Наши мамы, юные совсем…. История Ташкентцы

Суббота, 21 сентября, 2013 (11 лет назад) | Добавить в закладки | EC

Пишет Татьяна Перцева.

Как часто в молодости мы, по эгоизму и бездумности не видим, чем живут наши мамы. Иногда и обижаем…. а потом, когда уже ничего не вернуть, мучаемся, каемся, плачем — все поздно. И дети повторяют наши ошибки, потому что земля — она круглая….
Этот рассказ о мамах. Моей. И моих друзей. Зухры Ашрабовой. Татьяны Вавиловой. Улугбека Шаматова. Их мам я не знала. Но знаю точно, что вырастили они достойнейших людей, и сейчас мамы смотрят на детей и радуются. Надеюсь, и моя тоже.
Все мамы были людьми незаурядными. Необыкновенными. Жившими в тяжелые времена, суровую эпоху, и много претерпевшими, но не сдавшимися. Никого уже нет на свете. Последней ушла мама Зухры. Этот мой рассказ — дань уважения, любви и нечто, вроде эпитафии. Пусть им ТАМ будет хорошо.

ЧАСТЬ 1

РИНА

Жизнь моей мамы была настолько же колоритна, насколько полна бед и неприятностей.
Потому что она имела несчастье родиться в году 1908, и, следовательно, часть ее детства и молодость пришлись на революцию. А она, как известно, мамаша суровая и пожирает детей своих.
….У меня в руках поразительный документ. Держать в руках подобный доводилось, поверьте, немногим.
Это личное дело моей мамы, из архива редакции газеты «Правда Востока». Тощая папка, в которой кипят шекспировские страсти того времени: объяснительные записки, доносы, выговоры…
Шапка: Издательство ЦК КП Узбекистана. Архивный номер 5451.
Личное дело Перцевой Ирины Яковлевны заведено 23 марта 1948 года. Окончено 18 марта 1966 года. На двадцати семи листах.
Определено на постоянное хранение, чего, слава Богу, не случилось.
Но до этого было много- много всего.

Мама родилась в 1908 году в городке Звенигородка, теперь Черкасской области, а тогда — Киевской губернии. Настоящее ее имя — Рина, просто потом переделали на Ирину, на русский лад.
Потом, во время войны и после она всю жизнь писала в анкетах, что ее отец был мелким служащим, конторщиком сахарного завода, и что она происходит из мещан. На самом же деле, Яков Адольфович Зиньков был владельцем магазина, и дела его шли неплохо. Настолько, чтобы возить непонятно чем заболевшую жену не только по киевским светилам, но и заграничным. После многочисленных консилиумов был поставлен печальный диагноз: рак пищевода. Двадцатисемилетняя красавица Фаня умерла, оставив семилетнюю Рину и четырехлетнюю Маню. В памяти Рины сохранилось пение матери. У нее был настоящий оперный голос, такой силы, что когда она пела, приходилось открывать окна, в которых дребезжали стекла. (По какому-то трагическому совпадению точно такое же детство было у моей свекрови, Анастасии Константиновны Викторовой, с той разницей, что сестер было три. Она младшая. Но то, что произошло дальше — тоже совпадает до мельчайших подробностей).
Что было дальше? Дальше отец женился, как водится, и в доме появилась мачеха. Как и у моей свекрови — типичная, классическая мачеха, родившая мужу еще двоих дочерей. Дочери первой жены оказались не нужны. Нет, над ними не издевались, не били, просто не обращали особого внимания. Мама вспоминала, что на лето их отправляли к тетке, у которой своих был целый выводок. Тетка торговала на рынке, ей тоже ни до кого не было дела. Готовить было некогда. Поэтому она оставляла на всю ораву ведро вишен, мешок огурцов и каравай. На этом они и существовали, правда, вечером тетка стряпала ужин.
Иногда снимали так называемую дачу, на деле же — просто избу у богатого украинского крестьянина. Мама с восхищением рассказывала, что у хозяина было пять сыновей, пять невесток и бесчисленное количество внуков. Ложились они спать в шесть вечера, поднимались в четыре утра, и работали, работали, работали… но были у них и маслобойка, и крупорушка, и большое хозяйство…
В общем, дети первой жены росли, как трава.
Единственная, кто проявлял какое-то участие к сиротам, была вторая тетка — очень богатая женщина. Она даже приданое девочкам собирала, включая украшения. Но все пропало в революцию.
Мама успела окончить три класса гимназии. Своей в Звенигородке не было, приходилось ездить в соседний город Златополь. Там девочки жили в пансионе, приезжая на каникулы.
И тут началось…
Сама революция запомнилась ей, как бесконечные выступления ораторов различных партий. Вот ее дословная фраза «Кто в фуражке и кожанке с оружием, кто в пиджаке, но действовали одинаково: как вскочит на стол, как пойдет чесать…» В смысле речь произносить. Какой-то «петушиный» оттенок во всем этом был, не находите?
Но эйфория прошла и начались суровые будни. Как в той малиновской свадьбе: власть менялась чуть не каждодневно. А вместе с переменами пришли погромы, насилия, убийства….
Подробности мама рассказывала скупо. Но два случая мне запомнились. В Златополь отправлялся очередной экипаж с «грузом» детей в гимназию. И случилось так, что мама то ли заболела, то ли опоздала. Экипаж отправился без нее. И пропал бесследно. Где-то на дороге нашли красный башмачок одной из девочек. И все….
Но все-таки, решено было отправить второй экипаж. На этот раз ехала только мама. И вот она, семилетняя девочка, видит, что их нагоняет всадник, требуя остановиться. Потом она говорила, что сама не знала, что на нее нашло. Но схватила валявшуюся в открытой коляске какую-то железную штуковину, и швырнула в неизвестного, который успел подобраться совсем близко. И попала в лицо. Тот слетел с коня, а они успели уехать. Кто знает, возможно, ее постигла бы участь тех несчастных… Но гимназии преобразовали в школы, мама отучилась в семилетке. Тем временем уездная ЧК взялась за деда. О, нет, никаких репрессий. Его брали под арест, он выдавал часть золота и драгоценностей, его выпускали, пережидали, брали под арест…. и так без конца до конца.. пока не вытянули все. Семья уехала в Одессу. О тех временах в Одессе много написано, в частности, у Константина Паустовского, Исаака. Бабеля Веры Инбер ( кстати, последняя была родственницей Троцкого, интересно, почему уцелела?) Бандитизм, безработица, голод, безумный голод, когда початок кукурузы — вся еда на целый день, деревянные «стукалки», подошвы к которым прикреплялись ремешки — обуви почти ни у кого не было, и вся Одесса отбивала такт по тротуарам, словно орда безумных барабанщиков.
Семья занималась изготовлением фосфорных спичек — невероятно опасная штука, потому что фосфор мог вспыхнуть в любой момент, и тогда спастись было бы весьма проблематично. Они были вынуждены вернуться в Звенигородку, и дед устроился конторщиком на сахарный завод. С огромным трудом маме было позволено закончить профтехучилище, насколько я понимаю, — по специальности секретарь — машинистка. Там же обучали и основам корректорского дела, потому что мама числилась в профсоюзе работников печати. Видимо, в институт неохотно принимали детей даже мещан, не говоря уже о том, что тогда многие знали, что дед был фактически, купцом. Закончила она училище в двадцать седьмом году и тогда же вышла замуж. Что тут скрывать — вышла от отчаяния, от невозможности куда-то податься. На работу ее не брали…
А отец был интеллигентом в первом поколении: инженером с безупречной биографией сына шахтера, умершего еще до революции. Тогда профессия инженера еще высоко почиталась, так что мама, можно сказать, сделала неплохую партию. Первые годы она вообще не работала: в двадцать девятом родилась моя сестра. И домработницы у нее, как у уважающей себя инженерши, всегда были.
Однажды она встретила на улице девушку — дочь того крестьянина, в избе которого жила в летние месяцы. Выяснилось, что семью, как богатых кулаков, сослали на Соловки и поселили в церкви бывшего монастыря, где нары были набиты до самого потолка. Каждое утро у подножья находили разбившихся людей, особенно детей, которые во сне неловко повернулись… Мама умалчивала о том, как ей удалось сбежать и появиться в Сталино без документов и денег, но думаю, помог какой-то мужчина, власть имущий. Мама взяла ее к себе в домработницы, сумела выправить документы и даже выдала замуж…. за милиционера(?!!)

До тридцать четвертого семья жила в городе Сталино, теперь Донецк. Потом отца перевели в Макеевку, где мать нашла работу, сначала секретарем правления Горжилсоюза (что это такое — не знаю, а спросить уже не у кого, думаю, учреждение ведало распределением квартир) а потом — корректора и лит. секретаря в газете «Макеевский рабочий». Проработала, правда, чуть больше года: отца послали на рудник имени Калинина, инженером по технике безопасности. Он всю жизнь с гордостью повторял, что при нем не было ни одного случая аварии в шахтах, потому что он строжайше соблюдал правила безопасности. Количество опор было таким, сколько требовалось, при нем проверялись места скопления метана и т. д. Мама опять не работала. Потом отца снова перевели в Макеевку, где мама проработала в прежних должностях, но на этот раз меньше года, потому что отца перебросили в Кривой Рог. Было это в тридцать восьмом. Слава Богу, нашу семью минули аресты и репрессии. Хотя… был даже фильм о том, как подлые враги народа хотели взорвать шахту. Так что и горные инженеры ходили по краю.
Из Кривого Рога они и эвакуировались. В июле сорок первого. В первые же недели войны отец сообразил, что если придут немцы — жену и дочь не пощадят. Вообще, все, имеющие отношение к горнодобывающей промышленности, получали бронь, а тех, кого успели забрать в армию, потом возвращали с фронта по приказу Иосифа Виссарионовича. Он пошел в свое горнорудное управление, открепился и взял направление на Мангышлак. Но сначала нужно было приехать в Ташкент, где находился трест «Средазуголь». Они собрались, взяв с собой самое необходимое. Конечно, обстановку пришлось бросить. Больше всего мама жалела о библиотеке, которую успела собрать. Оставляла она книги соседу-извозчику., который честно сказал, что «Колы нимци прийдуть — усе запалю». В смысле — сожгу. Скорее всего, обещание он сдержал. А там были редкие по нынешним временам книги…
И когда они уже пришли на вокзал, мама случайно встретила знакомую даму, которая очень удивилась, услышав, что семья уезжает.
— Как! — воскликнула она, — вы эвакуируетесь? Зачем?! Мы этого момента двадцать лет ждали!
Под «этим моментом» подразумевалось вторжение немцев, а национальности мамы она не знала…
Так начались их многомесячные мытарства. Поезд шел медленно. Все было. Бомбежки. Голод. Под Харьковом, который, как известно, немцы брали дважды, поезд едва не попал в «котел», и тогда участь людей была бы незавидной. Страшнее всего, что отец едва не потерялся в этом ужасе – отошел набрать кипятка. Бог спас. Они не разлучились и продолжали нелегкий путь к Ташкенту.
Насколько я поняла, добирались они очень-очень долго. Потому что в автобиографии мама пишет, что отца послали в город Сулюкту, Киргизской ССР в сорок втором. Сулюкта в то время была одним из центров угледобывающей промышленности. Но до того был Ташкент с его вокзалом, как из фильма ужасов: на всех свободных пятачках, прямо на невыносимой жаре стояли, сидели и лежали люди. Живые и умирающие от голода. Помощь приходила, но власти Ташкента просто не в состоянии были справиться с этим потоком беженцев. Продуктов, конечно, не хватало. (мама потом всю жизнь с содроганием вспоминала деликатес, который во французских ресторанах стоит очень дорого — черепаховый суп — он такой противно-зеленый…) Сельское население жило чуть лучше — у людей было свое хозяйство, участки, фрукты-овощи, но очень многое шло на фронт. Положение было не из легких. Отец отправился в «Средазуголь», и там его отговорили ехать на Мангышлак с семьей. Основным доводом был тот, что на полуострове не было пресной воды. Только привозная и опресненная, мерзкая на вкус. Направление было переписано на Сулюкту. Там семья провела год, с сорок второго по сорок третий. Мама работала секретарем газеты «За черное золото», отец — главным инженером Сулюктинского стройуправления. Оба получали рабочие карточки. Сестра — иждивенческую. Мама рассказывала, что по рабочей карточке отец получал аж буханку хлеба. Полбуханки — мать и четверть — сестра. И с гордостью добавляла, что отец приносил хлеб домой, а были мужчины, которые «отделились» от семьи и съедали свою норму в одиночку. Этой буханкой, в сущности, они и питались. Остальное шло на козье молоко, в основном, сестре. Позже, мама говорила, что сестра осталась такой маленькой, всего метр пятьдесят, потому что недоедала. Время от времени мать и другие женщины отправлялись по горным кишлакам, менять вещи на еду. Страшно было… но их ни разу не обидели. Дурного слова не сказали. А ведь если что — и косточек бы не нашли. А она вспоминала, как они ночевали в киргизской мазанке. Горит масляный светильник, все спят, накрывшись кошмами, одна бабушка не спит, шьет и что-то то мурлычет себе под нос….
Зима там была суровая, но весна и лето теплые, и женщины решились и посеяли пшеницу. Представьте — взошла и заколосилась. И даже сумели сжать и обмолотить. Мололи на ручных мельницах. Пекли лепешки. Так и жили…
Остаток этой пшеницы даже в Ташкент привезли, долго стояла в ящике на балконе: на всякий случай. Боялись голода. Только когда мыши завелись, выбросили. Я уже большая была. Года четыре мне было, потому что все помню.
Отца в 1943 году перевели в Ташкент, на должность директора горного техникума (потом на этом посту его сменил отец Юлия Львовича Гертмана, известного в сети под ником Юлташ). Мама стала работать в техникуме, секретарем учебной части. Но поскольку семья была эвакуиронанной, вещей особых не имелось. У нас не было ни одного предмета своей мебели — все казенное. С инвентарными номерами. Мама рассказывала, что девчонки то и дело бегали к ней, прося совета, многие были из детдомов — дети войны. Она вспоминает, что всем помогала избавиться от вшей, заставляла стирать свои вещи, а однажды не углядела. Приняли новенькую, а наутро за ней прибежали девочки и повели в спальню. Картина потрясала воображение. На белой простыне огромный круг из вшей. А посредине сидит одна, очень большая. Что-то, вроде пчелиной матки? В общем, простыня отправилась в выжарку, девочка — в баню, предварительно щедро намазанная керосином — тогдашнее универсальное средство от вшей, ангины и много еще чего… я прекрасно знаю вкус керосина — им лечили больное горло, и честно говоря — помогало почти сразу же.
Мама проработала два года. И ушла перед моим рождением, в августе сорок пятого.
Ну, и три года не работала. И едва не умерла при родах, потому что началось заражение крови, и отец спас ее тем, что пообещал убить главврача, если та не достанет безумно дорогой и дефицитный пенициллин. Та видимо, поверила, потому что пенициллин появился, как по волшебству. Думаю, на больницы выделяли какое-то количество, но все уходило на черный рынок. Так что главврачу в тот раз крупно не повезло. Мама выжила, а я помню себя с двух лет. Как я боюсь стоять на стуле: так потребовал фотограф, а у меня горестное личико, хотя до этого мне так нравилось мое новое, темно-красное платьице в полосочку с оборочками. Удивительно, но я помню все свои детские платья. Потому что, наверное, их было немного. Помню выкрашенную в белый цвет мебель, с инвентарными номерами, большую печку, с тремя конфорками и духовкой, трафарет под потолком в большой комнате, крашеные полы, балкон, увитый хмелем… Великую Войну с Клопами, для которой сгодился тот же керосин, в котором было настояно пятьдесят стручков красного перца… такого клопы точно не снесли.
Мама сначала никак не понимала, откуда они появляются. Оказалось, что часть(!!) комнаты при въезде была оклеена обоями. Там они и поживали. Обои были немедленно уничтожены, а вместе с ними — и их зажравшиеся обитатели.
Когда мне исполнилось три года, мама устроилась в «Правду Востока», ревизионным, то-есть старшим корректором. В анкете, на вопрос, кто ее рекомендовал, написано «без рекомендаций». То-есть, с улицы пришла. Но чего не отнять, того не отнять, мама была безупречно грамотна. В деле также указан адрес: Киргизская 16, квартира 4. Потом Киргизскую переименовали в Виктора Малясова, в честь погибшего на войне Героя Советского Союза. Очень долго в начале улицы стоял маленький глинобитный домик, с мемориальной доской, на которой было написано, что в этом доме жил Виктор Малясов. Но власти его снесли, как снесли многое: у нас никогда не умели и не желали сохранять память. Пока еще улица держится, но скоро говорят, сносить будут…
В газете мама проработала с сорок восьмого по шестьдесят шестой год. У меня начались трудные времена: отец снова работал главным инженером Сулюктинского стройуправления, и собственно говоря, жил на «руднике», как тогда говорили. Впрочем, как и многие горные инженеры. Кто в Сулюкте, кто в Ангрене, кто в Кызыл-Кия. Приезжал он крайне редко, раз в два месяца, не чаще. Мать работала через день, приходила ночью, отсыпалась, через день снова уходила… я оставалась на попечении няньки. Мама говорит, что она так болела, что первый год со мной сидела сестра, из-за чего ей пришлось пропустить десятый класс и наверстывать на следующий год. Этого сестра так мне и не простила. Она поступила в ТашМи, и целыми днями пропадала в институте. У нее была своя жизнь. Шестнадцать лет разницы — шестнадцать лет, как ни крути…
Когда мне было лет восемь, отец уехал в Москву, жил в Люберцах, работал в Панках. Я уже училась в школе. Сестра закончила институт, работала сначала педиатром, но переквалифицировалась в терапевты, потому что подхватывала о своих пациентов все на свете болезни. А от нее — уже я. Однажды корь и сразу коклюш. Вот маме-то приходилось — обе кашляют, как простуженные бараны, днем и ночью… А зато мне радость — в школу не ходить. И коклюш ничем не лечился. Кашляй — и все тебе.
А мама продолжала работать в газете. Приходила поздно, и первое, что слышала, хоть в два, хоть в три ночи: мама, что ты мне принесла?
Конечно, нам было легче жить, в том смысле, что в «Правде Востока» был буфет с приличными продуктами.
Можно было что-то купить без очереди. А в остальном — как все, с Алайского рынка…
Я снова открываю личное дело матери.
Подписка о неразглашении. Заявление о переводе на прежнюю работу: у мамы подозревали онкологию, и она долго лечилась. К счастью тогда не подтвердилось. Подтвердилось через двадцать с лишним лет…
Служебные записки по поводу пропущенных ошибок. Кто виноват, кто допустил.. суровые были времена. Ох, суровые. Ошибка была допущена в имени египетского премьер министра на выступлении на митинге в Каире… с ума сойти! И таких записок несколько. За ними следовал выговор, а однажды виноватой оказалась мама. С нее удержали стоимость работы и бумаги: восемь рублей тридцать две копейки…

Помню, как я приходила к маме на работу. Очень любила бывать в том здании на улице «Правды Востока». Нравы тогда были попроще, о терроризме никто не слыхивал, я звонила снизу, мама спускалась и проводила меня на второй этаж. С раннего детства я запомнила огромный портрет Сталина в мундире генералиссимуса, и коридор, устланный красной ковровой дорожкой. Большую комнату, где работали корректоры. Буфет со всякими вкусностями…
А работа была достаточно опасной. Ошибка в имени египетского премьера — чепуха, по сравнению с тем, что могло ждать корректора за ошибку в имени члена правительства или, не дай Бог, Иосифа Виссарионовича. Я знала корректора, просидевшего десять лет за такую ошибку и заполучившего туберкулез на всю оставшуюся жизнь. Очень суровая работа. Впрочем, в этом случае, полетели бы все, вплоть до главного редактора. Преимущества в виде продуктов в свободном доступе или возможности подписаться на приложение к «Огоньку» мало уравновешивались постоянной угрозой очутиться в местах не столь отдаленных.
Проработала мама до шестьдесят шестого года. И ушла на пенсию из-за довольно гнусного доноса, написанного тем самым корректором, которые просидел десять лет… ничему и никого не учит собственный печальный опыт. Времена уже были не те, но маме пришлось уйти. Она еще долго работала — в «Звезде Востока», выпускала радио-телепрограмму, но все это было не то.
С ней считались на работе и во дворе, и те, кто еще остался в живых, вспоминают маму с неизменным уважением и любовью. Женщина она была сильного характера, никого и ничего не боялась. Ненавидела сталинский режим. Все эти рассказы я слышала от нее еще довольно маленькой девочкой. Дома она высказывалась довольно резко. Это от нее, после смерти Сталина и разоблачения «антипартийной группы», о которой была сложена длинная ехидная песня с припевом «Маленков, Каганович, Булганин, Молотов и примкнувший к ним Шепииииилов», я услышала фразу: «дерутся за власть, как скорпионы в банке». Отец, свято веривший всему, что пишут в газетах, попытался возразить. Но мама очень четко объяснила что к чему. Как четко объясняла своей младшей дочери, что есть советская власть. Недаром, как выяснилось, меня в школе прозвали диссиденткой. Мама тоже была диссиденткой, только что публично не выступала… Эх, знала бы она, что советская власть — это еще далеко не предел….
Конечно, это сослужило мне плохую службу. Я была невероятно аполитичной в ту сверхидеологическую эпоху. Но ничуть об этом не жалею.
Мама очень грамотная, очень начитанная, любившая музыку, всегда умевшая дать мудрый совет….
Мама умерла 20 ноября 1979 года. Официальная причина смерти — разлитой перитонит после операции на желудке. Тогда не любили портить онкологией статистику.
Отец пережил ее на девять лет. И не было дня, чтобы он не вспоминал и не скорбел о своей Рине. Писал неуклюжие трогательные стихи. И говорил, что она была лучшей женщиной на свете.

ЧАСТЬ 2

ФАЗИЛАХОН, МАМА ЗУХРЫ АШРАБОВОЙ

Танечка, обещанного ты и прождала три года! Прости…. Спасибо тебе за терпение. Вот все, что у меня было, включая то, что я тебе уже посылала. Сама выжмешь, что надо. Я сохранила мамину лексику и ничего не меняла.

Танечка, сегодня воскресенье, последний день недели, на которой я обещала прислать тебе текст с маминой биографией. Чем старее становилась мама, тем чаще мы ее просили записать ее воспоминания, она уверяла, что пишет, и на том мы успокаивались. Пару лет назад я нашла папку с ее записями и забрала себе. Теперь я стала разбирать их, там примерно 100 страниц рукописи, но видно, что она не заканчивала текст, потом начинала писать заново, то по-русски, то по-узбекски. По ее речи можно следить за ходом ее болезни и за тем, как угасал мозг. Она то повторялась, то исправляла написанное на совершенно неправильное, то заговаривалась, одним словом, читать это не просто не только логически, но эмоционально. Я выбрала более-менее причесанный текст и перепечатала, сохраняя мамину лексику. Конечно же, текст оборвался на полуслове. Только начало жизни и до замужества она написала в 4 вариантах. Поэтому дальше я дам тебе сухие факты, тебе же не надо подробное жизнеописание. Позже я пришлю тебе и фотографии, иллюстрирующие почти каждое описанное событие. Ну вот, читай:

Я Фазилахон, дочь Камилджона Шарипова. Родом мы из Маргилана.
Отец мой окончил в Маргилане русско-туземную школу. Он хорошо говорил по-русски, поэтому его пригласили на работу в Коканд, в немецкую текстильную фирму Синдель. Таким образом, семья переселилась в Коканд. В 1918 году в Коканде начались беспорядки, и пришлось переселиться обратно в Маргилан. Но в это время в Маргилане было в разгаре басмаческое движение. Во время беспорядков, семья потеряла старшего ребенка, Минаввархон, которой было полтора года, и семья вернулась в Коканд. В ту пору, в 1919, я и появилась на свет, но там продолжалась война. Помимо борьбы с басмачами, подавлялось восстание дашнаков, происходили грабежи и убийства, и мы снова вернулись в Маргилан, а наш дом в Коканде и все хозяйство было сожжено и разорено. До 24-25 годов эти беспорядки не прекращались. Только после установления определенного порядка в Коканде в 1925 году мы купили небольшой дворик в махалле под названием Первая трудовая, где проживали русские и армяне, и стали там жить. Здесь появились на свет двое моих младших братьев, Мирхамиджон и Мирсалимджон. Жизнь пошла своим чередом. Когда мне было лет пять, меня отдали в школу, которая находилась напротив Урды. Школа была узбекско-татарская. Мальчик-слуга каждый день отводил и забирал меня из школы. Но эта спокойная жизнь долго не продолжилась. Папина немецкая фирма закрылась, папа перешел на другую работу, но там что-то заладилось и через некоторое время (1927г.) мы оставили кокандский двор и хозяйство и вернулись в Маргилан. Там я продолжила учебу в школе, которая не походила на кокандскую. Там учились и мальчики, и девочки.
Через год-два открылся женский техникум и старших девочек забрали туда на учебу. Меня из-за малого возраста оставили. Целый год я училась одна среди 20-30 мальчиков. Каждый день я дома плакала и просила родителей перевести меня в школу для девочек.
Наконец, появилась возможность (начало сентября) пойти в другую школу, куда мне сказано было явиться. Придя туда. я обнаружила коридор, полный девушек и женщин с детьми. Я не знала, куда мне обратиться, никто не обращал на меня внимания. Я ждала-ждала, проголодалась и заплакала. В этот момент в коридоре появился незнакомый мужчина, спросил меня, что я тут делаю, и кто я такая. Я сказала, что я дочь Камилджона Шарипова и прислал меня сюда папа. Этот человек завел меня в класс, задал вопросы по математике, истории, литературе и языку. Он остался доволен моими ответами, похвалил и сказал, что сам передаст о решении школы моему папе и отправил меня домой. Так меня приняли в школу и я начала учиться.
За первое полугодие я прошла два класса. В начале следующего года я сдала экзамены еще за один год и перешла в самый старший класс. Училась я отлично. Память была очень хорошая. Учителя меня всегда хвалили и ставили в пример другим девочкам. Но девочки именно за это меня не любили. Правда, я все равно им помогала, особенно по русскому языку и математике. (Мама рассказывала, что в школе устроили собрание, где взрослые девушки загнали в угол маленькую девочку, мою будущую маму и стали ругать и осуждать за ношение золотых украшений. Мама так перепугалась, что забилась под сцену и не вылезала, пока все не разошлись. Она пришла домой вся в слезах и с того дня не носила никаких украшений). (примечание Зухры)
В 1933 году, (в четырнадцать лет) я окончила техникум. Во время распределения руководство техникума было озадачено вопросом, куда меня отправить в таком возрасте. Решили, что меня нельзя послать преподавать в школу, так как я слишком мала. А по результатам моей учебы, меня должны были зачислить в САГУ. Но как пошлешь ребенка в университет? Тогда я сама предложила распределить меня в Куву, где на тот момент работал мой папа. Им это предложение очень понравилось, и меня послали в Кувинский РайОНО. На тот момент в Куве не было ни одного среднего или специального учебного заведения, лишь один-единственный четвертый класс в школе, который передали мне. И так в январе (в 14 лет и почему в январе? Примечание .Зухры) 1933 года я начала свою трудовую деятельность в качестве учителя четвертого класса в Куве.
Школа, в которой я работала, располагалась в четырех километрах от станции Федченко, на которой мы жили. На следующий год я перешла на работу в русскую школу на этой станции, учителем узбекского языка в русской школе, а свой четвертый класс из кувинской школы привела в русскую школу, но дети пошли уже в пятый класс. (когда я ездила туда на юбилей Фергани, обнаружилось что традиция двуязычной школы, начатая мной, все еще продолжается). В этой школе я проработала 5 лет.
На станции Федченко было много опытных учителей, рабочих, образованных людей из России, которые волею судеб оказались там. (прим Зухры: мама там работала с 14 лет, а когда начались репрессии, руководство школы пересажали и ее, 17 летнюю девочку, назначили директором школы).
В период раскулачивания, в газете «Кизил Узбекистон» была опубликована небольшая заметка, под названием «Волк в Овечьей Шкуре», в которой чернилось имя моего отца. После этого папа пропал на некоторое время. Через месяц-другой, мы получили письмо из Кувы, где он находился и звал нас туда. Обнаружилось, что мой бедный отец был так напуган этой заметкой, что съездил в Москву к своему другу, с которым работал в Коканде. Тот человек служил начальником Центробанка СССР. Он предостерег моего отца , объяснив, что начинаются нехорошие времена и посоветовал уехать в места, где его никто не знает, и там переждать. Он сказал, что организуется Кувинский район, там будет открыто отделение банка , куда его и примут на работу. Бедный мой отец, начиная с 1933 года и до конца своих дней в 1948 году жизнь провел в Куве, работая в госбанке. Братья мои учились в кувинских школах, а я там работала в русской школе. В 1937 (в 17 лет) году меня назначили директором школы, так как прежний руководитель был объявлен врагом народа и был снят с должности (мама рассказывала, что причиной назначения помимо хорошей работы послужило и то, что кроме нее, в школе не было других комсомольцев. (Прим Зухры). Русские учителя, работавшие со мной в этой школе, поступили в Заочный Педагогический Институт, открывшийся в Ташкенте. Вслед за ними в 1936-1937 году поступила на факультет русского языка и литературы и я. Мы обучались летом один месяц и 10 дней во время зимних каникул, слушали лекции и сдавали экзамены.
В 1938 году я была на третьем курсе. Как то мы с Валей (красавицей Валей Хоботовой, с которой работала в школе), учительницей русского языка и литературы, шли по парку. Мы приехали в Ташкент вместе и жили в общежитии, которое располагалось в школе первой ступени на улице Шота Руставели, на Соцгородке. Чтобы попасть в общежитие (школу), надо пройти через парк Кирова. И вдруг меня кто-то окликнул. Я оглянулась и увидела своего преподавателя, Хамида Сулейманова. Он нагнал нас, мы разговорились. Так и дошли до общежития, беседуя как старые знакомые. Он назначил мне свидание на вечер. Моя спутница Валя была поражена. От нерешительности и смущения я хотела пойти на свидание вместе с Валей, но Х.С. намекнул, чтоб я этого не делала. Зато сам пришел с другом – Махмуджоном, что мне очень не понравилось, т.к. я решила что Х.С. пригласил друга, чтобы познакомить со мной. К счастью, его друг потом быстро ушел.

Встретившись, мы погуляли в парке ОДО, парке Горького. Х.С. проводил меня до общежития. Мы много беседовали. Он расспросил обо мне, о моей семье, рассказал о себе, о своей жизни, родных. И в тот же вечер он сделал мне предложение. Но я сказала, что без позволения родителей такое решение принять не могу. Я очень удивилась такому неожиданному предложению, а он объяснил, что и другие парни в институте имеют на меня виды. Мне никто другой, кроме Хамида, не был нужен. Он сказал, что пошлет своих родных к моим родителям с официальным предложением. Сватами стали его друг Махмуджон–ака и дядя Турсун-тога. Они приехали к нам, переговорили с моими родными. Свадьбу договорились провести в сентябре. Я уволилась в работы, стала готовиться к свадьбе и к отъезду в Ташкент. В ташкентском ателье мне стали шить платья, покупать наряды, самые лучшие, какие можно было найти в городе: обувь, костюмы, платья, пальто, беличью шубу и т .д. Х.С. никаких денег на меня не жалел. 30 сентября 1938 года в Куве состоялась наша свадьба, на которую приехали будущие родственники из Ташкента. Через несколько дней мы все вместе, гости и родственники, нагрузились вещами и выехали в Ташкент. Поселились на даче и квартире на Обуховской. Там же мы отпраздновали продолжение свадьбы в Ташкенте. Народу было много и из Ташкента, и из Ферганы.
Любовь наша была взаимна и не знала границ. Мама Хамида была необыкновенной доброй женщиной. При первой же нашей встрече она меня обняла, благословила и сказала, что перенесла много трудностей в жизни. Обслуживала четырех своих соперниц, двух свекровей и что когда, наконец, Бог дал ей такую невестку, да еще и мусульманку, она обещала взять на себя все заботы по дому, а мне велела спокойно учиться и заботиться о муже. С этими словами она прижала меня к груди. С того момента я прониклась душой и сердцем к этим людям, и даже не замечала, что мои родители были вдали от меня. Моя дорогая свекровь, которую я называла мамой, готовила еду, делала покупки, стирала.
Я перевелась на третий курс факультета русской филологии Ташкентского Филологического Института. В то время мы жили на улице Лахути, около Сквера (это должно быть квартира на Обуховской . прим. Зухры), в квартире, оставшейся от моего свекра, состоявшей из одной большой и одной маленькой комнаты. Из-за недостатка места брат Хамида – Карим Сулейманов, жил в общежитии института (он учился в ТашМИ. Прим Зухры). Позже мы купили землю с садом в районе Чиланзара и с мая по октябрь жили на этом садовом участке. В саду росли виноград, айва, яблони, орехи, несколько сортов груш, и этого урожая нам хватало на всю зиму. Жили мы очень дружно. Приехавшие зимой моя мама и брат были очень рады видеть меня счастливой.
Покойный Хамид меня баловал и очень красиво одевал. Я была первой модницей в Ташкенте. Мы оба были заметными людьми в городе.
30 мая 1939 года родился наш первенец, Рустамжон. Рождению первенца была очень рада моя свекровь и не спускала его с рук. Дом наш наполнился гостями из Ташкента и Ферганы. Столько было радости! Рустам рос богатырем, таким же, как и его отец. Мой брат Мирсалимджон, брат Хамида Сулеймановича — Каримджон приезжали в наш сад нянчить племянника.

В 1940 году в Узбекистан донеслись отголоски начавшейся Второй Мировой Войны, а в 41 году война пришла и к нам. Людей стали забирать на фронт. Пришлось. за бесценок продать Чиланзарскую землю, сад. К тому моменту государство выделило нам участок под постройку (в районе Мало-Мирабадской. Прим.Зухры) и мы только начали мастерить кирпичи для будущего дома, как деньги, вырученные за продажу земли, обесценились в один момент. Кое-как мы построили однокомнатный дом без отопления и стали жить там со свекровью. Позже мы стали пристраивать к этой комнате дополнительные комнаты и у нас получился трехкомнатный дом. В одной комнате жила свекровь, там была печка-сандал и в этой же комнате мы обедали. Во второй комнате — Камилджон и наш сынок. А в третьей – мы с мужем.
Хамида на фронт не взяли, хорошим специалистам давалась бронь и они не воевали.
Война подходила к концу. В начале войны из Ленинграда прибыла большая группа эвакуированных ученыъ . Среди них были такие, как академики Струве В.В., Бертельс Е.Э., Шишмарев В.Ф., Жирмунский В.М., профессора Пиксанов, Благой, много поэтов и писателей. Где-то в середине 44-го года они стали возвращаться к себе на Родину. Крупный специалист по романской литературе, академик Владимир Федорович Шишмарев принял меня в аспирантуру, с условием, что дальнейшее обучение я продолжу в Ленинграде.
Именно в это время преподавателей ВУЗов стали посылать в центральные города для повышения квалификации. И Хамида тоже послали в Ленинград. Вслед за ним поехала и я, вместе с нашим младшим сыном Султанжоном. На Петроградской стороне Ленинграда, на улице Петрозаводская стоял большой дом какого-то ученого, который был передан в качестве общежития…..
На этом заканчиваются воспоминания, написанные мамой.
Дальше пишет Зухра:
Родители отучились в аспирантуре, папа защитился, мама не успела докончить свою работу, но они поехали в Ташкент. По дороге произошел случай, а котором я писала в Письмах( сайт Письма о Ташкенте).
Родители возвращались на поезде из Ленинграда и вагоне СВ познакомились с попутчиком. А когда поезд остановился в Ташкенте, обнаружили, что вокзал оцеплен, никого не выпускают из купе, на перроне играет оркестр, а наш попутчик вышел из купе в генеральской форме, тепло попрощался с моими родителями и попросил не терять с ним связь. А кто он, они так и не поняли. Генерал удалился, оркестр и официальные лица исполнили положенные ритуалы, оцепление сняли и моих родных встретил оторопевший и бледный папин друг. Он и сообщил, что то был новоиспеченный председатель госбезопасности республики! А он в поезде катал моего брата на спине и целовал маме ручки! А через годик папу посадили. Вот так мама и оказалась у него на приеме — пришлось волей-неволей возобновить знакомство….
Она записалась на прием, пришла туда в назначенный час, вошла в приемную через единственную в комнате дверь, подождала некоторое время, а потом секретарь сказала, что теперь она может войти. Ну, в общем, все как обычно, когда идешь на прием. Только было неясно, куда входить. В комнате были только шифоньер или шкаф с выдвижным ящиком внизу, стол и стул для посетителя. Секретарь показала на этот шкаф. Надо было открыть дверцу шкафа, перешагнуть внутрь через выдвижной ящик, а внутри шкафа была дверь в кабинет! Она вошла туда, наш генерал едва поднял голову, но письмо ее принял, обещал разобраться, а через полгода его самого лишили всех чинов и сослали на Дальний Восток (так говорила мама, не знаю, насколько это точно). А фамилия его была вроде Баскаков, точно не уверена. Он, по-моему, был назначен на смену Кобулову…. Короче, отец мой отсидел 5 лет из полученных 25, и после его возвращения родилась я! Для его освобождения мама делала, что могла — была на приеме уже у Руденко — генерального прокурора СССР, как раз Сталин умер и было уже «можно»… Родители старались не вспоминать то время: что было, и как было, но про шкаф рассказывали без особых уговоров. И еще одну тюремную историю рассказывал отец:
Папа не любил вспоминать про тюремную и лагерную жизнь, но одну историю он рассказывал со смехом. Слушай:

В камере, как и положено, сидели люди разных возрастов, сословий и национальностей, начиная от вора и кончая старым раввином. Кстати, раввин по причине своей деликатности попал на место около параши и часовой, и когда вертухай заходил со шмоном или по другим делам в камеру, каждый раз, в порядке издевательства ерошил белую бороду раввина и шарил в ней «в поисках» запрещенных предметов, после чего бедный старик и сидел и рыдал в голос…. Но речь не об этом. Папиным сокамерником был другой еврей — директор знаменитого гастронома на Кирова. Как-то в разговоре мой отец упомянул имена эвакуированных в Ташкент ученых и, если не ошибаюсь, академика Жирмунского, на что директор гастронома прямо взвился и заявил, что сидит по вине этого академика! Так он рассказал, что однажды ночью его вызвали к Усману Юсупову. Заходит этот директор бодрячком и громко приветствует:
— Здравствуйте, Усман Юсупович!
А тот сидит и даже головы не поднимает…. а голова у него, надо сказать, была необыкновенная — огромная, бритая, внушающая уважение. Тут наш директор уже потише: Здравствуйте, Усман Юсупович. А тот грозно молчит, набычившись, а когда директор совсем уже сник, Усман Юсупов вдруг стал подниматься с места этакой бесконечной огромной горой и во весь голос закричал: Оссссел! Осел! Вот отсюда! Вооон! Бедный директор гастронома попятился, и лепеча что-то невнятное, вышел. Через день его арестовали. Потом дело прояснилось. К его гастроному были прикреплены эвакуированные со спецпайком. Для удобства и наведения порядка на отоваренную карточку каждый день ставили печать с каким-нибудь паролем, ну там могло быть любое слово. В тот злополучный день академик пошел и отоварил свою карточку, тогда его то ли обвесили, то ли обсчитали, короче, обманули. А простодушный, как дитя, академик ничего не заметил, пришел домой, где его ушлая жена пропесочила по полной, после чего он в негодовании побежал к Усману Юсупову с жалобой. А паролем на печати в тот день было слово «ОСЕЛ»!
( Если честно, мне как-то не очень смешно, в виду трагизма общей ситуации)…
Я не знаю, где мама работала между 1938 и 1944 годами, но в 1939 и 1943 у нее родились мои братья. Я припоминаю, что она работала то в школе, то в техникумах, то в САГУ, вернее последним местом работы, откуда она пошла в аспирантуру был САГУ. Она поехала вслед за Шишмаревым в Ленинград, наверное сразу после войны или в году 1946-47, во всяком случае, она рассказывала, что в Ленинграде еще были разрушенные дома с людьми, погребенными под завалами ,и было невозможно пройти рядом из-за запаха. В этом общежитии была комендант – тетя Зина, она и нянчила моего брата, пока папа и мама были на работе. Папа быстро завершил свою кандидатскую работу по новеллам Проспера Мериме и успешно там защитился, а мама не успела закончить работу. В тот момент началась кампания борьбы с космополитизмом. Мама рассказывала, что наши солдаты, прошагав всю Европу, вернулись с несколько изменившимся мировоззрением, стали высказывать смелые мысли о том, как живет народ-победитель, и в ответ руководство еще раз закрутило гайки. В этот раз досталось всем «западникам», а главное — Шишмареву. Владимир Федорович рекомендовал маме спокойно уехать в Ташкент и ждать лучших времен для защиты.

Нужно отметить, что Шишмаревы очень полюбили мою маму и считали ее своей дочерью, хотя у них была собственная дочь, художница. Я поискала в интернете и обнаружила, что она была довольно известным художником-иллюстратором детских книг, и ее сын, художник Власов, тоже был довольно известен. Но в те времена она вела богемный образ жизни и не очень ладила с родителями. Жена Владимира Федоровича, Анна Михайловна, была оперной (или камерной) певицей и ученицей Полины Виардо. Бабушка рассказывала, что когда Шишмаревы приходили к нам в пору ташкентской жизни, их внук, тот самый Власов, был ужасным шалуном, он залезал на яблоню, на самую верхушку, от чего у моей бабушки делалось прединфарктное состояние, а тонкая верхушка дерева склонялась под его весом почти до земли, после чего он прыгал вниз!
Вот так, после папиной защиты они ехали домой в 48-49 году и познакомились с председателем МГБ. Мама стала преподавать в САГУ. В 1959 году, через 15 минут после папиного ареста она побежала на лекции, а куда деваться?! Арест мужа не причина для пропуска работы. Она рассказывала, что пока шло следствие, раз в неделю принимали передачи, (а сидел он во дворе «Демира») она стояла в огромной очереди почти напротив обувного магазина «Гульнара»), а мимо шли ее студенты и здоровались…
( Пояснение Зухры: Да, сидел во дворе «Демира», а «Демир» — это турецкий супермаркет напротив, вернее наискосок от обувного «Гульнара» (в сторону Дома Знаний) . На месте «Демира» было окошко или приемная, в которой принимали передачи заключенным.

Лет десять назад мама попросила меня сопровождать ее на получение гонорара от опубликованной книги. Мы пошли с улицы Ленина в здание полиграфического комплекса «Шарк». Вход был почти напротив музея Ленина. Прошли во двор, а двор там большой, получается, что с одной стороны квартала (и соответственно двора) тот самый «Демир» с Кирова, с Правды Востока — Узсовпроф и т.д, с Ленинградской — витрина с фотографиями, а с Ленина — вход в комплекс «Шарк». В середине двора находилась бухгалтерия, куда мы и шли. Это было дореволюционное одноэтажное длинное здание, вроде корпусов ТашМИ, но поверх кирпича оно было слегка подштукатурено и окрашено в розоватый цвет. Мама сказала, что в нем и была тюрьма, а, может, не только в нем.

Следствие шло 3 года, папа ничего не подписывал и отрицал свою вину, а после смерти Сталина, дело быстро свернули, всем дали по 25 лет и отправили в Сибирь. Папа попал в Тайшет под Иркутском, в так .называемый Тайшетлаг. Он корчевал из мерзлой земли пни, оставшиеся после лесоповала, и хоронил в братских могилах покойников. (И через 25 лет папа избегал похорон, а если умирал кто-то близкий, ну скажем, его друг, он горевал так, что горевала и я, даже не видевшая того друга.)

А! Забыла! У папы была сестра, которая умерла в 47 году, а муж ее погиб на фронте под Сталинградом, и родители забрали к себе их троих детей! И вот, папу посадили, а у мамы на руках пятеро детей (двое своих и трое приемных) и старушка свекровь, а тут еще Владимиров с работы гонит! (Кстати, сегодня перечитала материалы следствия по папиному делу, он не дал ни единого показания на подельников и один он не признал себя виновным, а в списке свидетелей против него были Владимиров, Волкова и др. (мое примечание: профессор Владимиров погубил немало людей. По его доносам они шли в лагеря, а он, как ни в чем не бывало, жил и здравствовал. И занимал довольно видные посты при всех властях. Не знаю, горит ли он в аду за свои прегрешения,но если ад есть — он там в седьмом круге). Помню, в семидесятые годы на улице с папой поздоровалась жалкая и убогая старушка, и папа едва ответил ей ледяным тоном, я удивилась и спросила кто это. Он сказал: Это нехороший человек, ты не знаешь, ее зовут Волкова. Я была поражена, что такой божий одуванчик когда-то вершил судьбы людей! А папа был огромный джигит, высокий, статный, видный, с огромными руками и ногами 45 размера! И такие мужчины подминались такими сучками, извини за выражение….)
Так вот маму прогнали из САГУ, а на ее счастье в тот момент вышел указ, что работники библиотек должны иметь по крайней мере среднее специальное образование, и библиотечный техникум разросся! Ее приняли на работу туда, где она и поработала некоторое время, а потом секретарем парткома (САГУ или филфака) стал Гентшке и он помог маме вернуться на свое место, наверное наступали другие времена и становилось легче. Но я помню, что в какую бы библиотеку мы ни зашли, всегда находилась какая-нибудь пожилая библиотекарша, которая кидалась к маме.
В 1953 умер Сталин, потом расстреляли Берию, пошли перемены, и мама поехала в Москву, на прием к генеральному Прокурору СССР. Она записалась на прием, и ей было сказано, что когда подойдет очередь, ее вызовут. Она ждала месяц, снимала комнату, и по мере приближения очереди волновалась все больше и больше. Чувствовала себя плохо. Когда настал час приема, она явилась туда, села в приемной (там никаких подвохов подобных тем, что имелись в ташкентской приемной не было), подождала пока пройдет пара человек, и тут потеряла сознание от острой боли. Ее привели в чувство, завели к Хохлову, а она от боли не могла говорить, еле отдала свое заявление, а он успокоил ее, сказал, что было очень много несправедливостей, что дело папы пересмотрят в ближайшее время и тепло распрощался с ней. С того дня мама страдала острым, а затем хроническим холециститом, возникшим на нервной почве. Несколько десятков лет она держала строжайшую диету и всегда была стройной и подтянутой.

Как генпрокурор обещал, так и сделал. В феврале 1955 папа вернулся полностью реабилитированным. Вслед за ним один за другим вышли на свободу и все его подельники. Сейчас из них в живых остался только народный поэт Узбекистана Шукрулло. Где-то год папа пытался устроиться на работу, но его не принимали. В 1956 году родилась я, и в тот момент его приняли на работу в институт Языка и Литературы им. Пушкина АН УзССР. Бабушка повторяла, что я принесла удачу…. Папа меня очень любил и баловал. Всегда вспоминаю, как в студенческие годы я шла по улице, а на встречу увидела, идет папа…. Потом он говорил:
— Смотрю, идет моя дочка и заполняет собой всю улицу (это такое узбекское идиоматическое выражение, в смысле, что затмеваешь остальных…).

А мама не сидела, увязая в заботах. Еще до возвращения папы она стала активно работать над диссертаций, ездила в Москву работать в библиотеках, жила в только что отстроенном МГУ, вообще она была не из робкого десятка и спокойно делала и мужскую работу, и научную, и воспитательную, и домашнюю, она могла все!
Когда забрали папу, дом был недостроен, условий не было никаких. Она сама месила и таскала глину, нанимала рабочих, делала кирпичи (спросите почему сама, так нельзя было покупать кирпич и строить дом! В любой момент могли прийти проверяющие, сколупнуть штукатурку, и не дай бог оттуда покажется жженый кирпич! Арест неминуем!) Кое-как налаживали быт, братья мои учились в школе, удочеренную девочку выдали замуж, одного из мальчиков пристроили в ФЗУ, другой был в школе. Сама знаешь заботы тех лет – дрова, уголь, колоть дрова, таскать воду, в общем, кое-как все вместе выживали. Мама преподавала, вела дом вместе с бабушкой, боролась за мужа, как могла присматривала за детьми, и при этом всегда красивая, свежая и аккуратная. Недавно один из ее студентов (ему уже лет 80!- Наим Каримов) говорил, что она приходила на лекции в шляпке, как Незнакомка Крамского, и все студенты не могла от нее глаз оторвать. Вообще, они с отцом были очень красивой парой и все говорили, что их сглазили….

Папа говорил, что в лагере он видел во сне сад поэзии, в котором сидели и беседовали известные восточные поэты, в их числе и Алишер Навои. Он счел свой сон вещим и поклялся себе, что если вернется живым и невредимым, то остаток жизни посвятит не западной, а восточной литературе. Так он и сделал: вплотную занялся изучением наследия Алишера Навои.
А мама в 1962 году в Ленинграде защитила кандидатскую диссертацию. Шишмарев к тому времени умер (в 1957 году), ее вторым руководителем был Борис Гергиевич Реизов, тоже известный ленинградский ученый, специалист по романской литературе. Помню, родители водили меня к ним на дачу, в Комарово, а неподалеку была дача Ахматовой. Женой Реизова была взбалмошная, постаревшая, но не понявшая или не признавшая этого женщина, в прошлом опереточная артистка Лапина Тамара Леонидовна! Детей у них не было, а сам Реизов на люди не показывался без галстука или без бабочки. Ну короче, защитилась! К этому моменту мама уже ушла из САГУ и тоже стала работать в институте языка и литературы старшим научным сотрудником. Но по сути она стала папиной опорой не только в жизни, но и в научной работе. Она сделалась его тенью, его секретарем, ну другом и опорой она и была, но тут стала и носителем его идей. А папа был большой фантазер и любил строить всякие «прожекты». Папа считал, что мама тоже должна заниматься Востоком, что они оба уже отдали свою дань западу, на что мама соглашалась с трудом. В итоге мама стала разрабатывать научные аспекты на стыке литератур. У нее вышла монография «Шекспир в Узбекистане» (ранее была монография «Люсьен Левен Стендаля»), она стала глубоко изучать творчество Данте (почему-то она его любила) и нашла много точек соприкосновения западной литературы эпохи Возрождения с культурой Востока.

Мама написала ряд статей на эту тему. Так у нее созрела идея провести глубокое и всестороннее исследование влияния восточной культуры и литературы на западную. Но папа никак эту идею не поддерживал, а у мамы не оставалось времени на свои исследования, т.к. она была правой рукой папы. Папа в 1963 году защитил докторскую диссертацию. А в 1967 году ему предложили организовать музей литературы им. Алишера Навои, чем он вплотную и занялся. Там подобрался большой научный коллектив, в который вошла и мама, так она и шли по жизни рука об руку. Папины идеи воплощались в жизнь одна за другой. Он организовывал научные экспедиции по поиску древних восточных рукописей, для начала работал в рукописных фондах и библиотеках Баку, Москвы, Ленинграда, Казани, причем, иной раз он умудрялся брать с собой в командировки весь отдел, и они ездили этак, человек по 10 и работали очень эффективно. Такая трехмесячная поездка была в 1964 году в Ленинград, где они всем сектором работали в ИВАН (институт востоковедения Академии Наук), они сами прикалывались от этой аббревиатуры, который располагался прямо напротив Петропавловской крепости и каждый день в 12 часов, когда стреляла пушка, как бы заранее ни готовились, все подпрыгивали от неожиданности )). А в выходные дни или в дни, когда они сами себе назначали культурную программу, всем коллективом, включая седобородых стариков и молодежь, ездили по окрестным достопримечательностям или музеям. В ту поездку родители взяли и меня с бабушкой. Мы с ней занимались хозяйством, делали покупки и готовили что-то, а чаще готовила мама. Мне было 8, а бабушке 74. И куда мы на пару пошли бы? Так мы садились в трамвай и ехали до конечной, а потом обратно, до нашей остановки. Это оказалось, стало впечатлением на всю жизнь! Было это летом 1964 года. А жили мы опять на Петрозаводской 7б, в том доме, где мама начинала свою ленинградскую жизнь, где вахтером была тетя Зина, которая в 40е нянчила моего брата. Кстати, тетя Зина была жива и уже развлекала меня (она пережила блокаду, потеряла мужа на фронте и детей в блокаду, жила в крохотной комнатке в коммуналке и в се еще работала вахтером в доме приезжающих ученых).
В 1968 году папа организовал научную экспедицию в Англию и во Францию. Тут уже ехать всем табором не получалось и он взял с собой только хорошего фотографа из Москвы. Уже там, в Москве, прямо за пару дней до отъезда, обнаружилось, что из-за какой-то бюрократии поездка срывается и нужно срочно перевести валюту из Узбекистана в Москву. Опять, к кому он мог обратиться? К жене. Мама немедленно поехала домой к сотруднику Госплана, от которого зависел вопрос (время на решение вопроса пришлось на выходные!) и на мамино счастье, дверь ей открыла его жена – мамина студентка! Пошла буря возгласов, удивленных ахов и охов, объяснений и вопрос решился положительно! (Через пару лет этот молодой сотрудник Госплана скоропостижно умер и перед смертью попросил маму позаботиться о его семье, где росло четверо детей. Папа взял Шарофат-опу на работу, под свое крыло, берег ее и опекал, а когда ее дети подросли, а она уже защитила кандидатскую диссертацию, перешла преподавать в ВУЗ).
Поездка в Англию и во Францию оказалась крайне плодотворной, папа работал в фондах Британского музея, в Бодлианской библиотеке Оксфорда и др, а в Париже — в Национальной библиотеке. В Париже произошел интересный случай. Папе ответили отказом на просьбу осмотреть фонды, пришлось пойти к директору, где папа в сердцах сказал:
— Мы, в далеком Узбекистане читаем, изучаем творчество французских писателей, а вы не разрешаете нам даже взглянуть на достояние наших предков! На что директор спросил:
— Что значит, «вы изучаете французскую литературу»?
– Ну, например, я, защитил кандидатскую диссертацию по творчеству Проспера Мериме, а моя жена даже написала книгу о творчестве Стендаля…
— Погодите, как называется книга и как имя автора? – «Люсьен Левен Стендаля», а автор, моя жена, Сулейманова. Директор вызвал секретаря и что-то шепнул ей, а через 5 минут она занесла на подносике мамину книгу! Директор весь расцвел и сказал: Для вас открыты все наши фонды!
По возвращении папа рассказал эту историю и даже поблагодарил маму, что и тут она пришла ему на выручку. А материалы, собранные в ходе этой поездки стали основой нескольких красочных альбомов, которые папа выпустил в свет. Это миниатюры к Бабур-Намэ и подборка миниатюр к произведениям Навои, факсимильное издание «Илк девон» Алишера Навои (Ранний диван).

Танечка, получается, что пишу про папу, но писать про маму без него невозможно, она была его тенью и вся ее жизнь была настолько крепко связана с ним, что все ее течение, причины и следствия тоже завязаны на папе.
С 1967 года года мама стала работать с музее литературы имени Алишера Навои, на базе которого в 1979 году был создан институт рукописей. Это была мечта и детище папы, он потратил очень много сил и здоровья, чтобы был создан этот институт, но поработать в нем ему не довелось, в 1979 году его не стало. Мама довела до конца все папины проекты и воплотила в жизнь его идеи, издала альбомы, которые оставались в папиных замыслах. Это миниатюры к произведениям Низами, миниатюры к произведениям Дехлеви, альбомы эти печатались за рубежом и были высочайшего полиграфического качества, она участвовала в издании 20-томного собрания сочинений Алишера Навои и делала много другое, о чем я и не знаю. В 1978 году вышла ее монография «Шекспир в Узбекистане».
Завершив папины дела и исполнив перед ним свой долг, мама взялась за свою любимую тему – влияние литературы и культуры Востока на западную литературу и культуру.
В 1989 году она защитила докторскую диссертацию. Позже она написала фундаментальный труд и издала его. Книга называлась «Восток – Запад». Эта книга издавалась дважды, на русском и узбекском языках. В 2005 году мама оставила работу ушла на пенсию.
16 ноября 2011 года ее не стало. Тогда я написала тебе:
«Она была без преувеличения Прекрасной Дамой. Я тоже ничего себе, но во мне нет многого, что было в ней. Она не давала спуску ни в чем: ни себе, ни другим. Я никогда не видела, чтобы она сидела ссутулившись, или чтобы у нее была оторвана пуговица, или чтобы у нее был неопрятный носовой платок, не говоря уж о том, чтоб она была без платочка, при этом платочки были только пастельных тонов, без цветочков и строгие, идеально отглаженные. Она не умела носить платки и носила только шляпы, никогда не носила шлепанцы, а только туфельки 36 размера на каблучке, даже после перелома шейки бедра. Размер одежды всю жизнь был неизменный – 46. И она никогда не носила украшений, вернее золота, после семидесятых иногда носила бусы. И вся одежда была светлых тонов, никакого черного, синего или коричневого. Любимая газета — «Литературка», любимый журнал «Иностранная литература».
Работала активно и плодотворно с 12 лет, начав с искоренения безграмотности и до 80 с лишним.
К несчастью, я не похожа на маму, но не сильно жалею об этом. Просто я тебе пишу, какая она была. Жаль, что ты не узнала ее, вы бы понравились друг другу….

ЧАСТЬ 3

ИРИНА, МАМА ТАТЬЯНЫ ВАВИЛОВОЙ

Моя мама, Ирина Александровна Шутихина, по первому мужу Снарская, родилась в Самарканде перед Первой мировой войной, под Новый, несчастливый, 1914 год. Именно с него начались беды во многих семьях, да и всей стране досталось сполна. Отец ее, офицер, служил в Самаркандском гарнизоне и вместе со всеми своими сослуживцами ушел на фронт. Однако через год или два, не знаю точно, был комиссован по здоровью и отправлен воинским начальником финского города Брадестага, ныне Раахе. Так мама оказалась в Финляндии, где прошли самые ранние годы ее детства. Потом – революция, отречение Императора, борьба красных и белых финнов, объявление независимости Финляндии. Дед решил не бежать на Запад, вернуться в Россию. Считал, что кто бы ни пришел к власти, Родина остается Родиной. Возвращались на лошадях по заснеженным дорогам Финляндии в Великий Устюг. До сих пор у меня лежит потрепанный, совершенно затертый машинописный документ, который я называю «охранной грамотой». Он выдан деду в 1918 году комиссаром Великого Устюга, как свидетельство лояльности к советской власти. В нем говорится, что дед вывез из канцелярии воинского начальника Брадестага все документы и ассигнации на золото и сдал их комиссару. Мама очень его берегла, говорила, что он спас деда от расстрела в страшном 37-м и мне завещала хранить, боялась возвращения тех жутких времен.
В Устюге семья прожила несколько лет, но как только появилась возможность уехать, дед твердо выбрал направление: «Домой, в Ташкент». Сам-то он уроженец Ташкента. Прибыли во второй половине 20-х. Возвращаться в Самарканд не было смысла, там ничего не осталось, ни квартиры, ни вещей. Родственникам удалось только сохранить фотографии, их вытряхнули из кожаных, с серебрянными застежками альбомов. Материальной ценности они не имели. Зато теперь эти фотографии самое дорогое, что у меня есть.
Дед еще в Устюге стал работать прорабом. В свое время он заканчивал Александровское пехотное юнкерское училище в Москве, а пехотинцы должны были уметь строить крепости и изучали инженерное дело. Вторая специальность пригодилась и в Ташкенте. После мытарств по «углам», получили в ЖАКТе комнату на Аккурганской. Бабушка устроилась преподавать немецкий и французский, а мама сдала экзамены в пятый класс школы №3. В начальную школу она не ходила, учила ее бабушка дома. Труднее всего было сдавать узбекский, мало того, что язык не учила, так и алфавит был тогда арабский, очень трудный. Пришлось искать репетитора. Директором школы была Юлия Николаевна Углицких, женщина мягкая, добрая, но сумевшая сплотить коллектив из прекрасных профессионалов. Физику преподавала Галина Васильевна (забыла фамилию, она и у нас преподавала в пятом классе). Галина Васильевна была выпускницей женских Бестужевских курсов. Помню фамилии Запрометова и Берестнева, которых не раз вспоминала мама, рассказывая какими прекрасными педагогами они были. Начальные классы вела Крамская Александра Александровна, мама у нее не училась, а мне повезло,она стала моей первой учительницей. Дело в том, что в районе Аккурганской-Ниязбекской прошла не только молодость моей мамы, но и моя. И учились мы в одной школе. Только во времена мамы она была 3-й и располагалась в одноэтажном здании, я же пошла в новое здание, а школа стала 43-й.

Я время от времени перебираю мамины детские фотографии. Они были такими разными, школьники двадцатых годов! Вот 1927 год, ученики позирует по окнами школы, на Урицкой. Даже по возрасту разные, не все смогли во-время начать учиться. А уж по прошлому социальному положению и такому же прошлому материальному достатку и говорить нечего. В школе они все равны – дети дворян, извозчиков и торговцев. Пока равны… И все одинаково бедны. Но полны надежд и школу свою беззаветно любят, и братство сохранили до седых волос.
Тогда с упоением рушили все старое, отжившее, чтобы «новый мир» построить, даже песни пели об этом. Гимназии тоже олицетворяли ненавистное прошлое и в новых школах решили учить по прогрессивной зарубежной системе — Дальтон-плану. Хорошо, что не очень долго! Классов в обычном понимании не было, — кабинеты физики, химии, природоведения и т.д. В кабинет к преподавателю одновременно приходили учащиеся разного срока обучения и получали каждый свое задание, записанное на карточке. Желтая карточка давалась начинающим. Они готовили материал самостоятельно, но могли консультироваться у учителя, если непонятно. Выучив, шли сдавать. Сдавший получал новое задание и карточку другого цвета. Двоечники ходили с желтой карточкой несколько месяцев.
Однако, не освоение предметов вспоминала мама, а кружки. Вечерами, когда преподаватели точных наук уходили домой, школа вновь заполнялась учениками. Тут уж делились по интересам. Одни пели в хоре, другие готовились к гимнастическим упражнениям для выступления на парадах, третьи репетировали «Разлом», с которым выходили даже на городскую сцену. В моде была «Синяя блуза» — высмеивались всякие недостатки, пели юмористические куплеты. До поздней ночи занимались абсолютно бесплатно учителя пения, литературы, физкультуры и талантливая руководительница драматического кружка, ставившая великолепные спектакли, подвижница, имени которой я, к сожалению, не знаю. Мама обожала литературу. В литературном кружке устраивались суды над героями классических произведений. Например, суд над Раскольниковым. Ученики делились на обвинителей и защитников и выносили вердикт- виновен или не виновен. А судья, разумеется, преподаватель. Ну, и конечно, не менее яркие воспоминания о хлопке, на который отправляли ежегодно, начиная с 5 класса.

Окончив семилетку, почти всем классом отправились доучиваться в ирригационный техникум. Специальность особенно не выбирали. Главное, чтобы потом работу получить и себя кормить. Работать мама пошла с 16 лет. Но мечта все же была. Очень хотелось стать врачом. Приемных экзаменов тогда не было, конкурировали документы. Равенство кончилось. Разделились на рабочих, крестьян и бывших. Детей бывших дворян, военнослужащих в офицерских чинах, купцов и вообще торговцев не принимали. К заявлению о приеме в институт прилагалась подробнейшая анкета, в которой мама несколько раз пыталась написать просто – до революции отец был военнослужащим. Но тут же анкета возвращалась с требованием написать чин. Как укажет, что капитан, так получает отказ.
А время шло. Наступил 1937-й. Ее отца арестовали. Какой уж тут институт. Семьи врагов народа высылали в Келес или Искандер. Каждый день бабушка ждала, что ее уволят из школы. Дед сидел в Ташкентской тюрьме, совсем недалеко от своего дома. На углу Малясова и Энгельса (потом — парашютная фабрика, а далее — фирма «Юлдуз», а церковь стала клубом — примечание мое). Раз в месяц можно было передавать чистое белье и табак. Уголовникам разрешали полные корзины продуктов, политическим – ничего. Но однажды по огромной очереди, стоявшей к маленькому, наполовину закрытому окошку (так, чтобы кроме лба ничего не разглядеть), пронесся слух: «Еду принимают!». Мама бросилась на Алайский, а денег мало, занимать не у кого, да и некогда. Если фамилию выкрикнут, а родственников рядом с окошком нет, раньше, чем через месяц не примут. Наспех купила, что смогла, и яблоки тоже. Даже я помню, как дед подтрунивал над мамой: «Ох, и кислые ты мне яблоки купила, дочка, до сих пор оскомина!». Да, что говорить! Лучше, чем Анна Ахматова в «Реквиеме» не скажешь. Документальная вещь, так, в точности так и было.
Следом за тридцатыми пришли сороковые, война. Работа у мамы была с постоянными выездами в поле, в Голодную степь, или в другие командировки вместе с научными работниками САНИИРи. В одной из таких командировок и застала маму война, в киргизском поселке Карабалты. Только по счастливому везению удалось вернуться в Ташкент вовремя, — движение поездов резко сократилось.
Хоть и была у Ташкента репутация хлебного города, а во время войны все познали, что такое настоящий голод. Карточки, продуктовые распределители. Работники САНИИРи получали талоны в столовую научных работников. По этим талонам давали затируху. Это темная, самая дешевая мука, заваренная кипятком. Чтобы было сытнее, сливали жидкость и ели как кашу. Если на черный, с занозами хлеб удавалось намазать плохо очищенное хлопковое масло, можно было считать, что наступил праздник. На базарах было все, но цены – не подступиться. Хорошо, что институту выделили под Ташкентом землю для подсобного хозяйства. Посеяли рис, овощи. Ездили по очереди туда обрабатывать землю и на прочие работы, за это получали часть урожая.
Но жизнь побеждает во все времена. В начале войны мама вышла замуж за моего отца. Папа был намного старше. По возрасту, а также по зрению, в первые годы войны призыву не подлежал. Его отправили на строительство Ферганского канала. Поехали вместе. Жили в землянках, по две-три семьи в одной комнате, разделенной ситцевой занавеской. Но были сыты. На трудовом фронте кормили прилично. А к концу войны родилась я.

Я помню себя лет с трех. И самое первое мое воспоминание, как цветной сон: залитая солнцем терраса с некрашеным дощатым полом, и мама стоит на коленях и скребет ножом мокрые доски добела. И поет «Темную ночь». Военные песни были и моими колыбельными. А другая картинка из раннего детства — зимняя – мы греемся около круглой чугунной печки- буржуйки, и мама рассказывает сказки. Но не про Ивана царевича и Серого волка. Только потом, через несколько лет, я поняла, что моя тайно верующая мама, пересказывала Библию. В стране воинствующего атеизма признаваться, что веришь в Бога, решались не все. И мама всегда старалась вопросы веры обойти стороной. Но когда я немного подросла, она сказала: « Верить и молиться или нет, сама выберешь, но одну молитву выучить и знать я тебя очень прошу. И дала «Отче наш». Кроме того, на Пасху она непременно шила мне новое платье, красила яйца и накрывала стол даже в самые нищие времена. И уж, конечно, на Рождество была елка. И не только у меня, но и у мамы, хотя в ее детстве елка была под запретом. Как атрибут религиозного культа. Приходилось завешивать окна одеялами, чтобы никто не подсмотрел с улицы и не донес.
Я росла очень болезненным ребенком, поэтому мама выходила на работу только в самые трудные в материальном отношении времена и не сделала деловой карьеры. Но она обеспечивала, как принято говорить, тылы сначала папе, потом мне. А работу брала сдельную, на дом. Чертила огромные чертежи на ватмане или снимала копии на кальке. Тогда ходить по комнате надо было очень осторожно, чтобы не смазать чертеж или, Упаси Господи, не задеть пузырек с тушью и не залить его. А как мама берегла свои инструменты: еще дореволюционный рейсфедер, разные перья и ручки! Хорошие готовальни были дороги, а доступные не отличались качеством.
И еще запомнилось как мама любила стихи и знала наизусть целые поэмы. У них с бабушкой была знакомая, Клавдия Давыдовна Хорст. Мы навещали ее на улице Гоголя. Клавдия Давыдовна была в курсе всех театральных и литературных событий. У нее собирались любители поэзии и прозы, она знала всех знаменитых артистов и в числе первых читала новые книги. Бывало, что и книг таких в Ташкенте не достать, а у Клавдии Давыдовны можно переписать понравившиеся стихи или отрывки. У мамы была толстая тетрадь, куда она переписывала самое любимое. Эта тетрадь передавалась ее подругам, переходила из рук в руки, как потом у нас — магнитофонные пленки с записями Окуджавы и Высоцкого.
Моя, любящая все прекрасное мама была идеалисткой и часто не вписывалась в советскую реальность. За пределами дома ей не хватало пробивной способности, практичности и настойчивости. Но она умела самое убогое жилище сделать родным и уютным: развесить фотографии и картинки по стенам, выкрасить акрихином марлю и сшить симпатичные занавески, повесить вместо недоступно дорогого ковра обивочную ткань с похожим рисунком. И даже потом, когда жизнь в материальном плане устоялась и в доме воцарился достаток, вспоминалось тепло тогдашнего маминого уюта.
Сиротами называют детей, рано потерявших родителей. Мне было много лет, когда умерла мама, но я сразу ощутила себя осиротевшей.

ЧАСТЬ 4

НАСИБА

В конце 1922 г, прямо под новый год 31 декабря, в селе Хумсан, в семье мельника Назара, у его жены Умрджон, родилась дочка – Насиба. О деде, в силу уже описанных причин, я знаю очень мало. Мой племянник, раскопал, что дед вел свой род от знаменитого шейха Ан Тахира, или просторечии – Шейхантаура. Кстати так зовется одно из мест в Ташкенте, но это неточно, я не знаю, какими источниками пользовался племянник. Достоверно известно, что земли на которых расположены села Каранкуль, Чарвак, Хумсан принадлежали его семье. Были слухи, что образование он получил за границей – во Франции – еще до Первой Мировой войны, а возможно, и во время войны. Видимо, по этой причине он поздно женился, и не на юной девушке. Бабушка была 1898 г. рождения, и вышла замуж где-то в 1918-1919 гг. Т.е. ей уже было 21-22 г, что по меркам того времени, уже едва ли не возраст старой девы. Бабушка сама родом из села Нанай, и помимо узбекской, в ней текла большая доля таджикской крови. Из обрывков разговоров родственников старшего поколения, я понял, что дед, в силу образования и прогрессивных идей, понял, что революция — это всерьез и надолго, и при установлении советской власти, добровольно отказался от всех земель, скота и инвентаря, принадлежавших семье. Чтобы кормить семью, он на маленькой речке – притоке Угама, что напротив санатория 84-го завода «Кристалл», выстроил водяную мельницу и зарабатывал на жизнь помолом зерна. Видимо, полученное образование было с инженерным уклоном. Мельница давала достаточно средств, чтобы кормить семью, и не требовала большого ежедневного труда, поэтому его любимым занятием была охота в горах. Дед был высокого роста – где-то около 185-190 см, и запросто ходил на кабана с одним кинжалом. В детстве мне говорили, что я ростом пошел в деда. Но как говорится, за забором любого благополучия всегда подстерегает беда. В 1926 г. у них с бабушкой родился сын – Далавой. И вот когда, сыну исполнилось три года, а моей маме — 9 лет, в период всеобщей коллективизации и борьбы с кулаками, в дом постучалась беда: зимой 1929 г. деда арестовали, а жену с детьми выгнали из дома, дав полчаса на сборы. Мама рассказывала, что это было ужасное бегство, им не дали взять с собой никаких теплых вещей, и в галошах на босу ногу они бежали, не останавливаясь, до Бостанлыка – нынешнего Газалкента. Почти 25 км по горной местности, по снегу. Бабушке тайком удалось унести в узелке только свадебные украшения подаренные мужем. Серьги, кольца и «тилля-кош»- золотую корону невесты, обычно весом от 250 до 400 грамм чистого золота, украшенную драгоценными камнями и бирюзой. Эти украшения потом спасли жизнь ей и маленьким детям в голодное время 1930-1931 гг. В Бостанлыке их приютила какая-то семья, в которой они прожили около месяца, потом пришел местный милиционер и предупредил, что их, как семью «врага народа», разыскивают. И вновь пришлось бежать уже в пригородное село у Ташкента, поселок Ялангач, нынешний Кибрай. Там им удалось как-то устроиться. Деда осудили на 5 лет и на 10 лет поражения в правах, и отправили в Сибирь. Он вернулся только в 1934 г. разыскал семью, но устроиться на работу, соответствующую его знаниям и образованию не мог. Он работал, но кем и где, я не знаю, скорее всего, чернорабочим, а может быть, поденно. После возвращения деда бабушка устроилась работать в пекарню санатория «Ореховая роща». В 1937 г. деда вновь арестовали, он просидел 2 года в Таштюрьме, пока шло следствие. Под кампанию борьбы с ежовщиной, его признали невиновным и освободили, в конце 1939 г. Но здоровье он потерял окончательно. Долго болел и умер то ли в 1948, то ли в 1949 г. До времени, пока не рухнула советская власть, мне об этом ничего не говорили.
Теперь о семейных драгоценностях: в 1930-31 гг. во время голодомора, и в Средней Азии тоже было очень туго с продовольствием. Люди выживали за счет того, что росло на земле. А бабушки с детьми не было своего дома и клочка земли. Их ждала голодная смерть, и вот все свои украшения бабушка выменяла на 2 мешка отрубей, которыми целый год питалась семья.
Еще два момента из жизни моей мамы. То ли 1935 или 1936 г. она гуляла со своим младшим братиком на территории санатория. Ей было 13-14 лет, а ему 9-10. И вот на качелях качалась дочка, то ли главврача, то ли директора санатория. Она качалась и сосала конфету на палочке, скорее всего карамельного петушка, люди моего возраста и постарше, помнят малиново-красных петушков на палочке. При этом она явно демонстрировала, какой он вкусный. А у мальчишки, в жизни не видевшего ничего подобного, текли слюнки. Он подскочил к ней, вырвал из рук конфету и засунул себе в рот. Девчонка разревелась. Мама в ужасе, бросилась отнимать у него конфету, но не смогла заставить его разжать зубы. Тогда она бросилась к девочке, стала ее успокаивать, отвела к своей маме и та украдкой вынесла ей сладкую булочку из пекарни. Этой булочкой удалось успокоить девочку, а то могли быть ужасающие последствия. Потрясение было очень сильное, ведь их могли вышвырнуть на улицу. Жилье служебное, при санатории, а лишившись работы, лишались всего.
Еще мама рассказывала, что у нее в детстве были очень длинные волосы, коса толщиной в руку и длиной до щиколоток. Она, росшая у реки, всегда очень хорошо плавала. И очень часто купалась в канале Боз-су, протекавшем мимо санатория. Вода в канале очень быстрая и холодная. И вот когда ей было 15 лет, ее затянуло течением под корягу, волосы намотались на дерево, и она стала тонуть. Тогда какой то парень схватил нож, подплыл к ней и отрезал намотавшуюся косу. Так она спаслась. А умение очень хорошо плавать она сохранила на всю жизнь, когда мы отдыхали на Иссык-куле или на Черном море мама заплывала на 300-400 м в море и без труда возвращалась.
Там же, в санатории, как я уже писал, она встретила молодого врача – папу, и вышла за него замуж.
Отцу было 24 года, а маме 16 лет. После свадьбы отец с мамой в первый раз в жизни поехали на курорт в Сочи. Жизнь в стране явно налаживалась, и дипломированный врач уже мог себе позволить не только одни брюки, но даже целый костюм, и ботинки Ленинградской фабрики «Скороход», а маме даже подарить серьги с маленькими бриллиантиками. Осенью 1939 г. отца призвали в армию, сначала в западный военный округ. Он участвовал в освобождении Западной Украины и Белоруссии, а потом его перебросили в Ленинградский военный округ. В это время, в 1940 г. и родился мой старший брат – Озод, по паспорту Азад. Поздней осенью 1940 г. началась финская война. Отец рассказывал, что ему сильно «повезло»: в один из первых дней наступления на Выборг, он попал под минометный обстрел, и получил тяжелое ранение обеих ног. Его санитарным поездом отправили в Ленинград, где сделали операцию, а затем повезли в Свердловск на долечивание в стационаре. Весной, ближе к лету 1941 г., когда он уже ходил с палочкой, выехал на реабилитацию, в санаторий под Самаркандом. Ему разрешили взять семью. Так, что, заехав в Ташкент, отец с женой и почти годовалым сыном отправился в санаторий под Самаркандом. Там его и застало начало войны с фашистами. Из санатория отца выписали в конце 1941 г., и он отправился на фронт, на Украину.
У меня очень смешанные чувства, к тогдашней власти. С одной стороны, та власть принесла так много страданий и горя миллионам людей, но если бы не те великие потрясения, то наверное, мой отец не смог бы получить образование, и мои родители никогда бы не встретились. Не было бы той огромной волны интеллигентов, хлынувшей в Ташкент, для организации первого в Туркестане университета, не было бы второй волны во время войны, которая принесла в наш город немало высокообразованных интеллигентных людей, нашедших навсегда там свой дом. Не было бы нашего поколения, выросшего в высококультурной среде, и впитавшего в себя те нетленные ценности, которые и делают человека человеком.

Мама с бабушкой всю войну прожили в санатории Ореховая роща. Бабушка работала в пекарне, а мама работала санитаркой. Во время войны Ореховая роща была базой для Мосфильма. Там жили многие знаменитые артисты. Там мама познакомилась с работницей киностудии – Марией Ганцевой, которая после войны осталась работать в Ташкенте, на киностудии Узбекфильм. Она жила в том же дворе на Каблукова, что и наша семья. Много лет спустя, мама рассказывала, что за ней пытались ухаживать артисты, а Марк Бернес предлагал развестись с мужем и выйти за него замуж. Она рассказала об этом уже после смерти папы. Она умела играть на гитаре и неплохо пела, и в компаниях очень часто ее просили спеть. С военных времен у нашей семьи был еще один друг семьи – Иван Артемович Асриев и его жена тетя Аля. Они жили недалеко от Асакинской. Как отголоски той войны, которые у меня на памяти, так это то, что мы ездили отдыхать на Иссык-Куль, к одному из солдат, которому отец спас жизнь, дяде Сереже Навалихину. Но об этом напишу как-нибудь потом.
Вот, пожалуй и все, что я знаю о жизни родителей в военное время.
После лечения отец вернулся в Ташкент в 1946 или 1947гг. Сначала семья жила в Ореховой роще, где работали мама и бабушка, затем отец устроился на работу в госпиталь восстановительной хирургии на улице Каблукова. Семья переехала к одному из врачей госпиталя, близкому другу нашей семьи – Рохат Ахмеджановой (тетя Рая), которая жила на Обсерваторской. Там, по словам брата, семья жила год – полтора. Потом получили ордер, сначала на одну, а затем и на две комнаты в ЖАКТовском дворе на Каблукова. Номер дома я не помню, зато помнит Саша Морозов. Недалеко от угла Каблукова и Финкельштейна.
Семья жила там до 1955 г.
Все это время отец работал в госпитале, сначала лечащим врачом, потом руководителем отделения, а после защиты кандидатской диссертации в 1952-53 гг. его назначили директором. Мама в это же время окончила стоматологический техникум по специальности стоматолог, и получила диплом врача.
1956 г отец поступил в докторантуру 1-го московского мединститута. Его руководителем был зав. кафедрой травматологии – проф. Чернавский Виктор Алексеевич.
В августе 1956 г. папа, мама, я и годовалая сестренка отправились в Москву. Поселили нас в общежитии Академии медицинских наук по адресу – Большая Якиманка д.40, напротив французского посольства. Мама устроилась на работу на полторы ставки в Первую Градскую больницу (на Ленинском проспекте), а отец работал в клиниках при кафедре 1-го Московского меда, докторантом.
После возвращения из Москвы мама устроилась на работу в больницу им. Ташсовета ( в народе – Федоровича), на улице Полторацкого. После тех лет, когда она была основным кормильцем семьи в Москве, работа в больнице была намного легче. Рабочий день 6 часов без обеда с 9 до 15, позволял ей больше времени уделять семье.
Мама работала в Федоровича до своей пенсии — она вышла на пенсию в 1977 г.
У меня только брат и сестра брат после окончания восточного факультета ТашГу в 1961 г учился в аспирантуре института востоковедения АН СССР в Москве. в 1965 г — защитил кандидатскую диссертацию — специализация — дакхини ( протоязык современного хинди). После работал на кафедре индийской филологии востфака ТашГУ, сначал старшим преподавателем, затем доцентом. В 1982 г защитил докторскую диссертацию в Институте востоковедения в Москве. Получил звание профессора с 1984 по 2009 г возглавлял кафедру индийской филологии на востфаке, а затем в отпочковавшемся институте восточных языков. Сестра закончила отделение арабской филологии востфака в 1977 г. Затем два года работала в институте философии АН УзССР, а потом перешла работать на востфак ТашГУ, где и работала до 2012 г.

ЧАСТЬ 5

АННА, МАМА ЛЮДЫ СТАМБУЛЫ

И еще про одну маму. Маму Люды Стамбулы, моей подруги и одноклассницы, ныне живущей в Тель-Авиве. Очень короткий, но трогающий душу рассказ.

Мне всегда странно. что я не могу вспомнить лица мамы во времена моего детства. Отрывочные воспоминания -вот мы в гостях у ее подруги или у другой. вот мы в ОДО на детском новогоднем празднике. Я стою на сцене и плачу, потому что потерялась среди огромного количества людей. а мама думала. что меня вывели стихи рассказать. Дала нагоняйчик. Зато хорошо помню воскресенья, когда после дневного купанья в корыте, где то часа в 4 слушаем по радио оперетты. Помню свою боязнь родительских собраний. Зная. что не все отлично и ожидая взбучки, начинаю усиленно питаться. А так как ела я плохо, то приходилось ожидать окончания этого священнодействия. а там и первая злость унималась. ( странно, Люда всегда училась хорошо) Поездки на остров (его называли Буян) на Чирчике. Там были угодья штаба ТуркВО и летом нас возили купаться. Мама стоит на берегу и кто-то ей сказал,. что мы пошли со старшими тонуть, и она кричит: утонешь, домой не приходи. Не помню объятий и поцелуев по причине сначала маминого туберкулеза, а потом я просто отвыкла от этого. Помню. что мама была веселой со своими друзьями. Строгой, иногда чрезмерно. со мной, неласковой с бабушкой. сестрой и братом. хотя любила их. Всегда находились для этого причины. Про войну, как ни просила мама не рассказывала, хотя пару раз у нее промелькнуло воспоминание про красавицу -полячку. сошедшую с ума в концлагере, которую она видела в Польше, и какой леденяще холодной была зима сорок второго под Сталинградом, а также как много людей утонуло при переправе через Волгу. Иногда я жалею. что не приставала и не вытягивала из нее воспоминания: понимала, что ей больно. Бабуля была добрейшей души человек, и хотя жила в городах: Днепродзержинск, Полтава, оставалась простой местечковой еврейкой с картавым идишем, на котором они разговаривали с дедом. чтобы я их не смогла понять. Дед был, по моим понятиям, высоким и красивым. прошел трудовой фронт и работал на Энгельса в доме моделей от швейной фабрики закройщиком. Мог делать хорошие деньги. но про таких говорили: песок в рукавах. Как я помню, он меня обожал — первая и самая красивая. Бабуля души во мне не чаяла и в силу ее слабоволия я этим пользовалась. Она не работала и (пусть меня простит), была неряшкой. Тапки ведь раньше в домах редко носили, так она из дома на улицу и обратно босиком. а наша-то пылюка — ухххх. Готовить умела вкусно. но не шибко любила, я, видать, в нее. Помню мацу. которую бабуля пекла на пасху и хрумкала ею дома и подружек угощала. Пекла она вкуснючие треугольнички с маком на праздник (мак дорогой был) и с тех пор я больше никогда такие не ела. У нее в паспорте не было числа рождения, только указан сентябрь. На мой вопрос всегда был один ответ-я родилась на Рошшун. Но ведь он каждый год в другой день. Все равно. У нас не было чисто еврейских праздников. Когда после Рошшун наступал день поста ( о чем я естественно не знала) бабуля в жару закрывала входную дверь. готовила что-то, мы ели и на мой вопрос: почему закрываешь, жарко ведь, отвечала: чтобы не видели, что мы кушаем. Я, естественно, не понимала. После дедушкиной смерти идиш ушел из нашего дома. а я, сволочь маленькая, подсмеивалась над бабушкиным русским. Соседи относились к бабуле с уважением. не реагируя на то, что она еврейка. Бывало бабуля сидит возле порога (двора не было, дверь сразу на улицу) и когда мимо идет кто-то из соседей, обязательно подходит к бабушке и начинается обсуждение животрепещущих проблем окружающих. Помню мне около пяти лет и мы жили в подвале у узбекской семьи. Там был узюсенький коридорчик. где бабуля готовила на мангалке, а потом спуск вниз в комнату с глиняным полом. Только она сняла кипящий борщ, а я несусь со двора мимо, а мимо этого нет. есть только борщ, в который я на полном ходу залетела правой ручонкой и обварила ее. Дед чуть не убил бабулю, а его старшая сестра меня благополучно лечила, благо жила в соседней квартире, правда, на земле. Бабуля никогда меня не выдавала маме, зная, чем это может кончиться, хотя притом всегда грозилась: все маме расскажу.

Ооооой…
Где в 17 лет мы ездили на Чирчик за Куйлюком купаться и не обратили внимания на время. Наш приятель, решив что мы утопли, схватил в охапку наши шмотки и за подмогой в город (телефонов, чай, не было). Мы вернулись: никого, и как были в купальнике (раздельном) и плавках отправились на Куйлюк. Поймали такси, и водитель повез нас сначала на Шахрисябзскую. потом моего друга на Госпиталку (я ему какие то спортивные штаны дала) и там он с таксистом расплатился. Бабушка ждала меня у дома, и когда увидела выходящую из такси обнаженную маху, не знаю, как не преставилась. Но и тут не заложила меня. хотя и грозилась. Я ведь даже не знала цену хлеба. так она меня оберегала от всего. Одна никуда не ходила, в школу долго бабуля провожала через дорогу. Когда родилась дочь и назвали Ириной. бабуля сердилась и говорила что я это сделала нарочно. т.к. она «р» не выговаривает. А любила ее не менее сильно, чем меня-первая правнучка. Несмотря на появление еще трех внуков, я оставалась ее самой сильной любовью. И до сих пор я часто укоряю себя за то. что не умела возвращать такую преданную и бескорыстную любовь и мысленно прошу у бабушки прощения. Может это было связано и с тем, что бабуля не умела ласкать детей. Я не помню ее поцелуев да и другие внуки их не получали. Просто когда то было такое воспитание, полуспартанское. Но если бы мне предложили выбор. я бы выбрала ее. мою бабулю Раю. В память о ней я дала имя младшей дочери, и, надеюсь. моя бабуля ее оберегает…

Такими были наши мамы. Очень разные. С очень разными интересами. Общее только время, которое им пришлось пережить. Трудности, которые пришлось перенести. Дети, которых, несмотря на эти трудности, они родили. Очень надеюсь, что сейчас они смотрят на нас, и если не радуются, то спокойны. Пусть у всех всё будет хорошо….

Наши мамы…..

81 комментарий

Ефим Соломонович:

21/09/2013 в 16:01

Спасибо всем прекрасным дамам и Улугбеку за воспоминания о своих мамах, папах и бабушках с дедушками. Ысе пять рассказов читаются на одном дыхании. Судьбы у всех героев повествований разные, но им всем досталось и трагичности, и тяжестей с лишениями. Одно у них общее, это любовь родителей к друг другу.
Ещё раз минг рахмат.

Ефим Соломонович[Цитировать]

Ответить
Марк:

21/09/2013 в 16:18

Молодец Танюшечка! Очень хорошо пишешь. Завидую белой завистью твоему литературному таланту. Обнимаю. А обещанную книжку достану для тебя, как только вернусь из командировки обратно домой в Чикаго.

Марк[Цитировать]

Ответить
VTA:

21/09/2013 в 17:01

Танечка! Спасибо огромное за публикацию, за память о наших родителях, хорошо написала, да и не могло быть иначе, ты — молодец!

VTA[Цитировать]

Ответить
- HamidT:
  
  21/09/2013 в 20:46
  
  А на виньетке Вы похожи на мою маму :-), чесслово…
  
  HamidT[Цитировать]
  
  Ответить
  - VTA:
    
    22/09/2013 в 12:04
    
    В то время все говорили, что я похожа на папу, а еще чаще, что на узбечку. Как-то в Старом городе, седобородый аксакал выговаривал мне на узбекском за неправильную одежду и стрижку. Я его поняла, но ответила по-русски. Всегда стеснялась говорить на узбекском, акцент-то ужасный, только мои больные и терпели от безысходности. Ну, так еле ноги унесла — так ругался, родный язык, говорил, не знаешь!
    
    VTA[Цитировать]
    
    Ответить
    - HamidT:
      
      22/09/2013 в 17:45
      
      Рискну предположить, что Вы были сорванцом в юбке )) Нет?
      
      HamidT[Цитировать]
      
      Ответить
      - tanita:
        
        22/09/2013 в 18:59
        
        Неееееет!!!! Таня была скрытой диссиденткой, вместе с ее подругой Наташей Даниельянц, а вообще она была отличницей и примерной ученицей, не то, что некоторые:)) Эх, видели бы Вы нас: красивые, аккуратные в белыз воротничках и манжетах, фартучки…
        
        tanita[Цитировать]
        
        Ответить
        
        VTA:
        
        22/09/2013 в 19:54
        
        tanita:
        
        Неееееет!!!! Таня была скрытой диссиденткой, вместе с ее подругой Наташей Даниельянц, а вообще она была отличницей и примерной ученицей, не то, что некоторые:)) Эх, видели бы Вы нас: красивые, аккуратные в белыз воротничках и манжетах, фартучки…
        
        А это уж в старших классах! И надо отметить, что хлопок играл положительную роль во всех отношениях. Прожекты о переустройстве общества мы обсуждали в то время, когда весь класс гнулся над грядками и не то что, таких, а вообще никаких мыслей в головах не держал от усталости. В тот год меня оперировали по поводу аппендицита, а Наташа каждый год освобождалась по здоровью.
        
        VTA[Цитировать]
        
        Ответить
      - VTA:
        
        22/09/2013 в 19:41
        
        На семидесятом году жизни могу признаться — в детстве вела двойную жизнь! В школе меня знали как пай-девочку, сидела на уроках сложив руки на парте (помните, рука на руку перед собой?) и не мигая смотрела в рот учителю. А после школы гонялась с ватагой мальчишек по татарскому кладбищу или сидела на деревьях на даче полковника Ледогорова.
        
          VTA[Цитировать]
        
        Ответить
        
        tanita:
        
        22/09/2013 в 19:46
        
        Ну вот, а я -то тебе верила! Шпиенка!!! Так я тоже вела двойную жизнь, хуже того, была вождем краснокожих и вела войну с мальчишками с конца улицы.( Кренкеля). В ход много чего шло, а главным командным пунктом был мой балкон, выходивший торцом на улицу. Оттуда кидаться было очень удобно. Чем? Да всем, чем ни попадя. Я -таки однажды засветила одному врагу камешком по голове. Хорошо, что камешком, маленьким. Не дай бог камнем догадалась бы! Ну и попала слабенько, конечно, силы никакой, только это меня и спасло от разъяренных мам, с той и другой стороны. У меня в комнате был свой обжитый угол, куда меня и ставили носом…
        
          tanita[Цитировать]
        
        Ответить
        
        VTA:
        
        22/09/2013 в 19:59
        
        tanita:
        
        Ну вот, а я -то тебе верила!Шпиенка!!! Так я тоже вела двойную жизнь, хуже того,была вождем краснокожих и вела войну с мальчишками с конца улицы.( Кренкеля). В ход много чего шло, а главным командным пунктом был мой балкон, выходивший торцом наулицу. Оттуда кидаться было очень удобно. Чем? Да всем, чем ни попадя. Я -таки однажды засветилаодному врагу камешком по голове. Хорошо, что камешком, маленьким. Не дай бог камнем догадалась бы! Ну и попала слабенько, конечно, силы никакой, только это меня и спасло от разъяренных мам, с той и другой стороны.У меня в комнате был свой обжитый угол, куда меня и ставили носом…
        
        Наши мамы были сердобольными созданиями! Они нас просто ставили в угол, а по классическому замыслу мы должны были стоять коленками на горохе.
        
          VTA[Цитировать]
        
        Ответить
        
        tanita:
        
        22/09/2013 в 20:19
        
        Не, до гороха дело не доходило, а вот трепку — да, получала. Горох — ценный продукт в наше время был, еще его на мои коленки расходовать!!:))
        
          tanita[Цитировать]
        
        Ответить
        
        HamidT:
        
        22/09/2013 в 21:28
        
        VTA:
        гонялась с ватагой мальчишек по татарскому кладбищу или сидела на деревьях
        
        … Вот, вот, я не ошибся ) Это мой идеал))) Эх, и где я тогда был ? (:-
        
          HamidT[Цитировать]
        
        Ответить
tanita:

21/09/2013 в 17:26

Спасибо, очень хотелось впомнить наших мам. Все они были женщинами незаурядными, всем досталось нелогккое время, все несли свое бремя невзгод с достоинством.

tanita[Цитировать]

Ответить
- Yultash:
  
  21/09/2013 в 17:50
  
  Большущее спасибо! «Талант не пропьёшь!» Мне как-то удаются только фото-факты. Так как наши мамы практически ровесники, показываю ссылку на заметку, что была на сайте несколько лет назад. Вдруг пропустили? http://mytashkent.uz/2009/11/05/vinokurova-yudif-lazarevna-mineralog/
  
  Yultash[Цитировать]
  
  Ответить
  - tanita:
    
    21/09/2013 в 18:17
    
    Юлташ, у Вашей мамы доброе лицо и профессия, которой я всегда завидовала….
    
    tanita[Цитировать]
    
    Ответить
  - VTA:
    
    22/09/2013 в 12:07
    
    А я и пропустила! Спасибо за ссылку. Еще одна интересная судьба, еще об одной прекрасной женщине узнала. А имя! Юдифь — просто завораживает!
    
    VTA[Цитировать]
    
    Ответить
J_Silver:

21/09/2013 в 19:26

Отличный материал, ничего не скажешь…

J_Silver[Цитировать]

Ответить
- J_Silver:
  
  23/09/2013 в 11:48
  
  Тут внизу уже появилось довольно много справедливых претензий к некоторым деталям — лично я делал скидку, что это во многих местах пересказ чужих рассказов…
  
  J_Silver[Цитировать]
  
  Ответить
Тамара Санаева:

21/09/2013 в 20:24

Это уже настоящий сборник очерков. С душой, теплом и огромной любовью написаны все воспоминания, спасибо!

Тамара Санаева[Цитировать]

Ответить
Tatjana:

21/09/2013 в 21:19

Спасибо!

Tatjana[Цитировать]

Ответить
Рабинович:

21/09/2013 в 21:45

К воспоминаниям Зухры. Во дворе «Шарка» находится здание дореволюционной гостиницы «Россия». В описываемое время там находилась не тюрьма, а НКВД УзССР, т.е. отец Зухры сидел в камере предварительного заключения.

Рабинович[Цитировать]

Ответить
- VTA:
  
  22/09/2013 в 20:03
  
  Рабинович:
  
  К воспоминаниям Зухры. Во дворе «Шарка» находится здание дореволюционной гостиницы «Россия». В описываемое время там находилась не тюрьма, а НКВД УзССР, т.е. отец Зухры сидел в камере предварительного заключения.
  
  А где была улица Алексеевская? Я помню разговоры взрослых, которые часто повторяли, что дед сначала сидел в подвале на Алексеевской. На старых картах найти не могу.
  
  VTA[Цитировать]
  
  Ответить
  - Yultash:
    
    22/09/2013 в 20:25
    
    «А где была улица Алексеевская?»
    Смотрите здесь на части плана Ташкента 1910 года —
    
    Yultash[Цитировать]
    
    Ответить
    - VTA:
      
      22/09/2013 в 21:36
      
      Yultash:
      
      «А где была улица Алексеевская?»
      Смотрите здесь на части плана Ташкента 1910 года —
      
      Cпасибо!
      
      VTA[Цитировать]
      
      Ответить
      - lvt:
        
        23/09/2013 в 06:37
        
        ВТА! Держу в руках ообрывочек чего-то с заметкой о спектакле»Заря Востока». Внизу удаётся прочесть»… и издательства:г. Ташкент Алексеевская 8 телефон 33052″. Значит в 1950-ом улица эта была. Скорее всего знаменитый дом редакции «Правды Востока» выходил одним из фасадов на маленькую ул. Алексеевскую и вход в ту редакцию, которая опубликовала заметку был с ул. Алексеевской. https://picasaweb.google.com/lh/photo/b6j6czc7JifuNsihUIO4htMTjNZETYmyPJy0liipFm0?full-exif=true Возможно, улица направо, за грузовиком, и есть Алексеевская. Впереди аптека№1.
        
        lvt[Цитировать]
        
        Ответить
        
        VTA:
        
        23/09/2013 в 09:30
        
        Спасибо lvt и Рабиновичу за уточнения и дополнительные сведения! Я обязательно похожу в тех местах. Уж очень много с ними связано в жизни моих родных.
        
        VTA[Цитировать]
        
        Ответить
  - Рабинович:
    
    22/09/2013 в 21:23
    
    До сих пор это здание сохранилось. Но если будем много об этом болтать, то и это здание снесут.
    
    Рабинович[Цитировать]
    
    Ответить
  - Рабинович:
    
    23/09/2013 в 00:04
    
    Не хотелось Вас поправлять, Т.И., но это не соответствует действительности: «Уголовникам разрешали полные корзины продуктов, политическим – ничего.» Такого деления не было. В УК не было отдельных политических статей. Следствие могли вести по шпионажу, на затем, если обвинения не подтверждались, могли переквалифицировать статью и посадить, скажем, за халатность. Это что значит — был политическим, а стал уголовником? Нет. Передачи тоже на усмотрение следователя. Это форма давления. Сотрудничал со следствием, разрешаются посылки.
    
    Рабинович[Цитировать]
    
    Ответить
    - VTA:
      
      23/09/2013 в 09:24
      
      Рабинович:
      
      Не хотелось Вас поправлять, Т.И., но это не соответствует действительности: «Уголовникам разрешали полные корзины продуктов, политическим – ничего.» Такого деления не было. В УК не было отдельных политических статей. Следствие могли вести по шпионажу, на затем, если обвинения не подтверждались, могли переквалифицировать статью и посадить, скажем, за халатность. Это что значит — был политическим, а стал уголовником? Нет.Передачи тоже на усмотрение следователя. Это форма давления. Сотрудничал со следствием, разрешаются посылки.
      
      Если уж поправлять, то не меня, а мою маму, я пишу с ее слов, которые много раз слышала в течение всей ее долгой жизни, уж очень обидно было смотреть на те корзины, передавая отцу лишь табак. У окна (точно как у Ахматовой!) стояла очередь таких же несчастных родственников и они-то и говорили, кому несут корзины со снедью, а кому не разрешают. Воспоминания не документ, воспоминания — впечатления от жизни и от каких-либо событий, в том числе исторических. Не знаю, как для Вас, но для меня они ценны именно этим, а подтверждение фактов я ищу в архивах и это уже история, а не мемуары. А главное, что мне важно в воспоминаниях разных людей, так это сравнение их отклика, эмоций, даже пересудов и легенд, на одни и те же события. Только тогда я чувствую время, в котором не жила.
      
      VTA[Цитировать]
      
      Ответить
      - Рабинович:
        
        24/09/2013 в 21:26
        
        Ай. Не волнуйтесь так за табак, дорогая Т.А. Мой дедушка прислал моей бабушке из старой Таштюрьмы записку: «Принеси мне на передачу детский матрасик». Так бабка думала, что ему все мозги отбили. И шо было делать? Принесла. Откуда ей было знать, что в камере 40 человек, и он спит на полу. И ничего. Выжил. Старостой камеры стал. Построил и щипачей, и скокарей, и шпионов. Без этой должности в камере резня будет. В кормушку кидают черняшку, и сорок рук тянутся ее рвать на горбушки. А должно быть все чинно, пахан сидит спиной, а резальщик суровой ниткой режет буханку на 40 кусков и произвольно говорит: «Это Ваське, это Петьке…» Ну, у него-то закалка была, по основной профессии каменотес, призвали на первую мировую, гражданскую. А интеллигенция в основном ломалась. Били, да. Но это не в старой Таштюрьме, а во внутренней, на Дзержинского. «Признавайся, сука, что ты иранский шпион, тебя уже врагом народа объявили.» У следователя план и ограниченный кругозор. Откуда ему было знать, что в Персии не было разведки и шпионов, таким образом, тоже. Ничего. Продержался до прихода Берии, затем ушел по хозяйственной статье на стройку в Каракалпакии.
        
        Рабинович[Цитировать]
        
        Ответить
    - Gangut:
      
      24/09/2013 в 21:01
      
      Рабинович:
      В УК не было отдельных политических статей.
      
      Непонятно. А как же — «Уголовный кодекс РСФСР 1926 года в своей первоначальной редакции в нескольких статьях предусматривал ответственность за контрреволюционную пропаганду и агитацию, а также за изготовление, хранение и распространение литературы контрреволюционного содержания (ст.ст. 58-13, 58-14, 58-15, 58-17, 58-18 УК РСФСР). …
      Положение о преступлениях государственных унифицировало состав контрреволюционной пропаганды или агитации, включив в него все возможные формы пропаганды или агитации, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти». — «Особо опасные государственные преступления», Госюриздат, 1963 год.
      И это не говоря о других многочисленных составах.
      
      Gangut[Цитировать]
      
      Ответить
      - Рабинович:
        
        24/09/2013 в 21:32
        
        Вы такие вопросы задаете. Прям даже неудобно делается. Я же не писал УК 26-го года. Дело в том, что если включить в УК статьи о контрреволюционной агитации и пропаганде, то критики Советской власти и рассказчики анекдотов автоматически становятся уголовниками. Это называется пролетарское законотворчество. Только Вы этого никому не рассказывайте, и я Вам этого не говорил. И, пожалуйста, не экстраполируйте.
        
        Рабинович[Цитировать]
        
        Ответить
- lvt:
  
  23/09/2013 в 07:12
  
  «Лет десять назад мама попросила меня сопровождать ее на получение гонорара от опубликованной книги. Мы пошли с улицы Ленина в здание полиграфического комплекса «Шарк». Вход был почти напротив музея Ленина. Прошли во двор, а двор там большой, получается, что с одной стороны квартала (и соответственно двора) тот самый «Демир» с Кирова, с Правды Востока — Узсовпроф и т.д, с Ленинградской — витрина с фотографиями, а с Ленина — вход в комплекс «Шарк». В середине двора находилась бухгалтерия, куда мы и шли. Это было дореволюционное одноэтажное длинное здание, вроде корпусов ТашМИ, но поверх кирпича оно было слегка подштукатурено и окрашено в розоватый цвет. Мама сказала, что в нем и была тюрьма, а, может, не только в нем». Автором подробно описано местонахождение предполагаемой тюрьмы. Это ОДНОЭТАЖНОЕ здание -гостиница Россия была В ДВА ЭТАЖА. Значит то, что находилось на территории полиграфического комплекса не гостиница «Россия». Читала у Долгой, что «Россия», действительно изначально стоящая на ул.Ура-Тюбинской, была снесена при строительстве роскошного здания «ШАРКА». Очень может быть, что одноэтажное здание, судя по местоположению, находилось на углу Ура-Тюбинской и Алексеевской и сведения о тюрьме и подвалах -ВЕРНЫ!
  
  lvt[Цитировать]
  
  Ответить
  - Рабинович:
    
    23/09/2013 в 10:48
    
    Зайдите в «Шарк» и посмотрите своими глазами, а кто такая Долгая, я не знаю. Долгая будет говорить, что производственный отдел одноэтжный, а я буду собственными глазами видеть, что двухэтажный. Очень смешно.
    
    Рабинович[Цитировать]
    
    Ответить
    - J_Silver:
      
      23/09/2013 в 11:45
      
      Это двухэтажное здание не очень похоже ни на гостиницу, ни на тем более тюрьму, хотя за подвал не поручусь…
      
      J_Silver[Цитировать]
      
      Ответить
    - lvt:
      
      23/09/2013 в 12:35
      
      Говорит не Долгая, а очевидец, одна из героинь основной публикации Зухра Ашрабова. Я процитировала её воспоминания.Возможно, вы смотрите на разные здания. Но если у вас есть возможность видеть двор, может быть, вы его сфотографируете? Сразу отпали бы все сомнения. Теперь Цитирую Галину Долгую:
      «Слева от Музея Истории на другой стороне улицы Буюк-Турон возвышается здание издательского дома «Шарк». Основное здание построено в 1921 году для типографии государственного политического управления Туркестанской республики. В ходе реконструкции Ташкента было выстроено высотное здание с часами. А первоначально на этом месте находилась одна из первых гостиниц Ташкента — «Россия», которая была открыта в 1905 году». http://samlib.ru/d/dolgaja_g_a/progulki.shtml Маршрут2″История и современность»
      
      lvt[Цитировать]
      
      Ответить
      - Рабинович:
        
        23/09/2013 в 14:09
        
        lvt:
        Говорит не Долгая, а очевидец, одна из героинь основной публикации Зухра Ашрабова. Я процитировала её воспоминания.Возможно, вы смотрите на разные здания. Но если у вас есть возможность видеть двор, может быть, вы его сфотографируете? Сразу отпали бы все сомнения. Теперь Цитирую Галину Долгую:«Слева от Музея Истории на другой стороне улицы Буюк-Турон возвышается здание издательского дома «Шарк». Основное здание построено в 1921 году для типографии государственного политического управления Туркестанской республики. В ходе реконструкции Ташкента было выстроено высотное здание с часами. А первоначально на этом месте находилась одна из первых гостиниц Ташкента — «Россия», которая была открыта в 1905 году». http://samlib.ru/d/dolgaja_g_a/progulki.shtml Маршрут2 «История и современность»
        
        Фотографии сверху и дореволюционная открытка гостиницы «Россия» неоднократно публиковались на этом сайте. Ну, да, если краеведение изучать по Долгой, то недолго превратиться в рабиновича, не помнящего родства. Не показывайте, пожалуйста, эту цитату Голендеру… все может быть…:
        
        Говорит не Долгая, а очевидец, одна из героинь основной публикации Зухра Ашрабова. Я процитировала её воспоминания.Возможно, вы смотрите на разные здания. Но если у вас есть возможность видеть двор, может быть, вы его сфотографируете? Сразу отпали бы все сомнения. Теперь Цитирую Галину Долгую:«Слева от Музея Истории на другой стороне улицы Буюк-Турон возвышается здание издательского дома «Шарк». Основное здание построено в 1921 году для типографии государственного политического управления Туркестанской республики. В ходе реконструкции Ташкента было выстроено высотное здание с часами. А первоначально на этом месте находилась одна из первых гостиниц Ташкента — «Россия», которая была открыта в 1905 году».
        
        Рабинович[Цитировать]
        
        Ответить
      - Рабинович:
        
        23/09/2013 в 14:20
        
        Зачем Вам Долгая? Есть же Голендер.
        
          Рабинович[Цитировать]
        
        Ответить
        
        lvt:
        
        24/09/2013 в 19:21
        
        Вопрос не по теме. Обращаюсь к вам как к знатоку тамошних кварталов. Какой вам запомнилась двухэтажная гостиница «Узбекистан», до 1966г., находившаяся на ул Дзержинского дом №17? Кстати, по сведениям Голендера, дореволюционный адрес «России» Ура-Тюбинская №19.
        
          lvt[Цитировать]
        
        Ответить
        
        Рабинович:
        
        24/09/2013 в 20:56
        
        Это уже серьезный разговор. В дореволюционных рекламах действительно указывается адрес гостиницы — ул.Ура-Тюбинская. Но дело в том, что расположена она не строго геометрически согласно топографии улиц Ура-Тюбинская, Алексеевая и Иканская, а как бы произвольно. Парадный вход — на Алексеевскую, черный — на Иканскую, боковой — на Ура-Тюбинскую, позднее — ул.Дзержинского. И не исключено, что в различные исторические периоды главенство входов менялось. В воспоминаниях Зухры речь идет о 37-38 гг., когда там располагалось НКВД УзССР, вход мог быть с ул.Иканской. Почему и в воспоминаниях отложилось, что передачу они передавали в окошечко «Демура». Но это не так. «Демур» первоначально дом трестов, а в 37-38 гг. там располагался Наркомзем УзССР и сельхозинститут, поэтому передачу для внутренней тюрьмы НКВД УзССР там не могли принимать. На самом деле родственники проходили между «Демуром» и строениями, на месте которых позднее был построен Дом знаний, т.е. по ул.Дзержинского, бывшая Ура-Тюбинская, и пройдя два двора, попадали в ведомство комиссара Апресяна Дереника Захаровича, отца более известного структуралиста Ю.Д.Апресяна. Ну, и чисто логически если рассуждать, то арестованных сподручнее завозить с ул.Дзержинского, а сотрудники проходили в здание с ул.Иканской. Следствие, согласно декабрьского указа от 34 г., тогда велось споро, и арестованных затем перевозили в старую Таштюрьму. А там уж как фишка ляжет…
        
          Рабинович[Цитировать]
        
        Ответить
        
        lvt:
        
        24/09/2013 в 23:29
        
        Была фотография, где ясно видно, что боковой вход, видимо, с Ура Тюбинской, -вход в ресторан. Действительно, назначение дверей могло меняться, но ведь, если судить по фотографиям, сам массив здания чётко стоял вдоль улицы и несколько отступал от угла Алексеевской(?) Никаких вольностей. В 1925 году по этому адресу (дом 19)- опять-таки гостиница «Первый Дом советов». А вы не помните, на какой улице стояло основное здание МГБ в конце 50-х-нач.60-х? Нынешний «демир» помню хорошо в его прежнем облике.
        
          lvt[Цитировать]
        
        Ответить
        
        Рабинович:
        
        25/09/2013 в 00:21
        
        Они переехали в новое здание на ул.Ленинградская, затем делились с МВД.
        
          Рабинович[Цитировать]
        
        Ответить
        
        Зухра:
        
        24/09/2013 в 23:39
        
        Господин Рабинович, я писала о 50-53годах. Именно тогда мой отец был под следствием. Под занавес сталинского террора.
        
          Зухра[Цитировать]
        
        Ответить
        
        lvt:
        
        25/09/2013 в 01:18
        
        Тогда опасно было заниматься как литературой Запада, так и литературой Востока. Западников объявляли космополитами, а знатоков родной литературы-националистами. После войны театры стали робко ставить западных авторов или советских авторов, но про «америку». Эти вольности быстро пресекли.
        
          lvt[Цитировать]
        
        Ответить
        
        tanita:
        
        25/09/2013 в 01:27
        
        О, да! была такая кампания по борьбе с космополитами. под нее попал отец моей знакомой, здесь, в Москве. Он был литературоведом. членом Союза писателей., она столько мне всего интересного рассказала. Когда его обличили, он лишился всякой работы, а сама моя знакомая была маленькой. Мать работала на двух работах, чтобы прокормить семью. Постепенно ему стали давать переводы, которые выпускались под чужим именем. Гонорар делился пополам. Вот так было…
        
          tanita[Цитировать]
      - Зухра:
        
        24/09/2013 в 23:35
        
        Ребята, я могу ошибаться. Не могу утверждать точно, что здание было одноэтажное, мне так казалось, если вы знаете, что оно двухэтажное, то вполне возможно… Я не предполагала, что когда-нибудь мне придется вспомнить о нем, а тем более писать.
        
        Зухра[Цитировать]
        
        Ответить
        
        lvt:
        
        25/09/2013 в 01:30
        
        Бог с ним, с тем зданием. Я постоянно ищу следы двухэтажной гостиницы «Узбекистан»(Дзержинского 17), где прошёл первый год моей жизни. Ни одной фотографии этой гостиницы советского периода не видела. Даже осмеливаюсь думать, что «Узбекистан» и есть «Россия», а во дворе издательства, возможно, здание, прежде находившееся в глубине квартала. Спокойной ночи или Доброго утра!(у нас 4. 30)
        
        lvt[Цитировать]
        
        Ответить
Timur:

22/09/2013 в 01:26

Автору:

Советско-финская война началась 30 ноября 1939 года. В марте 1940 она уже закончилась.

Timur[Цитировать]

Ответить
- tanita:
  
  22/09/2013 в 02:12
  
  Тимур, вы, коневчно, правы. но так написал Улугбек, а я, простите, не проверила. просто глаз замылился. Поправлю.
  
  tanita[Цитировать]
  
  Ответить
  - Timur:
    
    22/09/2013 в 02:16
    
    Вы уж извините, но меня в свое время учили обращать внимание на мельчайшие детали :) С годами эта привычка потихоньку превращается в паранойю :)
    
    Timur[Цитировать]
    
    Ответить
    - Ирина:
      
      23/09/2013 в 10:21
      
      Всем бы нам такая «паранойя» — только на пользу…
      
      Ирина[Цитировать]
      
      Ответить
Timur:

22/09/2013 в 02:18

в тексте еще множество неточностей, портящие для таких как я общее впечатление о статье . Но еще раз: будьте великодушны. Мне скидка :)

Timur[Цитировать]

Ответить
tanita:

22/09/2013 в 02:41

А вот указали бы, а я исправила. Видите, это воспоминания разных людей, а память, как видно, подводит. Подводит не только нас, но и наших мам. Здесь уже не исправить, а вот мой текст — можно, буду только болагодарна, Потому что сдавать в печать, так что уж позориться? А Вам не просто скидка. а мое спасибо. Если можно, и если не затруднит, напишите мне в личку, я все перенесу в текст. Мой е-мейл: tanitaap@gmail.com Пожалуйста.

tanita[Цитировать]

Ответить
- Зухра:
  
  24/09/2013 в 23:42
  
  Я сама увидала свою ошибку. Генерального прокурора СССР Хохлова я один раз назвала Руденко.
  
  Зухра[Цитировать]
  
  Ответить
BlackFox:

22/09/2013 в 04:44

очень душевная публикация-)

BlackFox[Цитировать]

Ответить
эльмира:

22/09/2013 в 19:04

Какие судьбы… все переплетены с историей страны. Татьяна, сделайте книгу. Я напишу про мою бабушку для вашей книги. Её жизнь заслуживает того.

эльмира[Цитировать]

Ответить
tanita:

22/09/2013 в 21:35

Эльмира, с удовольствием! Книга-то почти готова, даже вроде как есть где печатать. У Вас моя почта ведь есть? Пришлите!

tanita[Цитировать]

Ответить
- эльмира:
  
  22/09/2013 в 22:52
  
  Обязательно! Напишу на личку.
  
  эльмира[Цитировать]
  
  Ответить
  - tanita:
    
    22/09/2013 в 22:53
    
    Спасибо!!!!!
    
    tanita[Цитировать]
    
    Ответить
- FZL:
  
  23/09/2013 в 23:01
  
  А можно я тоже напишу про свою маму — Она большую часть жизни прожила в Ташкенте и была заметным человеком.
  
  FZL[Цитировать]
  
  Ответить
  - FZL:
    
    23/09/2013 в 23:02
    
    Танита, напишите , пожалуйста, куда Вам можно прислать.
    
    FZL[Цитировать]
    
    Ответить
    - tanita:
      
      23/09/2013 в 23:07
      
      Разумеется, с радостью присоединю к своему очерку, будет здорово, только прошу Вас, напишите свое настоящее имя, имя Вашей мамы, и если можно, фотографию. Моя почта: tanitaap@gmail.com
      
      tanita[Цитировать]
      
      Ответить
Энвер:

23/09/2013 в 15:03

Большое спасибо авторам трогательных воспоминаний, и особое -Таните за идею

Энвер[Цитировать]

Ответить
Зухра:

24/09/2013 в 14:35

Танечка, родная моя, у нас случилось несчастье — умер младший брат мужа и я не заходила на сайт почти неделю, а сейчас обнаружила твою публикацию! быстренько пробежалась газами, а серьезное чтение отложила на вечер. Но написать решила сейчас, немедленно! Низкий-пренизкий тебе поклон за все, что ты сделала для памяти наших мам! Сколько в Ташкенте прожило прекрасных женщин и столько же удивительных и прекрасных судеб, о которых можно рассказывать бесконечно. Но ты выбрала именно этих женщин и в каком-то смысле вернула их к жизни и дала людям узнать о них, узнать то, что знали немногие. Всколыхнула нашу память и дала чудесный материал для наших потомков. Я сейчас же разошлю ссылку всем своим друзьям и родным по всему свету. пусть почитают и узнают не только свою Фазилу Камиловну, но и других необыкновенных женщин из Ташкента. Ташкента, который был и есть город, в котором жили нелегко, но дружно и сердечно, во взаимопомощи и взаимопонимании. Во взаимопонимании таком, которое связало нас с тобой настолько прочно, что мы сроднились душами, хотя никогда друг друга даже не видели и чувствуем себя некомфортно, если не общаемся регулярно. Ты не представляешь себе волнения, которое я сейчас испытываю… Обнимаю тебя и убегаю читать и перечитывать!

Зухра[Цитировать]

Ответить
lvt:

24/09/2013 в 22:42

Да, очерк ТАНИТЫ можно назвать МАМОПЕЕЙ нашего города. Хотя мои родители ровесники героев, у них другая стезя, да и жили они в других местах и всё-таки… читаю и удивляюсь, как много общего! Вот мамина семья бежит до самого Байкала, а дедушка где-то скрывается, вот девятилетний мальчик (отец мой) лежит на полу, помирает с голоду, иногородний в донской станице, а вот маменьку мою вышибают из нормальной школы, где учиться могут только дети рабочих, и определяют в «конторгуч». Хотя почему? Дед- инженер на том самом заводе. А вот гремят по иркутской улице знакомые деревянные колодки, на стопы намотано всякое тряпьё от стужи. Такая общая судьба у поколения людей. Жаль, что они не встретились в этой жизни, им было бы о чём поговорить! Да и поплавали бы вместе по Иссык-Кулю далеко-далеко. Моя мама тоже плавала лучше, чем ходила. Удивительно сильные и талантливые люди!

lvt[Цитировать]

Ответить
tanita:

24/09/2013 в 22:51

Элвета, дорогая, а что такое «Конторгуч»? Это обучение для детей контрреволюционеров? А общего конечно много: время одно и то же! Очень жесткое, суровое, вряд ли милосердное к кому-то время. Видите, о чем здесь спорят? О тюрьмах, передачах… словно мгновенно окунулись в ту среду, в ту эпоху. Очень страшно. Как начинают вспоминать — у всех одно: побеги, тюрьмы, голод…. У меня есть знакомый, я писала об его отце, бывшем белом офицере, человеке благородном и умном. Так вот, когда его арестовали, семья тут же пустилась в бега. это все описано в его воспоминаниях на «Прозе.ру». Георгий Волков. И бежали они до самого Ташкента. Если бы было достаточно материала — написала бы про всех мам моих друзей.
И Вы правы, жаль, что все они не встретились….

tanita[Цитировать]

Ответить
- lvt:
  
  25/09/2013 в 01:05
  
  Конторгуч -конторское училище, где учили читать, писать, считать будущих служащих маленьких контор.
  
  lvt[Цитировать]
  
  Ответить
  - tanita:
    
    25/09/2013 в 01:06
    
    Аааа! Спасибо, это примерно то ссамое, где училась мама. Только ее учили, я так понимаю, на секретаря-машинистку.
    
    tanita[Цитировать]
    
    Ответить
VTA:

24/09/2013 в 23:34

Да, комментарии получились печальные и горькие. И вызывают они еще более жуткие подробности из того, что было много-много раз услышано от родных, их друзей и знакомых. Тема не забывается, ушли подробности, появились неточности, но остался в сердце ужас. Очень хочется, чтобы не повторилось.

VTA[Цитировать]

Ответить
Зухра:

25/09/2013 в 00:01

Дорогие мои девочки, две Татьяны, Лидочка, Улугбек, Рабинович (уж сказали бы свое имя, а то мы, как в начале 20 века, обращаемся по фамилии), Дж.Сильвер, Гангут, Юлташ, Тамара, Энвер, Тимур…. мне захотелось перечислить всех вас персонально и этим выразить свою признательность за ваше внимание и за то, что вы прочитали и приобщились к нашему прошлому. Я какая-то опустошенная и в то же время просветленная….. пишу ко всем к вам с любовью и не знаю, что еще сказать…. мне не хочется вас всех отпускать, а продолжать быть связанной с вами незримой ниточкой, ниточкой, привязанной к Ташкенту и никогда вас не терять!
А Тане Перцевой огромное спасибо за идею, за терпение, за труды, за внимание, за веру, за уважение, за память. Танечка, приношу тебе благодарность от всей нашей семьи. Здоровья тебе и творческого вдохновения, дорогая сестричка.

Зухра[Цитировать]

Ответить
- tanita:
  
  25/09/2013 в 00:15
  
  Спасибо, Зухриша, мы вместе и это главное
  
  tanita[Цитировать]
  
  Ответить
- lvt:
  
  25/09/2013 в 01:07
  
  Мы вместе, Зухра, мы снова вместе.
  
  lvt[Цитировать]
  
  Ответить
lvt:

25/09/2013 в 06:38

Невзначай мы глубокой ночью сыграли финал » Трёх сестёр» А. Чехова. Слово Антону Павловичу:
«Маша. О, как играет музыка! Они уходят от нас, один ушел совсем, совсем навсегда, мы останемся одни, чтобы начать нашу жизнь снова. Надо жить… Надо жить…
Ирина (кладет голову на грудь Ольге). Придет время, все узнают, зачем все это, для чего эти страдания, никаких не будет тайн, а пока надо жить… надо работать, только работать! Завтра я поеду одна, буду учить в школе и всю свою жизнь отдам тем, кому она, быть может, нужна. Теперь осень, скоро придет зима, засыплет снегом, а я буду работать, буду работать…
Ольга (обнимает обеих сестер). Музыка играет так весело, бодро, и хочется жить! О, боже мой! Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто живет теперь. О, милые сестры, жизнь наша еще не кончена. Будем жить! Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем… Если бы знать, если бы знать!»

lvt[Цитировать]

Ответить
Зухра:

26/09/2013 в 02:25

Лида, эко вы заметили! Грустно, но жизнь продолжается! Лидочка, вы когда-нибудь спите? От вас сообщения в час ночи и в 6 утра!

Зухра[Цитировать]

Ответить
- lvt:
  
  26/09/2013 в 10:20
  
  В промежутке. От часу до шести.
  
  lvt[Цитировать]
  
  Ответить
Rufina:

27/09/2013 в 14:38

НАСИБА
Возможно Насиба и её муж Шаматовы?
Моя мама Н.Г. Грановская работала в Федоровича зав. ОК в 60 — 80е годы.
Я часто там бывала. Всегда лечила зубы у Насибы.
Очень добрый и отзывчивый человек.
А её муж — ортопед — спас ногу моему сыну.
А мне вылечил руку.
Я их часто с теплотой вспоминаю…

Rufina[Цитировать]

Ответить
- tanita:
  
  27/09/2013 в 17:45
  
  Руфина, Вы совершенно правы. Именно Шаматовы. Их сын Улугбек — мой очень близкий друг. Я счастлива, что у меня такие друзья.Он живет в Москве, если Вы не против, перешлю Ваш коммент, он будет очень рад.
  
  tanita[Цитировать]
  
  Ответить
  - Rufina:
    
    27/09/2013 в 18:52
    
    Да,да. Конечно!
    
    Rufina[Цитировать]
    
    Ответить
    - tanita:
      
      27/09/2013 в 18:56
      
      Спасибо, сейчас пошлю.
      
      tanita[Цитировать]
      
      Ответить
Лев Абрамыч:

21/09/2020 в 13:51

Спасибо!

Лев Абрамыч[Цитировать]

Ответить

Не отправляйте один и тот же комментарий более одного раза, даже если вы его не видите на сайте сразу после отправки. Комментарии автоматически (не в ручном режиме!) проверяются на антиспам. Множественные одинаковые комментарии могут быть приняты за спам-атаку, что сильно затрудняет модерацию.

Комментарии, содержащие ссылки и вложения, автоматически помещаются в очередь на модерацию.

Добавить комментарий Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Комментарий: *

Разрешенные HTML-тэги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>

Имя: *

Email: *

Оповещать о комментариях через e-mail. Вы можете так же подписаться без комментирования.

Current ye@r *

Я, пожалуй, приложу к комменту картинку.