Фантасмагория по мотивам анекдотов о Ходже Насреддине Искусство Разное

Автор Геннадий Киселёв

В эту ночь Повелителю вселенной не спалось. Во-первых, раздражало сопение наложницы, которую ему привели для мужских утех.

Повелитель хмыкнул, какие к аллаху утехи? Он не прыщавый юнец, дорвавшийся до женского тела. Во-вторых, понадеялся, что повозится с ней чуток, выгонит прочь и уснёт, наконец, с лёгким сердцем. Но к этому рутинному за долгие годы жизни занятию сегодня он был равнодушен. Девчонка терпеливо ждала, пока он приступит к делу и, не дождавшись, незаметно уснула.

Повелитель раздражённо поглядел на неё. Разлеглась, как у себя на ложе, присвистывает во сне. Захотелось огреть её камчой, которая у него всегда была под рукой. Он потянулся за ней, но передумал. Негоже ему, по мановению руки которого ровняли с землёй величайшие царства мира и города, срывать злость на дурочке.

Он неловко толкнул её больной ногой и поморщился. Девчонка ойкнула, вскочила и уставилась…

Нет, не на него…

На пояс, покоящийся на её чреслах, который владыка мира так и не развязал за долгую ночь.

— Й – е… — удивлённо вскрикнула она.

— Пошла прочь, — просипел Повелитель.

Она кинулась из комнаты…

Тут же появился верный слуга с подносом, на котором стояла ежеутренняя трапеза: пиала со сливками и свежая лепёшка.

Повелитель раздражённо отмахнулся от старика, который прислуживал ему уже бог весть сколько лет и был предан своему господину не хуже самой верной собаки, заботливее любой няньки.

Слуга с невозмутимым видом поставил поднос перед своим господином, разломал лепёшку, обмакнул кусочек в пиалу и протянул Повелителю. Тот поморщился, дёрнулся за камчой… сегодня все, словно сговорились, подбрасывают сучья в тлеющий очаг его гнева. Но… лепёшку принял и начал меланхолично жевать.

— Ходжа Насреддин… — ровным голосом произнёс старик.

 — Что ты хочешь этим сказать? — сварливо перебил Повелитель, хотя сразу понял, о чём идёт речь. Неунывающий находчивый весельчак всегда был его желанным гостем.

Однако прикинулся непонимающим.

— Причём здесь Ходжа Насреддин, я тебя спрашиваю.

— Ходжа Насреддин всегда при чём, Ходжа Насреддин всегда при ком, — с еле заметной улыбкой повторил слуга.

— Послать за ним, — вскользь бросил Повелитель.

— Он уже в пути, — низко склонился перед ним верный старик.

Повелитель поднял голову и ощерил рот в своей страшной улыбке, с которой казнил и миловал одинаково легко.

Слуга прижал руку к сердцу. За эту улыбку, обращённую к нему лично, он был готов отдать жизнь.

Но старик ошибся.

 «Возмутитель спокойствия», как прозывали Ходжу Насреддина шахи и эмиры, в отличие от Повелителя вселенной крепко спал на крыше своего дома, овеваемый тёплым весенним ветерком, беззаботно похрапывая. Даже грохот ударов рукояти сабли, обрушившийся на калитку, не потревожил сего сладостного времяпровождения. Перепуганная жена, отгоняя зашедшегося в истеричном лае пса, дрожащими руками отворила засов, и во двор с громогласным криком: «От Повелителя вселенной!» ворвался эмирский посланник, бряцая множеством железок, коими был обвешен сверх меры. Оставленный без присмотра страж хозяйского добра с рычанием кинулся ему под ноги. И грозный служака во весь свой немалый рост рухнул на кучу мусора.

Хозяйка только-только вымела двор, и не успела вынести его за калитку.

— Что б тебя шайтаны в аду изжарили, блохастое отродье! — воскликнула она, шлёпнув собаку подвернувшимся под руку веником, и с размаху плюхнулась на землю перед носом отплёвывающегося посланника, причитая:

— Чем провинились мы перед Повелителем, что тебе пришлось ворваться в наш дом с острой саблей, а не как подобает долгожданному гостю? Чем…

— Закрой рот женщина, и прикрой своё лицо! — прорычал он. — И сей же час скажи мне, где твой муж?

Несчастная благоразумно поджала губы, прикрыла лицо уголком платка и рукой указала на небо.

— Ты хочешь сказать, что аллах призвал в свои чертоги мудрейшего Ходжу Насреддина! — воскликнул посланец. — Я опоздал! Пусть будет проклят тот день, когда я появился на свет! Не сносить мне головы… — и снова ткнулся носом в мусор.

— Уважаемый…— еле сдерживая смех, произнёс, наблюдавший эту весёлую сцену Ходжа, — поднимись ко мне, я угощу тебя сушёным инжиром, жена подаст нам чай, и ты не спеша поведаешь, что привело тебя к моему скромному очагу.

Перепуганный донельзя посланец решил, что ангел смерти Азраил призывает его к себе. Он мигом вскочил, вытянулся и смиренно произнёс:

— Я готов! Только сделай милость, опусти к моим ногам небесную лестницу, что бы я смог подняться и предстать перед тобой. Поскольку моя душа всё ещё находится в бренном теле.

— Как же, — проворчала жена, — спустит он тебе лестницу. Я каждый день проедаю ему плешь, что бы починил сломанные перекладины. И всё без толку. Так что карабкайся на дувал, с него легко взобраться на крышу, где этот бездельник прохлаждается весь день вместо того, что бы заниматься делами, которых в доме невпроворот.

— Кто прохлаждается? — опешил посланник.

— Твой Ходжа Насреддин, что б ему было пусто.

Понимая, что дальнейший диалог между женой и незваным гостем может выйти ему боком, Ходжа соскользнул с крыши, шлёпнулся в ту же самую злосчастную кучу и, сидя в облаке пыли, молодцевато произнёс:

— Где вы годы молодые мои, когда я был подобно горному джейрану…

— Как же, — беззлобно усмехнулась жена, — лучше вспомни, каким неповоротливым бараном ты был в молодые годы. Впрочем, таковым ты остался и сейчас. Вставай, приглашай гостя в дом. Плов скоро поспеет.

Обрадованный Ходжа поднялся, отряхнул халат, открыл было рот, но гонец положил ему на плечо тяжёлую руку и сурово произнёс:

— Седлай своего знаменитого Серого ишака. Мы немедленно отправляемся в путь. Сегодня же ты должен предстать перед государем. А лепёшкой я поделюсь с тобой по дороге.

У входа во дворец Ходжу встретил верный слуга Повелителя.

— Великий эмир велел принять тебя, уважаемый Ходжа Насреддин, как подобает. Исполнять любое твоё желание. Сейчас я проведу тебя в комнату для гостей. Ты сможешь утолить жажду и вздремнуть перед встречей с моим господином. Что на это скажешь? — с лукавым любопытством поглядел на Насреддина старик.

— Досточтимый… — Ходжа замялся…

— Ты можешь называть меня Рахим-бобо.

— Досточтимый Рахим-бобо, прежде чем я прибыл в этот великолепный дворец, — не менее лукаво улыбнулся Насреддин, — мы с посланником Повелителя прекрасно выспались у родника, и испили чистейшей, вкуснейшей воды.

Рахим-бобо спрятал одобрительно — понимающую улыбку в бороде.

 — Вот твоя комната. Пока ты будешь совершать омовение, я пришлю музыкантов, что бы они услаждали твой слух. Звук какого инструмента ты предпочитаешь всем другим?

— Досточтимый Рахим-бобо, самое большое наслаждение у меня вызывают удары шумовки о край казана и чарующие звуки кипящего масла, в котором жарится лук, морковь и кусочки курдючного сала.

Старик от души расхохотался и заявил, что не может заставлять ждать такого любителя прекрасного, как Ходжа Насреддин, и сей же час проводит его к Повелителю.

— Только учти, уважаемый, мой господин пребывает последнее время как бы тебе это объяснить…

— Объяснений не требуется, Рахим-бобо. По тому, как мне пришлось загонять моего Серого, а гонцу – коня, я понял, что меня ждут серьёзные испытания, которыми озадачит меня наш Повелитель.

— Твои мысли справедливы, — вздохнул Рахим-бобо, — следуй за мной. И да пребудет с тобой милосердие всевышнего.

С трепетом Ходжа Насреддин переступил порог комнаты, где Властелин мира искал уединения, когда его одолевали только ему известные раздумья.

Зная, что Повелитель не выносит пустых славословий, Ходжа прижал руку к сердцу и отвесил глубокий поклон.

— Мир твоему дому, Повелитель вселенной, здоровья и благополучия тебе, твоим родным, близким…

Нетерпеливым жестом Повелитель прервал это незатейливое приветствие и указал Ходже на место рядом с собой. Такой чести редко удостаивались даже самые знатные ханы и беки.

Справедливости ради, нужно отметить, что рядом с собой он сажал уважаемых людей, знающих своё ремесло: талантливого зодчего, храброго воина, оборотистого купца. Была бы польза государству.

Ходжа Насреддин не был ни первым, ни вторым, ни третьим. Посему основательно уселся и внимательно посмотрел на властелина мира, чего тот, надо и в этом признаться, не поощрял в подданных. Но Ходже надо было вызвать хозяина на разговор. Всем известно, что ожидание приговора страшнее приведения его в исполнение.

Повелитель усмехнулся и хлопнул в ладони. Тут же слуги принялись вносить различные кушанья, аромат которых мгновенно заглушил в Насреддине все дурные предчувствия. Чего-чего, а вкусно и вдоволь поесть наш весёлый мудрец любил, как никто другой. Слуга полил им на руки из кумгана, и они приступили к трапезе. Впрочем, к ней приступил в основном Ходжа. Повелитель задумчиво отщипывал от лепёшки маленькие кусочки, лишь изредка указывая гостю то на пиалу с лагманом, то блюдо с жареными куропатками. Ходжа ни от чего не отказывался. Поди знай, когда в другой раз ему доведётся вот так вот запросто посидеть в компании с самим владыкой мира.

Наконец, по взгляду, брошенному Повелителем, он понял, что предел услаждения чрева исчерпан. Насреддин провёл руками по бороде, произнеся привычное «Оминь» и повесил свои уши на гвоздь внимания.

— Ходжа, в ближайшие дни во времени я тебя не ограничиваю, но и тянуть с этим не стоит, ты сделаешь следующее…— эмир постарался улыбнуться как можно приветливее. Но от этой улыбки у Насреддина пошёл мороз по коже. «Милостивый аллах, — воскликнул он про себя, — я совершу хадж в Мекку, я раздам все свои скромные богатства сиротам, только избавь меня от неисполнимой прихоти этого человека. Чем я, ничтожный червяк, могу его облагодетельствовать, когда стоит ему захотеть и все сокровища мира упадут к его ногам».

— Разве правоверный мусульманин может обидеть гостя, которого ему посылает сам аллах? — насмешливо спросил гостеприимный хозяин.

 «Насквозь видит» — съёжился Ходжа.

— То-то, — произнёс Повелитель. — Ты сделаешь следующее: прилюдно оскорбишь меня.

Ходжа открыл рот от изумления.

— Затем принесёшь извинение. Но вся штука в том, что извинение должно быть более оскорбительным, чем само оскорбление.

Насреддин остолбенел, пытаясь осознать услышанное.

—Не перепутай.  Я сказал: прилюдно. — Неожиданно хихикнул Повелитель — и движением руки дал понять, что разговор, больше напоминавший приговор, окончен.

— Слушаю и повинуюсь, Повелитель. — Ходжа, пятясь спиной, покинул покои.

— Мой дворец в твоём распоряжении, — донеслось ему в след.

 Несколько дней Насреддин бродил по многочисленным комнатам дворца, бормоча одну и ту же фразу.

— Главное, понять, зачем ему это нужно, зачем ему это нужно. А уж там… всё в руках аллаха.

     Изредка Ходжа попадался на глаза Повелителю, но не обращал на него никакого внимания. Окружающие недоумевали, отчего государь не отдаст дерзкого шута палачу. За подобную провинность, не приветствовать властелина мира, перед которым склонили головы покорённые народы могучих некогда стран, могли отрубить голову любому.

 А Повелитель лишь с загадочной  улыбкой проходил мимо.

Он считал, что таким образом Насреддин пытается оскорбить его. И не собирался поддаваться на уловку, недостойную весельчака. Пусть хорошенько пошевелит тем, что находится у него под чалмой.

Но Ходжа и не думал разбираться в хитросплетении размышлений Повелителя. Он искал причину загадочного поведения властелина мира и его окружения. А загадочным было то, что во дворце никто никуда не спешил. И куда, скажите на милость, можно спешить в дорогих нарядах из шёлка, парчи и бархата? Смущали его и пальцы воинов, привыкшие к рукоятям мечей, копьям, стрелам, ныне унизанные сверкающими кольцами. Разве эти украшения располагали к резвости? А сам Повелитель? Пусть без побрякушек, в привычном сером холщёвом чапане, но передвигался-то он по многочисленным переходам дворца не свойственной ему неторопливой шаркающей походкой. И это в то время, когда вот-вот должны были прозвучать боевые трубы, возвещающие о начале нового завоевательного похода.

В прошлые приезды, насколько помнил Насреддин, во дворце жизнь бурлила и кипела. А тут сытое, самодовольное сонное царство.

И Ходжа понял, где собака зарыта!

День, когда в парадном зале дворца эмира должны были возвестить о начале похода, наступил. Особой суеты, особого оживления, как и предполагал Насреддин, не наблюдалось. Поэтому он спокойно вошёл в зал, понимая, что до него никому дела нет, и укрылся за троном. За ним вошли те, кому положено и упали перед Повелителем ниц. Отдав дань почтению, кряхтя и отдуваясь, вельможи поднялись. Не спеша встал владыка.

Появление Ходжи за спиной Повелителя не вызвало у присутствующих особых эмоций. Они привыкли к тому, что Насреддин ходит, где хочет, делает, что хочет. На то воля владыки мира. Ему решать, быть Ходже среди них или не быть.

И тут наш весельчак…

Мне необходимо сделать паузу, уважаемый читатель. Не укладывается в голове то, что далее сотворил этот неистощимый выдумщик. Как он решился на подобный поступок. У меня только от одной мысли о случившемся начинают трястись поджилки. Но из песни, как известно, слов не выкинешь.

И тут Ходжа Насреддин изо всех сил отвешивает Повелителю звонкий шлепок по сиятельной заднице.

Не берусь описать ужас, охвативший всех присутствующих. Пусть каждый, добравшийся до этого места, сам пофантазирует на эту тему.

Пофантазировали? Слава аллаху.

Куда девалось сонное оцепенение, с которым Повелитель собирался возвестить о начале похода. Перед взором Ходжи предстал разъярённый тигр. Да что там тигр. Огнедышащий дракон.

— Ты как посмел?! — изрыгнул пламя он. — Палача!!!

И если заросшие жиром верноподданные были готовы упасть в обморок для того, что бы потом, не дай аллах, им не пришлось доказывать, что они ничего не видели и не слышали,  то со стороны могло показаться, что на Ходжу рык владыки мира не произвёл никакого впечатления.

Что творилось с ним на самом деле, мы никогда не узнаем. Сам об этой истории он никому не рассказывал. Да и кто бы посмел его послушать. Не представляю, как я отважился на это. Но… бумага-то всё стерпит.

— Прости, Повелитель, — звонким голосом произнёс Насреддин, — мне показалось, что передо мной стоит твоя любимая жена. И я решил немного позабавиться.

На сей раз владыка вселенной от подобной наглости окаменел. Казалось, само небо должно было сей же миг обрушиться и скрыть от взоров присутствующих эту апокалипсическую картину.

И только палач, которого кликнуть-то кликнули, а кого карать, кого миловать не объяснили, поскрипывая от нетерпения сапогами, нарушал воцарившуюся мёртвую тишину.

Леденящее безмолвие нарушил каркающий смешок. Окружающие вздрогнули и устремили взор к трону. Смешок раздался именно оттуда. Последовал другой, третий…

И тут Ходжа Насреддин увидел согбенного сухорукого старика, захлёбывающегося мучительно – кашляющим смехом. Он, понимая насколько это опасно, решил броситься ему на помощь.

Хотя чем он мог помочь Повелителю.

А тот, ощутив его порыв, неожиданно усмехнулся, выпрямился и самозабвенно захохотал. С каждым мгновением его смех становился всё заливистее, всё звонче.

Ходжа в изумлении протёр глаза. Перед ним стоял не старик. Нет. Крепкий, с горящим взором чернобородый воин. Юноша со сверкающим отвагой взглядом. Ребёнок, радующийся полученной из материнских рук игрушке…

По залу пронёсся облегчённый вздох. Ходжа умилился. Это дитя не должно бы больше пролить ни капли чужой крови…

Повелитель оборвал смех.

 И перед изумлённым взглядом Насреддина вновь предстал юноша со сверкающим отвагой взглядом, крепкий, с горящим взором чернобородый воин. Старик? Нет, не старик. Матёрый, с поседевшей в боях, но всё ещё лоснящейся шкурой, волк, готовый со своей стаей загнать и порвать любого, вставшего у него на пути. А своими он считал дороги всего мира.

Повелитель высоко поднял голову.

И Ходжа понял, что с лихвой выполнил порученное.

 А Повелитель неожиданно подмигнул напряжённо смотревшим на него воинам и поощрительно оскалил всё ещё острые зубы. От неожиданности кто-то их них хрюкнул, в испуге зажал рот, но не удержался, захохотал во всё горло. И тут прорвало всех. В безудержном вое зашлась вся стая. Распрямившись в полный рост, воины начали скидывать с себя атласные халаты, сдирать с пальцев алмазы и швырять всё это на землю, выхватывая кривые сабли.

Раздался возглас:

— Ур –р – р – рр!!!

И Повелитель объявил о новом, несущем смерть всему живому, походе.

Рахим-бобо отыскал Ходжу в конюшне, когда тот поспешно усаживался на Серого.

— Уважаемый Ходжа Насреддин, я понимаю, как ты торопишься обнять дорогую твоему сердцу жену, но Повелитель, несмотря на неотложные заботы, выбрал время и приказал насыпать в этот мешок столько золота, сколько сможет унести твой ишак.

— Хвала Повелителю! Моя благодарность за оценку моего… м – м –м…

— Исполненного поручения, — деликатно подсказал Рахим-бобо.

— Моя благодарность за оценку исполненного поручения безмерна. Но для моего Серого я и есть тот самый единственный мешок золота, который он способен унести. А больше ни мне, ни ему не нужно. Лишний груз удлиняет путь. Прощай, досточтимый Рахим-бобо.

— И тебе лёгкой дороги, — старик незаметно положил в дорожный мешок Насреддина собственный мешочек с тысячью таньга. — Пригодится в пути, — прошептал он.

— Где же твоё золото, которым, как твердит весь белый свет и наш кишлак, тебя облагодетельствовал Повелитель?  Да продлит аллах его годы ещё на тысячу лет — отворив ему калитку, насмешливо поинтересовалась жена.

— Зачем мне чужое добро, когда самая большая награда встречает меня на пороге дома.

Они обнялись.

— Ты вовремя приехал, — жена освободилась из его объятий. — кавардак в казане томится. Ты всегда поспеваешь к обеду, чего нельзя сказать о лестнице, которая…

— Собирай в хуржуны всё, что может пригодиться в дороге, — ласково остановил её Ходжа. — Мы уезжаем.

— Но куда… зачем…

— Только не начинай голосить, моё сокровище. Я не знаю, какое пожелание в очередной раз мне прикажет исполнить стареющий Повелитель, когда ему придёт в голову идея затеять новый поход. Только я не стану больше невольной причиной гибели тысяч ни в чём не повинных людей.

— А разве от его взора может что-либо укрыться?

— Может. Мы поселимся и переждём это лихое время у твоей матери.

— Я не понимаю, какая разница…

— Тс – с – сс, — с улыбкой приложил палец к губам Ходжа Насреддин. — У стен имеются уши.

 И он прошептал ей на ушко:

— Весь свет знает, что я терпеть не могу свою тёщу, твою уважаемую мать, да простит меня Аллах, да пошлёт он ей здоровья и благополучия. Даже Повелителю не придёт в голову искать меня у неё…