Ф. М. Керенский в воспоминаниях Н. П. Остроумова. Часть 3 История Ташкентцы

Из работы Н. П. Остроумова «Федор Михайлович Керенский. Третий главный инспектор училищ в Туркестанском крае»

1928 г.
г. Ташкент.
Федора Михайловича Керенского я знал еще в Казани (в 1866-1867 гг.), когда он был студентом Казанского университета (по историко-филологическому факультету) и приходил иногда в Духовную академию к своим родственникам, академистам из Пензенской духовной семинарии10, в которой и он получил среднее образование. К этим пензякам студент Керенский приходил в праздничные дни, когда в академии не было учебных занятий, и оставался в академии до вечера. Мои однокурсники-пензяки помещались в комнате № 1, а я в комнате № 2, и потому близких товарищеских отношений у меня с ними не было. Академисты-пензяки были вообще необщительны, особенно не сближались даже с товарищами по занимаемой ими комнате № 1, не принимали участия в развлечениях с товарищами и в город ходили одни — пензяки. А когда к ним приходил студент Керенский, то они уединялись в особой комнате, отведенной двум нашим однокурсникам, вдовым священником, и там проводил[и] время своего свидания, в продолжение которого другие академисты, не пензяки, к ним не входили.

Такая обособленность моих однокурсников-пензяков мало интересовала меня, и, хотя с В. Кургановым я сидел в столовой рядом, но никогда не расспрашивал его о студенте Керенском, с которым потом мне пришлось 20 лет служить в Ташкенте.

Продолжительное служебное общение мое с Ф. М. Керенским оставило в моей памяти неизгладимый (не скажу — приятный) след, и административная деятельность его в учебном Туркестанском округе не всегда оправдывала его как руководителя-педагога, как начальника. Но так как в истории русского народного и особенно инородческого образования долговременное заведование Керенским учебным делом не могло оставаться бесследным и не всегда может быть учтено. К чести этого руководителя учебным делом в Туркестане, то я и полагаю, что прилагаемые мною выписки из моего дневника будут не лишними для будущего историка материалом, характеризующим в то же время личность Керенского11.

Подробных сведений прохождения Керенским учебной службы до назначения его в Ташкент на должность главного инспектора училищ я не знаю, кроме того, что он по окончании университетского курса был сначала учителем рус[ского] и лат[инского] языков в Первой Казанской гимназии во время директорства немца Крелленберга12, строгого службиста. Это было в первые годы насаждения классицизма13 в русских гимназиях при Министре нар[одного] пр[освещения] графе Д. А. Толстом14. И Керенский проявил себя в Ташкенте как педагог-классик и как администратор-формалист, для которого устав классических гимназий и сборник распоряжений Мин[истерства] нар[одного] пр[освящения], изданный товар[ищем] министра А. И. Георгиевским, не подлежал критике.

В своей административной деятельности Керенский на первый план ставил согласование своих распоряжений с буквой этого закона, но при этом умел обходить гимназический устав, когда находил это соответствующим личному своему настроению. В случаях сомнительных он подсказывал начальникам учебных заведений, как обойти существующие министерские распоряжения, но так, чтобы этот канцелярский прием исходил не от начальника учебного заведения. Керенский верил в беспристрастный суд истории и всячески стремился к тому, чтобы в архиве управления учебными заведениями не оставалось письменных документов, компрометирующих его учебно-административную деятельность в Туркестанском крае.

Уверенный в своей служебной ответственности, он с самых первых дней своего управления ташкентскими учебными заведениями обнаруживает недовольство существующими в Ташкенте учебными порядками и педагогическим персоналом и сначала проявил свое недовольство в устранении от должности [директора] женской гимназии Миреля и преподавателя русского яз[ыка] и литературы в той же гимназии Фовицкого, а затем имел явное намерение устранить директора учительской семинарии Мирониева, а меня, как неклассика по образованию, перевести из Ташкентской (классической) гимназии в учит[ельскую] семинарию. Но возникшие в 1894 г. крупные неприятности у Керенского с инспектором мусульманских школ Наливкиным15 и директором семинарии Мирониевым, вызвавшие в том же году небывалую до тех пор ревизию учит[ельской] семинарии чрез попечителя Кавказского учебного округа, ослабили на некоторое время самовластие Керенского, какое он проявил при ген[ерал]-губернаторе бароне Вревском16.
С прибытием в Ташкент ген[ерал]-губернатора Духовского17 и его помощника ген[ерала] Иванова18 самовластие Керенского снова усилилось, так как ген[ерал] Духовской, занятый расследованием большого по значению вооруженного нападения ферганских туземцев на русский военный лагерь в Андижане (в мае 1898 года)19 и другими административными делами, передал учебные дела ген[ералу] Иванову, при котором Керенский восстановил свой авторитет, пошатнувшийся при бароне Вревском. При преемниках Иванова, особенно при Гродекове20 и Самсонове21, Керенский уже не пользовался прежним авторитетом. Революция 1905 года раскрыла слабые егоIV стороны его управления учебными заведениями и его слабую защиту существующего учебного режима пред местным обществом22.

При ген[ерале] Гродекове обнаружились учебные недостатки в гимназиях, а при ген[ерале] Самсонове — в русско-туземных школах и в асхабадских23 гимназиях, и Керенский был вынужден оставить службу.
Ко мне лично Керенский в продолжение всей своей службы в Ташкенте относился неискренно, иногда даже двусмысленно: когда я был нужен и полезен для него, незнакомым с мусульманством и с мусульманским школьным образованием, он был внимателен ко мне, а когда в моих специальных знаниях он не встречал надобности, тогда давал мне понять, что я, как неклассик по образованию, не на своем месте в классической гимназии и что в Ташкент я был назначен исключительно для инородческого образования.

Когда скончался в Казани директор учительской семинарии, Керенский сказал мне, что в Казани продолжают считать меня именно заместителем должности покойного Ильминского24. Но я уже не стремился к возвращению в Казань, где со времени моего отъезда в Ташкент существенно изменились взгляды на образование крещеных инородцев и преемником Ильминского уже считался преподаватель учит[ельской] семинарии Бобровников25, исправлявший директорскую должность во время предсмертной болезни Ильминского. После такого ответа моего Керенский не переставал стремиться к возвращению моему в Ташкентскую учительскую семинарию.

Перевод из гимназии в учительскую семинарию Керенский обставил очень искусно, воспользовавшись отсутствием ген[ерала] Духовского; но улучшения учебного дела в Ташкентской гимназии не достиг, как это видно из моих записей в дневнике, возникших в отдельных очерках о деятельности генералов Гродекова и Самсонова. Я не скрываю своих многочисленных огорчений, причиненных мне Керенским и объясняемых его самовластием и невоспитанностью. Университетское образование не изгладило в нем недостатков прежнего семинарского воспитания. Трудно мне вспоминать об этом. Но надо быть беспристрастным, я при нижеследующем изложении своих воспоминаний рассказываю о действительных фактах, чтобы читатель мог судить по этим фактам о продолжительной учебно-административной деятельности Керенского.

Выписки из моего дневника

Среда. 28 июня 1889 г. В этот день прибыл в Ташкент гл[авный] инспектор училищ Ф. М. Керенский со своей семьей, состоящей из жены его и пятерых детей (три дочери и два сына)26. При детях находились гувернантка и няня. Приехали они из Самарканда в двух экипажах на почтовых лошадях, в сопровождении заведующего Самаркандским городским училищем Митропольского, окончившего курс в московском Лазаревском институте восточных языков27. Причем в Самаркандском училище останавливалась семья Керенских на отдых после утомительного проезда по железной дороге от Красноводска в душное от жары время.

Получив от секретаря управления учеб[ными] заведениями Недерицва (в пятом часу по полудни) записку о приезде Керенских, я тотчас же отправился на казенную квартиру гл[авного] инспектора (на углу Московской улицы и Воронцовского проспекта, против Дома военного собрания и фотографии Назарова), поздравил прибывших с приездом и пожелал им скорейшего устройства в новом месте жительства и службы. В этом случае я руководствовался чувством служебного долга, как исполняющий обязанности гл[авного] инспектора и как русский туркестанец, приветствовавший на туркестанской окраине России нового русского культуртрегера с солидным учебным и служебным прошлым. Прежние, «старые туркестанцы», отличались искренним радушием при встречах со вновь приезжающими из России сослуживцами, а я надеялся встретить в лице Керенского казанца по образованию и учебной службе.

В лице самого Керенского я встретил мужественного, лет в 50, мужчину, не совсем великороссийского типа. Жена его имела нездоровый вид. Оба супруга были молчаливы, неприветливы и отнеслись ко мне с испытующим взглядом. Дети Керенского не отличались цветущим здоровьем и свойственной детям жизнерадостностью. Не встретив отклика на свое простодушие, я долго не задержал вновь приехавших россиян. О приезде гл[авного] инспектора я оповестил ташкентских сослуживцев.

29 июня, четверг. Утром в этот день я, мой помощник по гимназии (учитель Неудачин), директор женской гимназии Мирель, директор учит[ельской] семинарии Миро и инспектор нар[одных] училищ Смирнов представились Керенскому в управлении учеб[ными] заведениями (дом рядом с квартирой гл[авного] инспектора). Наше представление имело строго служебный характер: каждый представлявшийся сказал о занимаемой должности. Керенский подал каждому из нас руку и, не входя в подробные расспросы, распрощался с нами. Меня лично он просил заехать за ним завтра (пятница 30), чтобы вместе отправит[ь]ся на загородную дачу ген[ерал]-губернатора (три версты от центра городского) для представления генералу Ефимовичу28 (самаркандскому губернатору, временно исполнявшему должность отсутствовавшего ген[ерал]-губернатора).

Когда мы вышли из управления уч[ебными] зав[едениями], то не скрывали своих личных впечатлений от холодного приема у Керенского, пот[ому] что чувствовали себя неудовлетворенными, ожидая большего внимания от нового начальника и руководителя учебного дела в Туркестане.

30 июня, пятница. В 10 ½ утра я заехал за Керенским на его квартиру, и мы отправились на загородную дачу ген[ерал]-губернатора. На приеме у ген[ерала] Ефимовича были и другие, кроме нас, представляющиеся военные и гражданские чиновники. В 11 часов генерал Ефимович вышел из своего кабинета к представляющимся и, обходя их ряд, здоровался с каждым, а затем, обратившись ко всем, приветливо сказал: «Я надеюсь, господа, встретить в вас и теперь такое же содействие в предстоящей мне служебной деятельности, каким я уже широко воспользовался в прошлый отъезд ген[ерал]-губернатор[а]».

После этого генерал Ефимович откланялся все[м] представлявшимся и пригласил к себе в кабинет двух военных генералов, которые недолго задержались у него. По выходу генералов из кабинета были приглашены в кабинет Керенский и я. Генерал Ефимович пригласил нас обоих садит[ь]ся. Я, как исполнявший должность гл[авного] инспектора училищ, представил генералу приказ о вступлении в должность прибывшего в Ташкент главного инспектора училищ д[ействительного] ст[атского] сов[етника] Керенского и о моем освобождении от служебных обязанностей по его должности.
Подписав представленный мною приказ, ген[ерал] Ефимович сказал мне: «Я уже в Самарканде говорил о Вас Его превосходительству (указывая на Керенского) с лучшей похвалой, а теперь имею случай еще раз повторить искреннюю благодарность за ваши труды по исполнению должности гл[авного] инспектора училищ». Я откланялся генералу и вышел из его кабинета в адъютантскую29.

[…] 7 июля в пятницу (мусульман[ский] недельный праздник) я ездил с Керенским в туземный город к моему знакомому казию Мухаметдину-ходже. Почтенный, родовитый представитель туземного населения и их культа30, казий оказал нам внимательный прием, и не роняя в то же время своего личного достоинства в глазах нового русского начальника по уч[ебному] ведомству. Предоставив нам обычный достархан31 (чай, местные лепешки и фрукты), казий со свойственным ему тактом поддерживал обычный (визитный) разговор с новым знакомым. Керенский заинтересовался обстановкой и приемом русских гостей у туземцев. При прощании с Мухаметдином-ходжой Керенский поблагодарил его за гостеприимство и пригласил его к себе. На обратном пути я провез Керенского по главному туземному базару, служащему на мусульманском Востоке центром не одной экономической, но и общественной жизни мусульман. А чтобы дать Керенскому возможность составить представление об общем виде туземного города, мы влезаем по лестнице на крышу базарной мечети, с высоты которой видится весь туземный Ташкент, как на шахматной доске.

[…] Вечером в понедельник (17 июля) я был у Керенского и спрашивал его, как он относится к моему редакторствованию «Туземной газеты»32 и к моим занятиям мусульманством и местной этнографией, причем я объяснил, что к продолжению этих занятий меня побуждает не денежный расчет (за редактирование «Туземной газеты» я получал 49 руб., из которых расходовал и на канцелярскую переписку по газете), а сознание важности этого дела для Туркестана при отсутствии в Ташкенте русских чиновников, пригодных для таких занятий. Выслушав меня, Керенский сказал, что он, с[о] своей стороны, сочувствует моим занятиям мусульманством и «Туземной газетой» и не только не будет мешать мне в этих занятиях, но, напротив, оказывать поддержку, какую может. Но было ли это высказано искренно?

[…] 23 август, среда. В этот день гл[авный] инспектор Керенский в первый раз посетил Ташкентскую мужскую (классическую) гимназию как официальный руководитель учебным делом в Туркестане. Он был на уроках общей истории и греч[еского] языка. […] При прощании со мной Керенский не высказал мне своего впечатления от посещения гимназии.

[…] 22 сентября, пятница. Я и жена моя были вечером у Керенских. Он и его жена были приветливы и расспрашивали нас о ташкентской общественной жизни. Об учебных делах я разговаривал с Керенским после чая, в его служебном кабинете, когда две домохозяйки (жена Кер[енского] и моя жена), оставаясь в столовой, обсуждали хозяйственные вопросы. При уходе нашем жена Керенского просила прислать ей какой-нибудь том сочинений Михайлова33, ее любимого публициста. В домашнем обиходе Керенских была заметна во всем расчетливость: за чаем была подана солонина с черным хлебом. Эта закуска заменяла ужин для их детей, которым за чаем выдавалась небольшая порция варенья. Видно было, что в Симбирске Керенские жили без особого комфорта.
ЦГА РУз., ф. 1009, оп. 1, д. 85, л. 1-17 об. Рукопись.

ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Первым главным инспектором был Кун, а вторым Забелин, по последней должности в России обер-секретарь Синода (прим. Н. П. Остроумова).
2. В этом же году было учреждено управление учебными заведениями в Ташкенте (прим. Н. П. Остроумова).
3. Имеется в виду Министр народного просвещения Д. А. Толстой (прим. автора вступительной статьи).
4. Он начал учебную службу в Казани, в самом начале насаждения в российских гимназиях классицизма. В Симбирской гимназии при нем учились два брата Ульяновых — Александр и Владимир (прим. Н. П. Остроумова).
5. С бароном Вревским он умел ладить как с благодушным сибаритом, а с ген[ералом] Ивановым он сошелся в общей им обоим отчужденности от ген[ерала] Духовского, а затем по общему самообольщению (прим. Н. П. Остроумова).
6. Рост выше среднего, общее сложение мужественное, большая голова на полной шее, широкая грудь и такая же спина, туловище и конечности, соответствующие росту; высокий лоб и маленькие мигающие глаза, прямой нос с раздувающимися ноздрями, большие уши и большой рот, широкий подбородок; цвет кожи смуглый, волосы темные и крупные, челюсти и зубы крепкие, волосы на усах и бороде бритые, на голове стрижка под гребенку, походка тяжелая, развалистая (прим. Н. П. Остроумова).
7. Малов Евфимий Александрович (1835-1918), тюрколог, православный миссионер. С 1863 г. преподавал в Казанской духовной академии, в 1870-1884 гг. — заведующий кафедрой, профессор (1868) (прим. автора вступительной статьи).
8. В гимназиях эти общие выводы часто не согласовывались с действительными знаниями учащихся: три двойки и последняя тройка или даже четверка, общий вывод — три (прим. автора вступительной статьи).
9. Коменский Ян Амос (1592-1670), чешский педагог-гуманист, общественный деятель (прим. автора вступительной статьи).
10. Их было трое: два брата Кургановы (Владимир и Федор) — двоюродные братья Керенского и Гусев. Кажется, и Гусев был родственником Кургановых и Керенского. Старший Курганов был вдовым священник[ом] и учился в академии одновременно со мной и со своим младшим братом и Гусевым. Как будущий монах, священник В. Курганов помещался в особой комнате, в которой пензяки принимали своего земляка студента Керенского (прим. Н. П. Остроумова).
11. Это важно с психологической точки зрения, как бывший бедный пензенский семинарист (Керенский), дослужившись до генеральского чина и привыкший в России к начальнической (бюрократической) важности, не хотел помнить о своем происхождении и первоначальном образовании в Духовной семинарии, никогда не упоминал об этом даже в частном разговоре со мной. Я читал автобиографию Германа Вамбери, который нисколько не стыдился своего происхождения и пережитой им бедности (прим. Н. П. Остроумова).
12. Крелленберг Генрих Иванович (1829-1898), педагог. В 1861-1896 гг. — директор Первой Казанской гимназии (прим. автора вступительной статьи).
13. При Министре народного просвещения Д. А. Толстом (1866-1880) классическому образованию вновь было дано формально-грамматическое направление, т. е. приоритетное внимание изучению древних языков (латинского и греческого) (прим. автора вступительной статьи).
14. Толстой Дмитрий Андреевич (1823-1889), граф, русский государственный деятель, член Государственного совета (1866), Министр народного просвещения (1866-1880). Провел гимназическую реформу 1871 г., обеспечившую преобладание классического образования. С 1882 г. — президент Петербургской академии наук (прим. автора вступительной статьи).
15. Наливкин Владимир Петрович (1852-1918), действительный статский советник. С 1890 по 1895 г. — инспектор мусульманских школ Сырдарьинской, Ферганской и Самаркандской областей. Депутат II-й Государственной думы от Ташкента (прим. автора вступительной статьи).
16. Вревский Александр Борисович (1834-?), барон, генерал от инфантерии, туркестанский генерал-губернатор и командующий войсками Туркестанского военного округа (1889-1898) (прим. автора вступительной статьи).
17. Духовской Сергей Михайлович (1838-1901), генерал от инфантерии, туркестанский генерал-губернатор и командующий войсками Туркестанского военного округа (1898-1901) (прим. автора вступительной статьи).
18. Иванов Николай Александрович, генерал-лейтенант, туркестанский генерал-губернатор и командующий войсками Туркестанского военного округа (1901-1904) (прим. автора вступительной статьи).
19. Андижанское восстание 1898 г. Руководителем восстания был Мадали-ишан. Восстание намечали поднять под лозунгом газавата, восстановить Кокандское ханство и распространить восстание на всю Среднюю Азию. Движение было подавлено (прим. автора вступительной статьи).
20. Гродеков Николай Иванович (1843-1913), генерал от инфантерии, военный губернатор Сырдарьинской области (1883-1893), туркестанский генерал-губернатор и командующий войсками Туркестанского военного округа (1906-1908) (прим. автора вступительной статьи).
21. Самсонов Иван Васильевич (1859-1914), генерал-лейтенант от кавалерии, начальник штаба Варшавского военного округа (1906-1907), наказной атаман Войска Донского (1907-1909), туркестанский генерал-губернатор и командующий войсками Туркестанского военного округа (1909-1914). В начале Первой мировой войны командовал 2-й армией. Погиб при выходе из окружения в Восточной Пруссии (прим. автора вступительной статьи).
22. В октябре-декабре 1905 г. в средних учебных заведениях Туркестана произошли массовые беспорядки, вследствие чего занятия были временно прекращены (прим. автора вступительной статьи).
23. Асхабад, ныне город Ашхабад, столица Республики Туркменистан (прим. автора вступительной статьи).
24 Ильминский Николай Иванович (1822-1891), директор Казанской учительской семинарии, известный тюрколог и миссионер-просветитель (прим. автора вступительной статьи).
25. Бобровников Николай Алексеевич (1854-1921), педагог. В 1877-1896 гг. — в Казанской инородческой учительской семинарии, с 1891 г. — директор (прим. автора вступительной статьи).
26. Дочери Надежда, Елена, Анна и сыновья Александр и Федор (прим. автора вступительной статьи).
27. Лазаревский институт восточных языков основан в Москве в 1815 г. как частное учебное заведение на средства богатой армянской семьи Лазарян. В 1827 г. заведение получило статус института, и было передано в ведение Министерства народного просвещения. С 1921 г. — Московский институт востоковедения (прим. автора вступительной статьи).
28. Более подробные сведения о Ефимовиче установить не удалось (прим. автора вступительной статьи).
29. Невольно я сравнил прием представлявшихся ген[ералу] Ефимовичу с нашим представлением Керенскому (прим. Н. П. Остроумова).
30. Казий (народный судья, представитель шариата) был сыном последнего в Ташкенте казы-каляна и шайхуль-ислама и в числе прочих казиев Ташкента выделяется своею родовитостью (авганской), как настоящий «ак-сюек — белая кость» (прим. Н. П. Остроумова).
31. Достархан — в Средней Азии праздничный стол для встречи гостей (прим. автора вступительной статьи).
32. Имеется в виду «Туркестанская туземная газета» (прим. автора вступительной статьи).
33. Михайлов А. (настоящее имя Шеллер Александр Константинович) (1838-1900), русский писатель, публицист (прим. автора вступительной статьи).

I Подробнее о жизни семьи Керенских в Туркестане см.: Котюкова Т. В. Семья Керенских в Туркестанском крае (по документам ЦГА Республики Узбекистан) // Отечественные архивы. – 2009. – № 1. – С. 60-69.
II Здесь и далее выделение чертой соответствует выделению в документе (здесь и далее подстрочные примечания автора вступительной статьи).
III Так в документе.
IV Так в документе.

Публикацию подготовила
Татьяна Котюкова, кандидат исторических наук (г. Москва)