И ещё про книги в прежние времена История

Пишет Gagnut в комментариях к «Битве за Достоевского».

Когда я учился в школе, то посещал, в основном, два книжных магазина, довольно известных – на 23-м квартале Чиланзара и на Новомосковской, точнее площади Куйбышева. Атмосфера в них была одинакова – тишина, дремлющие продавщицы, редкие покупатели. Потом, когда я начал работать в КБ на улице Жуковского, то к уже названным книжным магазинам прибавились ещё магазин на вокзале, «Академкнига» рядом с нашей работой (их мы посещали в обед) и магазин номер 1 – «Пропагандист», напротив консерватории. Коэффициент полезного действия от походов по этим магазинам был не более 5 – 10 процентов. Очень редко удавалось покупать то, что было интересно мне, да и многим другим. Очередей в этих магазинах я не видел ни разу.

Торговый оборот «Пропагандиста» в 1981 году был без малого миллион рублей, «Книжного пассажа» на Навои – 500 тысяч. Общий же годовой оборот горкниготорга «Ташкнига» был 11 миллионов рублей, т.е. чуть меньше миллиона в месяц. Всего в Ташкенте в 1981 году было 43 книжных магазина и 72 книжных киоска (все эти сведения из энц. «Ташкент»). То есть меньше чем по 50 копеек месяц у жителей самой читающей в мире страны уходило на товары этого торга. Причем сюда включены не только расходы на художественную литературу, но и профессиональную, политическую, учебную, открытки, блокноты, карты (геогр.), ручки, стержни и пр. и пр. Добавьте ещё выездную торговлю и продажу книг на талоны. А не маловато?

Конечно, остаются ещё журналы и подписные издания. Но что было с подписными здесь уже написано. Добавлю, что когда мы захотели приобрести один том Шукшина, то пришлось подписаться на журнал «Дружба народов» на год и его библиотеку, где этот том издавался.
В нашем многоэтажном доме книги были далеко не у всех. А что у кого было — все прекрасно знали. Интерес к нашей библиотеке проявляли редко – обычно тогда, когда ребенку в школе задавали что-нибудь прочесть по программе. Чтение не было интересом большинства. У многих соседей была полка с десятком другим книг, но читались они редко, если вообще читались.
Конечно, люди разными путями выходили из этого положения – перепечатывали книги на машинке, ЭВМ, менялись друг с другом, покупали у спекулянтов. Но это была, на мой взгляд, такая узкая прослойка населения, что экстраполировать её интересы на весь советский народ неверно.
Кстати, в учебном корпусе на Шейхантауре было две библиотеки – техническая и общественно-политическая. Студенты в сентябре брали техническую библиотеку просто приступом, некоторые учебники выдавались в количестве 2 – 3 на группу. А у библиотеки общественно – политической висело объявление – «Книги выдаются без ограничений», но народу там не было
И ещё: «Альманах фантастика года, серия Зарубежная фантастика, альманах НФ (научная фантастика, серия Советская фантастика, ежегодный сборник Мир приключений, где 50% было фантастики, приложение к журналу Вокруг света-Искатель, 25-ти томник современной фантастики. Это только централные издательства. Отдельные издания таких авторов — фантастов как бр.Стругацкие, С.Павлов, Север, Гансовский, Ариадна Громова, отец и сын Абрамовы, Войскунский и Лукодьянов, Вадим Шеффнер, Кир Булычёв» — и в каком это магазине продавалось? Или по лимиту? А как тогда совместить слова «лимит» и «самая читающая»? :-)
Вот сейчас взял в руки один том из 15-ти томника «Библиотека современной фантастики» 1965 года. Тираж 215 тыс. экземпляров. И это на весь СССР? Эту библиотеку фантастики купил с рук на круге чиланзарского Ак-Тепе лет двенадцать назад, до этого в продаже вообще не видел.
И хочу дополнить статьей упомянутой выше – Юрия Нагибина «Слово о книге». Она большая, но, думаю, ЕС простит.

Юрий Нагибин. Слово о книге

Я не мыслю своего существования без музыки, живописи, архитектуры. Только что вернувшись из Италии, где был по приглашению театра Ла Скала на премьере «Евгения Онегина», а затем — по инерции гостеприимства — на озвученном голосами балете Мориса Бежара «Мучения св. Себастиана» на музыку Дебюсси (либретто некогда написал знаменитый Габриеле Д’Аннунцио для русской балерины Иды Рубинштейн), а под конец — чистый подарок судьбы — оказался на бьеннале в Венеции, на великом празднике живописи, скульптуры и графики, я с особой силой ощущаю, как безмерно обогащена человеческая жизнь искусством. Воистину этим человек побеждает смерть и приобщается к вечности. Вот его высокий и гордый ответ страшному открытию, ошеломляющему едва пробуждающееся сознание: ты конечен, ты смертен. Разве умер Леонардо, если Джоконда все так же таинственно завораживающе улыбается векам?.. И все-таки ничто не может сравниться с чудом книги, даже «Тайная вечеря», даже творения Палладио, золотая мозаика собора святого Марка и чарующая музыка Чайковского. Недаром Чехов шутил: «Толстой — первый, Чайковский второй, а я… какой-то там надцатый — точно не помню». Серьезное ядро этой шутки в примате литературы.
Книга — чудо еще и потому, что в самой невзрачной обложке, в самом мизерном виде она может аккумулировать в себе энергию, перед которой меркнут все адовы силы плутония или стронция. Книга движет историю, направляет общественную жизнь и народное чувство, формирует человека. И когда книга — в силу тех или иных причин — перестает играть положенную ей судьбоносную роль, а нечто подобное уже случилось на Западе и отдаленно грозит нам, становится очень тревожно за будущее.
Конечно, прекрасно, когда книга хорошо издана. Не знаю, принадлежит ли Италия к великим полиграфическим державам, но от витрин книжных магазинов невозможно оторваться. Какие переплеты, какая бумага, какие краски, какая тщательность, нет, больше, любовь в каждой детали оформления! Особенно хороши альбомы и монографии по искусству и фотоальбомы с текстом, посвященные чудесным итальянским городам. И как убого выглядят рядом с ними наши идентичные издания, кроме тех, сравнительно немногих, что предлагает «Аврора» зарубежным читателям. Но и дешевые издания расхожей беллетристики, так называемое вагонное чтиво, выглядят у итальянцев на редкость «аппетитно».
Само собой напрашивается такое рассуждение: там мало и вяло читают, издателям надо показывать товар лицом, чтобы их продукция находила хоть какой-то сбыт, а при нашей жадности к чтению… стоп! У нас тоже не все жадно читают, особенно в сельских местностях, иные лишь выдирают выкройки из женских журналов, на этот счет имеются точные и удручающие статистические выкладки. Но читателей у нас куда больше просто потому, что у нас неизмеримо больше населения. А вот если соотнести тиражи изданий с количеством потенциальных читателей, то обнаружится, что у нас едва ли не самые маленькие тиражи в Европе. Достаточно сказать, что «Советский писатель» книгу прозы издает, как правило, тиражом в 30 тысяч экземпляров. Соотнесем эту цифру с 285-миллионным населением и сравним с трехтысячным тиражом книги, изданной в Норвегии, где численность населения равна одному Ленинграду. Тогда станет ясно, что и сто тысяч для нас — капля в море — и даже миллион. Наш читательский энтузиазм зиждется на почти полной невозможности достать желанную книгу.
Поэтому мне хочется говорить не о безобразном оформлении наших книг, а о самом главном — тиражной политике. Не знаю, применимо ли высокое слово «политика» к тому, что правильней было бы назвать хаосом или еще проще — бесхозяйственной неразберихой? Почему у нас такие нищенские тиражи? Нет бумаги? Да как это может быть в стране с самым мощным лесным массивом в мире? Бумажного голода нет даже в странах, вовсе лишенных лесного покрова. А ведь мы используем для художественных изданий не только свежую древесину, но и могучий резерв макулатуры.
Беда в том, что у нас издается слишком много макулатуры. Бывают промашки даже у самых опытных издателей; книга, казалось бы обреченная на успех, вдруг терпит фиаско, но я вовсе не о том. У нас сознательно и хладнокровно закладывается в план заведомая макулатура: книги и брошюры, а порой целые собрания сочинений в нескольких томах, о которых заранее известно, что они никому не нужны, кроме авторов. Зачем книги, рассчитанные на узких специалистов, например о новом способе заливки асфальта, издавать тиражом в 50 тысяч экземпляров, когда достаточно сотни две-три оттисков на ротапринте? А сборники слабосильной поэзии, издаваемые заведомо в убыток издательству? А плохая, не имеющая спроса проза, в том числе грозди тетрадей «Роман-газеты», которая должна утолять читательский голод (миллионные тиражи как-никак!), а вместо этого подсовывает ему раз за разом сухую корку, от которой рот дерет? Вот откуда мнимая нехватка бумаги, вот почему так мизерны тиражи хороших, нужных читателям книг.
А ведь все проще пареной репы. Издавать надо лишь то, что имеет спрос. Но расплодилось неимоверное число членов СП, которые наряду с красной нарядной членской книжечкой обретают право жить от литературы, то есть издаваться. А на самом деле, такого права нет, ибо читатель не приемлет их писанину. Но разве заставишь вернуться к честному, полезному труду того, кто нюхнул типографской краски со страниц собственного творения?
Кроме того, есть такое уязвимое рассуждение: если идти на поводу у читателей, то придется издавать одну лишь приключенческую литературу. А не надо идти на поводу у такого читателя, пусть записывается в очередь в библиотеке на очередной «бестселлер». Но надо идти на поводу у тех читателей, которым нужны миллионные тиражи А. Платонова, Б. Пастернака, М. Цветаевой, М. Булгакова, В. Распутина, В. Астафьева, В. Быкова, Ф. Искандера, Б. Ахмадулиной, Ю. Трифонова, Б. Окуджавы и многих других «делателей литературных ценностей».
Я не принадлежу к числу любимцев фортуны (точнее, литературного начальства), которых издают и переиздают без числа, но я относительно много печатающийся автор. Тем не менее на своих творческих вечерах я подписываю, как правило, книжки-самоделки (сброшюрованные «выдранки» моих повестей и рассказов из толстых журналов), а не нормальные, типографским образом изданные книги, как было раньше, когда я издавался куда реже. Сейчас мои книги сразу уходят под прилавок, а еще — в мертвые «престижные» библиотеки. А так работать неинтересно и стыдно.
Наш книжный рынок нищ, а товар «черного рынка» далеко не всем по карману. Лишь очень богатые люди (к тому же величайшие энтузиасты культуры) могут платить по восемьдесят рублей за романы В. Пикуля и Ю. Семенова. Следствием создавшегося положения являются в лучшем случае бедные книги-самоделки, в худшем — равнодушие, безразличие к чтению.
Лукавое око телевизора все уверенней превращает читателей в зрителей, а это плохо, очень плохо, ибо поп-культура никогда не заменит истинной культуры, носителем которой является книга. Вот что сказал Олдос Хаксли: «Всякий умеющий читать способен возвыситься над самим собой, многократно умножить собственное существование, сделать захватывающим и полным смысла». Об умеющем смотреть телевизор великий английский романист этого не сказал бы.
Я не хотел говорить о том, как у нас издают, но не в силах удержаться. У нас есть издательство «Книга», мало продуктивное и даже мало кому известное. Оно существует, чтобы не окончательно исчезло искусство полиграфии, не перевелись люди, умеющие делать книги. Они выпускают томики с золотым обрезом, в отличных переплетах и суперах, на прекрасной бумаге, изящно иллюстрированные и оформленные, но это нечто вроде виктории-регии или орхидеи-бурля в ботаническом саду — прекрасные экзотические цветы, которых никогда не встретишь в нашем скромном пейзаже.
Остальные издательства как будто соревнуются в небрежности и халтуре. Исключение составляют подарочные издания и те чудеса полиграфии (атласная бумага, тисненая кожа переплетов, парчовые закладки), которыми время от времени радуют боссов от литературы. Конечно, лозунг «Экономика должна быть экономной» сильно ударил по книжному делу: почти исчезли поля, шрифт умалился чуть ли не до нонпарели, качество бумаги не позволяет дать фотографию автора, но даже самая строгая экономия не требует, чтобы текст печатался вкось страницы, чтобы Шрифт был слепым, чтобы для переплета избирали те скучно-грязноватые тона, какими под праздники освежают заборы и прочие деревянные части в провинциальных городах.
Во всем мире для популярных, требующих больших тиражей книг, будь то «Унесенные ветром» или детективные романы Агаты Кристи, существует так называемый карманный формат, особенно удобный в дороге. Бумага там довольно низкого качества, но прочная, шрифт убористый, но четкий, поля крохотные, но ровные, переплет всегда бросок и заманчив, книгу приятно взять в руки. Все в ней пропорционально, ничего вкривь и вкось, читать удобно и цена божеская. Почему мы и здесь не используем мировой опыт, зачем вечно изобретать пилу? Она давно существует и справно, верно служит людям. Пусть дадут читателям скромную, опрятную, компактную недорогую книгу, изданную тем реальным тиражом, который определится спросом на нее.
Я написал то, что считал нужным. Сейчас не то время, чтобы благодушествовать и растекаться… чем? — мыслию или мышию по древу, — я так и не разобрался в этом пассаже летописца, притворившегося очень древним, чуть ли не прямым преемником Бояна. В общем, я не хочу растекаться ни тем, ни другим, сейчас время дела, реальных усилий для преодоления всего, мешающего нашему поступательному ходу.
Но «для культуры» приведу несколько высказываний о книге людей, знавших в этом толк. Вильям Гершель: «Скажи мне, что ты предлагаешь читать своему народу, и я скажу, кто ты». Джон Мильтон: «Убить хорошую книгу едва ли не то же, что убить человека. Убивающий человека губит разумное создание, образ божий; но тот, кто уничтожает хорошую книгу, губит самый разум, гасит светоч божественного образа». Марсель Пруст: «Книжники останутся, несмотря ни на что, аристократами ума, и незнание какой-либо книги, какой-либо частности литературной науки пребудет всегда, даже у гения, признаком интеллектуального плебейства». Сергей Глинка («первый ополченец» войны 1812 года): «Книги не доносят на себя, на них доносят». А мрачнюга Шопенгауэр сказал: «Не будь на свете книг, я давно пришел бы в отчаяние». На этом можно кончить, ибо лучше не скажешь.

Владимир:
В каких-то разных странах мы с вами жили. В моей стране в библиотеках (в художественных, а не общественно — политических) на хорошую книгу была очередь, а библиотеки были при каждой приличной организации. не считая\ общественных и детских. домашние библиотеки, были у всех моих друзей, родственников и знакомых, с разным количеством книг конечно, но были. Были совершенно потрясающие библиотеки, — такие как у упоминаемого уже мной Мушкарёва Вадима Георгиевича, директора лампового завода, или детского врача Эммануила Шварца. Тираж 215 000 Вы считаете маленький? Посмотрите тиражи нынешних книг. А при таком «маленьком» тираже и его не хватало. А кто и как доставали книжный дефицит я уже писал. https://mytashkent.uz/2012/05/16/o-tashkentskih-knigolyubah/ посмотрите если раньше не видели, и ещё вот здесь: https://mytashkent.uz/2012/06/22/knigi-nashego-detstva-illyustrirovannaya-nostalgiya/

Gangut:
Жили-то в одной стране, и даже в одном городе, но условия жизни были разные. Сравнивать возможности молодого специалиста с возможностями директора завода или известного врача — некорректно. Помните в «Литературке» — «Если бы директором был я…». Мы же говорим не о таких выдающихся личностях, примеры которых можно приводить и приводить, а о широких массах населения. А если простой советский человек захотел, следуя истине «книга лучший подарок» зайти в простой советский книжный магазин (существующий именно для этого), купить и подарить другу книгу на день рождения, то возможностей у него было мало, т.е. не было вообще. Я могу перечислить на память те книги, какие я приобрел в нашем книжном магазине за первые полтора десятка лет его существования – их не так много. Хотя магазин был забит книгами «под завязку». Но покупать там было нечего по причинам названным в статье Ю.Нагибина. Да всё это вы знаете лучше меня.
Если говорить о «самой читающей стране в мире», то, сравнивая опять-таки оборот «Ташкниготорга» и Ташкентского дома грампластинок, нужно сказать, что оборот второго был в три раза больше, хотя цены на пластинки и книги были довольно близки. И что? В Ташкенте жили сплошь меломаны?
Тираж библиотеки фантастики – 215000 экз. — действительно очень мал, по одной причине: полное отсутствие этой и 25-титомной библиотек в магазинах того времени, даже, я думаю, в букинистических. Интересно, сколько номиналов от гос. цены просили за эти книги спекулянты?
У моих друзей и знакомых тоже были неплохие библиотеки. Мы обменивались книгами, делились впечатлениями от прочитанного. Но, повторюсь, это была весьма небольшая прослойка населения. Мне приходилось в студенческие годы работать на стройках. Там работали, в основном, хорошие люди. Но особой любви к чтению я у них не замечал. Хотя, скажу опять, люди это были вполне достойные. Просто кто-то из них очень любил футбол (а много книг по футболу вы видели в продаже?), кто-то рыбалку (один раз я всё- таки купил своему деду Справочник по рыбалке), а кто-то просто посидеть с друзьями. А ведь они были большинством населения.
А ваши посты я читал. Читал и комментировал. Ник – Игорь.

Gangut:
Заметка из «Всемирного календаря». Осень 1917 года. С тех пор многое потеряли