Столетний юбилей Булата Шалвовича Окуджавы Искусство История

Бах Ахмедов

Сегодня столетний юбилей нежно любимого мной Булата Шалвовича Окуджавы. Моя любовь к нему началась в 8 классе, когда я купил в нашем ташкентском ГУМе его большой диск, поставил его дома на проигрыватель и улетел… Это была любовь с первой песни, с первой ноты, с первого трэка. Никогда ничего подобного не слышал я раньше, и песни меня поразили прежде всего своей интонацией.

То знаменитой, спокойной, немного отстраненной и иронично-грустной интонацией, которой владел только Булат Шалвович, и в которой всегда было столько неподдельной любви к людям, столько теплоты и доброты, и столько печальной, всё понимающей мудрости, что песни его входили в тебя моментально и начинали жить в тебе какой-то собственной жизнью.

Каждый день, в течение почти месяца, я слушал этот диск и не мог насытиться. Потом были и другие диски, и магнитофонные записи, и, конечно, книги: сборники стихов, рассказы, его потрясающая проза, где тоже была эта его фирменная окуджавская интонация. Но это было потом, а первая встреча с его творчеством запомнилась мне на всю жизнь. И во многом, именно его песни вдохновили меня на написание первых стихов, совсем детских, разумеется, и неумелых.

А еще потом, уже через много лет, в 1992 году, когда я пребывал на втором курсе аспирантуры любимого физфака, мне посчастливилось побывать на его концерте, который проходил в Доме Культуре МГУ, Главное здание, второй этаж. Когда я достал билет, я не мог поверить своему счастью. Но сам концерт, хотя правильнее было бы назвать это встречей или выступлением, вызвал у меня очень двойственные чувства. На сцене стоял старый, очень уставший человек, и было видно, как он утомлен необходимостью петь и читать стихи, и отвечать постоянно на одни и те же вопросы, и что-то рассказывать в сотый раз… Может он в тот вечер был не форме, но иногда он даже забывал слова песен, и зал дружно подсказывал их ему. Было очень тепло и очень грустно. У меня защемило в сердце, и в какой-то момент я даже подумал грешным делом: Зачем он это делает? Зачем выступает?

Мудрец, который давно перерос всех своих слушателей, и которому уже, наверное, ничего не было нужно, кроме тишины, покоя и творчества в своем прекрасном одиночестве…

После концерта я набрался наглости или смелости зашел за кулисы, чтобы задать ему один вопрос. Но вопрос был не мой. Я просто выполнял просьбу одного нашего ташкентского детского (и не только детского) поэта, который попросил меня, если я вдруг попаду на концер Окуджавы, подойти к нему и спросить номер телефона Городницкого. Наш ташкентский поэт сказал мне, что прекрасно знаком с Окуджавой и всеми остальными бардами, которые часто бывали у него дома, совсем запросто…

Вот с таким поручением я и зашел в гримерку к Булату Шалвовичу. Передал привет от поэта Б. и его просьбу. Но тут же сильно оконфузился, потому что оказалось, что Окуджава не помнит никакого поэта Б. из Ташкента, и кажется, даже не знаком с ним. Я почувствовал себя ужасно неловко, но Булат Шалвович, тем не менее, пришёл мне на выручку и любезно согласился поискать дома телефон Александра Городницкого и перезвонить мне, если найдет его. И конечно, я не мог не воспользоваться таким случаем и вручил Окуджаве несколько страниц своих текстов. Это были рассказы, а может стихи — уже не помню. В любом случае, Булат Шалвович не перезвонил. Может, действительно не нашел телефона Городницкого, а может не хотел огорчать меня суровой оценкой моей графоманской ужасной писанины, которую вообще-то надо было постыдиться кому-то показывать, тем более, Окуджаве. Но я был тогда молодой, глупый и самонадеянный. Мне казалось, что я поэт и что-то умею. Сейчас-то я понимаю, как сильно я тогда заблуждался…

Вот такая история. Ах да, еще был момент с фото. Так уж получилось, что один знакомый мой фотограф (он работал в нашей лаборатории физфака, и знал меня хорошо) тоже оказался в тот момент в гримерке и сфоткал меня с Окуджавой. А потом, через несколько дней, вручил мне фото. Конечно, бумажное. Никаких телефонов тогда еще и в помине не было, 1992 год, декабрь.

Ну а теперь стихи Окуджавы о войне.

Ах, что-то мне не верится, что я, брат, воевал.
А может, это школьник меня нарисовал:
Я ручками размахиваю, я ножками сучу,
И уцелеть рассчитываю, и победить хочу.

Ах, что-то мне не верится, что я, брат, убивал.
А может, просто вечером в кино я побывал?
И не хватал оружия, чужую жизнь круша,
И руки мои чистые, и праведна душа.

Ах, что-то мне не верится, что я не пал в бою.
А может быть, подстреленный, давно живу в раю,
И кущи там, и рощи там, и кудри по плечам...
А эта жизнь прекрасная лишь снится по ночам.