Подвиг Вулиса или спец-операция по изданию романа «Мастер и Маргарита» Искусство История Ташкентцы

Сегодня исполняется 120 лет со дня рождения Михаила Булгакова.
(опубликовано в источнике 15.05.2011. Автор Давид Эйдельман. Спасибо за ссылку Л. Я. Свердлиной.ЕС)

Можно было много написать о самом авторе и его произведениях.
Сегодня, наверное, почти в консенсусе, что «Мастер и Маргарита» — это главный русский роман ХХ века.
Я хочу в нескольких словах рассказать о человеке, который впервые написал о «Мастере» и сделал все от него зависящее, чтобы этот роман дошел до читателя.

Он был ташкентцем. Его звали Аврам, а иногда Август. О нем, сыгравшем роль не «о чину» в истории русской литературы в Ташкенте ходили едкие и завистливые стихи, которые начинались строчками:

Целуйте ручки только старым дамам,
не убоясь насмешливой молвы,
как делал Август бывший Авраамом,
сыскавший славу на любви вдовы…

Вдова – это Елена Сергеевна Булгакова. Про любовь вдовы – сплетня. А история такова.

Вулис не был семи пядей во лбу. Елена Сергеевна часто возмущалась его литературоведческим сентенциями (типа «Платонов — это лапотный Булгаков»).
Он был ташкентским аспирантом, который выбрал темой диссертации советский сатирический роман 30-х годов и искал материал. Не сторить же все только на Ильфе и Петрове.
Он прочитал фельетоны Булгакова. Прочел «Роковые яйца». И решил, что тот мог написать и роман. Почему бы и нет. Если такой имеется, то стоит упомянуть его… где-нибудь после третьеразрядных. На полстраницы.
Вулису стало известно, что вдова писателя еще жива. Он отыскал ее номер и позвонил.
— Добрый день… Я ташкентский литературовед… Только что познакомился с повестью…»Роковые яйца». Судя по этому произведению, Булгаков тоже — как и авторы «Золотого теленка» — талантливый писатель, хотя, понимаю, моя оценка может показаться вам преувеличенной. И вот мне сдается, что после Булгакова должны были остаться интересные рукописи…
Елена Сергеевна уточнила для себя:
» — Скажите, пожалуйста, вы состоите в Союзе писателей?
— Состою. Два года назад принят, — ответствую с гордостью.
— Значит, вы состоите членом Союза… Может быть, вы один из тех, кто ровно ничего не делает, чтобы воздать должное памяти великого русского писателя Булгакова. Не печатает сочинений Михаила Афанасьевича…»
У Вулиса потемнело в глазах, а в руке задрожала телефонная трубка. Она называет его великим, ставит в один ряд с Достоевским и Гоголем, а он…
Вулис пробормотал извинения, а отказ принять его воспринял как должное.
Потом позвонил еще раз.
Елена Сергеевна отнеслась к нему с недоверием, видимо приняв за ГБшного осведомителя и строго сказала, что Булгаков сатирических романов не писал, только философские.
На что Вулис безапелляционно заметил, что всякий философский роман – сатирический. Между нами, весьма сомнительная максима.

Елена Сергеевна, которую считают прообразом Маргариты, которая сама себя иногда называла «Маргаритой», много раз пыталась пробить роман. Она заводила нужные знакомства, спала с нужными людьми, имела роман с самим Фадеевым, но роман не продвинулся ни на миллиметр к публикации. Она работала машинистской, брала халтуру на дрм, пыталась зарабатывать переводами.
Она боялась, что роман выкрадет КГБ, она опасалось, что если кто-нибудь скопирует роман или хотя бы главу из него, то это могут издать за границей, а у всех была на памяти история с «Доктором Живаго» Пастернака.
Она знала, что нет никакого шанса, что роман опубликуют в СССР.
С Вулисом встретилась неохотно. Сначала на лестничной клетке.
Он попытался наладить общение. Но до рукописи романа «Мастер и Маргарита» она его сразу не допустила.
Потом сказала:
— Это я должна спросить у Миши…
В следующий визит Вулиса она вручила ему рукопись.
— Миша разрешил.

Но читать разрешила только в её квартире, ежедневно перед выходом показывая ей собственные записи, чтобы, не дай Бой, в них не было какого-нибудь цельного фрагмента. Пару раз она закатывала скандалы, когда ей казалось, что цитаты слишком большие.
Потом они начали обсуждать. Вулису роман понравился. Он стал читать другие произведения.
Предложил попытаться издать что-то в Ташкенте.
В Ташкент Вулис возвращается, везя в портфеле несколько неизданных произведений Михаила Афанасьевича. «Записки покойника» он отнес в журнал «Звезда Востока», пьесу «Иван Васильевич» — в местный театр. То была уникальная эпоха первоизданий. Воспользовавшись «оттепелью» оставшиеся в живых родственники доставали из сундуков уцелевшие произведения своих запрещенных, посаженных, расстрелянных отцов, матерей, братьев. Зачастую провинциальные журналы оказывались смелее столичных и решались публиковать то, что в Москве и Ленинграде не проходило.
Но и журнал и теарт от Булгакова отказались. И не по причине политической цензуры. Просто, в театре, например, «Иван Васильевич» был сочтен не очень удачной пародией на уэллсову машину времени. Очень трудно признать руку мастера, если об авторе неизвестно точно, что он Мастер, а под произведением не весит соответствующего ярлыка, гласящего, что это шедевр.
Впервые, «Мастер и Маргарита» упомянут в кандидатской диссертации Вулиса. Это был человек, который рассказывал о романе всем знакомым, водил к Елене Сергеевне людей, чтобы они прочитали рукопись. Содержание романа было изложено в диссертации очень подробно. И он, и Елена Сергеевна посчитали это необходимым именно потому, что роман оставался неопубликованным. На основе диссертации была издана литературоведческая монография. Книжка Вулиса печаталась в Ташкенте, и когда ее доставили в Москву, он поспешил на Суворовский бульвар.
— Это чудо! — восклицала Елена Сергеевна. — Это просто чудо! Это все штуки Воланда!
То что Вулис был простым советским человеком из Ташкента, а не эстетом, снобом и литературным гурманом – это счастливый факт в литературной судьбе «Мастера и Маргариты».
Позже, когда поднятая Вулисом волна уже привела к напечатанию «Театрального романа» в журнале Новый мир, Елена Сергеевна стала чаще пускать к себе людей ознакомиться с книгой. В частности, прочли роман и «ахматовские юнцы», молодые поэты.Никому из них, включая Бродского, книга не понравилась. Вот что пишет Анатолий Найман, наиболее культурно-чуткий из этого круга автор, в своих воспоминаниях об Анне Андреевне:
«В тот зимний день, уходя, Елена Сергеевна повернулась ко мне и сказала: «Если хотите, я могу дать вам прочесть другой роман мужа, у себя дома, разумеется». За три дня в ее квартире со светлыми, словно воском натертыми, полами и павловской мебелью, в доме у Никитских ворот я прочел две папки «Мастера и Маргариты». Я признался Ахматовой, что сладкие часы чтения, тем более обаятельного, что оно совершалось в этой исключительной и самой выгодной для него обстановке, в конце концов осели во мне томящим разочарованием. Пленительный, живой, «булгаковский» слой советской Москвы должен был, по замыслу писателя, включиться в евангельский, то есть вневременный, «вечный», а вышло, что он низвел его до себя и в виде стилизованной исторической беллетристики, написанной к тому же без заинтересованности, «на технике», включил в себя. Она ответила неохотно: «Это все страшнее», — может быть, не именно этими словами, но в этом смысле, потом спросила насмешливо: «Ладно, что она его вдова, вы не догадались, но вам хоть понятно, что она Маргарита?»
Она называла Булгакову «образцовой вдовой», то есть делавшей для сбережения и утверждения памяти мужа все, что было в ее силах. Она рассказывала о преданности этой молодой, красивой, избалованной женщины полуопальному, а потом смертельно больному мужу».
Но роман напечатать было нельзя, если бы не еще обстоятельство связанное с Ташкентом. В 1958 году Константин Симонов был снят с должности редактора «Нового мира» и отправлен в Узбекистан собственным корреспондентом «Правды» по Средней Азии.
В Узбекистнае к автору «Жди меня» относились как к живому богу, сброшенному с олимписких чертогов на грешную землю. Мой учитель географии, Вениамин Акман и через четверть века после держал в кабинете выцветшую фотографию Константина Симонова в Каракумах. И всегда указывал, что это лично он увековечил. И жаловался, что мог бы и сам сфоткаться с великим поэтом, но… кто ж на кнопку бы нажал?! Ящерица?!
«Божество» было очень доступным и кампанейским. «Когда есть Ташкент, — мрачно, но с мужественным достоинством шутил Симонов, — незачем уезжать на семь лет в Круассе, чтобы написать «Мадам Бовари»». В Ташкенте о писал «Живые и мертвые» и «Солдатами не рождаются». И охотно дружил с молодыми журналистами. Среди которых был и Вулис.
Вулис пригласил его на защиту своей диссертации. Самого! Все были поражены. Неприятно поражены. Ишь, замахнулся. Симонов пришел на защиту провинциальной диссертации, появившись в зале ровно за минуту до начала процедуры. Константин Михайлович во время обсуждения попросил слова и своим раскатисто-картавым говором произнес какие-то ободряющие слова, дал нужные советы и напутствовал храброго исследователя.
К чести Симонова надо сказать, что друзей своих он не забыл и когда его вернули в Москву.
Вместе с Вулисом он обсуждал издание «Библиотеку сатирического романа» в приложение к журналу «Огонек». Те, кто постарше, помнят какая это была борьба за подписку на собрания сочинений, которые выходили в приложению к «Огоньку».
Собственно сама идея принадлежала Вулису. Он хотел издать единным собранием сочинений романы описанные в его диссертации.
Сам он вспоминал об этом так:
«А что это «Мастер и Маргарита»?
— Это очень сложный роман… — начал мямлить я. — Действие происходит параллельно в двух временах… Библейские главы чередуются с современными… Сатана попадает в Москву тридцатых годов…
— Вы мне проще скажите: это за советскую власть или против?
— Это не о том…»
В конце восьмедесятых, когда Вулис вспоминал эту историю, он говорил, что сейчас бы он не замешкался. И прямо сказал, что роман за советскую власть.
Ваш покорный слуга в конце восьмидесятых тоже не замешкавшись ответил бы, что роман против советской власти. Сейчас бы я, наверное, не стал бы утверждать это столь категорично.
Симонов пошел к редактору Софронову «Огонька» с планом.
«- Замечательная идея! — похвалил Софронов. — Читателю наслаждение, издательству прибыль, а нам — слава!»
И вдруг, вглядевшись в наименования, встревожился:
« — А что такое Булгаков — «Театральный роман», «Мастер и Маргарита»?»
Вулис начал было мусолить, как он выразился, разъяснительные фразы, но его перебил Симонов.
«- Это еще нужно продумать. Возможно, понадобится замена».
Но проект не был тогда осуществлен. Тому помешали разные обстоятельства.

Однако Симонов заинтересовался. Прочитал роман «Мастер и Маргарита» и стал его горячим поклонником. Так постепенно создавалась общественная атмосфера приятия романа. Становилось все более необъяснимо, почему произведение, о котором все кругом говорят, не печатается до сих пор. Стали выходить другие произведения Булгакова. Вышел том драматургии. Сама Елена Сергеевна стала получать заказы из издательств на переводы с французского.
И наступил день, когда Вулису передали: «Свяжитесь с Поповкиным. Он хочет с вами переговорить».
Поповкин возглавлял журнал «Москва». «Толстый» журнал, он был, как бы это сказать, не первого класса. Негласно приравнен к «местным» — региональным, провинциальным «толстым» журналам, вроде той же «Звезды Востока», «Литературной Молавии» или «Байкала».
Поповкин решил печатать «Мастера и Маргариту».
Он прочитал монографию Вулиса, которую энтузиасты подсовывали всем кому можно. В монографии Булгаков был ого-го каким советским. Вулису заказали предисловие. Телефонная будка, в которой Август-Аврам обнаружил, повесив трубку, показалась ему сказочной каретой, мчащейся в те дали, где в вечном покое пребывают Мастер и его возлюбленная.
По неписаным правилам того времени подобные публикации должны были обставляться предисловиями или послесловиями, или идеологически правильными комментариями. Делалось это с целью не столько просветить читателя, сколько притупить бдительность недоверчивых чиновников из ЦК КПСС. Читателю, дескать, будет разъяснено, что роман «Мастер и Маргарита» не «против советской власти«, а «о другом«. Вулис прекрасно понял, чего от него хотят.
Дальше начался финальный этап битвы за роман. Было намерение дать в журнале лишь первую, менее сложную часть романа, оправдав сокращение формой подачи: из архивных материалов. Потом, было решено, что предисловие Вулиса будет послесловием, а представить читателям журнала Булгакова должен генерал Симонов. Симонов — это все-таки сила, и в глазах цековских работников его имя звучит убедительно. «А ваше предисловие, — чтобы как-то утешить его, сказал Поповкин, — мы дадим как послесловие».
Потом редакция решила первую часть романа выпустить в одиннадцатом номере журнала за 1966 год. Т залечь. Обождать. Поглядеть на реакцию начальства. И если все сойдет благополучно, окончание романа дать в первом номере за 1967 год. Ну, а если реакция будет неблагоприятной? И вторую часть романа опубликовать не удастся? Тогда послесловие Вулиса тоже не увидит света, и труд его пропадет втуне? Вроде бы неловко перед ним… И на редколлегии было принято соломоново решение: первую часть романа «обложить» и предисловием, и послесловием!
Вот собственно и все. Так появился в печати «Мастер и Маргарита». Роман вышел с огромными купюрами, цензурными исправлениями и искажениями. При публикации романа в журнале «Москва» Е.С.Булгакова подписала все купюры. Это был совет К.М.Симонова: главное – выпустить роман в свет, в любом виде.
А потом был полностью передан для публикации заграницу через советское акционерное общество ”Международная книга”.
«— Роман о Понтии Пилате.
Тут опять закачались и запрыгали язычки свечей, задребезжала посуда на столе, Воланд рассмеялся громовым образом, но никого не испугал и смехом этим не удивил. Бегемот почему-то зааплодировал.
— О чем, о чем? О ком? — заговорил Воланд, перестав смеяться.— Вот теперь? Это потрясающе! И вы не могли найти другой темы? Дайте-ка посмотреть,— Воланд протянул руку ладонью кверху.
— Я, к сожалению, не могу этого сделать,— ответил Мастер,— потому что я сжег его в печке.
— Простите, не поверю,— ответил Воланд,— этого быть не может. Рукописи не горят.— Он повернулся к Бегемоту и сказал: — Ну-ка, Бегемот, дай сюда роман.
Кот моментально вскочил со стула, и все увидели, что он сидел на толстой пачке рукописей. Верхний экземпляр кот с поклоном подал Воланду. Маргарита задрожала и закричала, волнуясь вновь до слез:
— Вот она рукопись!»