»- смущенно произнес Рахмат, кивнув в сторону хохочущей Нади…

Через полгода они поженились, через год у них родился сын, и никому из незнакомых прохожих, завидевших их вместе, не пришла бы в голову мысль, что эта молодая, стройная красавица и идущий рядом с ней прихрамывающий мужчина со страшным, будто бы обожженным лицом, самая счастливая пара на свете.

На этом месте можно было бы и закончить рассказ, если бы совершенно недавно, поисковики-копатели не обнаружили в болоте, в белорусских лесах, затонувший обгоревший танк Т-34.

Экипаж танка сгорел заживо, но в самом углу, под педалью газа, поисковики обнаружили солдатский медальон, сделанный из стрелянной гильзы.

На истлевшем клочке чудом сохранился маленький кусочек с именем «… Рахмат…».

Вот и не верь после этого в реинкарнацию…

Индира. Жизнь вокруг. Часть 44.

Сначала вопросы к читателям:

— Как вы думаете, могут ли граждане страны инициировать принятие нового закона?

— Могут ли это сделать студенты?

— А если это студенты-мусульмане?

— И если это студентка-узбечка?

— И если она из Ташкента, а действие происходит в Соединенных Штатах Америки, где она учится в университете?

Если Вы на все эти вопросы ответили положительно, то Вам будет приятно прочитать продолжение текста, в противном случае это будет просто полезно и, возможно, послужит информацией к размышлению.

Индира училась на факультете психологии Университета штата Вашингтон в городе Сиэтл, когда обратила внимание на то, как трудно студентам-мусульманам, соблюдающим пост в священный месяц Рамадан, одновременно сдавать экзамены.

Она обратила внимание профессора Браяна Уайта на эту проблему, который в свою очередь поинтересовался будет ли легче этим студентам если экзамены будут проходить после приема пищи, после захода солнца.

В порядке эксперимента профессор перенес свои экзамены на время после вечернего приема пищи и был приятно удивлен их результатами.

Так было поставлено начало инициализации принятия нового закона.

В результате 29 апреля 2019 года губернатор штата Джей Инсли подписал закон, предписывающий колледжам переносить экзамены, вызывающие трудности при соблюдении любых религиозных обрядов и праздников.

Закон одинаково полезен как для мусульман, соблюдающих пост и празднующих религиозные праздники, так и еврейских студентов, испытывающих противоречия при экзаменах, назначенных на субботние дни, а также для православных студентов, отмечающих Рождество в январе.

Теперь, с 1-го июля 2019 года, со дня вступления закона в силу, все эти категории студентов имеют полное право учиться и сдавать экзамены в удобное для них время, не нарушая религиозных предписаний своей религии.

В настоящее время законодатели остальных штатов США рассматривают вопрос принятия аналогичного закона на своих территориях.

“Я хотела бы подчеркнуть, что этот закон не только о возможности сдавать экзамены в альтернативное время, но и означает, что даже при нынешнем политическом климате в отношении мусульман, иммигрантов и других групп меньшинств для нас, мусульман, чрезвычайно важно понимать, что нас слушают, признают и поддерживают”, — считает Индира.

5 комментариев

  • Фото аватара Евгений:

    Да,Ташкент,улица Джетысу,такие же переулки,такой же белый тутовник,общий двор и п-образное расположение комнат-квартир,общий туалет на входе.Спуск к Анхору с сильным течением.

      [Цитировать]

  • Фото аватара Олег Ким:

    Навеяло детством.Жили мы на Беш Агаче за Комсомольским озером.Дом детского творчества или Дворец пионеров на Караташе,куда я ходил в авиамодельный кружок снесли в 2017 году под Ташкент-сити.Не пожалели,хотя обещали сохранить.Так же обошлись с Домом кино.Сити-мания дороже…Ташкент,словно лихорадкой Сити заразило.Авиамоделиста из меня не получилось,но та атмосфера,когда ты входишь в Дом,окутывала какой то фантастической дымкой.Что теперь и говорить.Нет Дома,нет того Караташа,к которому мы привыкли.Жаль,не упоминается про детскую поликлинику №15 на Караташе,куда я был вечный ходок с мамой в силу моего хилого здоровья.Поликлиника находилась от роддома №1 на следующей остановке,которая так и называлась детская поликлиника №15.Это по Фуркату от метро Дружба народов в сторону Хадры следующая остановка.Сама наземная станция Дружба народов,пока не было метро,называлась остановка Первый роддом.Сам роддом находился сзади станции метро и никому не мешал.Однако,под видом,якобы благоустройства Фурката до цирка,этот роддом якобы портил интерьер проспекта…Глупость и чушь.В том роддоме я родился в далеком январе 1957 года.Построен в 1940 году.Родились там чуть ли не полгорода.Ну и весь Беш Агач,естественно.На моей странице имеется фото роддома,где виднеется скульптура матери с младенцем(фото прилагаю).Так в нем столько комментариев,что я сам не ожидал…На Караташе проживало много наших родственников.Со временем с конца 70-х расселили.Калитки запомнились очень хорошо.Особенно резные двери.Кольца были такие,что слышно на всю округу.Правда,дорога была чуть пошире и ишак арба могла проехать.Только ишак арба.Про машины речи не могло быть.Жаль те времена.Жаль тот Караташ,который останется только в воспоминаниях нашего поколения.Нынешнее поколение даже понятия не имеют,что такое домики в махалле.Им теперь суют всякие бутафорские подделки.Мишура,одним словом.Ташкент сейчас как каледоскоп без истории…

      [Цитировать]

  • Фото аватара лиля:

    Cпасибо за то,что познакомили с замечательными заметками нашего земляка и современника.Прочитала ,как говорится,на одном дыхании.Такие живые и знакомые персонажи и с какой любовью описаны.Всего самого доброго автору!

      [Цитировать]

  • Фото аватара Надежда:

    А мы жили на Караташе, Киевский проезд, за трехэтажной школой. Двор был жактовский. Говорили, что ранее на этом месте была коммуна имени Клары Цеткин. И родилась я в этом Первом роддоме. У входа стояла скульптура матери с ребенком на руках.

      [Цитировать]

  • Фото аватара рустам ибрагимов:

    Очень понравились вспоминания о улице Караташ! Я сам вырос на улице Караташ тупик Многорогий, за чайханой! По утрам бегал на перекресток улицы Алмазар с улицей Укчи и улицы Караташ. На втором этаже была библиотека. Также учился до 5 класса в школе номер 120. Потом перешел в школу номер 0 на Бешагаче. Маленькими нас водили на Хаит на Хадру — там покупали нохат-шурак, хуроз кант. Покойная мама работала в роддоме номер с памятником женщины с ребенком на руках. В 1974 году вышла на пенсию. Такие теплые воспоминания!

      [Цитировать]

Не отправляйте один и тот же комментарий более одного раза, даже если вы его не видите на сайте сразу после отправки. Комментарии автоматически (не в ручном режиме!) проверяются на антиспам. Множественные одинаковые комментарии могут быть приняты за спам-атаку, что сильно затрудняет модерацию.

Комментарии, содержащие ссылки и вложения, автоматически помещаются в очередь на модерацию.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Разрешенные HTML-тэги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>

Я, пожалуй, приложу к комменту картинку.