«Немного о политике в моей извилистой жизни». Часть 5 История Ташкентцы

Юрий Подпоренко

Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4.

Этот фрагмент получился дробным, поскольку извилистой оказывается не только моя судьба, но и память, в которой события то выпадают, а то всплывают и, порой, неожиданно ярко.

Это к тому, что вспомнился эпизод из уже упомянутого времени моей работы в театре, который заметно повлиял на мои взгляды, в том числе и политические.

На учредительном собрании общественного движения «Интерсоюз». Фото фотокорреспондента УзТАГ Анатолия Кудряшова.


Осенью 1977-го года я оказался включённым в состав туристической группы для поездки в Грецию. Эта группа была сформирована, скорее, как делегация театральных работников, а сама поездка приурочена к 60-летию Советской власти.

Это была моя первая поездка не только за рубеж, но, главное в капиталистическую страну. К тому времени прошло всего три года, как завершилось в Греции правление чёрных полковников, и отношения между странами были не вполне радужными. Накануне поездки был разговор и с ташкентскими кураторами, и в Москве — в Союзе советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами (ССОД). Из московских наставлений запомнилось самое банальное наставление — если будете что-нибудь покупать, то обязательно торгуйтесь. Не торгуются там только американцы, а они нам, советским, не пример. Мне с большим опытом общения на ташкентских базарах это было привычным. Рассказывать в целом о той поездке не стану — слишком далеко отойду от означенной темы. Упомяну лишь о том, как наша группа, в составе которой были актрисы из Грузии, Белоруссии и других республик, устроила импровизированный концерт на площадке сохранившегося древнего амфитеатра с потрясающей акустикой — если стоять в центре «сцены», то голос одинаково хорошо слышен с любого места каменных «сидений» амфитеатра вместимостью несколько десятков тысяч человек. И магия колонн Парфенона, которые, если оказываешься в нужной точке, «выстраиваются» волшебным образом в стройную перспективу.

Что же касается политики, то в меня отчетливо впечатались два воспоминания. Первое касается религии. Так случилось, что мы оказались в одном из православных храмов в Афинах как раз в момент какого-то религиозного праздника. Дело было днем, и как раз в это же время подъехала съёмочная группа местного телевидения с массивными в ту пору стационарными камерами. И будничная суета телевизионщиков, занятых подготовкой к трансляции вечернего богослужения, меня просто поразила. Как это? Я бывал пару раз в Ташкентской церкви возле Госпитального базара на пасхальном богослужении, скорее, из любопытства. Милиции там было прилично, но вот телевидения и представить было немыслимо.

А тут религия — привычная и неотъемлемая часть жизни. Так случилось, что нас сопровождала девушка по имени Зоя. Как только она вошла в наш автобус, то сразу же поинтересовалась — нет ли среди советских туристов кого-то из Ташкента. Я, естественно, тут же признался. Оказалось, что она из ташкентских греков, то есть ее родители — политэмигранты, а она сама окончила Ташкентский политех и теперь перебралась на историческую родину. Естественно, что мы с ней пользовались каждой возможностью поговорить о Ташкенте. А ещё Зоя познакомила меня с местной гречанкой, афинянкой, увы, не смог вспомнить ее имени, и я не преминул воспользоваться возможностью поговорить с ней через Зою-переводчицу о всяком разном, в том числе и о религии. Меня, к тому времени уже сложившегося как стихийный агностик, очень занимала религия, как естественная составляющая жизни. Тогда, помню, я попенял Зое, что она не очень-то вдавалась в изучение общественных дисциплин, обязательных в любом советском вузе, а её афинской подруге пытался втолковать азы советского атеизма, на что получил в ответ полнейшее недоумение. Тогда и зародилось во мне уважение к религии, как основе человеческого бытия, той основе, которая и помогла людям исторически выжить в череде невероятных катаклизмов. Помню и эпизод, когда в нашем автобусе оказался греческий священник — ему было по пути и водитель взялся его подвезти по дороге, — и кто-то из моих коллег совершенно беспардонно, по-советски, стал его расспрашивать о целибате. Ему стало невыносимо неловко от того, что ему так грубо полезли в душу, туда, куда всем, кроме Бога, путь закрыт.

А другое воспоминание такое. Мы едем извилистыми дорогами по Пелопоннесу, сплошь заросшему жёсткой буровато-зеленой травой, и вдруг проезжаем мимо крошечного оазиса — на нескольких десятках квадратных метров земли, отвоёванной у одичавшей природы, стоит симпатичный домик, апельсиновое и пара оливковых деревьев и миниатюрный, словно игрушечный трактор. Мысленно сопоставив это трудовое рукоделие с бескрайними хлопковыми полями в Узбекистане и столь же бескрайними пшеничными полями в России, я получил вполне зримый, хотя и наивный ответ на вопрос: почему здесь, в Греции, нет и не может быть социализма.

Политика пунктиром вмешивалась и тогда, когда после митинга левых сил в честь 60-летия Советской власти группу из нас, советских гостей, решил сфотографировать для какой-то газеты местный фотограф, но замешкался, увидев на лацкане моего пиджака прилепленный кем-то из организаторов митинга соответствующий значок. И только когда я понял в чем дело и отцепил этот значок, то съёмка состоялась. И тогда, когда я, приехав домой стал разбирать чемодан, то увидел, что кассеты с любительской киносъёмкой раскрыты, а плёнки засвечены — все это было проделано, как я предположил, на всякий случай, — а вдруг я советский шпион!

* * *

А теперь — ещё об одной поездке, уже во времена перестройки!
Времена были замечательные, полные новизны и противоречий. В самом начале перестройки я оказался почти за границей — во Львове! Оказался на курсах повышения квалификации при Украинском полиграфическом институте имени Ивана Федорова — первопечатника. Вообще-то это были курсы для художников толстых журналов и издательств, а меня в издательстве имени Гафура Гуляма, к которому административно относился журнал «Звезда Востока», отправили как сотрудника отдела критики и искусства. Правда со мной на курсах оказался еще один земляк, имени его не вспомню — поэт и по призванию, и по должности в издательстве.

Поездка оказалась очень интересной. И по полученной информации, и по впечатлениям от города.

Это было время самого начала перестройки — «разгула» борьбы с алкоголизмом. В память врезалось такое диво — огромный стол в одном из гастрономов, заставленный несколькими десятками кувшинов с самыми разными соками. А вместе с этим — свободная продажа спиртного в субботу и воскресенье — ну не было среди местных жителей пятничных закупок выпивки на выходные, как не раз я наблюдал в Москве, где с молодых лет мне врезался в память образ интеллигентного мужчины в костюме и галстуке, идущего вечером по тротуару, словно по палубе корабля в жестокий шторм. И… перебои во Львове с дешёвой вареной колбасой, которую, как тогда выражались, время от времени «выбрасывали» в гастрономах. Зато во львовских коммерческих магазинчиках можно было полакомиться отличными копчёными сосисками, правда,заметно подороже.

Тогда же кто-то из остряков принес на хвосте хулиганский стишок:

«Спасибо партии родной
И Горбачеву лично,
Что трезвый муж пришёл домой
И ... стоит отлично».

Во Львове своими глазами довелось увидеть, что же изначально обозначалось словом «шедевр» — творение, созданное подмастерьем на получение звания мастера. Это улицы старинного Львова с плотной застройкой, где фасады четырех-пятиэтажных домов каждые шесть-восемь окон сменяют друг друга, поражая своим разнообразием. Ещё с давних времён плагиат в таком деле был просто недопустим! Действительно шедевры! И… по контрасту — новенькое здание общежития, куда поселили нас, курсантов, где вода была только на первом этаже. Так что все время учёбы приходилось таскать воду в ведрах снизу для всяких нужд. Тогда же мы побывали возле дома, стоящего на водоразделе — дождевая вода с одного ската крыши стекает в Балтийское море,а с другого — в Чёрное море. А канал для снабжения Львова питьевой водой тогда только ещё строили.

И… фантастически вкусный кофе во львовских кофейнях, когда тебе вручают турку с заготовкой и ты сам доводишь содержимое на плите с горячим песком до вскипания.
Во Львове я узнал что слово «місцева» означает не просто горожанка, а ещё и содержит множество оттенков, отличающих жительницу города от женщины из деревни.

И тогда же я ещё раз убедился в языковой чересполосице жителей Украины: киевляне и крымчане говорили на смеси русского и украинского языков, а жители херсонщины, откуда родом был мой отец, и где я несколько раз бывал мальчиком и юношей, на так называемом суржике, тогда как жители западных областей владели литературным украинским. И ещё такой штрих — когда мы пару раз с сокурсниками заходили в местные ресторанчики поужинать, то коллеги меня просили помалкивать: если сделаешь заказ по-украински, то обслужат быстро, а если по-русски — то немного помурыжат. Это все я вспоминаю к тому, что потребность в самоидентификации возникла у украинцев давно и всё это — проявления естественного процесса формирования культурной нации.

Кстати, руководитель курсов по фамилии Кравцов великолепно владел и украинским и русским языками. С учётом моей искусствоведческой профессии мне выдали справку для работы в библиотеке Львовского отделения Академии наук Украинской ССР, единственный раз в жизни написав мои ФИО в их изначальном звучании: «Пiдпоренку Юрію Володимировичу». И я, подобрав соответствующую литературу, написал и защитил зачётную работу на тему: «Особенности художественного конструирования, оформления и иллюстрирования литературы по искусству».

* * *

А теперь, наконец, вернусь в редакцию журнала «Звезда Востока». Перестройку коллеги тогда восприняли по-разному — в ком-то поверх цензуры официальной крепко сидела и самоцензура. А вот Вильям Александрович Александров — многолетний ответственный секретарь «Звезды Востока», внешне человек негромкий, воспринимался мной как человек отдельный, самостоятельный во взглядах и суждениях. Для него перестройка открыла возможность осуществления отложенной на десятилетия мечты — опубликовать повесть «Улица детства» — первую часть трилогии «Время потерь — время надежд», целиком опубликованной уже в 2000-х годах в Иерусалиме. А та самая первая повесть, одобренная Александром Трифоновичем Твардовским, но не успевшая попасть в печать то той причине, что «оттепель» сменилась в погоде истории многолетними заморозками, наконец, смогла встретиться с читателями. Все эти годы книга, как и её автор, терпеливо ждали своего часа.

У меня с Вильямом Александровичем сложились удивительно тёплые и доверительные отношения. И не только потому, что мы были с институтских времён друзьями с его сыном Юрой, но и просто на основе, как теперь выражаются, химии, близости жизненных позиций.

Тогда же, помню, я сочинил наивный стих, полемически обращающийся к строкам Владимира Маяковского из поэмы «Владимир Ильич Ленин». Увы, память сохранила лишь крошечные обрывки.

Строка Маяковского «Партия — рука миллионопалая, сжатая в один громящий кулак» парировалась такой строчкой: «Нужен нам мозг в миллиарды извилин, а не кулак миллионопалый». Были там и такие слова: «Сгрудились в партию, сгрудились малые…» Стих тогда, помню, распечатанный на машинке, пошёл по рукам, а у меня и не сохранился. Вильяму Александровичу я показал первому этот опус, на что он покачал головой — понимающе и одобрительно.

Вильям Александрович предложил мне тогда подготовить доклад о современных тенденциях литературной критики для заседания секции литературоведения Союза писателей Узбекистана. Мне это было интересно, поскольку тогда возникла целая лавина «докторальной публицистики», подтверждавшая, что «кухонно» умная, образованная, глубоко мыслящая страна вдруг вырвалась в публичное пространство. Я жадно следил за новыми публикациями и в тогдашней «Литературной газете», и в толстых журналах. Мой скромный доклад-обзор тогда вызвал довольно бурную реакцию. В основном на тему «Почему литературных критиков и литературоведов с трудом принимают в члены Союза писателей?» И правда, главным условием приёма в СП был выход книги, а издать сборник статей и рецензий в ту пору было немыслимо. У меня же и мыслях не было стремиться в члены СП, хотя некоторые коллеги поздравляли меня с успешным выступлением.

* * *

А теперь, наконец, о реальной политике.

В мае 1989-го года я был командирован редакцией журнала «Звезда Востока» на курсы повышения квалификации редакторов издательств и журналов, которые располагались в помещении Московской высшей партийной школы по ул. Садово-Кудринская, дом 7. Учеба была действительно интересной. И разнообразием предметов и тем занятий, а, главное, той атмосферой, которая царила в Москве. Неизгладимое впечатление произвела на меня профессиональная экскурсия в одну из московских типографий, где милая девушка сидела перед впервые мной увиденным монитором, причём не горизонтальным, а вертикальным, как раз в пропорциях газетной полосы, и верстала газету. Как выяснилось, в те времена, когда ещё действовал запрет на продажу в Советский Союз современных компьютерных технологий, один оборотистый бизнесмен из Швеции в порядке культурного обмена привёз в Москву несколько десятков компьютеров и внедрил их в издательскую сферу. К этому времени мы с Борисом Рахимовичем Бабаевым увлекались изданием газеты (не помню, ещё коммерческой под названием «Для всех» или уже «Деловой партнёр Узбекистана»), и я буквально «заболел» идеей внедрить новые методы в наше детище, что и было впоследствии, благодаря невероятной пробивной силе Бориса и было внедрено в издание нашей газеты. Кстати, среди учебной программы был и курс компьютерной грамотности на основе советских компьютеров, который воспринимался как абсолютно ненужный. И после того, как я увидел настоящий комп, то просто перестал записывать все эти мудрёные наборы клавиш. Пардон, отвлёкся на политику совсем боковую.

А политика самой высшей пробы ворвалась в нашу жизнь с экранов телевизора — 25-го мая 1989-го года начал работу 1-й Съезд народных депутатов СССР. Всё свободное от занятий время я неотрывно смотрел трансляции со съезда.

Среди преподавателей на курсах был один педагог, не помню название его курса, который с готовностью отвлекался от темы занятий на разговоры о политике. Это был Валерий Иванович Скурлатов, один из организаторов Российского народного фронта. Для меня, ташкентского русского, идеи русского национализма вызывали явный внутренний протест. А вот рассказы о том, что он свободно даёт интервью корреспондентам «Радио Свобода» и другим зарубежным радиостанциям, и ему за это ничего за это «не прилетает», рождали ощущение, что действительно настали новые времена. От Скурлатова я узнал, что в Лужниках есть площадка, где люди свободно собираются и проводят дискуссии. Конечно, я слышал о лондонском Гайд-парке, но в то, что такое возможно в Москве, верилось с трудом. И в свободное время я отправился в Лужники. Поплутал немного и нашёл. На площадке размером с теннисный корт было полторы-лве сотни человек, и сменяя друг друга люди выступали со своими идеями. Признаюсь, смысл и выражаемые идеи выступлений были не очень интересными. Но вдруг прямо к этой площадке подъезжает старенькая «Волга», и из нее выходят Андрей Дмитриевич Сахаров и Сергей Борисович Станкевич — народные депутаты СССР. Андрей Дмитриевич выступил кратко, сказав буквально несколько слов в поддержку свободы собраний и выражения своего мнения. Но то, что мне довелось увидеть в нескольких шагах от себя такую легендарную личность, навсегда врезалось в мою память.

А Скурлатов, оценив мой жгучий интерес к политике, попросил мой домашний адрес, и через полгода я получил от него рассылочное письмо с предложением о сотрудничестве и 1-й номер газеты Российского народного фронта «Российское возрождение». На письмо я, разумеется, не ответил, поскольку не разделял этих взглядов, а вот идея о том, что за политику теперь не сажают, крепко впилась в мою голову.

И по возвращении домой я рассказал обо всем этом коллегам по редакции. И, посоветовавшись, мы решили создать неформальную общественную организацию, только назвав её не «фронт», ни с кем мы враждовать не собирались, а «союз». И не национальный, а интернациональный. Вскоре об этой инициативе редакции «Звезды Востока» узнали на Ташкентском авиационно-производственном объединении имени Чкалова, и некоторые члены этого огромного коллектива решили объединиться с нами. И в клубе ТАПОИЧ, не во Дворце авиастроителей, а в небольшом клубе при въезде в Авиагородок, состоялось учредительное собрание «Интерсоюза». Зал был забит до отказа. Все собравшиеся горячо поддержали новую общественную организацию. Но присутствовавшие там представители спецорганов решительно воспротивились тому, чтобы там же были проведены выборы руководства новой общественной структуры. И организаторы вынуждены были согласиться. Выборы прошли отдельно, в не столь публичном режиме. Так родился «Интерсоюз». От авиастроителей сопредседателем стал профсоюзный деятель по фамилии то ли Травкин, то ли Травков, извините, память подводит, а от редакции её решился возглавить Михаил Кириллович Гребенюк, а членами исполкома стали Сергей Петрович Татур и я, ответственный за связи со сторонними организациями и редактор газеты «Интерсоюз». Это был листок, информацию для которого собирал я, а размножал в количестве ста экземпляров один из активистов нашего объединения. Увы, ни одного экземпляра этой самодеятельной газеты у меня не сохранилось.

Также мне довелось неоднократно встречаться и с представителями неформального общественного движения «Бирлик» (Единство), побывать в составе группы приглашённых гостей на одном из съездов «Бирлика», который проходил в клубе по Луначарскому шоссе.

Запомнилась и встреча с Главой Ташкентской и Среднеазиатской епархией епископом Львом. Удивительно грамотный и образованный человек,он рассказал о своём прежнем служении в одной из африканских стран (только сейчас, почитав о Митрополите Новгородском и Старорусском Льве в Википедии, я узнал что он служил в Марокко). А тогда, не называя страны, епископ Лев рассказывал о том, как ему вместе с коллегами из православной миссии приходилось восстанавливать душевное равновесие российских девушек, которые вышли замуж за выпускников Российского университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы и, оказавшись в стране иной культуры, не находили себе места. Этот разговор запомнился ещё и потому, что дал ещё один весомый довод в пользу понимания веры, как проверенного веками способа обретения и сохранения душевного спокойствия людей, не озабоченных идеями устройства мироздания.

Среди активистов «Интерсоюза» были люди разных взглядов и настроений. Встречались и такие, в ком сидел душок российского имперства. Из-за их, порой, откровенно шовинистических высказываний приходилось индивидуально встречаться с представителями «Бирлика» и разъяснять, что такие подходы ни коим образом не отражают позицию «Интерсоюза».

Когда произошли события в Паркенте, то журналисты, в том числе и я, были приглашены в Министерство внутренних дел, где на протяжении нескольких часов нам показывали аэровидеосъемку о произошедшем. Помню, как кто-то из коллег поинтересовался, а почему не присутствуют представители органов госбезопасности. На что мидовцы ответили, что их приглашали но никто не пришёл.

Ряды «Интерсоюза» то пополнялись, когда происходили какие-то тревожные события, а то редели, когда настроения в обществе стабилизировались. Всего эта неформальная общественная организация просуществовала около года.
Кульминацией её стала попытка участвовать некоторым активистам в выборах в Верховный Совет Узбекской ССР. На этот шаг из редакции отважились трое — Михаил Кириллович Гребенюк, Сергей Петрович Татур и Ваш покорный слуга. Все мы проиграли.

О том как это происходило со мной кратко расскажу. Меня выдвинул коллектив Научно-исследовательского института Министерства среднего машиностроения СССР (посвящённые знают, какая сфера деятельности скрывалась за этим названием).

От этого института подали соответствующие документы, и меня зарегистрировали, выдав удостоверение кандидата и несколько специально отпечатанных плакатиков. Женщина, оформлявшая всё это, поинтересовалась, а зачем мне это нужно? Я ответил, что интересно и любопытно. И отшутился, мол, не добегу, так согреюсь!

Не было тогда ни опыта соответствующего, ни каких-либо ресурсов для проведения предвыборной компании. Все — на интуиции. Моими добровольными помощниками стали замечательный журналист и удивительно порядочный человек Тимур Низаев и одна девушка, имя которой, к сожалению забыл. Тимур опубликовал, если не ошибаюсь в «Вечернем Ташкенте» материал обо мне, куда включил и сочинённое мной стихотворение, фрагмент из которого сейчас попробую воспроизвести по памяти:

Я - плохой человек, я могу промолчать,
Когда горлом права начинают качать,
Когда друг-демагог свою страстную речь
По известным рецептам настроился печь.

Я могу подхихикнуть большому лицу,
Не сказать слова правды в лицо подлецу.
Я могу очень многое - все не сложить.
Я - плохой человек. Но мне тошно так жить!

Интуитивно это был верный ход. Но буквально через несколько дней один из моих соперников, обладая немалыми ресурсами, украл этот ход, и, пробив в газете статью про себя, организовал разноску экземпляров этого номера по всем домам и квартирам избирательного округа через почтальонов.

Кстати, о соперниках. Одним из них стал директор научно-производственного объединения, точного названия не помню, которое располагалось в начале улицы Шота Руставели. А другой — секретарь райкома партии. Его я немного знал по совместной работе в комсомоле. И, помню (как был я наивным, так и остался таким до конца жизни), что этот человек, которого ещё недавно звали Шевкетом (ташкентцы знают к какой национальности относятся люди с такой транскрипцией имени), к этому времени стал Шавкатом. Как и довольно известный российский политик, родившийся и носивший полжизни отчество «Евсеевич» вдруг стал «Алексеевичем», тщательно вымарав все упоминания о реальном имени своего отца. Я тогда уже догадывался, что политика, скажем так, не очень чистое дело, но игры с подменой имен и отчеств уж больно противны.

Все эти события, изначально воспринимаемые мной как бы влёгкую, вдруг окрасились в моей жизни в трагические тона. Выяснилось, что моя мама тяжело больна, а проведённая операция лишь подтвердила безнадёжность её положения. И с этого момента я всё делал «на автомате» — на какие-то предвыборные игры и затеи совершенно не было сил.

Буквально за несколько дней до голосования тот кандидат, кто был директором института, снял свою кандидатуру, добавив голосов моему сопернику. И я проиграл. Правда, с перевесом всего в четыре процента.

На этом моя попытка личного проникновения в большую политику закончилась раз и навсегда. Не той душевной организацией снабдила меня природа.
Зато сама политика, и большая, и поменьше, ещё не раз и не два, будет вмешиваться в мою извилистую жизнь.

Но об этом, если позволят силы, в другие разы.

(Продолжение следует)

4 комментария

  • Фото аватара Владимир Фетисов:

    Спасибо! Как всегда очень интересно и познавательно. Приятно увидеть фамилии знакомых людей, в частности Бориса Рахимовича Бабаева. А Михаил Кириллович Гребенюк, — к сожалению, уже покойный, — мой сват: его дочь вышла замуж за моего сына в 1992 году и у нас с ним общий внук.

      [Цитировать]

  • Фото аватара AVN:

    Вот не пойму до сих пор к чему эта глупость ограничение выездов за рубеж?
    И требование работать обучаясь на вечернем причем не обязательно по специальности.
    Хотя сочетание теории с практикой считаю полезным.

      [Цитировать]

  • Фото аватара J_Silver:

    Ну и говно же, как человек, автор всей этой писанины… Уж извините…

      [Цитировать]

  • Фото аватара AVN:

    Впервые с «западлянами» я столкнулся в Артеке, оба были из Чернигова.
    В 1969 году события в Чехословакии были ещё свежи и при обсуждении они утверждали что чехи борются за свою «свободу».
    Меня вызвали в райком и вручили путёвку — я отказывался поскольку лагерь был пионерский, а я был уже комсомольцем. Мне объяснили что старшие отряды комсомольские.
    Уже в Артеке узнал что азербайджанцы путёвки покупали…
    Почему то надо было дежурить у шлагбаума на дороге в лагерь. И когда привозили хозяйственника на чёрной «волге» прежде чем поднять шлагбаум надо было отдать салют.
    Я дежурил с толстушкой азербайджанкой и шутил что может лучше в пояс кланяться и встречать хлебом-солью.
    При пятикратном питании набивал карманы штормовки чёрным хлебом и мы с ней заедали его кислым виноградом.
    По пути туда и обратно останавливались в кирхе где я по пути туда впервые посмотрел убогий зоопарк. А на обратном пути купил в «детском мире» пластинку Яноша Кооша с вальсом «и лежит у меня на плече незнакомая ваша рука». В лагере набрал значков где были поселки, Крымский заповедник и Алые паруса.

      [Цитировать]

Не отправляйте один и тот же комментарий более одного раза, даже если вы его не видите на сайте сразу после отправки. Комментарии автоматически (не в ручном режиме!) проверяются на антиспам. Множественные одинаковые комментарии могут быть приняты за спам-атаку, что сильно затрудняет модерацию.

Комментарии, содержащие ссылки и вложения, автоматически помещаются в очередь на модерацию.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Разрешенные HTML-тэги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>

Я, пожалуй, приложу к комменту картинку.