Хроника Белого Туркестана История Разное

Пишет в ЖЖ voencomuezd.

Как оказалось, в сети стараниями В.Ж.Цветкова опубликованы фрагменты воспоминаний деникинского офицера Б.Н.Литвинова, который в 1919 г. воевал в Туркестане с большевиками, в Закаспийской области. К сожалению, господин Литвинов был, судя по отрывкам, оголтелым булкогвардейцем, так что повествование у него сильно испорчено субъективностью. Да и прибыл он туда уже в 1919 г., то есть отнюдь не в начале событий. С другой стороны, он сам служил в Туркестане, так что некоторые впечатления его весьма ценны.
http://www.white-guard.ru/go.php?n=54&id=1281

Начало отменное.

Вторая причина – рабочий элемент. Анненков, а за ним и Куропаткин, которого так привыкли бранить, разрешили рабочий вопрос весьма просто. Рабочими в Туркмении и на Закаспийской железной дороге были или туземцы, по преимуществу персы – им шла обычная плата; или нижние чины 1-го и 2-го Закаспийских железнодорожных батальонов, саперы и запасные – им кроме платы давался кусок казенной земли в 200 кв. сажень и 600 рублей ссуды на постройку дома. Кроме того, строились больницы, школы, церкви, прекрасные здания ремесленных собраний (их собрания посещали министры и Главные начальники края). Им отводились огромные участки орошаемой земли для общественных нужд. Из одного такого поселка вырос целый город Кизил-Арват с 15-17 тысячами жителей; появились другие менее крупные городки, как Теджен, Каахка, Бахардск и др. Асхабад и Чарджуй и Мерв имели свои слободки.

Ясно, что рабочие были благоустроены, богаты, организованы, имели свое лицо и, главное, были собственниками. Почему быть большевиками, то есть коммунистами, они никак не могли. Социалистами они охотно соглашались быть до тех пор, пока не увидели, что это есть и посягательства на их солидную собственность. Кизил-Арват был образцовой, красивой рабочей столицей. Его мастерские были чудом техники, и ими гордились не только рабочие, но и Россия. Голытьбы в городах Закаспийского края, этой всеотрицающей шпаны еще не было. Ее успевали высылать из края.

Чуете, какая обида слышится в разгневанном тоне несчастного енерала?)) Он там еще регулярно отжигает о тупой черни, которая даром небо коптит, упоминает «шпану» (словарный запас автора вообще не впечатляет), в общем, всячески радует своим незамутненным социальным расизмом. Этот отрывок про богатых рабочих, однако, лучшее. Один в один рассказы господ Ефимова-Молчанова о том, как замечательно жили ижевские рабочие до революции и что они не поддерживали большевицкую сволочь. Ну-ну, ну-ну. Тем не менее даже господин Литвинов нехотя признает, что кизил-арватовцы были социалисты, а если совсем прямо — эсеры.

Изложив свой краткий курс революции в Туркестане, автор рассказывает о Начале Белой Борьбы.

Тогда только началась конспиративная работа в целях избавления от этого зла. Но так как по составу Ташкентских групп нельзя было рассчитывать сразу на переход к здоровому решению, то и был избран средний пункт – меньшевистский.
Во главе конспирации встал Генерального штаба генерал-лейтенант Кондратьев, кажется бывший директор Ташкентского кадетского корпуса. Его помощником стал Генерального штаба полковник Руднев.

В это время на севере в Киргизских степях стало организовываться противобольшевистское движение, создавшее свое правительство под названием Алаш-Орда. Было ли это правительство вообще, или оно только выдумано кем-то для завязки контрреволюции, или оно только укрывалось в кибитках кочующих киргизских рядов на тысячеверстных пространствах – сказать трудно. Генерал Деникин его отрицал совершенно, как несуществующее. В Ташкенте уже о нем говорили. И там у белых были даже две сотни киргизских добровольцев, присланных от Алаш-Орды.

Общее название противобольшевистская группировка взяла для себя «Туркестанский союз по борьбе с большевизмом». Это название было контрреволюционным даже и по отношению самих белых групп, так как первая ступень контрреволюции в Туркестане и Закаспии была – «очищение Советского Российского аппарата от негодного элемента», то есть высшее признание советского рая.

Здесь мы видим определенную продуманность постепенного возвращения к старому строю путем последовательного перехода слева направо по всем ступеням социальной лестницы, населением, пробующим каждую такую ступень и отвергающим ее после признания ее негодною лишь на практике.

Путем этого процесса, без трибун, и без насилий, Закаспийский фронт, и край перешел от большевизма к меньшевизму, только путем опыта и фактического приложения всяких доктрин к своей шее. Но таковы были времена.

Чо за две сотни киргизов — ведать не ведаю. Но то, что контрреволюция по признанию самого автора, прикрывалась меньшевизмом, очень забавляет.

Дальше, как водится, традиционные проклятия в адрес отряда Фролова. Так как отряд комиссара Фролова пограбливал, а сам комиссар запрещал оппозицию, мобилизовывал фаэтоны на фронт и устраивал пьяные дебоши, то он на веки вечные стал для всех туркестанских беляков олицетворением самых жутких большевицких ужасов. О зверствах Фролова ими рассказывалось много и часто, хотя и в крайне общем и неопределенном виде — других там просто не было и больше в агитации напирать было не на что.
Все эти рассказы о большевиЦких ужасах неожиданно заканчиваются меланхолической оговоркой: «Нужна была провокация, чтобы сдвинуть вопрос с мертвой точки».

Третьей группой была организованная группа рабочих Закаспия. В их руках, кроме Среднеазиатской и Кушкинской железных дорог оказались все военные и продовольственные склады края с их огромными мобилизационными запасами оружия и всего прочего на целый корпус (былой мобилизационный план). Кроме того, в их руках были все огромные мастерские с Кизил-Арватскими во главе. Поэтому рабочая группа была самой сильной. И к кому она примкнет, то и будет иметь перевес в предстоящей борьбе.

Надо сказать, что рабочие вели себя в высокой мере разумно. Они видели в Советах своих братьев, но разбойников и потому ждали, хотели убедиться, куда это поведет. В офицерской же группе и вообще в белых они видели своих партийных врагов, как им напели в уши агитаторы; но в то же время видели в них и порядок, законность и вообще то, что ждали от Советов, но не получили.

Белым нужно было выждать и не насиловать совести этих людей. Они так и сделали – стали в сторону и ждали.

Изложив собственную, дебильнейшую до невозможности версию войны большевиков с Бухарой (по версии Литвинова, отряд Фролова — который он путает с отрядом Колесова — просто перепился на станции Каган, а эмир разобрал рельсы на десять верст в разные стороны!!!!!!) — автор откровенно рассказывает, как белые спровоцировали «народный мятеж рабочих против большевицкой диктатуры».

Как было уже сказано, рабочие в Асхабаде, получив распоряжение красной власти об отправлении на Оренбургский фронт против Дутова, заволновались и замитинговали. Этим воспользовались белые и, влившись в рабочих, стали доказывать правоту их взглядов и необходимость поверить «офицерству» и дать им возможность защищать в рядах рабочих Русское дело, как таковое.

Здесь выделились два лица, указанных выше – полковник Денисов и поручик Рогожин. Денисов, сын маркитанта Туркменского конного дивизиона (и, пожалуй, и не полковник) возбуждал туркмен снизу, в обход их главарей, он доказывал полезность для туркмен идти только с белыми русскими офицерами. И добился этого.

А Рогожин, сын одного железнодорожного мелкого служащего, убедил рабочих объединиться вместе с офицерами и интеллигенцией против негодного элемента, засевшего в Совете Народных Комиссаров. Владевшие всеми складами и железной дорогой рабочие, конечно, понимали, что, вооружив «офицерство», они отдают свою судьбу в их руки. Агенты Виктора Чернова (один немец, а другой латыш), верховодившие ими, ненавидели «золотопогонников», но их влиянию противодействовала привычка подчинения своим прежним начальникам.

В конце концов, 24 апреля в городском саду состоялся грандиозный митинг рабочих, на который пробрались и «офицеры» и добились того, что им решили дать вооружение, что немедленно и стало проводиться на практике.
Житников, заранее уже вызвавший из Бухары Фролова с его отрядом и только ждавший его прибытия, чтобы сорвать этот митинг, устранить одновременно другой красный митинг на главной огромной Скобелевской площади и стал требовать немедленного истребления «контрреволюционеров», «туркмен» и примыкавших к ним рабочих. Митинг привлек колоссальную толпу, запрудившую всю площадь. Одновременно с этим Житников решился действовать. Он приказал красноармейцам оцепить рабочий митинг в городском саду и разделаться с захваченными там. В то же время к Асхабаду подходил и Фролов на своих трех поездах.

Все это, конечно, стало известно и «белогвардейцам», и рабочим. Белые просили помощи у туркмен через Денисова; рабочие отдали распоряжение по дороге не впускать Фроловские поезда (Рогожин). Денисов поднял туркмен в Туркменских Кашах, но еще раньше этого по городу шныряла его тройка, под названием «Цап-Црап». Ее составляли: хорунжий С-о (жив, почему фамилия не приводится), стрелок поручик Новичков и артиллерийский поручик Амантов. Когда стало известно, что Житников собрал колоссальный протестный митинг на Скобелевской площади, то «Цап-Царап» явилась туда с целью сорвать его и убить Житникова (распоряжение Денисова)…

Житников оказался раненым 6 пулями – 3 в ногу, 1 в живот и 2 в грудь. И, несмотря на это, впоследствии выжил. Но, как работник, в горячую минуту вышел из строя.

С этого момента и начались боевые действия между красной властью и белыми. Рабочие были скомпрометированы, но пока остались на этот день в подавляющем числе нейтральные. Первые выстрелы раздались у городского сада, и затем бой разнесся по направлению к вокзалу, по Куропаткинскому проспекту, к базарной площади и военному собору.

Здесь рассказывается первое о первом выступлении в Асхабаде, после которого рабочие и большевики временно «помирились». Возможно, автор сильно преувеличивает роль офицерщины в событиях, так как про эсеро-меньшевиков он вообще не упоминает. Вдобавок он сильно путает события, утверждая, будто отряд Фролова напал на них с тыла — что полный бред, поскольку отряд Фролова прибыл уже после событий — и рассказывает откровенный бред про убежавшую полуторатысячную группу белых (!), которая потом пряталась в горах Маркоу. Сказывается и то, что рукопись написана поздно, и что автор лично там не был. Но тем не менее, показательно.

Продолжая фантазировать, первый писатель боевой фонтаздики уверяет, что восстание в Кизыл-Арвате не было спровоцировано эсерами (про них он вообще не говорит — их как будто не было), а было поднято вторгнувшимися в город теми же самыми мифическими назгулами Маркоу.

Разрешились так. С-ко с 60 конными ворвется через переезд на станцию с тыла и захватывает ее, откуда идет на Савден. Новичков идет с пехотой правее за гордским садом, берет Хитровку, выходит за западный семафор Кизил-Арвата, рвет путь на Красноводск и затем идет также на Савден. Амантов с тремя бронепоездами входит на станцию, помогает С-ко овладеть ею, расширяет захваченную зону и идет далее на Савден же. И 4-ая колонна в 2 роты (до 300 человек) обходит Кизил-Арват слева между городом и горами и врывается в город со стороны бассейна и далее тоже на Савден. А там будь, что будет. Знали только, что надо погибнуть или взять Фролова. Пушек не имели ни одной…

Забавно, что глава восстания машинист Фунтиков не имел никакого понятия о всех этих людях.

В Кизил-Арват с эшелоном поехал только один молодой человек, некто Худоложкин, знающий военное дело, и Немцов, совершенно не знающий военного дела, Окунев и священник Быков были взяты Фроловым с собой в поезд, как заложники и при нападении асхабадцев были освобождены. Около меня находился один из офицеров, молодой человек – Рагожин.

Ну, дальше понятно. Мы героически наступали на красных, а потом героически смазали пятки и пришлось звать англичан. Сразу после Каахки автор переходит к Душаку — как известно, самому кровопролитному сражению британцев в Туркестане. Само собой, автор как герой белого дела, демонстрирует редкостную неблагодарность союзникам. Хотя наступали на Душак именно они, а белые их поддерживали, и англичане понесли тяжелые потери, и смогли занять станцию только после того, как красные ее оставили, отбив наступление — британцы все равно сволочи.

Английское командование поставило в Душаке небольшой белый обелиск на могилы погребенных офицеров и солдат и выбило на нем имена погибших. Но от дальнейшего участия в собственно боевых действиях в дальнейшем отказалось, мотивируя расстройством этих двух полков в Душакском бою. Оно сразу поняло, что не может спорить на боевом поле с русскими, хотя бы и большевиками. К тому же, цель английских намерений была совершенно другая: истребление русского элемента в Центральной Азии, безразлично красного или белого, и захват добра чужими, а не своими руками.
Над этим на белом фронте много смеялись, но доблесть английских офицеров хвалили.

Дальше он рассказывает о героической битве под Каахкой, где руссо-британцы отбили стотысячмиллионов красных конных орков. Дальше белые захватили Мерв, а потом Кушку. Кушку красные, на самом деле оставили сами, так как защищать ее было тяжело, но перед этим вывезли все оружие. Полковник Зыков осаждал ее в июле-августе почти месяц, предприняв несколько атак — но захватить смог только в ноябре, после эвакуации. В изложении же автора это была чуть ли не победа, достойная Клаузевица!

Зная, что англичане по секрету разговаривают и с красными (в надежде, что те передадут английской короне все три приграничные крепости, в том числе и Кушку, за признание красного режима), Зыков решился на провокацию.
Он послал красному коменданту телеграмму, в которой тот предупреждался, что из Мерва прибывает на Кушку военная миссия англичан для переговоров по моменту дня, и ему предлагается прибыть на вокзал с почетным караулом и представителями красной власти для встречи почетных гостей.
А сам, взяв роту преданных ему людей, несколько пулеметов и одно орудие, двинулся с нею в самодельных броневиках.
1 ноября Зыков прибыл на станцию Кушка, где его ждал почетный караул, комендант с букетом цветов и прочая знать. Зыков (он по специальности саперный офицер) подвел свой поезд так, что бойцы могли сразу выскочить из вагонов к почетному караулу красных и их обезоружить – и выполнить все это с точностью.
Подходивший к нему с букетом роз красный комендант был им тут же арестован, власти и караул сдались без сопротивления, и красная власть в сильнейшей крепости, бывшей всегда на боевом положении, была сменена на белую без пролития и капли крови.

Красиво брешет, правда?
Ну вот, а потом британцы остановились и воевать перестали, так как Первая Мировая кончалась, германо-большевицкая опасность была не страшна, а войска и так порядочно устали, так что в Лондоне попросили не усугублять и без того сложную авантюру, в которую они полезли. Конечно, автор негодуэ и кричит про английскую оккупацию. Вкупе с сим похвальным негодованием он ту же начинает противоречить себе и кричит про белый Туркестан, который «поднявшись сам, без всякой посторонней помощи против красного безумия», «черпал средства для жизни и борьбы исключительно из недр своего края«, «лицо и политический облик он определил себе сам«, «способы борьбы для очищения края он применил тоже свои, особенные, и после тяжелой борьбы остался победителем». И начинает оспаривать в лучших традициях пропагандонства у ижевцев «единение рабочего и солдата» — делая вид, что про Ижевское восстание никогда не слышал, он болтает, что это единение было крепче, чем в «белой и небелой России»! О как! Барон Мюнхгаузен бы многому научился бы у господина Литвинова…

Это удивительное единение достойно всяческого изучения и подражания, особенно тем лицам, которые хотят когда-нибудь заняться государственным строительством не на партийной и не на профессиональной почве, а на почве права каждого иметь свое личное, гарантированное место под солнцем – иметь свое индивидуальное, а не собирательное «я».

И прочий закаспийский местечковый патриотизм, в ходе которого герой белого дела даже смеет кусать Деникина, который-де «ненавидел» Туркестан. Ага, так ненавидел, что назначил генерала Савицкого, которого автор очень любит, генерал-губернатором Закаспия и разрабатывал планы наступления через него на Урал.

На этом пока публикация и заканчивается. Дальше будет продолжение, инфа 100%. С нетерпением жду описаний потрясающих подвигов белой Туркестанской армии, ухитрившейся не одержать ни одной победы и раздолбанной за полгода.

Вот такое вот сочинение. Много общих слов, путаницы, ерунды типа миллионов германских шпионов, военком Осипов оказывается прапорщиком-армянином (!), один из ключевых контрреволюционеров Кун — Курилевым и т.д. Ну ладно, допустим, память — но почему станция Каган оказывается Качаном? Все-таки туркестанец, мог бы и запомнить. Туркестанскому фронту почему-то отчаянно не везет с мемуарами — все немногочисленные воспоминания туркестанских белогвардейцев упорно держатся в рамках полуфантастических хвастливых повествований — особенно это у князя Искандера было выражено. Головы им, что ли, напекло?

Южанин не лжет – он заблуждается. Он не всегда говорит правду, но он сам верит тому, что говорит… Его ложь – это не ложь, это своего рода мираж… Да, мираж!.. А чтобы в этом удостовериться, поезжайте-ка на юг – увидите сами. Вы увидите страну чудес, где солнце все преображает и все увеличивает в размерах. Вы увидите, что провансальские холмики высотой не более Монмартра покажутся вам исполинскими, а что античный храм в Ниме – эту комнатную безделушку – можно принять за собор Парижской Богоматери. Вы увидите… Ах, если есть на юге лгун, то только один – солнце!.. Оно увеличивает все, к чему ни прикоснется!.. Что представляла собою Спарта в пору своего расцвета? Обыкновенный поселок. Что представляли собою Афины? В лучшем случае – провинциальный городишко… И все же в истории они рисуются нам как два огромных города. Вот что из них сделало солнце…