«Незрячие зёрна кунжута» Искусство Ташкентцы

Журнал «Знамя» 9, 2004
Сухбат Афлатуни

Об авторе

Евгений Викторович Абдуллаев (Сухбат Афлатуни) родился 19 апреля 1971 года в Ташкенте. Закончил философский факультет Ташкентского государственного университета, работает в Программе Развития ООН. Выпустил книгу стихов «Псалмы и наброски» (М., 2003), публиковался в центральной российской периодике, а также в «Звезде Востока» и альманахе «Малый шёлковый путь». Живет в Ташкенте.

После взрывов

Тутовник, не имеющий сердца.
Прокашлял поезд, не имеющий сердца.
Богат пыльцой восточный ветер, не имеющий сердца.

а старуха всё пела, хоть нёбо
огрубело, как штукатурка в кладо’вой,
и язык бултыхался тяжёлой амёбой
под глухие лепёшки хлопков, слетавшие с серых ладоней

Побирушками тучи брели, бормоча садаку’*,
с медью, спрятанной в лифах; старуха
пела, пела и шла, пальцы вытянув к казанку,
где шипела душа разорённого лука.

Снова хлопала. Перстень о перстень стучал,
и язык — то вертелся, то, вместе с губами, — молчал.
Внуки глядели с тутовых деревьев.

Перевод приблизителен: «…выстроим улицу мира,
некрасивые бомбы зароем на дне океана,
отощавшую Африку на корточки возле тандыра
усадим, чернокожие зябкие плечи укроем чапа’ном;
только — сердце! ты ищешь любви, о, воробушек взрослый;
нет покоя тебе: всё воруешь колхозные розы».

Но страна, как струна, провисает над сонною декой,
а в тандыре — лишь пепел, незрячие зёрна кунжута,
а сидит на заборе какой-то беспёрый калека,
африканские ноги поджав, чтоб они не достались буржуям;
«только — сердце! беспаспортный красный комочек,
всё стучишь в барабанчик, в испорченный давишь звоночек».

А над улицей мира, засыпанной жирной черешней,
маршируют ракеты с начинкой гуманитарной,
выпадают орлы, охотясь на штатские решки —
в честь почившей армады, сокрушимой и нелегендарной.
«Только — сердце! ты просишь невиданных песен,
и созвездий рогатых над полем безумного мака…».
Перевод приблизителен; переводчик-солдат — неизвестен.

а старуха всё пела, вдовея, и глохла, —
дозревала похлёбка, всплывали волокна,
и ворочалась масляным телом вода.

на деревьях росли, тихо сватаясь, внуки,
на плечах серебрились соседские мухи,
и терялась медаль ветерана труда.

Облака всё ползли, шевеля языками,
над базарами, зонами спотыкаясь;
и ворочалась масляным телом вода.

Постовые тянули к нам смуглые руки
и овчарок своих окликали по-русски;
и терялась медаль ветерана труда, —

лишь под вечер нашлась, с ног все сбились когда.

Богат пыльцой восточный ветер, не имеющий сердца.
Прокашлял поезд, не имеющий сердца.
Рубят тутовник, не имеющий сердца.
Срубили.

* * *

1
На дне речном нечасты водолазы —
им в пресных водах, видимо, скучней;
шагают раки здесь, шарнирноглазы,
с улыбкой на клешне.
А сверху, по реке, уничтожая
веслом своё же отражение —
несётся Грека, жёлт и уважаем.

За ним летят вослед воды ошмётки,
и берегов зелёные перила,
и облаков бесшумные лебёдки,
турецким перегруженные мылом,
фамилии погибших водолазов,
чешуйки от линяющих русалок
и лотосов ухоженные кексы.
«Аххх»:
между дном реки и днищем лодки
вздыхают тины дамские колготки.

2
Пыль оседает, съедая вечернюю мебель.
Двое молчат, заблудившись ладонями в небе.
Фотолюбителем бродит по крышам закат;
видишь, его фотовспышка теряет накал,
Двое молчат, недовольные снимком скандала —
сходство найдя только в левой (летящей) сандалии.
Бродит закат, в объективе его — всё темней.
Пыль оседает, и кот пробегает по ней.

Ташкент

* Садака’ (узб.) — милостыня; как правило, первое слово у просящих милостыню.