Бабур Исмаилов: “Художник не может врать себе и миру” Искусство Ташкентцы

Представление о художнике, как о человеке «не от мира сего», серьёзно устарело. Безусловно, счастье творца заключается в его способности жить не только в материальном мире. Но может ли современный художник быть отшельником и абстрагироваться от актуальной политической и культурной повестки? Об этом мы спросили одного из самых ярких представителей современной живописи Бабура Исмаилова.

— Новые картины — это плод долгих раздумий или нечто похожее на озарение?
— Однозначного рецепта не существует. Это абсолютно естественный творческий процесс. Убеждён в том, что творческое начало заложено Всевышним в каждого человека. У кого-то оно раскрывается в активной форме и превращается в смысл жизни, а кто-то занимается творчеством исключительно для себя в свободное от прочих дел время. Конечно, искусство невозможно сопоставлять с чем-то иным. Это точно не спорт, где для отличного результата нужны тренировка и воля. Здесь совершенно другая материя — более хрупкая, и поэтому очень непросто порой бывает с идеями, а иногда бывает очень легко.

— Вы рисуете большими циклами и в разных стилях. Как удаётся меняться?
— Вы знаете, я не ставлю задачи меняться. Просто я продолжаю жить, и происходят какие-то изменения. Кому-то они могут казаться лишь техническими уловками, но в действительности это не так. Художник постоянно развивается, открывает новые двери, он должен по-новому каждый раз чувствовать запах жизни, воздуха, чувствовать людей, прикасаться к чему-то новому. И любая форма совершенствования, безусловно, важна для творческого человека. Но по мере того, как ты меняешься, меняется твой взгляд на мир, меняется твоё отношение к нему и, конечно, язык и форма трансляции тоже становятся другими. Страшно, когда художник работает всю жизнь одинаково. Порой меня обвиняют в том, что я неузнаваем, говорят: «Тебя так заносит». Я отвечаю, что при внешней статичности и закрытости я, как живой человек, воспринимаю всё и провожу достаточно глубоко через себя. Соответственно, внутри всё меняется периодически, этапами — это абсолютно нормально.

— Вы учились на художника-декоратора, и ваша мультитехничность, наверное, оттуда. Работаете ли вы сейчас в направлении театра, сцены, кино?
— Сейчас я не работаю ни в театре, ни в кино, но — согласен, даже в картинах отпечаток моего театрального образования доминирует. Это проявляется в моём отношении к своим работам, к тому, что я придумываю, каким образом я вижу. Для меня интересен, в первую очередь, человек. Актёр ли это на сцене или образ на картине — человек первичен в моём творчестве. А в техническом плане театральный художник достаточно универсален.

Понятность моих полотен — не самоцель, но у меня есть задача говорить о ценностях, которые волнуют нас всех сегодня.

На прошедшей Биеннале я встречался с дизайнерами и архитекторами, которые учились на театральных художников. Но в какой-то момент они переформатировали свои приоритеты и сейчас успешно работают на поприще архитектуры, дизайна, интерьера и так далее. И это замечательно. Очень универсальная профессия.

— Почти в каждой вашей картине отражается время: мотивы древности, воины ушедших столетий, дервиши, старинные орнаменты. Почему так?
— Вы знаете, в действительности, всё это какая-то иллюзорная, иллюстративная часть. Сегодня я в творчестве переосмысливаю какие-то общечеловеческие ценности. Я отошёл давно уже от каких-то этнографических уловок. Считаю, что это, безусловно, красиво, но на сегодняшний день уже не нужно. Мои всадники могут быть одеты в средневековую форму или стать совершенно современными — это не имеет никакого значения. Они говорят о другом. В моём творчестве присутствует вот это гротескное смешение культур: Восток, немного средневековой Европы, немного современности. Это делает язык универсальным, даёт возможность быть понятным для всех. Понятность моих полотен — не самоцель, но у меня есть задача говорить о ценностях, которые волнуют нас всех сегодня.

— В России мало известных художников из Средней Азии. Почему так сложилось?
— Там много ярких интересных имен. Центральная Азия — это очень мощная колыбель истории, цивилизации, городов, религии, культур. И, конечно, такая благодатная почва в любом случае даёт очень качественный материал — великих учёных, поэтов, писателей, мыслителей, философов, медиков. Азия — это мощный эпицентр, бесконечное колесо Сансары. Я очень надеюсь, что оно будет набирать обороты. И в Узбекистане, и в Таджикистане, и в Казахстане, и в Киргизии, и в Туркменистане очень много интересных художников. Конечно, в советские времена достаточно мощным центром был Ташкент — столица Узбекистана, где находились и до сих пор находятся прекрасные творческие вузы. Глубокий отпечаток узбекской школы живописи транслировался и в другие республики. И на сегодняшний день очень много ребят, которые заканчивали ташкентский вуз, вспоминают с теплотой Ташкент, его определённо хороший уровень образования.

— Вы успешны не только в творчестве, но и в финансовом плане. Помните ли вы свои первые работы, на которые нашёлся покупатель?
— Это было несколько акварельных листов. Я был совсем юным студентом. Купили американские художники, которые бывали в Ташкенте на симпозиуме керамистов. Помню, конечно, сами работы. И цену помню. По тем временам это было «Ох!» На прошедшей Биеннале прозвучали определённые мнения о том, насколько настоящее искусство и деньги взаимосвязаны. Я не сомневаюсь: искусство абсолютно взаимосвязано с финансами, как и многие другие сферы. Чем бы мы ни занимались — всё продаётся и всё покупается. Прекрасные картины тоже можно купить. Согласитесь?

— И они стоят того.
— Современные художники — наши современники. Взять того же Бэнкси, например, или Дэмьена Хёрста. Их творчество базируется на фундаменте из очень крепких финансов. И, конечно, эти художники могут себе позволить не думать о хлебе насущном и заниматься искусством. Это прекрасно. А их произведения — капитализация мирового изобразительного искусства. И, конечно, эти произведения растут в цене. Я думаю, лучший вклад — это правильный вклад в искусство.

— Бизнес и общество подтверждают ценность картины, дорого оценивая её?
— Совершенно верно. Но на сегодняшний день существует очень интересный механизм взаимоотношений между представителями искусства и людьми, которые владеют финансами. Капиталовложения известных людей в творчество какого-либо художника развивают его имя, бренд, если хотите. В результате, и художник, и тот, кто поддержал его материально, от этого процесса получают колоссальные выгоды.

— Ваши картины современные, но, не эпатажные. А сейчас время хайпа. Вы в стороне от этой суеты?
— В любом случае мы поддаёмся этой суете. Некоторые мои работы имеют очень мощное отражение того, о чём вы говорите. Художник XXI века не может уйти в мастерскую, закрыться и сидеть, включив музыку, писать картину в то время, когда за стенами бушуют какие-то колоссальные катаклизмы. Это художник, который врёт и себе, и миру.

Художники XXI века резко отвернулись от обслуживания каких-то идеологических конструкций — религиозных, политических. Художник развернулся к человеку.

Я считаю, что художник сегодняшнего дня — это зеркало времени. Если вы обратили внимание, тенденции в изобразительном искусстве сильно меняются, и сегодняшний художник — это художник социальный, политический, который поднимает актуальные вопросы. Впрочем, если оглянуться назад, мы увидим, что большинство великих мастеров были отражением своего времени. Вспомните картины Сальвадора Дали времён войны. Как его работы изменились в цвете, в манере, в живописи. Образы стали плоскими, угловатыми, агрессивными. Вспомните работы художников-коммунистов — Сикейроса, Ороско, Ривера.

— Да, это было очень фриково для своего времени.
— Совершенно верно. Или, например, период импрессионизма. Развивающаяся, умиротворённая Европа до начала Первой мировой войны, до массового появления заводов и фабрик. Какая-то была романтика в воздухе, да? Вот поэтому, я думаю, что художник — это отражение времени. Мы все говорим на одном языке. Мы все носим одну одежду.

— Мы все сидим в одной социальной сети.
— Совершенно верно. Я думаю, что мы начали строить новую Вавилонскую Башню. Наш сегодняшний мир — это новый Вавилон. Стираются гендерные различия, ценности, культурные особенности — всё исчезает. Мы превращаемся во что-то цельное, очень большое, не знаю, к чему это приведёт. Отмечу только, что художники XXI века резко отвернулись от обслуживания каких-то идеологических конструкций — религиозных, политических. Художник развернулся к человеку. И, я полагаю, что тенденция будет двигаться дальше.

— Каждое пространство, каждую климатическую зону художник видит по-своему. Какой стала в вашем восприятии Сибирь?
— Я пытаюсь приезжать сюда как можно чаще. Родные люди, благо, здесь. Благодаря им, я открыл настоящую Сибирь и настоящий белый цвет. После посещения Новосибирска зимой у меня появилось несколько достаточно больших абстрактных работ в белой гамме. Это был снег. Сибирь — прекрасный край, он своеобразный, интересный. Люди очень тёплые. Я думаю, что народ здесь сильно отличается ментально от жителей других российских городов, включая столицу. Он очень живой. У вас здесь достаточно жёсткие климатические условия. Но, при этом, я восхищаюсь оптимизмом людей, их активностью и жизнерадостностью.

Исмаилов Бобур Абдурахимович

• Родился в 1973 году в Ташкенте.
• Окончил республиканское художественное училище им. П. Бенькова
• Окончил Государственный Институт Искусств им. Уйгура.
• Награждён Золотой медалью Академии Художеств Узбекистана.
• С 1993 года постоянный участник международных и республиканских выставок.
• Участник международного творческого проекта Recоntres (Мадрид-Париж-Берлин).
• Работы хранятся в Государственном Музее Искусств Узбекистана, Музее Ван Гога, галерее Internatiоnal ART Ltd.

Текст: Александр Яхомов
Фото: Александр Рощин

Отсюда.