Из цикла «Русский Азиат» Искусство

Николай КРАСИЛЬНИКОВ

ПРИЗНАНИЕ

По горам Чимганским лазил я,
Одержимый с детства приключеньями.
С кончика ножа не раз ты, Азия,
Потчевала гостя угощеньями.
Разве позабуду я когда —
Хруст лепёшки по краям наколок,
Как бежит по камешкам вода,
Вторя сочным песням перепёлок?
Ведь не зря живут во мне твои,
Сдобренные ароматом тмина, —
Мудрые газели Навои,
И взрывные шутки Насреддина.

ГЛИНЯНЫЙ СОЛОВЕЙ

Помнишь, в родном переулке?
Ива, арык, старичок…
Глиняные свистульки,
Штука — всего пятачок.
Сюда со всего квартала
С воплем задорным: «Ура!»
Стайками прилетала
Шустрая детвора.
В знойной азийской истоме,
Вдали от садов и полей
В тесном селился доме
Глиняный соловей.
Словно живой, настоящий,
Рос вместе с нами, пел…
В грусти, но в радости — чаще,
Слышу я эту трель.

БОЛЕЗНЬ

Восемь лет мне. Ангина. Простуда.
И шепчу я в бреду, в полусне:
— Приведите домой мне верблюда,
Приведите живого ко мне!
Мама плачет:
— Ну, где его взять нам?
Ночь. Свеча. И — метель за окном.
Старший брат достаёт чистый ватман
И рисует что-то на нём.
Два холма — два горба на картине
Вырастают… И знойной тропой
Как живой, верблюд из пустыни
Поспешает на встречу со мной.
Звяк да звяк! — медный бьёт колокольчик.
Колыбельную дарит мне песнь.
Тает, тает метель вместе с ночью
И уходит куда-то болезнь.

ПЫЛЬ НА ВЕТРУ

Явдату Ильясову

Воркуют горлинки, журчит в тени арык.
И, кажется, нет музыки милей.
Последнее пристанище владык
Шейхантаур. Печальный мавзолей!
Арабской вязью вьются письмена
О том, что было и прошло давно.
Никто не помнит нынче имена
Владык, которым было всё дано.
Склонила роза свой печальный лик
Над пыльной, в мелких трещинах плитой.
Земля мала. А свод небес велик
И кто есть кто — судить не нам с тобой.

ЛЕТНЯЯ НОЧЬ

На южном склоне тополя
Под летним ветром лепетали.
Как будто сказку ночи для
Меня, не спящего, читали.
Гранитный истукан-немтырь
Холодным лбом листвы касался.
И путник ночи нетопырь
За лёгкой бабочкой гонялся.

ВОСТОКОВЕД

Памяти М. С.

Учёный и мудрец в Дагбитской чайхане
Среди пиал, цветастых чайников,
Вольготно лёжа на горе подушек,
Курил чилим с турецким табаком,
Смешанный с байсунской анашой.
В летучих облаках паров и дыма
Невольно в танце появлялись гурии,
Пуская гибких змей по животу,
Они в чертоги тайные манили.
А за куполами минаретов месяц
Мерцал отточенным пичаком*…
Под песнь сверчка и шелест чёток
Рождалась сказка азиатской ночи.

___
* Нож.

ВОСПОМИНАНИЕ О СТАРОМ ГОРОДЕ

Выкатывало утро на Востоке
Пылающее солнце-колесо.
Бухарские евреи, как пророки,
Брели по тротуару в канесо*.
Слепило одеянье белизною,
И базиликом веяло сухим.
Дома из глины, жёлтые от зноя,
Напоминали Иерусалим.
Поглаживая бороды, степенно
Брели, ведя беседы про Творца.
И действо вечной жизни неизменно
Сопровождала грустная овца.

___
* Молельный дом.

СИЛЬВЕР

Сильвер, Сильвер — пудель озорной!
Отливает шерсть морской волной.
Прыгает, влюблённый без утайки
В красоту кыпчакскую хозяйки.
Ластится к ногам. Целует в щёку…
Я ему завидую, ей-богу!
Сам готов в собаку превратиться,
Чтобы к сердцу твоему пробиться.
Рядом быть — и в радости, и в горе,
Провожать с балкона облака
И в глазах твоих тонуть, как в море.
… Только, чур, не надо поводка!

СОВЕТ

Я неверной жене сказал: «Уч талак!»*
Я неверной жене сказал: «Уч талак!»
Я неверной жене сказал: «Уч талак!»,
Но она не даёт мне развода никак.
И тогда я с обидой на постном челе
За советом отправился утром к мулле.
Призывая в свидетели небо, мулла
По бородке руками скользнул: «Бисмилла!»
И сказал, что жена у меня — не жена,
А исчадие ада — сама сатана.
— Что же делать тогда оскорблённому мне?
И ответил мулла, помолясь в тишине:
— Сердце болью излишнею не береди,
Молодую келин** смело в дом приводи!

___
* Произнёсший три раза эти слова муж, объявляет развод своей жене.
** Невеста.

ХАФИЗ

Лают псы в сгущающемся мраке,
На столе свеча едва коптит.
А калям по рисовой бумаге
Вдохновенно, словно лань, летит.
Обретают плоть живую строки,
Движется вперёд слов караван.
Позади остался хан жестокий
И шипящий змеями зиндан.
Впереди — свидание с желанной
В куще расцветающих садов,
С той, что всюду называют ханы
«Разрушительницей» городов.
Полыхают за горами маки,
Что рассвет грядущий им сулит?
Где-то за лачугами во мраке
Лают псы… А лань — летит, летит…
ОТЕЦ ИАКИНФ ПОКИДАЕТ КИТАЙ
Шелест циновок, шуршанье шальвар,
Крики верблюда под звёздами, в рани.
Ну, до свидания, тесный Кашгар!
Я устал от служб и скитаний.
И хотя иноверки твои хороши,
А харчевни пахнут кебабом,
Обуяла тоска по тверской глуши,
Эй, коняга, неси к снежным бабам!

НОСТАЛЬГИЯ

Скучаю по солнцу,
Забытой Почтовой,*
По древней — из детства
Певучей арбе.
Ну и, конечно,
По Королёвой,
Ты слышишь, Таисия,
И — по тебе!
По старому городу
Перепелиному,
По плеску арыков
И мареву роз.
Где вместе росли мы,
Где были счастливыми,
Пока ветер времени
Нас не разнёс.
Нет, нет! Знаю я
Никакими песками
Не занесёт
Наших лет караван —
И пёстрый Алайский
С его тополями,
И в утренней дымке
Снежный Чимган.

___
* Улица в Ташкенте.

ВТОРАЯ САРЫКУЛЬСКАЯ

Вторая Сарыкульская,
Трамваями звеня
И семечками лузгая,
Учила жить меня.
Там первый раз я в школу
С ребятами бежал.
И недотрогу Лолу
До дому провожал.
Сияли в окнах лучики,
Ташкентский знойный свет!
Друзья со мною лучшие
Алёшка, Туз, Валет…
С компанией случайной, —
А ну, смотрите все! —
Мы мчались на трамвайной
Железной «колбасе».
Гудки вокзала дальние
Будили по ночам.
Стихи исповедальные
Легко писались там.
В них проносился ветер
И Лола в них жила,
Душисто на рассвете
Акация цвела.
Таких мне строк вовеки
Теперь не написать.
Никто не может реки
Бежать заставить вспять.
Жизнь повернула к спуску.
На радость иль беду,
Но всё ж на Сарыкульскую
Когда-нибудь приду.

СТРЕЛЕЦ

Смотрит грустно с неба Стрелец
На просторы туманно-синие.
В Средней Азии умер отец,
Похоронена мама в России.
Полосуют даль поезда,
Поделённую на границы.
Но, как прежде, одна звезда,
Где б я ни был — мерцает всегда,
Как слеза на сыновней реснице.