Телогрейка с белым воротничком Искусство История Разное

Галина Долгая

Прочитав в ленте о телогрейке, я вспомнила рассказ отца о том, что в послевоенные годы на праздники рабочие одевали телогрейки с подшитым белым воротничком. Не пальто, не костюмы, а телогрейки. Как оказалось, об этом мало кто знает, а обсуждение этого факта всколыхнуло во мне воспоминания о моих бабушках, дедушках, о родителях, чем я и хочу поделиться в этой заметке. Надеюсь, история, сжатая до пары страниц, даст представление о жизни в то время, и телогрейка с воротничком больше не будет вызывать удивление.
Мои родители были из рабоче-крестьянского сословия. Деды, бабушки пришли в Ташкент в тридцатых, кто спасаясь от голода, кто от репрессий.

По линии матери прадед был высококвалифицированным рабочим. Сейчас, наверное, мало кто понимает, чем высококвалифицированный рабочий отличается от простого, а в тридцатых годах первых ценили не меньше инженеров. Прадеду это дало несколько лет жизни. Будучи ссыльным (его арестовали в г.Николаеве, потому что он был поляком, как мы думаем), он работал как все зэки на просторах Голодной степи и умер бы там, но в Ташкенте построили завод Сельскохозяйственного машиностроения и там срочно понадобились рабочие руки вкупе с умной головой. Вот прадеда туда и отправили. Потом он все равно бесследно исчез – расстреляли или отправили дальше, откуда он не вернулся.

Мой дед, его сын – тоже был рабочим из г.Николаева. Но он имел творческий дар – был художником. Работал в Худартели на Кук-че. Это до войны. Во время Великой Отечественной пропал без вести.
Семья бабушки по материнской линии была очень большой, но все были связаны с тем же судоремонтным заводом в г.Николаеве. Так что бабушка тоже была без особого образования и умела работать везде, где были нужны рабочие руки.

По отцовской линии все предки из рабочее-крестьянской династии. Дед работал на Авторемзаводе со дня его основания в 1932 году, отец там же начал трудовую деятельность обкатчиком автомобилей и стал первоклассным шофером. Он действительно был первоклассным! Мог проехать там, где практически никто не решался. Машину чувствовал, как свое продолжение.
Семью моей мамы я описала в романе «Дивлюсь я на небо», о семье отца там же лишь упомянула. Но лучше всех я помню родственников именно по линии отца. И рассказы о жизни в тридцатые годы, в годы войны и после знаю от них.
Бабушка Мария рассказывала, как они пришли в Ташкент из российской деревни, откуда-то из-под Рязани – мать и три дочери. Моя бабушка была младшей, и единственная из них знала грамоту. Ей было тогда лет 16-17. До Ташкента добирались как придется – на поездах, пешком. Я написала рассказ «Исход» по воспоминаниям бабушки Марии о том, как они спасались от голода, бросив избу в умирающей деревне.

Как они жили в Ташкенте, бабушка рассказывала со слезами. Не было ни денег, ни документов. Тогда только ввели паспорта, а деревенским их не выдавали. На работу без паспорта не брали. Жилье снимали – комнатку в халупе. И то за нее надо было платить, а чем? Бабушке повезло – ее взяли табельщицей на Авторемзавод. Без паспорта. Она же умела писать, считать и читать! Вот она и кормила мать и сестер, которые подрабатывали случайными заработками – кому что постирать, где что убрать.
Когда мой дед сделал предложение бабушке, она спросила разрешение у мамы. Так было заведено и бабушка всю жизнь, до самой смерти ее мамы, а умерла она в возрасте 103 лет, всегда спрашивала у нее разрешение на что-либо.
Дед тоже снимал комнату. Бабушка ушла к нему с приданным – подушка и одеяло. У деда не было ничего, даже постельного белья. Работал он где придется. Его семья тоже пришла в Ташкент, спасаясь от репрессий. Деда я не знала, он пропал без вести во время войны, а его три сестры были моими двоюродными бабушками и я часто общалась с ними.
Они мало рассказывали о жизни до Ташкента. Боялись, и боялись до конца жизни. Знаю только, что сестры деда были замужем за военными и жили в Житомире. Все и пришли в Ташкент. Те военные исчезли еще до войны, не сохранилось даже их имен. Есть несколько фотографий и все. Бабушки жили вместе, всю жизнь поддерживая друг друга, зарабатывая, кто как мог. Одна из них – Зина, спасла семью во время войны от голода. И моего отца – он жил у них с пяти лет. Когда его отец ушел на фронт, мать встала к его станку на Авторемзаводе и была передовой рабочей. Работали тогда по двенадцать часов сменами. Ей было не до сына, и он жил у своих тетушек.

Тетя Зина работала в столовой Авторемзавода. Она под страхом расстрела приносила домой объедки, пряча их под грудью. Благо, что грудь у нее была необъятная. Старшая сестра Тося тоже работала на Авторемзаводе и уже в мирное время была парторгом. Ей давали паек. Работа младшей сестры была случайной – санитаркой, уборщицей… Помню, рассказывали историю, как тетя Оля в военные годы унесла с работы кусок хозяйственного мыла. Ее поймали и дали год тюрьмы. В шестидесятых она работала на ж\д, чинила и заправляла фонари для проводников. Я их помню, эти фонари. У них было три разноцветных стеклышка. Я играла с ними, когда приходила с родителями на работу тети Оли.
Когда сама жизнь зависит от работы, от того, что ты принесешь домой из еды, одежда имеет значение разве что в холодное время. Одевались очень просто. Шили сами. Руками. Потом купили ручную машинку. Все было штопано-перештопано, никогда не дыряво. Даже в шестидесятых я помню старые вещи моих бабушек и родителей. А во время войны носили то, что не имело никакой ценности. Все более-менее ценное сменяли на еду на Тезиковке. Ценное, видимо, было. Пока мужья бабушек еще были живы, одевались хорошо. Все потом пошло на еду.

Помню, что отец носил телогрейку. Не было у него ни пальто, ни костюма, никаких курток. Их тогда и не было еще. Телогрейку отца я носила на хлопке. В ней было очень тепло, как и в его кирзачах. Все было большим, но тем и удобным – одевай под них сколько можешь – нигде не жмет!
Отец рассказывал, что на праздники к телогрейке подшивали белый воротничок и так ходили на демонстрацию. Сама я этого не видела. Время было уже другое и для праздников у отца был пиджак. Но на машине он ездил в телогрейке, а позже в куртке.
Бабушке Марии, матери моего отца, за хорошую работу во время войны выдавали премии туфлями, отрезом на юбку. У меня сохранилась ее трудовая книжка и в ней есть все записи о премировании.
Когда я подросла и училась в четвертом классе, двоюродные бабушки подарили мне ножную швейную машинку Подольскую. И с тех пор я начала шить себе одежду. Бабушка Зина отдавала мне свои старые крепдешиновые платья с присборенными юбками, и из них я шила себе платья – красивые! Материала мне хватало с лихвой! Швы обрабатывали с мамой вручную.
На праздники (это до того, как я начала шить) мама всегда покупала мне красивое платье, комбинашку (очень мне тогда нравился этот предмет одежды), туфельки, красивые ленты для бантов. Были и у мамы красивые платья. Я помню их даже в деталях. Она любила платья из ханатласа, были добротные платья из шерсти. Бабушки Оля и Тося ходили в юбках и блузках, в прохладное время в шерстяных кофтах, безрукавках. Обувь была ношена годами. Хорошо, что в те времена делали добротную обувь. Ее каждый год носили к сапожнику для починки.

Сейчас невозможно представить себе ту жизнь тем, кто не соприкоснулся с ней хотя бы чуть-чуть. А жили весело, несмотря ни на что! Пережив репрессии, войну, последующую жизнь принимали как дар, и ни штопаная одежда, ни чиненые туфли не портили настроения. Об этом просто не думали. Одежда не имела такого значения, как сейчас. Это было не главным. Есть, что одеть – и хорошо! Мы, дети пятидесятых-шестидесятых, тоже просто относились к одежде. Наверное, это на примере родителей. Главным было аккуратность и чистота, все остальное не имело значения. Честно говоря, я до сих пор так думаю. Мода меняется, время диктует свое отношение к одежде, повышается значимость брендов, но по сути, главное – это добротность и красота того, что мы носим. Телогрейка с белым воротничком приносила удовлетворение поколению дедов не меньше, чем нам сегодня джинсы какого-либо известного дизайнера. Все дело в отношении к жизни и к себе!