Соседи с переименованной улицы Нурафшон История Разное Фото

Фахим Ильясов.

Старший брат моего друга и одноклассника Анвара Фарух играл в футбол на позиции центрального защитника. В отличие от своего младшего брата Анвара, игрока техничного, отменного дриблера и голеадора, Фарух был футболистом — разрушителем. Он часто играл в «кость», но не специально, а из-за отсутствия специальной техники отбора мяча. Фарух разбивал себе коленки и локти падая на пыльную землю в борьбе за мяч. Он шел танком на соперника стараясь запугать того, но при этом Фара не нарушал неписанного кодекса чести и не ставил подножку противнику, не выставлял локти в борьбе за верховой мяч и не толкал исподтишка в спину. В подкате за мяч Фарух иногда сносил вместе с мячом и самого игрока. После подката в исполнении Фаруха, на «Поляне» ещё долго стоял пыльный туман, так мы с любовью называли пыльный участок земли на улице Шерозий. Летом толщина слоя пыли на некоторых участках «Поляны» достигала нескольких сантиметров. Но зато падая в борьбе за мяч в теплую пыль, никто из игроков не жаловался и не ныл словами из песни — «Мы разбиваемся».

Фарух был бессменным центральным защитником кукчинской команды в товарищеских матчах с командами других районов города. В трудные минуты игры, он становился лидером и бежал к воротам противника исполняя обязанности центрального нападающего. Даже если он и не забивал голы, то своим напором и стремлением выиграть, вдохновлял игроков своей команды и те начинали отчаянно бороться за все мячи. А если игроки команды Фаруха чувствовали превосходство соперника в технике, то по его подсказке начинали играть в пас и тем самым выигрывали секунды для того чтобы выйти к воротам и постараться забить гол. Проигрывая в счете два мяча, ребята по примеру Фаруха начинали играть более осмысленно и частенько им удавалось добиться ничейного результата, а иногда и выиграть матч. Особенно тяжело было играть с техничными и физически хорошо подготовленными командами из центральной части города. Лучше всех играли в футбол ребята живущие в ареале стадионов «Старт» и «Динамо». Но даже среди этих техничных, уверенных в себе, а иногда и чересчур самоуверенных футболистов из тенистых Новомосковских и Измайловских улиц, выделялся отменной техникой владения мячом мальчишка по прозвищу Клоп. Он был маленького роста, но мяч так прилипал к ногам этого невысокого кудесника, что взрослые ребята никак не могли отобрать его у Клопа. Когда играл Клоп, все, как взрослые, так и дети просто наблюдали за его чудесной игрой, получая удовольствие от футбола. Имя и фамилию Клопа я уже позабыл, все называли его просто Клоп, но финты и бразильская техника этого юного дарования остались в памяти. Если память не изменяет мне, то Клоп с родителями даже жил на территории стадиона «Старт».

Мы приметили, что дворовые и уличные команды приезжающие в нашу махаллю на товарищеские игры, имели по меркам тех лет красивые кожаные мячи. Фарух предложил всем нашим ребятам скинуться и купить настоящий футбольный мяч. А вообще — то мы играли резиновыми мячами за шестьдесят копеек и были вполне довольны ими. Пацаны скинулись кто — то по двадцать копеек, кто — то по полтиннику, а ребята постарше по рублю. Затем мы всей командой ездили в центр города и в магазине «Динамо» приобрели настоящий кожаный мяч со шнуровкой, а заодно ещё пару резиновых мячей. Шнуровка на кожаном мяче в первых тренировочных играх во время его «обкатки» рассекала кожу на лбу при игре головой, но все это были мелочи. На второй день мы уже научились прятать шнуровку под специальный язычок мяча и перестали бояться отбивать или бить по нему головой.

Наш первый и единственный кожаный мяч мы берегли как зеницу ока. Мы играли этим мячом только товарищеские матчи с командами других улиц и районов.
Хранился мяч по очереди у ребят нашей команды. Первым лорд — хранителем печати, то есть мяча, Фарух назначил меня. Я охранял этот кожаный красивый мяч темно — коричневого цвета как государственную границу от врагов пытавшихся перейти на нашу святую землю в лице моей трехлетней сестренки. Я даже не пытался этим мячом жонглировать во дворе, так как это казалось мне нарушением воинского устава по охране социалистической собственности. А чтобы младшая сестренка не нашла мяч, я спрятал его под стулом у дивана где спал. Я укрыл мяч своей лучшей пасхальной рубашкой, купленной мамой позапрошлым летом в московском «Детском Мире». Но когда я вернулся со школьной практики, то увидел сестренку играющую общественным мячом во дворе и даже роняющую мяч в арык. Этого святотатства я уже выдержать не мог и отобрал у неё мяч. Тщательно протерев мяч маминым фартуком, я под рев малышки отнес его домой. Плачущую сестру я вывел гулять на улицу и мы с ней сорвали несколько плодов урюка с соседского дерева. Наш урюк был намного вкуснее недозрелого соседского, но наша «мелкая» любила именно недозрелый плод, с кислинкой. Сестренка начала успокаиваться, а я пытался объяснить ей, что этот мяч не мой, а казенный, что в субботу я должен вернуть его ребятам. Но всё равно, пока мы с ней не сходили на кольцо восьмого трамвая и на последние пять копеек я не купил пару леденцов «Петушок» у хромой тетушки Кумри, один леденец малышке, а второй мне, она не успокоилась. А на сдачу в одну копейку Кумри — опа дала нам один солёный — пресолёный курут.

Рядом с нашим футбольным полем на улице Шерозий росли абрикосовые, черешневые и вишневые сады принадлежащие нескольким жителям махалли, а также густые, но абсолютно ничейные заросли джиды. Огромным абрикосовым садом и несколькими черешневыми деревьями с черными и крупными ягодами владел седой дедушка, вечно ковыряющийся в этом саду. Хозяина этого вкусного сада, мы пацаны, между собой называли Старик или Дон Абрикос (начитались Майн Рида). Старик собирал разные сорта абрикосов и черешни со своих деревьев и возил их продавать на Чорсу — базар. В тот жаркий июньский день мы должны были играть с ребятами с улицы «Хаммом кучаси» из махалли Шофаиз. Во время предматчевой разминки наш новый резиновый мяч за шестьдесят копеек, после сильных, но абсолютно бездарных ударов несколько раз прогулялся по верхушкам абрикосовых деревьев, метеоритом вонзаясь в ветки с неописуемо вкусными плодами. Плоды с шумом падали на траву. После очередного полета мяча над «Гнездом Абрикосов», возмущенный Хозяин возившийся в своем саду забрал наш мяч и ударил по нему садовыми ножницами. Естественно, мячик тут же сдулся. Запасным резиновым мячом играла восьми — девятилетняя малышня, так сказать наши дублеры. Фарух не стал отнимать у них мяч. Пришлось пустить в ход новый кожаный мяч.

Футбольную команду с улицы Бехзод из махалли Шофаиз, все по — простецки называли » Хаммом кучаси» — «Банной улицей». На улице Бехзод функционировала грязненькая общественная баня, с вечно залитой мыльной водой скользким бетонным полом. Услугами этой антисанитарийной бани, вынужденно пользовались один раз в неделю все наши ребята. Тазы в бане были настолько скользкими, что на их отмывание уходило минут десять, если не больше. Равнодушные, полусонные и часто выпивающие банщики с упорством достойным лучшего применения откровенно избегали выполнения своих прямых обязанностей. Получив свои шестнадцать или двадцать копеек с человека, они тут же забывали о нём. Но если клиент просил банщика заварить чай и принести ему стакан для «белого» чая, то банщики сразу оживлялись. После игры с «Хаммом кучаси», наша команда по приказу Фаруха осталась на жиденьком островке с желтой травой у краюшка пыльного поля. Там состоялось своеобразное футбольное вече. Обсуждали всего один вопрос — месть Старику.

Приговор «тройки» в составе Фаруха, Олима и Уткура (самые старшие среди нас), как в приснопамятные сталинские времена был краток, надо отомстить Старику. Все игроки проголосовали — «За». Я тоже поднял руку, хотя в душе был против. Но чувство стадности, а самое главное элементарная трусость помешали мне проголосовать против мести Старику.

В эту священную ночь, должна была состояться Вендетта. Ребята собирались закрыть дверь старика снаружи на замок и палками сшибать плоды абрикоса. На Кукче многие дома имели петли для наружных замков. Прикрепив навесной замок на дверь, ключ от него оставляли соседям. Старик за последние месяцы продырявил один из наших мячей, и два в прошлом году. Сколько мячей было порезано им в предыдущие годы никто уже и не помнил. Ребята решили собраться на футбольном поле ровно в полночь. Меня родители никуда бы не отпустили, поэтому я и не отпрашивался. Но старшие ребята во главе с Олимом (капитан команды) и Фарухом (тоже капитан команды в отсутствие Олима) пришли на поле ровно в ноль — ноль часов.

Стояла голая довольная луна. А меня держала за ноги земля, голая тяжелая земля (АукцЫон). Моя мама была той самой тяжелой матерью — землей которая после десяти вечера никуда меня не отпускала. Но мысленно я был с ребятами. После полуночи, ребята просто повесили на входную дверь Старика ржавый висячий замок без всякого ключа. Замок был заранее принесен кем — то из дома. Затем они стали быстро бить по веткам длинным шестом из тала (кстати,забытый среди деревьев самим Стариком). Созревшие плоды падали на сухую траву. Ребята специально громко шумели, чтобы заставить бедного Старика понервничать. Не столько причинив убыток, сколько произведя много шуму, ребята разбежались по домам. Кто — то из соседей снял наружный замок и Старик смог выйти на улицу. Старик жил с женой, его сын с детьми жил где-то в центре города. Три его дочери давно были замужем. На второй день Старик собрал с земли урожай и отвез его продавать на базар. После этой «абрикосовой ночи», Старик уже не кромсал наши мячи садовыми ножницами, а просто делал вид, что будто бы он не заметил упавшего недалеко от него мяча. Но всё равно, мы с опаской приближались к Старику чтобы забрать свой мяч.

Пусть я и не принимал участия в той ночи «Длинных шестов» по сшибанию абрикосов, но проголосовав за предложение «Тройки», я чувствовал свою вину перед Стариком. Поэтому, когда я ходил в магазин за минеральной водой, то специально проходил мимо его сада, чтобы каждый раз сказать ему, — «Ассалому — Алейкум», то есть поздороваться. А один раз я даже помогал ему собирать с земли упавшие абрикосы, обрезать сломанные абрикосовые и черешневые ветки и сложить их на краю сада. Через несколько дней помог Старику донести несколько тазов с плодами урюка и черешни до трамвайной остановки. Он вёз эти тазы с урожаем абрикосов и черешни на Чорсу — базар, а я этим же трамваем ехал купаться на Комсомольское озеро. Тазы Старика заняли всю площадку трамвая и часть прохода. На остановке Чорсу вместе с другими пассажирами я помог Старику вынести из трамвая тазы, где Старика уже ожидал его сын. Как они донесли до прилавка шесть или семь огромных и тяжелых тазов с абрикосами и черешней уму невообразимо. Наверное прижимистому Старику пришлось нанимать носильщика с тележкой.

Под вечер, довольный купанием в бассейне «Спартак» на Комсомолке и съеденным пирожком за четыре копейки на площади Бешагач, я зацепером на троллейбусе номер два доехал до площади Хадра где пересел на восьмой трамвай и в упор не видя кондуктора, которая надеялась «обилетить» меня доехал до Кукчи. Доехав бесплатно до Кукчи и даже не обсудив с товарищем по купанию детали завтрашней поездки на «Комсомолку», быстро зашел домой чтобы тотчас уйти играть в футбол. Войдя во двор, я неожиданно увидел Cтарика, этого грозного Дона абрикосово — черешневого сада, мирно сидящего на айване с мамой и соседкой Фарохат — опой. Они пили чай с маминым клубничным вареньем и лепешками от Фарохат — опы в ожидании моего отца. Я поздоровался со всеми, а мама даже обняла меня и поцеловала. Вот это было уже совсем необычно, и в моем понимании почти одиннадцатилетнего парня, мне даже стало неловко. Ведь я уже был совсем «взрослым». Я даже сам иногда ездил на Чорсу — базар покупать картошку, огурцы и помидоры вместо мамы и справлялся с поручением не хуже мамы. Обнять и поцеловать трехлетнюю сестренку, это пожалуйста, это всегда с удовольствием, но вот чтобы меня обнимали, нет лучше не надо, так думал «великий кукчинский мыслитель». Я привык получать подзатыльники от матери, для меня это было обыденным делом. Я всегда различал по подзатыльнику серьёзность своего проступка. Иногда легкий шлепок означал вовсе не наказание, а некую похвалу и даже выражение любви с маминой стороны. А вот всякие «обнимашки» со стороны мамы меня смущали и раздражали. Радовало одно, что они случались крайне редко.

Футбол в этот день пришлось отложить, мне было велено дожидаться папы. Отец пришел буквально через десять минут после меня. Он был нагружен черешней, первым, но ещё не сладким виноградом, бараниной для плова с рынка и мороженым. Потом взрослые вместе поужинали и пили чай. Это заняло ещё полчаса, за это время ко мне уже дважды приходили ребята и звали играть в футбол. Футбол в этот день пришлось пропустить. После чаепития папа читал суры из Корана, Старик даже прослезился от красивого папиного чтения Корана. Потом Старик долго благодарил папу за прекрасное чтение Корана. После ухода Старика выяснилось, что он принес нам полное ведро самых вкусных абрикосов. Мама сказала, что Старик таким образом выразил свою благодарность за то, что ему помогал ему таскать тазы с абрикосами от дома до трамвайной остановки. На второй день мама законсервировала эти абрикосы и они радовали нас зимой, напоминая о Старике и его дивном абрикосовом саде. Через пару дней аккуратно разместив в ведре Старика две литровые банки клубничного и вишневого варенья, я отнес его назад Старику.

Думаю, что если, не приведи Господь, вдруг случился бы неурожайный и голодный год, то запасы нескольких сотен трехлитровых банок законсервированной снеди, начиная от варенья семи — восьми видов, горного и предгорного меда, компотов из разных видов фруктов, а также помидоров, огурцов, патиссонов и даже зелени, не говоря уже о ящиках с яблоками, а также подвешенными на потолке зимними дынями и кисточками винограда, пары бочек с квашенной капустой хранившихся в нашем огромном трехкомнатном подвале, — спасли бы жизни не только нашей семьи, но и многих соседских семей. Хотя у некоторых наших соседей в их многокомнатных и уютных подвалах было столько всякой всячины, что несколько семей из какой — нибудь голодной африканской страны могли бы жить там годами не выходя наружу и даже не думая о пополнении резервного фонда продуктов.

Но вернёмся к Старику. Он конечно же догадался, что Фарух являлся инициатором и организатором «Абрикосового Погрома», но ничего не говорил. То лето было очень насыщенным на футбольные матчи. Наша команда играла во всесоюзном турнире дворовых команд под названием «Кожаный мяч». Ребята даже вышли в какую — то сто……..надцатую часть финала. Дальше они не прошли, их вовремя остановила команда из колхоза «Политотдел». Команда из «Политодела» катком проехалась по нашей молодой команде и разгромила нас со счетом 4:0.
Я все игры турнира просидел в запасе и помогал футбольным арбитрам вести протокол. Меня не допускали к играм наши капитаны Фарух и Олим из — за моей тощей комплекции. Да и годочков у меня оказалось маловато. На приз «Кожаного мяча» играли ребята 12 -14 лет, а мне только осенью исполнялось одиннадцать. Хотя многие футболисты других команд выглядели явно и намного старше заявленных 12 — 14 лет. Во время подготовки к этому турниру, У Фаруха было несколько инцидентов со Стариком. А всё потому, что Фарух тренировал нашего вратаря недалеко от абрикосового сада, так как там кое- где ещё сохранилось подобие травы, чтобы голкиперу было не так больно падать прыгая за мячом. Но инциденты заканчивались быстро, ребята просто переходили тренироваться на знойную от солнца и пыльную половину нашей «Поляны».

Весь июнь и июль прошли в футбольной феерии. Иногда, наши капитаны, они же тренеры, меня выпускали играть на замену. Я даже умудрился забить несколько голов разным командам. Но в основном, выходя на замену я бегал по полю и как морзянка веселым дискантом пищал во все горло, — «ошир, ошир», что в переводе означает — «пас, дай мне пас». Но старшие товарищи хорошо зная, что я тотчас начну заниматься ненужным дриблингом, а значит потерей времени и соответственно мяча, старались оградить меня от него и сохранить моё здоровье (от их же пинков под зад). Мне было интересно не столько забить гол самому, а красиво по «бразильски», обвести человека три, а то и четыре, а потом выдать пас набегавшим на ворота Анвару, Батыру или Малику. Но такие эстетские моменты по «бразильски» мне удавались крайне редко, в основном получалось по «кукчински». То есть, финтами уходил от одного, максимум от двух соперников, а третий выбивал мяч из под моих
ног или просто оттирал меня своей мощью от мяча.

ПОЕЗДКА В МОСКВУ, ФУТБОЛ НА ЗЕЛЕНОМ ГАЗОНЕ, КРЕМЛЬ И МОРОЖЕНОЕ.

В последних числах июля совсем неожиданно для меня, мы сели всей семьей на скорый поезд и поехали в Москву. Поездку в Москву мама и папа готовили в секрете от меня. Так сказать осюрпризили зная, что я обожаю путешествие на поезде. А чтобы я не надоедал им своими вопросами о будущей поездке, то родители держали всё это в тайне. Как говорила мама, что своими дурацкими вопросами я доводил её до головной боли. Я обожал поезда и саму железную дорогу. Меня очаровывала атмосфера предстоящего путешествия, радостного ожидания подачи поезда на пахнущем старым и нечистым бельём вокзале. Захватывала беготня с папой к окошку информации. Вызывал дрожь в теле непонятный и загробный голос диктора о посадке на московский скорый поезд. Будоражила суетливая посадка в вагон и прощание с провожающими и самое главное, — это предвкушение чего — то необычного в поездке. А специфический запах вагонов скорого поезда Ташкент — Москва только радовал обоняние и посылал сигналы в мозг, что состав вот — вот тронется. Это были двое с половиной суток сплошного географического наслаждения. Все мои родственники любили смотреть из окон вагона на лесные массивы появляющиеся после Оренбурга. Я тоже любил разглядывать российскую природу, но мне больше нравилось наблюдать за жизнью пустыни и казахстанских степей. Я представлял себе пустыню как живой организм. Я мечтал о том, чтобы пошел дождь и стада верблюдов вместе с редкими саксаулами в пустыне напились воды. А мелкие и малочисленные озерца мелькающие в окнах вагона после Аральского моря и до Актюбинска наполнились дождевой водой. Мечтал, чтобы поезд сделал многочасовую остановку у Аральского моря и мы смогли бы искупаться в нем. Мечтал увидеть многочисленных животных из популярных сказок Киплинга бродящих по казахстанской степи в поисках воды. Я даже ночью старался не спать, а с верхней полки смотрел на убегавшие от меня многочисленные полустанки, разъезды, загадочные ночные станции, равнодушных и сонливых железнодорожников и в противовес им возбужденных пассажиров стремившихся сесть в наш поезд. Видел каких — то женщин снующих вдоль вагонов под ярким светом железнодорожных фонарей. И несмотря на позднее время, вдоль всего поезда шла торговля рыбой, яйцами, домашними пирожками, беляшами, варенной картошкой, солеными и молоденькими огурцами, помидорами, ягодами, яблоками, молочными продуктами, оренбургскими платками, шерстяными носками, ичигами и многими другими изделиями кустарного производства, снедью домашнего пищеблока, а также дарами приусадебных участков. Многие пассажиры несмотря на полночь — за полночь, выходили из вагона и покупали еду у железнодорожных маркитанток. А когда поезд останавливался на станциях в светлое время суток, то я смело выходил из поезда и важно прогуливался под окнами нашего вагона, конечно же, под неусыпным надзором мамы. Остальные дети с завистью смотрели на мои прогулки из окна вагона.

По прибытии в Москву, мы остановились у каких — то дальних — предальних родственников папы на станции Крюково (Зеленоград). Эта станция и поныне сохранила своё название, а вот место где мы жили, вскоре превратилось в Административный Округ Москвы — Зеленоград. Мне очень понравилось находящееся недалеко от нашего дома настоящее футбольное поле. Так же как и пруд рядом с ним. Поле было абсолютно зеленым, сплошь покрытое травой.

О такой «Поляне» я даже не мог мечтать. С утра и до самой темноты я носился по этому чудесному и изумрудному полю. Наверное, я больше никогда не играл с таким удовольствием в футбол как на этом зеленом поле в подмосковном Крюково. Особенно мне удавались финты, когда приходила купаться в пруду коричневая от загара соседка Люба Тихонова. А если она ещё и подбадривала меня своими криками, —
» Эй, Ташкент, забей гол мусорам» , то у меня от её поддержки вырастали крылья. Получилось так, что многие мальчишки из станций Крюково, Планерная, Сходня, Химки ездили тренироваться на стадион «Динамо» и часто играли в динамовских футболках. Ездить на стадион «Динамо» было очень удобно для них. Они доезжали на электричке до станции метро, пересаживались и быстро добирались до «Динамо».

Динамо, — это ведомственное общество МВД и КГБ (ФСБ). Девочка Люба почему -то не любила команду «Динамо». А вот мой папа много претерпевший от этих двух организаций, тем не менее болел за «Динамо», а если точнее, то персонально за Льва Ивановича Яшина. Папа очень уважал Льва Ивановича Яшина не только как всемирно известного голкипера, но и как скромного человека и работягу. Днём, когда солнце пригревало наподобие ташкентского, мы с Любой устраивали купание в пруду. И хотя вода в нём была теплой, но я уже твердо знал что наше «Комсомольское озеро» намного лучше. В пруду важно плавали домашние гуси и утки. Как — то раз вечером, когда мама объявила нам, что завтра мы все едем в Кремль на экскурсию в какую — то Оружейную Палату, для меня это стало шоком. Сто лет мне не нужен этот Кремль вместе с Оружейной Палатой думал я. Ведь у нас с утра должна была состояться важная игра с командой из станции Планерная, а Люба обещала придти на игру. Никакой Кремль не мог сравниться с игрой футбол под карими очами Любы, тем более, что в отличие от игр на нашей кукчинской «Поляне», здесь я играл не с малышней десяти — двенадцати лет, а вполне взрослыми ребятами от пятнадцати и более лет. И никто меня меня не шпынял за то, что я проявлял свой индивидуализм и пытался обвести всю команду противника. Наоборот, многочисленные зрители, они же купающиеся в пруду, всячески подбадривали и кричали, — «Давай пацан, финти, не дрейфь». Но утром, в день поездки в Кремль зарядил дождь, поэтому все футбольные матчи с последующим купанием в пруду автоматически отменялись, а значит не будет и Любы. Но все равно, я поехал в этот в Кремль не испытывая никакой радости.

Папы не было с нами ни на завтраке, ни в электричке. Оказывается, ни свет ни заря, он уехал в Мавзолей, чтобы занять очередь для нас. Желающих попасть в Пантеон к Ильичу несмотря на дождь, была тьма — тьмущая. Простояв вместе с папой ещё час — полтора в очереди, я с большим интересом посмотрел на дедушку Ленина в прохладном Мавзолее, а вот в самом Кремле и его Оружейной Палате мучился от духоты из-за многочисленных экскурсантов и откровенно скучал. Но за свои мучения в Кремле я был вознагражден. После Кремля мы очутились в Александровском Саду, где с удовольствием вдыхал влажный, дождливый, но такой приятный воздух свободы. Мама смотрела на меня как на последнего недотепу, но мне было всё равно. Наступил самый главный момент этого дня, нас ждало знаменитое мороженое ГУМа. Пока сестры и брат ели свои пломбиры рядом с мамой, я прошел к фонтану в центре ГУМа и наслаждаясь бесподобным мороженым разглядывал фонтан, празднично одетых приезжих из разных уголков страны, модных иностранцев и тележки с мороженым мечтая съесть ещё одно. Папа угадав мои мысли принес мне ещё одно крем — брюле. День определенно удался подумал я. Такого вкусного мороженого которое продавалось в ГУМе в детские годы, я больше уже не ел. Даже великолепное американское мороженое «Баскин Роббинс» уступает ГУМовскому детских лет. Затем начался скучный процесс «шоппинга» для мамы и папы. Слава Богу, что меня оставили у фонтана с наказом не отлучаться от него, и поэтому я не мучился в отделе обуви для женщин как папа и остальные дети. Когда папа сбежал от мамы на пять минут, мы с ним выпили по два стакана газированной воды с крюшоном. Затем папа привел и напоил газировкой остальных детей. Оставив малышку со мной, папа с остальными двумя киндерами отправился в женский отдел обуви, чтобы до конца отстоять свою вахту при командире корабля. Когда улыбающийся командир корабля, она же мама подошла к фонтану в центре ГУМа с несколькими коробками обуви для неё, то стало ясно, что старпом корабля, он же папа, отстоял свою трудную вахту на пять с плюсом. После покупки обуви и ещё других вещей для мамы в ГУМе, мы пошли в самый главный Детский Мир страны.

В Детском мире я загляделся на игрушечные и водяные пистолеты, но мама технично, по «бразильски» оттиснула меня от витрины с пистолетами. Она заставила меня примерять пиджаки, брюки и ботинки на зиму, все вещи кроме ботинок, были куплены на вырост. Слава Богу, что не заставляли примеривать рубашки, а то пришлось бы повозиться с многочисленными и непослушными пуговицами. Тем не менее мне накупили несколько рубашек, пиджак, брюки и ботинки, да забыл, ещё и куртку на молнии. Мягкая, сшитая словно из велюра куртка понравилась больше всего, так же как и ботинки, которые были похожи на ботинки самого В.И.Ленина, как на его портрете в одноименном музее. Ботинки были кожаные, черного цвета, блестящие и имели полукруглый носик. Ботинки «а ля Ленин» издавали такой волшебный скрип во время ходьбы, что пацаны на Кукче обзавидовались и ещё долго расспрашивали меня об обувном ассортименте московского «Детского Мира», а также о ботинках В.И. Ленина в которых он лежал в Мавзолее. Но чего не заметил, то это обуви лежащего в Мавзолее Ильича. По — моему он даже был прикрыт одеялом до пояса. Но всему хорошему приходит конец. Вот и чудесный августовский месяц сплошного футбола, купания, многократного тестирования московского мороженого, смородины, малины и крыжовника, разбавленного всякими ненужными визитами в Кремлевские Оружейные Палаты, Исторические и другие музеи, Третьяковскую Галерею и походами к родственникам папы прошел очень быстро. Настало первое сентября. Но кричать здравствуй школа, не было никакого желания. Вот тут — то я понял, что Кремль с его Оружейной Палатой и другими музеями в тысячу раз лучше ненавистной школы, я даже был согласен слушать наискучнейшие лекции в московском планетарии, куда меня одного заманила мама, а папа в это время с остальными детьми гулял по зоопарку. Но уже было поздно что — либо исправить, Кремль был далеко, а школа рядом. Футболисты нашей команды, так же как и я, не любили школу вместе с её порядками. Мы вместе планировали побеги с уроков на футбольное поле. Нам всем много раз влетало за наши пропуски, мы обещали исправиться, но через некоторое время всё повторялось снова.
Впереди была долгая и многолетняя борьба со школой.

ОДИННАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ.

Фарух, наш второй капитан команды в это время уже был аспирантом химфака ТАШПИ. Наш первый капитан команды Олим закончил техникум, работал и учился в ТАДИ. Другой наш вице — капитан команды команды Уткур заканчивал МЭИ в Москве. А я только стал студентом — «новобранцем» после службы в армии. Наш Старик, наш грозный Дон Абрикос совсем постарел, но всё также старался поддерживать свой сад. Наше пыльное, пусть не очень ровное, но такое родное футбольное поле пришло в упадок. Пацаны подросшие нам на замену, вообще не играли в футбол. Если всего пять лет тому назад на улице Шерозий было несколько настоящих футбольных полей, то сейчас от них остались лишь небольшие кусочки, пригодные разве что для игры в волейбол. Зато появилось много разных участков засаженных фруктовыми деревьями, кукурузой, клевером, грядками клубники, зеленого лука, чеснока и т.д..

Как-то раз я возвращался домой поздно вечером на восьмом трамвае. Неожиданно ко мне в вагоне обратилась девушка с просьбой проводить её до дому. Оказывается за ней всё время сперва шел, а потом ехал какой-то назойливый тип. Девушка сказала, что знает меня, моих родителей и сестер. А я её абсолютно не помнил. Она также добавила, что родилась на Кукче, а потом они переехали в центр города.
Но когда дедушка и бабушка постарели, то её отец вместе с семьей вернулся обратно в родительский дом чтобы ухаживать за отцом и матерью.
Всё это случилось перед моим призывом в армию. Поэтому я и не признал эту соседку. Выяснилось, что мы с соседкой вместе были на концерте эстрадной музыки в театре имени Свердлова.

На Кукче Тип с трамвая увязался за нами. Он был выпившим, а по дороге от театра имени Свердлова до трамвайной остановки у гостиницы «Ташкент» пытался «охмурить» девушку и нес какую — то ахинею, типа, что обязательно пошлет сватов к её родителям. Своим не вовремя сделанным предложением и дыша перегаром, он просто напугал нашу соседку.
Неожиданно я увидел Фаруха курившего возле дома. На Кукче никто из ребят не курил дома, а также в присутствии родителей. Ребята выходили покурить на улицу, а если в это время выходил покурить кто — нибудь ещё из наших футболистов, то «перекуры» могли длиться очень долго. Мы поздоровались, Фарух с интересом поглядел на девушку. Я ему рассказал о Типе стоявшим поодаль от нас. Мы попросили Типа уйти, но он все равно увязался за нами. Он хотел выяснить где живет девушка. Когда мы с Фарухом довели её до дома, выяснилось, что она внучка нашего грозного Старика. Фарух выведал, что девушка училась в ТАШМИ, затем мы попрощались с ней, закурили и пошли обратно. Выпивший Тип поджидал нас за углом. Он сообщил нам, что живет на Бадамзаре (квартал в Ташкенте), что у него честные намерения и он хочет жениться на этой миловидной девушке. А выпил Тип, оказывается в буфете театра имени Свердлова во время антракта, куда он тоже имел честь пойти. В буфете Тип и узрел нашу соседку, где она с подругами покупала лимонад.

Но я уже чувствовал, что этому Бадамзарцу нечего делать у ворот нашей соседки, будь он даже сыном первого секретаря обкома партии (уровень современного губернатора), он всё равно получил бы отказ. Постояв немного рядом с Фарухом и девушкой, я буквально осязал химию между ними. А искорка проскочившая между Фарухом и Соседкой превратилась в настоящее сияние и осветила небо не только над нашим футбольным полем, но и над всей Кукчой. Неужели Бадамзарец не видел этого, удивлялся я. Потом мы проводили отрезвевшего Бадамзарца до остановки трамвая, которого естественно уже не было, он сел в частную машину и уехал.

Некоторое время я не видел Фаруха занятый своей учебой. Настало лето. После окончания экзаменов, товарищ детства Алик уговорил меня поработать во время каникул в пионерлагере «Полтинник», под руководством директора Данилы Исламовича. В Акташе была чудесная природа, а в пионерлагере дружный коллектив, прекрасные вечера в предгорье и красивые студентки — пионервожатые. Всё это вкупе никак не отпускало нас. И мы с товарищем с удовольствием согласились поработать в «Полтиннике» вторую смену. А на Кукче между тем Фарух вовсю ухаживал за внучкой Старика. Да что там ухаживал, дело шло уже к свадьбе. «Бадамзарец» оказался чиновником Минфина и сыном Управляющего Сбербанка одного из районов Ташкентской области. Он как и обещал в трамвае, буквально, через неделю послал сватов к девушке. Но родители девушки наслышанные о пьяных приставаниях «Жениха» с Бадамзара, вежливо отказали сватам, мотивируя тем, что ей надо учиться, учиться и ещё раз учиться, согласно заветам вождя мирового пролетариата В.И. Ленина. Свадьбу Фаруха и внучки Старика сыграли в родительском доме жениха. Хорошо помню только начало свадьбы Фаруха с его супругой. Мы с ребятами до начала свадьбы помогали в её организации, потом ездили с молодыми в загс, потом немного выпили на Красной Площади имени В.И. Ленина, а когда сели за стол, то снова выпили за здоровье молодых и я слегка опьянев ушел домой. На второй день молодая супруга, как и положено всем кукчинским невесткам, уже с раннего утра подметала улицу и двор. Но недолго играла для невестки музыка «Осенние листья», которые надо убирать ежедневно. Молодые вскоре переехали жить на восьмой квартал Чиланзара, так сказать, на заранее подготовленные позиции в виде кооперативной квартиры. У них родились два прекрасных мальчика. Один из них пошел по стопам матери и стал врачом.

Самое главное, что Старик дождался правнука и даже подержал его на руках. Старик и Фарух имели несколько замечательных качеств. Они никогда не жаловались и оба умели держать удар. Второе качество — это честность и порядочность. Старик после ранения в борьбе с басмачами долго провалялся в каком-то кишлаке без медицинской помощи и поэтому всю оставшуюся жизнь мучился болями в ногах. Его комиссовали и он вернулся в Ташкент. По ходатайству КОМБЕДа (Комитет Бедноты) и командования воинской части где проходил службу Старик, тогда ещё молодой красноармеец, ему выделили землю на Кукче, где он построил дом. Старик уже будучи за семьдесят, всё равно работал сторожем в каком — то учреждении и занимался своим садом. Я думал, что Старик давно забыл про инцидент с «Абрикосовым Погромом», но как- то раз мы были приглашены в гости в дом Старика по поводу рождения внука (сына Фаруха) и юбилея тестя Фаруха (сына Старика). Во время застолья, Старик угощал нас компотом из абрикосов, приговаривал, что он приготовлен из лучших сортов абрикоса в Узбекистане, и повернувшись к Фаруху, Старик с улыбкой глядя на него промолвил, — » Тех самых абрикосов». Мы оценили юмор нашего Главного Кукчинского Мичуринца.
Через несколько лет после женитьбы, Фарух во время свадьбы младшего брата Анвара на отцовских «Жигулях» попал в аварию. Он получил сильное сотрясение мозга и вместо того чтобы отлежаться несколько дней, Фарух все три дня свадьбы брата провел на ногах. Последствия сказались через несколько лет. Ставший к сорока годам доктором химических наук Фарух мужественно переносил сильнейшие головные боли. Он конечно же лечился, а его поддерживала любимая жена. Тем не менее, Фарух ушел из жизни очень рано, ему было всего лишь сорок шесть лет. Супруга Фаруха после смерти мужа от переживаний тяжело заболела и через несколько лет тоже скончалась.

Вот такие воспоминания навеяли на меня мальчики и девочки собирающие зеленый урюк на бывшей улице Шерозий, а сейчас переименованную в Нурафшон.

1. Абрикосовое дерево выросшее почти рядом с домом Старика.

2. Бывшая территория бывшего фруктового сада Старика.

3. В этих местах было несколько футбольных полей и огромное количество садов и огородов.