Когда мы были…, или культура в Таше. Окончание. Консерватория, театр Свердлова, театр эстрады, «Ильхом» Искусство История

Пишет Татьяна Перцева.

Третьим чудом была Консерватория. Именно так. С большой буквы. Та самая. На Пушкинской. Ее уже нет. Как нет и многого. Говорят, фасад сохранили, остальное перестроили, и теперь там не консерватория. Музыкальный колледж. Надеюсь, что орган оставили. Орган, кстати, был очень даже неплохой.

Я даже там выступала однажды. Не помню, по какому случаю. Кажется, был концерт учащихся музыкальных школ Ташкента. И туда мы бегали, как на работу: очень много давалось бесплатных концертов. В основном, дипломников и выпускников той же консерватории. Кто лучше, кто хуже… но интересно. А уж когда приезжали гастролеры!

Кстати, и билеты были недорогие. И, конечно, «жемчужиной» моих зрительских впечатлений был концерт Давида Ойстраха. Небольшого роста, довольно полный с бульдожьим лицом… и откуда в этих коротких пальцах бралась такая сила! Вся штука в растяжке. Не в длине пальцев. Грубо говоря, перепонках между пальцами. Вот про меня сразу сказали: ничего великого не выйдет. Растяжка маленькая. На пианино едва октаву брала. А тут… волшебство конечно, но не мое волшебство. Мое — это Леонид Коган и Стерн. А с Ойстрахом я так и не сроднилась, не сочтите за кощунство.

А как-то я попала на концерт оркестра, под управлением Вероники Дударовой….ох, не женское это дело, и в музыке отчетливо слышался голос старшины, распекающего новобранцев.

Самым большим моим разочарованием стал несостоявшийся концерт Мстислава Ростроповича. До сих пор расстраиваюсь. И помню, как мы толпой стоим у консерватории, муж, я, Макс Рейх, две моих однокурсницы…

А концерт не состоялся. Даже не знаю, по какой причине. Возможно, уже тогда отношения виолончелиста с властями сильно испортились.

Я глазам не поверила, когда прочитала очередное письмо Юргиса. Он, оказывается, в пятьдесят шестом году слушал в консерватории оперу Моцарта «Бастьен и  Бастьенна». В исполнении вокалистов третьего курса. Совершенно поразительный выбор и почти забытая опера. А партию Бастьена пела его, как он ее звал. «Трамвайная знакомая», девушка, которую он часто встречал в трамвае, консерватории, библиотеке. При ней неизменно были ноты… И как оказалось, не зря.

Одно время работала я на Дархан-арыке, до консерватории — рукой подать. Вот и ходила чуть не на каждый концерт. Очень полезное лекарство. Для души.

И как сейчас вижу: идешь от Дархана, по правой стороне, ныряешь в знакомые двери… в зал с портретами композиторов… хорошо-то как, господи!

Когда я была совсем маленькой, слышала разговоры взрослых, что сначала консерватория носила имя Тамары Ханум, а когда ее арестовали, как шпионку и врага народа/тогда по Ташкенту ходили такие слухи/, консерваторию переименовали. Не знаю, насчет первого утверждения, а вот второе, к счастью, оказалось неправдой. Слишком быстро поспешили приписать столько грехов великой женщине!

А я все вспоминаю уже несуществующее здание с лирой над входом и четырьмя парными колоннами по бокам, на капителях которых смеются и плачут маски…

Почти так же часто мы ходили в театр Горького, которого теперь тоже нет. Есть Русский Драматический театр. И здания на Бродвее уже тоже нет. Правда, оно старое было… как-то я пришла с подругой на спектакль, и одновременно торжественный вечер учреждения, где работал ее отец. В фойе танцевали, и пол ощутимо подрагивал и скрипел. И все равно — жаль.

Но сначала рассказ Ирины Богдановской, моей хорошей подруги и жены известного ташкентского поэта и талантливого физика Владимира Ферлегера.

«У меня несколько сильных впечатлений о спектаклях театра Горького. Первое — «Гамлет». Они играли в переводе Пастернака, и это уже был поступок: Пастернак только что умер, опальный, так и непрощенный, и найти его стихи было невозможно. Я, как драгоценность, храню и хранила маленький вишневый сборничек, выпрошенный мной у Милы Фирер.

И вот «ГАМЛЕТ» в Ташкентском драмтеатре. Гамлет — Рецептер, молодой,  красивый, и даже то, что он слегка заикается, кажется актерской находкой: Гамлет нервный и кажется, что тень все время за его плечом, он ведет разговор «на два фронта».. Полоний — изящный, грассирующий Хачатуров, «истый царедворец» (по Бродскому. Ты ведь знаешь его перевод с чешского «Гильденстерн и Розенкранц мертвы»?). Лаэрт — белокурый красавец Юзеф Мироненко. Как они фехтовали!..
А какие были костюмы! Театральная портниха незабвенная Юлия Николаевна Попова, умница и красавица, молва приписывала ей роман с одним известным актером. Попова была настоящая художница, она обшивала и актрис. Кстати, мое выпускное платье тоже она сшила (она дружила с моей старшей сестрой), вообрази: из остатков театрального занавеса. Роскошное было платье, оно все еще где-то лежит в ташкентском доме: рука не поднимается выбросить. И костюм, в котором я выходила замуж, тоже сшила она, правда уже из приличного гипюра. Фортинбраса, кажется, играл Ткачук, не помню точно. Это счастье быстро кончилось, Рецептера забрали в БДТ. И потом долго ставили хорошие, добротные пьесы из советской жизни. В них блистал Михаил Мансуров. У него была внешность типичного положительного героя, секретаря райкома, председателя колхоза. Он был такой .. без талии, с ярко-розовым, почему-то, лицом, помню прохаживался по Пушкинской.. Маресьева, помню, играл, нас со школой водили.. А потом состоялось «второе пришествие» режиссера Ольги Черновой, она вернулась из какого-то российского театра, кажется Волгоградского, не помню, и привезла с собой блистательную пару Людмилу Грязнову и с ней — молоденького талантливого Никитина. Они были прекрасны в «Трамвае Желание» Теннесси Уильямса Такого откровенного искусства я лично до того не видела. Что мы знали о сексе в стране, где по указу свыше секса не было? А ее Бланш была так откровенно сексуальна и соблазнительна, что я думаю, в зале не один мужчина был мысленно заодно со Стенли Ковальским, которого играл Павленко..
А Никитин был такой тоненький, хрупкий, и играл, что называется, на нерве. Не знаю, может это я такая дикая, мне муж часто говорит, что я воспринимаю искусство как первобытный человек, но для меня этот спектакль был просто потрясением. Я до этого ничего не знала о Теннесси Уильямсе, а потом стала его искать, читать. И в «Жизни Клима Самгина» Грязнова была хороша — великолепная царственная Алина.. Позже ставили «Полет над гнездом кукушки», там был потрясающий Павленко, его тоже, кажется, Чернова с собой привезла. Помню мюзикл по «Левше» Лескова, его ставили молодые ребята, выпускники Театрального института, может, даже, это был их выпускной спектакль. Играли лихо, в стиле Мейерхольда, как только в молодости можно играть. По-моему, Кузин ставил и играл главную роль. Но это я уже помню хуже. В 50-60-х годах, когда не было телевизоров, и хорошие фильмы были редки, театральные актеры были кумирами, про них знали все — где живут, как одеваются, когда репетиция. А потом эта всенародная слава как-то потускнела. И я не могу не восхищаться стоицизмом и самоотверженностью сегодняшних горьковцев, которые в неимоверно неблагоприятных условиях не дают театру умереть. Так сложилось, что там сейчас много наших, из 50-й школы. Директор театра Володя Шапиро, и администратор Ира Хилкова, а до нее Гриша Черкинский, и актеры Пачис, Баграмов — они все заканчивали нашу школу. У них сейчас есть, по крайней мере один спектакль, которым они могут гордиться: «Вестсайдская история».

Это впечатления Иры… А я тоже помню «Гамлета». И Рецептера с Мироненко. Гамлета и Лаэрта. Поединок на шпагах. Я тогда школьницей была. Десятый класс 44 школы.

И классная руководительница, Людмила Дмитриевна Разина, Людочка, /была она всего лет на девять нас старше/ ведет класс на «Гамлета»…

Не могу сказать, что это был лучший «Гамлет» в моей жизни. Не могу сказать, что худший. Просто первый, увиденный мной на сцене. И Гамлет Рецептера действительно кажется рафинированным интеллигентом.. И прекрасный Лаэрт — красавец Мироненко. И вечно элегантный, истинный придворный Хачатуров. И уже не знаешь, где Шекспир, а где — Пастернак…

Вскоре и Рецептер, и Мироненко уехали в БДТ. Пусть сейчас их почитатели меня убьют, но мне кажется, что оба сделали ошибку. Потому что в Ташкенте ОНИ были лучшими. А в Ленинграде своих хороших актеров было немало. И эти хорошие актеры просто не дали выдвинуться «пришлым». Что, к сожалению, неудивительно.

И Романа Ткачука помню. В «Золотом  Теленке» Остап Бендер он был чудесный. Как раз с той долей авантюризма, простодушия и хитрецы, которая вызывает не отторжение, а симпатию. Такому Бендеру сочувствуешь. Несмотря на то, что жулик.

А Хачатуров был великолепен! Я помню один спектакль, по-моему, он назывался «Цена головы» и шел под песню Эдит Пиаф «C’est la vie” / «Такова жизнь». Спектакль был из импортной жизни, и Хачатуров, нужно сказать, был весьма убедителен, и действительно смахивал на иностранца.

Кого я не любила, как это Клавдию Ефремову. И до сих пор считаю, что она безбожно наигрывала,, но может, найдутся, и несогласные со мной. Даже наверняка найдутся.

Но сколько же актеров могут похвастаться ташкентскими корнями! Леонид Броневой. Андрей Болтнев. Рина Зеленая, Маргарита Терехова, Лариса Луппиан. Виктор Вержбицкий,.. всех не перечислить. И Игорь Ледогоров. Ира в одном из писем написала мне, что еще помнит время, когда Ледогоров преподавал на физфаке ТашГУ начертательную геометрию. Куда только не бросает нас судьба! Даже в Новой Зеландии, куда он уехал вслед за сыном, тоже сыграл Фирса в «Вишневом саде». На английском…

А как мы бегали в Узбекский драматический, имени Хамзы! На Шукура Бурханова. Помните это лицо, красивое какой-то хищной красотой, навсегда врезающееся в память?

Когда он играл Гамлета и Брута, можно было забыть о наушниках. Все равно было понятно каждое слово. Каждая интонация. А потом, когда спектакли с его участием давали по телевизору, я смотрела все подряд. А «Царь Эдип» Софокла?!

Великий был актер. Без преувеличения. Гениальный. И язык значения не имел. Когда он произносил «я ее любил, как сорок тысяч братьев»… у меня не просто мороз по коже: трясло, как в ознобе.

А на Шейхантауре одно время был Театр эстрады… не знаю, почему он так назвался. Его давно нет. То-есть, здание, наверное есть. Только там не Театр эстрады. Одно время театр был базой Ташкентского эстрадного оркестра. Одним из его организаторов был Батыр Закиров. Было это в шестидесятых… и когда-то там начинал сам Анатолий Кролл. В качестве режиссера-репетитора. А я, тогда школьница, дружила с одним из скрипачей. Он мне много помогал с заданиями. Я ведь в то время тоже считалась как бы скрипачкой. Леня его звали. А фамилию забыла. Так вот, стал он водить меня на репетиции, «чтобы посмотрела и знала, как люди работают». Я смотрела. Работали на износ. А знаете, кто там был в солистах? Целое тогдашнее созвездие имен: Луиза Закирова, Эльмира Уразбаева, Науфаль Закиров….  Конферансье оркестра был  Эдуард Сумароков. И иногда на репетициях он пел песню о Ташкенте. Появилась она раньше песни «Есть на Востоке добрый город»…. и первым спел ее Саттар Ярашев. Сначала на узбекском. Потом песню перевели на русский. Не знаю, кто был автором песни. Но слова и мелодию, как ни странно помню. С тех пор.

Мы любим наш город родной
Всем сердцем и всею душой.
Бульвары, проспекты, мосты,
Залитые солнцем сады.

Фонтанов каскад голубой,
Курантов отчетливый бой.
Шум строек, заводов дымки,
Дыханье и шелест листвы.

Припев
Ташкент, Ташкент,
Любимый город мой.
Ташкент, Ташкент,
Знакомый и родной.

Ташкент, Ташкент -
Москвы ты младший брат,
Пусть мчатся года,
Ты молод всегда
Одетый в зеленый наряд.
Ташкент!

Жаль, что нельзя передать мелодию словами. Я бы хоть сейчас спела!

А еще я хочу вспомнить моего… нашего  ПЕВЦА. Редкостного таланта человека. Красивого. При одном взгляде на его лицо, на ум приходило одно слово: одухотворенность. У него было вдохновенное лицо. Лицо истинного поэта. Он и художником талантливым был. И самим воплощением гармонии.

Мы, мое поколение всегда вспоминаем и говорим о нем не только с ностальгией, но и чем-то, близким к благоговению.

Батыр Закиров, пусть земля ему будет пухом…

И если запеть «Арабское танго», в разных концах земли,  в разных странах, разные, совсем разные люди подхватят мелодию…У них при всей «разности» есть одно общее. Они — ташкентцы, тогдашние ташкентцы.  Кстати, это Батыр Закиров организовал в семьдесят втором третий в стране мюзик-холл…

Вот только в энциклопедии «Ташкент» за 1984  год нет ни слова ни о Театре Эстрады, ни о Батыре Закирове. Ни слова о гордости узбекской культуры…

А ведь когда-то в Театре Эстрады выступал  Рашид Бейбутов с оркестром… очень немногие сейчас помнят этого прекрасного азербайджанского певца-тенора…

Перед зданием театра в шестидесятых была так называемая аллея поэтов. По обеим сторонам стояли бюсты поэтов. И не только узбекских. Но это было так прекрасно!

Потом, если только не ошибаюсь, в здании был русский ТЮЗ. Где сейчас эта аллея? И сохранилось ли здание? И кто помнит, что в том здании был когда-то театр Эстрады?

На фотографии, присланной всячески мной уважаемая Гузаль Иноятовой, Написано: «ТЮЗ. Аллея поэтов»….

Я совсем не знаю театр «Ильхом». Ни разу не была. Поэтому у меня никакого отношения к нему нет. И быть не может. Насколько я поняла, отзывы о нем самые противоречивые. Поэтому я снова позволю себе привести высказывание Иры Богдановской. У нее, в отличие от меня, это самое отношение есть.

«Про Ильхом.
Не знаю. что они сейчас ставят после смерти Марика. Я после его гибели смотрела «Орестею», премьеру, до которой он не дожил. Было здорово. А через год сестра потащила меня на какую-то старую пьесу, — играли как зомби. Может, мне показалось, дай Бог, если показалось, но без Вайля театр мертв. Возможно, этого и добивались…
Я написала — Марик. Я помню его подростком, он племянник друга детства моего мужа, мы вечно пересекались на разных семейных торжествах, у них была дивная бабушка, ленинградка, пережившая блокаду, когда состарилась, переехала в Ташкент к дочери, дожила до столетнего юбилея, у меня есть фотография нас всех на этом юбилее, и Марик там.
В Ильхоме я видела весь первоначальный репертуар, самый классный из первых был «Дракон» с Г. Каминским в роли Бургомистра. Вайль перенес акценты, в его постановке Бургомистр разрастался до чудовищных размеров, затмевая собой по-чекистски незаметного Дракона. Был 1982 год, страшны были не драконы в штатском, а разросшиеся, как пузыри, ничтожества застоя.. Каминский, как и большинство актеров первого состава, был из русского ТЮЗа, там были классные ребята, в Горького им было не пробиться, и они изнывали, играя зайчиков. Труппа Ильхома была не постоянная, на правах антрепризы, артисты сходились вечером из других театров, поэтому иногда спектакли начинались поздно. Каминский был огромный, действительно уже не совсем человек. Я всегда думала, как это ему пришло в голову стать артистом, но он был очень талантливый. Сейчас он, кажется, в Израиле. Играет ли?Потом Вайль гениально придумал ставить спектакли на трех языках: русском, узбекском и английском. Игра на английском, думаю,  это был коммерческий ход. Но такое многоязычие было удивительно в духе старого Ташкента, такое можно было услышать на любом совещании или ученом совете. Все понимали без перевода.

Его постановки были многокрасочными, полифоничными и очень демократичными по костюмам и декорациям. По-моему, у него какое-то время работал театральный художник, молодой, тонкий и нежный, как Модильяни, Джаник Якубов. Мне посчастливилось купить несколько его картин, они сейчас висят у сына, там есть дивный Птицелов, самая может быть известная работа Якубова. Картины Якубова очень в духе ильхомовских постановок, они как бы пропитаны одним и тем же воздухом. Еще был замечательный спектакль «Квартал Тортилья Флэт», в нем Марик, кажется впервые осторожно затронул тему гомосексуализма.

Начиналось как комедия, заканчивалось трагически. Как сама жизнь Вайля…
Когда я начинала писать, я думала, мне есть много что сказать про Ильхом. Но оказалось,  у меня нет слов для того чтобы описать мое отношение к этому театру. Было всякое, были  заигрывания с американцами, наверно, ради спонсорства, ради гринкарт для семьи. Но было и неистовое служение. Марк Вайль был безусловно трагическая фигура, очень талантливый и очень странный человек, но ясно одно — он и был Илъхом, а Ильхом был он. А дальше, как говорится, тишина…»

В качестве комментария я хотела бы привести высказывание моего доброго друга Бори Кожухина, который, прочитав очерк, прислал мне это письмо:

«Таня, еще раз добрый день.
Парочкой моих театральных воспоминаний, кроме лазания (?) через туалет, хочу с тобой тоже поделиться.

С Виктором Павленко я приятельствовал, он жил в моем доме. Кухонных встреч у нас было предостаточно. Виктор уже давно где- то в России, контактов с ним нет. Дружил я и с прекрасным актером из театра Горького Колей Ивановым. В «Кукушке» главную роль -Макмёрфи- сколько я этот спектакль смотрел, классно играл Гаврилюк, а Вождя — Виктор. Насчет замен, не помню. Помнишь, в Горького не один сезон гремел мюзикл на польскую тему, название забыл, но впечатление хорошее.
По поводу моих Ильхомовских воспоминаний. Вместе с Марком режиссировать  в Ильхоме начинал и мой божа — зять Вали Умаров. Так вот. двуязычный спектакль «ЖЕЛЕЗНАЯ ЖЕНЩИНА» поставил Вали, он участвовал и в написании сценария. Очень в ту пору злободневная вещь о рабском труде на хлопковых полях. Потом был одноименный фильм. Долго они вместе не проработали, какие-то творческие /?/ трения, но приятелями оставались. Сейчас Вали —  главный режиссер театра им. Хамзы, мэтр, куча регалий. Отличный  парень и талантливейший режиссер.
Каминский, по крайней мере еще два года назад, жил в Ташкенте, у него был то ли свой театрик, то ли он ставил антерпризные спектакли, но как я слышал, без большого успеха. Эта информация непроверенная. В Израиле живет звезда узбекского театра и кино, красивейшая когда-то женщина Света Норбаева, тоже играла в Ильхоме.»

А напоследок я хочу добрым словом вспомнить старый кукольный театр. Тот, что когда-то находился напротив дворца Великого князя. Рядом со сквериком, где продавали и меняли монеты, марки, книги. Находился он в каких-то подсобных помещениях дворца, по-моему, кухне. Маленький, довольно тесный, он был тем чудом, которое детям не терпелось обрести. Девчонкой я смотрела там «Золушку» и «Снежную королеву», уже взрослой замужней дамой — «Прекрасную Галатею».

Приезжая в Ташкент, я водила сына в новый кукольный театр. Но… ничего, видно, не поделать — как это меня однажды обозвали? Ретроградка я, во. И таковой и останусь на всю жизнь. И в сердце моем то, что было когда-то. И тесный театрик, и восточное чудо — театр Навои, с коробочкой хлопка на площади, которая тогда казалась самым красивым в мире фонтаном, и бывший «Колизей», где выступали лучшие артисты не только Советского Союза, но и мира. И старенькое здание театра Горького, где честно служили искусству, и поразительно созвучные Шекспиру актеры театра Хамзы, и знакомые колонны консерватории с лирой на фасаде, и тот цирк, который так ужасно, так несправедливо уничтожили, цирк, в котором я шестилетней девчонкой смотрела потрясающее представление-сказку театра лилипутов, и слушала шутки клоуна с ишачком, и любовалась бешеной джигитовкой…

Я уже закончила очерк и разослала участникам. И тут хлынула новая волна воспоминаний: едва успеваю дописывать. Это пишет Ира Осташкина:

Танечка! А еще я помню старый цирк, Юрия Дурова со зверями. Однажды слониха Маша слегка задела передней лапой щиколотку правой ноги Дурова. Она поднималась на задние лапы для танца под бубен. Белые рейтузы моментально окрасились кровью. Цирк замер. Врач рванулся с места, но Дуров жестом остановил её.

Он провел выступление до конца. Нежно похлопал Машу по бокам и хоботу,раскланялся. и, не хромая, удалился. Мы овациями взорвали цирк. Шпрехшталмейстер, вытирая шею и лоб, объявил следующий номер и добавил, что наш любимый артист вне опасности.

Все меньше и меньше остается нас, помнящих ТЕ театры. Тот цирк. И я пишу это, чтобы помнили. Чтобы знали: не все было так уж плохо. И уровень культуры, уровень знаний пожалуй, был недосягаемо высок для многих представителей нынешних поколений…

Я хотела бы поблагодарить Гузаль Иноятову за присланные фотографии.