Встреча в аэропорту Домодедово История Разное

Пишет Фахим Ильясов.

Прошедшей весной в Домике (аэропорт Домодедово), в ожидании прибытия рейса из Ташкента встретил товарища, когда-то, до середины восьмидесятых годов жившего в Ташкенте на улице Шахматной, сейчас, эта улица уже давно называется Куёш -Нури, но старожилы Кукчи, иногда по старинке, все ещё кличут её Шахматной, улица эта пролегает между фруктовыми деревьями растущими по обеим сторонам частных домов в районе Шофоиза (Кукча) и Литературного института ( Кукча — Актепе), заехать на Шахматную улицу можно с четырех сторон, со стороны улиц Уйгур и Улугбек ( Арча Куча), со стороны Литературного института (по моему улица Решетова), а также со стороны Чиланзара, а точнее, со стороны бывшего Акмаль Икрамовского Райисполкома, проехав мимо неё через мост, надо повернуть направо и эта улица через несколько километров выходит прямо на улицу Улугбек, а если не доезжая одной улицы до Улугбека повернуть налево, то вы попадете на улицу Шахматную, в семидесятых годах переименованную в Куёш — Нури. Товарищ мой, с которым мы встретились в Домодедово, в восьмидесятых годах уехал работать в Москву переводом из ташкентскогоинститута «Узгипроводхоз» в московский институт «Союзгипроводхоз».

В тот раз, а дело было ранней и теплой московской весной, ваэропорту Домодедово я встречал мамину сестру прилетавшую из Ташкента погостить к своим московским сестрам, внукам, правнукам и племянникам, а товарищу должны были передать из Ташкента какие — то травы собранные в наших горах (наверное Чимган) для лечения его брата, и оказалось, что мы, оба, приехали в аэропорт пораньше, так как боялись застрять в пробках и поэтому выехали из дома с запасом времени, в тот весенний и солнечный день нам повезло, мы приехали в Домик не попав в эти ужасные, изнуряющие хуже любой жары, многочасовые московские пробки.

До чего красива природа по дороге от МКАДа в Домодедово, эти двадцать километров от кольцевой дороги до терминала проходят по привлекательным дачным местам и неухоженным лесным массивам, мимо полей и небольших холмиков, с растущими на их склонах двумя — тремя березками, а через километра два — три после МКАДа, сразу ощущается совсем другой воздух, воздух этот какой — то особенный, настоянный на сосновых иглах и березовых листьях, на травах растущих в изобилии с весны и до осени. И даже многочисленные автомобили, пролетающие по этой ровной и ухоженной дороге быстрее прилетающих или взлетающих «Боингов», пока не состоянии внести свою грязную лепту в дело разрушения экологии этих красивейших мест. Почти всегда останавливаюсь на специальной стоянке километров за семь — восемь до аэропорта, чтобы несколько минут подышать воздухом замешанным на запахе березовых листьев и полыни, а заодно выпить стаканчик чая из рук наших земляков работающих в этих придорожных кафе и барах. В баре аэропорта Домодедово чай намного хуже по сравнению со специальным «заказ — чаем» заваренным нашими земляками в кафешках у дороги. А термин заказ — чай, пришёл в Москву по аналогии с «Заказ Сомса».

Люблю часто бывать ваэропортах, люблю притягивающую к себе ауру аэропортов и исходящую от них энергетику, которая ощущается всем телом уже за несколько сот метров до входа в здание терминала, люблю приезжать туда не за за три часа до вылета согласно правилам, а за четыре часа, также люблю приехать в аэропорт пораньше когда надо встретить прилетающих гостей, люблю наблюдать за прилетающими и вылетающими пассажирами, люблю поговорить с людьми встречающими своих друзей и родственников. Особенно люблю встречать рейсы «Хавошек «( так ласково называют рейсы авиакомпании «Узбек Хаво Йуллари») из Ташкента, во время ожидания которого обязательно встретишь знакомых, как среди встречающих, так и среди прилетающих из Ташкента. Да и в самом аэропорту Домодедово работают многие ташкентские знакомые, которые раньше, до переезда в Москву работали в ташкентском аэропорту или в кассах ЦАВСА у гостиницы «России» на Шота Руставели.

Невозможно описать то, как я люблю аэропорты Багдада, Дамаска, Аммана и Кувейта. В аэропортах Багдада и Дамаска, за три — четыре часа до прилета самолета «Аэрофлота» из Москвы, собиралась переводческая братия со всех концов этих стран где работали советские специалисты. В восьмидесятые годы, самолёты «Аэрофлота» летали в вышеназванные страны по два раза в неделю. Переводчики, работавшие в Ираке и Сирии, провожали отъезжающих в отпуск специалистов и членов их семей, или уезжающих окончательно по истечении срока контракта. При встречах в аэропорту они обменивались между собой новостями, готовились встречать вновь прибывающих, и перед каждым рейсом собирались в баре аэропорта как Дамаска, так и Багдада посидеть за чашкой чая по арабски, кстати, очень вкусного и крепко заваренного. В Йордании (столица Амман) и Кувейте (столица Эль Кувейт) таких традиций не было, так как там, практически, не было переводчиков из Ташкента. Процентов десять всех переводчиков работавших в Ираке, и процентов двадцать переводчиков работавших в Сирии, в восьмидесятых годах составляли ташкентцы, так что, при встречах, им всегда было о чем поговорить.

Кстати, насчет чая, на улице, буквально в ста метрах от здания аэропорта стакан чая стоил 15 центов , как в Багдаде так и в Дамаске, но в баре аэропортов вышеназванных городов, он уже стоил $ 5 USD за чашку, но переводчики не роняли марку и пили чай только в баре, причем, из — за жары пили по несколько арабских стаканчиков. Главная причина зарождения неиссякаемой любви к аэропорту кроется в почте, ведь встречая самолеты Аэрофлота в аэропорту городов Багдада, Дамаска, Аммана и Эль Кувейта, переводчики первыми получали доступ к письмам с Родины, посольские ребята часто просили их помочь дипкурьерам доставить вализы с почтой в посольство, а там мешки с письмами из Союза разбирали и распределяли по городам и контрактам, а когда попадалось твое письмо, а то и несколько писем, то радости было выше крыши, и хорошее настроение на несколько дней было обеспечено. А какие радостные эмоции испытывали советские люди когда получали вместе с письмами и прессу, газеты «Советский Спорт», а в девяностых и «Спорт Экспресс», «Футбол» , «Литературная газета», «Неделя», «Известия», «Труд» журналы «Огонек», Иностранная литература», «Юность», «Наука и жизнь» и многие — многие другие перечитывались от передовицы и до названия типографии указывающей где все это было напечатано. Никаких ограничений в подписках не было, наоборот, поощрялась подписка на любое издание, включая журналы «Америка», так как совзагранработники за все платили валютой, а валюта была самой надежной в мире, это был английский фунт стерлинг, всем советским людям работавшим заграницей их зарплата исчислялась в фунтах стерлингах, потом фунты переводились в валютные рубли, а валютные рубли переводили на чеки «Внешпосылторга» (Москва) и на местную валюту в стране пребывания. Совзагранработники часть своей зарплаты получали в местной валюте, а часть переводили во «Внешэкономбанк», а по возвращении в Союз, они снимали чеки «Внешпосылторга» в Банке и тратили их на свои нужды. После покупки квартиры или автомобиля, а то и все вместе, оставшиеся чеки быстро заканчивались, и все завершалось шутливой поговоркой, «Не жили хорошо, и начинать не надо».

Товарищ, было, начал рассказывать мне о жизни и своём брате, но он, увы, не успел закончить свой рассказ, так как в это время начали выходить пассажиры прилетевшие рейсом № 603 из Ташкента, и мы с ним разъехались не договорив до конца. Жизнь сложилась у него неплохо, он несколько раз, и по несколько лет, работал заграницей, стал ГИПом в отделе гидротехники института «Союзгипроводхоз», но потом все бросил, и с середины девяностых годов начал работать в гостинице «Балчуг» стюардом по уборке служебных помещений, а сейчас, он трудится старшим менеджером по уборке служебных помещений, но уже в другой пятизвездочной гостинице, в большое руководство онне метит, хотя ему и предлагали перейти на административную работу, но он своей работой доволен, заработок неплохой, за переработку начальство вроде бы и не платит особо много, а переработки бывают очень часто, но зато дают отгулы, используя которые он старается уехать в деревню под Тамбовом, в небольшой домик его супруги Нины доставшейся ей в наследство от бабушки.

Через пару недель, мы сновавстретились с ним в гостях у наших общих знакомых, и Николай (Низаметдин), так зовут нашего ташкентца с бывшей улицы Шахматной, рассказал мне историю своего родного брата уехавшего из Ташкента в Москву в семнадцать лет и поступившего в МАИ, а после окончания МАИ, тридцать пять лет отслужившего в армии иодновременно работавшего на космическую промышленность, ныне живущего в «Звездном городке». Брата его зовут Петр Алексеевич, а в Ташкенте, до отъезда на учебу в МАИ, его звали Пахриддин, по отчеству Адылович, полковник в отставке Петр Алексеевич говорящий исключительно на русском языке, окончательно омосквичился, ему летом исполнилось 75 лет, и сейчас он, наверняка, и не вспомнит название улицы где он родился и жил в Ташкенте до отъезда на учебу в Москву, да и на Родине он был в последний раз, наверное, ещё «в 1905 году». История жизни Петра Алексеевича проста и ясна. Он, как и все его ровесники родившиеся в конце тридцатых годов, горел неугасимым комсомольским огнем и обладал неиссякаемой энергией строителя коммунизма, верил в светлое будущее и в то, что строительство коммунизма обязательно будет построено на одной шестой части земного шара.

Его вера в светлое будущее советского человека внезапно прервалась с окончанием перестройки и приходом Ельцина к власти. Петр Алексеевич закончил с отличием МАИ, удачно женился на однокурснице дочери генерала, и по совету тестя пошел служить в военное ведомство при космической промышленности, в этом же ведомстве служил и его тесть, Петр Алексеевич стал военным инженером, но тем не менее, Петр Алексеевич, даже будучи военным, умудрился защитить кандидатскую диссертацию, вырос до руководителя крупного отдела, участвовал в разработках многих видов оборудования для космических кораблей.

Любимая жена и двое сыновей, отличная квартира в «Звездном Городке», дача и машина, но неожиданно, в девяностых годах, погибает в автомобильной аварии его старший сын, подававший большие надежды как физик, и с которым Петр Алексеевич был особенно близок. После неожиданной и нелепой смерти сына, Петр Алексеевич начал прикладываться к рюмке, и до этого он, из -за постепенно возникавших разногласий с женой, из — за порушенных идеалов, из — за разочарования действиями как старых, так и новых руководителей страны, и ещё тысячей других причин,во время своих командировок на Байконур немного выпивал, ну иногда бывало, что и много, а иногда, и много и крепко, тогда, его товарищам по работе на Байконуре приходилось продлевать ему командировку, но долго так не могло продолжаться, и через несколько лет после гибели старшего сына Дениса, Петра Алексеевича отправили на пенсию, благо, что военного стажа у него набралось более тридцати лет, а со всякими там выслугами и льготами, то и годков сорок набегало, а ещё пару лет спустя супруга Петра Алексеевича, не выдержав пьянок мужа, развелась с ним, она разменяла их квартиру, и поселила тихо спивающегося Петра Алексеевича в коммунальной комнате, состоящей из двухкомнатной квартиры там же в «Звездном Городке», а сама с младшим сыном переехала в Куркино, а потом оставив младшему сыну квартиру, переехала в отцовскую квартиру у станции метро «Тимирязевская». Жена и младший сын после развода и разъезда, окончательно перестали общаться с Петром Алексеевичем. Конечно, Петр Алексеевич в свое время начудил многовато, да и наговорил членам семьи много кое — чего лишнего в пьяном угаре, мог изарплату потерять будучи в нетранспортабельном состоянии, но он потом всегда просил прощения и старался замолить свои грехи, и несмотря на ссоры, перед семьей и супругой он был всегда честен, а супруге верен.

Петр Алексеевич никого и никогда не трогал и не обижал, а если и пил «в такую рань, такую дрянь, то на свои» (Высоцкий) Новые соседи Петра Алексеевича по коммунальной квартире, бездетные муж с женой, и разбитная, сорокалетняя, а выглядевшая моложавой пятидесятилетней женщиной соседка сверху ( хотя, нынче, многие сорокалетние женщины выглядят совсем как девушки), относились к выпивке чрезвычайно положительно, и потихонечку доводили Петра Алексеевича, не привыкшего к нон — стоп имарафонским масштабам попоек, до разных болезней связанных с выпивкой . Пенсия у Петра Алексеевича была неплохая, а в двухтысячных годах , его пенсия уже начала зашкаливать далеко за тысячу долларов, и её хватало на долгие пьянки, ведь пили — то онивсякую дешевую гадость, и как пел Высоцкий , — » А гадость пью из экономии», а если не хватало денег на выпивку и на дежурную пачку пельменей, то соседка сверху давала ему взаймы до следующей пенсии, они покупали спиртное, пельмени и колбасу, и даже иногда огурцы и помидоры, и потом вместе пили и ели, а когда Петр Алексеевич получал свою пенсию, то соседка забирала долг. На свои деньги соседка сверху не пила, у неё были вот такие, свои маленькие, но нерушимые принципы, никогда не пить на свои кровные. Соседка сверху, после нескольких совместных попоек, начала сожительствовать с Петром Алексеевичем и потихонечку прибрала к рукам все его карточки и сберкнижку, а потом уже иначе как женой Петра Алексеевича, себя и не называла, женой она была верной до тех пор пока не кончалась пенсия у Петра Алексеевича, а когда она кончалась, то и соседка исчезала из поля зрения Петра Алексеевича.

Петр Алексеевич со своими братьями, а их у него было аж четверо, практически, не общался с восьмидесятых годов, не потому, что он не хотел, нет, раньше у него и времени — то не было, до пенсии, он почти двадцать четыре часа в сутки проводил в своем засекреченном институте, благо, жил он, по московским меркам, недалеко от места работы, или же месяцами работал на Байконуре. А потом после развода, под зорким оком соседки и «гражданской» сожительницы (назвать её женой рука не поднимается) спиваясь на пенсии, он уже не думал ни о каких родственниках. И хотя двое из четырех братьев Петра Алексеевича уже тоже жили в Москве, но они не знали о его положении, так как его бывшая жена сперва не привечала родственников мужа, а потом ничего не сообщила братьям о состоянии их брата, хотя, честно говоря, она и не знала, толком, братьев своего бывшего мужа. Что поделать, это жизнь, и в ней встречаются такие вот жены, которые не поддерживают ни отношений с родственниками мужа, ни самого мужа в трудные моменты, а ведь трудные времена или моменты, практически, случаются с каждым мужиком в его жизни и, увы, не один раз, и такое происходило со многими мужчинами в беспредельно — бандитских, разболтанно — аморальных девяностых годах. Да и Петр Алексеевич сам, уехав из дома в семнадцать лет, совсем отдалился от родственников, все свободное время проводя с любимой им женой и посвящая ей всю свою любовь. Вот только, куда эта самая любовь подевалась, растворилась она, что — ли, в веренице бутылок и в стылых глазах бывшей супруги, превратившейся из доброй, веселой, с блестящими и зазывными глазами в бесчувственную и холодную женщину, совсем как черная и студеная вода осеньюв пруду, у их генеральского дома в «Звёздном». Может на неё тоже подействовала смерть старшего сына, а может всё вместе, включая сюда и тихие пьянки мужа, иразочарование девяностыми, да и смерть её отца всегда и во всем помогавшего им в начале их семейной жизни, да и потом, никогда не упускавшего возможности сделать всё возможное и невозможное для своей единственной дочери,но что случилось, то случилось, прожив вместе почти сорок лет Петр Алексеевич и его супруга развелись, а после развода даже не пытались увидеться. А может быть Петр Алексеевич и его супруга были слишком эгоистичны, может капризны и избалованы, но их любовь к друг другу казавшаяся со стороны такой крепкой и нерушимой, не выдержала испытания девяностыми, смертей близких им людей, попоек Петра Алексеевича, да и супруга его, откровенно говоря, не сильно боролась с его пьянками, да и не знала она как с этим бороться, так как её отец, практически, не пил никогда, даже в праздники мог лишь слегка пригубить. Искать виноватых в семейных делах, это дело неблагодарное и бесполезное, по большей части виновников всегда двое.

Николай (Низаметдин), живущий в Одинцово, поехал проведать Петра Алексеевича лет шесть или семь тому назад, сыграло братское чувство, да и сердце его предчувствовало что — то нехорошее. Другой брат, Фархад, жил ещё дальше от Звездного, в Троицке, и он, толком, никогда и не видел Петра Алексеевича, во время отъезда Петра Алексеевича на учебу, тогда ещё безусого кукчинского юнца Пахриддина,младшему братишке Фархаду было всего два года.

Но когда Николай приехал к брату в «Звездный Городок», и увидел распоряжающуюся в его комнате пьяную женщину, каких — то других пьяных собутыльников, а также своего пьяного брата, даже не узнавшего Николая, то он просто растерялся, он не смог и слова вымолвить, интеллигентный Николай попросил всех уйти, а сам обняв брата тихо плакал. Петр Алексеевич превратился в какого — то овоща, у него была полнейшая апатия ко всему, в том числе и к жизни. Николай положил брата в больницу, где через месяц Петр Алексеевич начал понемногу приходить в себя, потом Николай перевел его в другую больницу, оплатил лечение и врачи сказали Николаю, что брату осталось жить несколько месяцев. Петр Алексеевич, придя в себя, попросил Николая забрать его пенсионную карточку и сберкнижки у соседки сверху, когда Николай пришел забирать их к соседке, то естественно, что никаких денег ни на карточке, ни на сберкнижке у Николая Алексеевича уже не было, даже пенсию за последний месяц, пока Петр Алексеевич лежал в больницах, «сердобольная» соседка сняла спенсионной карточки всю сумму его пенсии и пропила с собутыльниками за здоровье Петра Алексеевича.

Николай закрыл комнату брата на ключ, предварительно поменяв замок в двери, забрал брата и отвез его к себе в Одинцово, а оттуда по совету его жены, тамбовчанки Нины, он отвез его в Тамбов к теще, полечив некоторое время травами в Тамбове, Петра Алексеевича перевезли в деревню под Тамбовом, и взяв отпуск на работе, Николай и Нина провели его с Петром Алексеевичем. На деревенском воздухе, настоях из трав и домашних харчах, Петр Алексеевич неожиданно ожил, и хотя с памятью Петра Алексеевича было очень неважно, но по крайней мере он начал интересоваться жизнью, смотреть телевизор, а Николай и его супруга Нина, там же в Тамбове, нашли ему няню и жену в одном лице. Женщина, которую начали сватать за Петра Алексеевича, была родом из Ташкента, ей было тогда под пятьдесят лет, ни в Ташкенте, ни в России, у неё не было ни кола, ни двора. Эта женщина с Чиланзара, потерявшая всех своих близких, и не хотевшая жить с женой покойного сына, чтобы не мешать ей устроить личную жизнь, снимала угол у тещи Николая, теща Николая, мать его жены Нины, одна жила в четырехкомнатной квартире в Тамбове.

Вот эту моложавую женщину, с восьмого квартала Чиланзара по имени Марина, Николай и Нина начали уговаривать выйти замуж за Петра Алексеевича, мол , и комната в «Звездном Городке» ей останется, но Марина ни в какую не хотела замуж, у неё была работа в местном магазине, она работала там кассиршей, получала небольшие деньги по московским меркам, но ей хватало, да и от внуков она не хотела уезжать, а самое главное, Марина боялась выписаться из своей «двушки», а вдруг её не пропишут в «Звездном городке», ведь потом жена её покойного сына ни за что не пропишет её назад. Но тогда Николай ей объяснил, что она может не выписываться из квартиры покойного сына, а он просто перепишет комнату Петра Алексеевича на Марину, и она будет там хозяйкой. Но Марине было совестно просто взять и стать хозяйкой комнаты. Но Николай и Нина, вкупе с тещей, так рьяно уговаривали Марину, что она согласилась, при условии, что Николай возьмет на себя все бумажные оформления, Петр Алексеевич, хоть был и слаб здоровьем, но он неожиданно обрадовался предстоящей женитьбе на Марине, значит начал выздоравливать, порадовались за него Николай с супругой.

Бедный Николай, он все свои выходные мотался в Звездный из Одинцова, комната Петра Алексеевича оказалась неприватизированной, на её приватизацию ушло у Николая два месяца, на бюрократические проволочки в связи с оформлением брака Петра Алексеевича и Марины, дарственной бумаги на имя Марины с последующим переоформлением комнаты на имя Марины и на её постоянную регистрацию (прописку) в её же комнате в «Звездном Городке», а также на оформление пропуска Марине в «Звёздный Городок» ушло ещё пару месяцев ( без постоянной прописки не выдавали постоянный пропуск в «Звездный), на ремонт комнаты, замены входной двери, косметический ремонт коридора, замены ванны и унитаза ушёл ещё месяц, и где — то, через шесть месяцев молодые въехали в свою комнату. Все соседки — пьяницы ахнули увидев помолодевшего Петра Алексеевича. Единственное, что — то с памятью было плохо у Петра Алексеевича, ведь в течение нескольких лет он пил всякую гадость которую ему приносили, и это очень отразилось на его памяти и ногах, он уже не мог совершать прогулки не то что по лесу вокруг «Звездного Городка», а даже вокруг дома. Но тем не менее, Петр Алексеевич ежедневно выходил во двор с Мариной и они подолу сидели во дворе на лавочке рассказывая друг другу о своей жизни, о работе и детях.Сама Марина, потеряла своего единственного сына в Чечне, и часто рассказывала о нем Петру Алексеевичу, а Петр Алексеевич, когда позволяло здоровье вспоминал, в основном, своего старшего сына, о его любви к точным наукам, о том как он мечтал о том, чтобы сын Денис сталученым физиком. Постепенно Марина притиралась к мужу, удивлялась, что такого доброго и мягкого человека супруга выставила за дверь.
Сама Марина ухаживает за Петром Алексеевичем, который своей мягкостью и добротой, напоминает ей покойного мужа, вот уже шесть лет не за страх, а за совесть, а Петр Алексеевич говорит Николаю с Ниной, что он только на старости лет узнал, что такое хорошая жена, и все время говорит, что надо было ему пятьдесят лет тому назад жениться на своей, ташкентской девушке, а не на генеральской дочке. Марина своей заботой о больном человеке, продлила ему жизнь, а благодарный Петр Алексеевич радовался каждому новому дню, конечно, бывали у него и рецидивы болезни, и причем часто, и тогда его клали в военный госпиталь в Красногорске или в Щёлковскую больницу, но Марина и в госпитале, и в больнице, всегда была рядом с ним. Она сама ухаживала за мужем лучше всех вместе взятых санитарок.

Вот что значит хороший домашний уход и женская теплота, человек, которому давали от силы несколько месяцев жизни, уже более шести лет живет с молодой женой, и пусть Петр Алексеевич, когда Марина уходит на рынок или в магазин, иногда, скулит в подушку так же протяжно, как в дождливую погоду скулит деревенская сучка на косогоре, но он стонет не оттого, что ему плохо с Мариной, нет, наоборот, он очень доволен ею, Петр Алексеевич переживает за то, что младший сын не то чтобы проведать отца, а даже , хотя бы, позвонить ему не думает. Мелкий ( так называл своего младшего сына Сашу в детстве Петр Алексевич), типичныйизбалованный родителями ребенок, эдакий барчук под метр девяносто, и хотя ему сейчас уже немного за сорок, но это такой человек ( по словам Николая, его дяди), которому нет никакого дела до близких, он работает директором мебельного магазина, разведен, и думает только о себе и своих делах. Николай говорит, что этот эгоист даже своей бывшей семье и матери не хочет ничем помочь, Николай встречался с Сашей, рассказывал ему об отце, но Саша, только, обещал увидеться с отцом, но пока так и не приезжал к нему, его видите ли гложет обида за то, что отец, будучи в пьяном виде, когда — то (сто лет тому назад), сильно обидел его. Сын к Петру Алексеевичу так и не приехал.

Петр Алексеевич недавно скончался, многочисленные болезни завершили свое черное дело. Но благодаря уходу и заботам супруги Марины и брата Николая, Петр Алексеевич вместо отпущенных ему врачами нескольких месяцев прожил ещё почти семь лет. Хоронили Петра Алексеевича супруга Марина, братья Николай и Фархад, бывший сослуживец и сосед по предыдущему дому в Звездном Городке, а ныне глава одного из районов Ярославской области Герой России, летчик — космонавт Валерий Токарев, бывший летчик -испытатель, полковник запаса, а ныне имам Щелковской мечети Марат — Хазрат Асланов, племянники и несколько соседей. Ни представителей института где работал Петр Алексеевич, ни представителей администрации «Звездного Городка», а самое главное ни его младшего сына, на похоронах не было.