Писательские посиделки Искусство История

Николай КРАСИЛЬНИКОВ

Из цикла «Мемуарчики»

В ОДНОМ ФЛАКОНЕ

В середине 70-х годов я работал в молодёжном издательстве… Его главным редактором был Борис Боксер, а заместителем — Вильям Александров. Первый — артиллерист, юношей прошедший войну от «звонка до звонка», второй — подростком понюхал пороху в оккупированной немцами Одессе. Оба были прекрасными прозаиками, авторами многих книг и до педантичности интеллигентными людьми. Но и эти знаковые отличия не уберегли их от мастера подначек и словесных розыгрышей моего коллеги Вадима Новопрудского. Он с некоторых пор не без иронии стал называть за глаза Бориса Боксера и Вильяма Александрова на манер «Баскервилей» не менее звучно «Боксервилли». Так сказать, в одном флаконе два имени.

Не знаю, дошло ли это прозвище до «адресатов», но однажды, благодаря этому переименованию, я попал в неловкое положение.

Как-то, придя на работу позднее, я остановился возле кабинета главного и заместителя (они сидели вместе) и по привычке спросил проходившего мимо Новопрудского:

— Боксервилли у себя?

— Не знаю, — ответил тот, почему-то ухмыляясь.

И в ту же минуту из приоткрытой двери кабинета донёсся громкий голос Бориса Яковлевича:

— Боксер здесь, а Вилли ещё не подошёл! Заходите…

Оказывается, главный, — кстати, говоря, обладавший недюжинным чувством юмора, — по достоинству оценил шутку.

И всё-таки, прежде чем войти в кабинет начальника, я ещё долго набирался духу…

ПРОСТО — САФО

Узбекская поэтесса Севара Сафо при каждом новом знакомстве кокетливо просила не называть её по имени-отчеству.

— Как же вас тогда величать, ханум? — спрашивали её.

— Называйте просто — Сафо.

При этом Севара, конечно, и слыхом не слыхивала о своей предшественнице — знаменитой греческой поэтессе Сафо, жившей несколько тысячелетий назад и слагавшей любовные песни, стихи, гимны, эпиталамы в честь своих подруг на легендарном острове Лесбос.

НИ В ОДНОМ ГЛАЗУ

Журналист Геннадий Савицкий работал в журнале для слепых «В одном строю». Главным редактором этого издания был партфункционер Ахмедов. Незрячий с детства, но с поразительно развитым слухом и обонянием, человек. Говорили, что он мог, с десяти шагов, запросто отличить по шелесту четвертак от десятки, и — наоборот. А уж нюх у шефа на выпивку (кстати, трезвенник по натуре и строго соблюдавший сухой закон в коллективе) был фантастическим. Куда там лучшим ищейкам! Да вот нестыковочка получалась — в редакции всё равно находились выпивохи. И — какие! В. Окороков, В Дубов, В. Молотков, В Поплавский… Да и я, как грешный автор, иногда составлял им компанию. Однако среди коллег почему-то первым прокалывался Савицкий. Невзирая на строгий «пригляд», он, потирая веки, подходил к собутыльникам и заговорщически напоминал:

— Ии-ии… дзынь-дзынь! Уже одиннадцать, — (спиртное тогда продавали строго с этого часа). — А у нас ещё ни в одном глазу…

«РАЗВЕ Я ВИНОВАТ…»

В бывших республиках Советского Союза большинству членам Союза писателей, достигших преклонного возраста, правительство нередко присваивало почётное звание «Народный поэт…», «Народный писатель…».

Узбекский прозаик Саид Ахмад, совсем ещё молодой, бывало, подтрунивал над этим званием:

— Разве Навои при жизни удостаивался правителем звания народного?.. А Пушкин?.. А Руставели?.. Любовь народа сделали их народными…

… Прошли годы. У Саида Ахмада вышло много хороших книг — романов и повестей. И правительство не забыло почествовать новоиспечённого аксакала, присвоило ему звание «Народного писателя…»

Родственники и поклонники творчества писателя стали поздравлять Ахмада.

— Ну что вы… что вы… — смущённо благодарил

Саид, разводя руками. — Разве я виноват, что дожил до столь почтенного возраста?..

ХАЙЯМ И МАРК

В Центральном Доме Литераторов после долгого перерыва встречаю Марка Ватагина, члена СП, поэта и переводчика. На вид сдал старина, но глаза, как всегда, с лукавинкой. Отводит меня в сторону, достаёт из портфеля прекрасно изданный «Астрелем» подарочный фолиант «Рубаи Хайяма».

— Вот, — делится радостью Марк. — Сигнальный экземпляр, извини, подарить не могу.

— Чьи переводы? — спрашиваю, рассматривая, пахнущие краской, восточные фрески.

— В основном мои, — говорит с гордостью Марк и не без ложной скромности добавляет: — А так же Румера и Тхоржевского! Лучших переводчиков Хайяма…

— Сколько же можно переводить одно и то же? — удивляюсь я. — Или открылись какие-то новые неизвестные оригиналы стихов Хайяма?

При слове «оригиналы» лицо Марка — кстати, хорошего, знающего своё дело переводчика — почему-то омрачается.

— Ну-у, — пытается он увильнуть от прямого ответа.

— У каждого поэта-переводчика свой Омар Хайям… Единственный среди живых — это я!

Аргумент, ничего не скажешь…

Вернул фолиант Марку, а в памяти «высветилась» озорная эпиграмма. В тридцатые годы прошлого столетия она ходила в кругу московских поэтов:

Из гроба встал Омар Хайям,
Узнав, что переводчик Румер,
Тогда послал он всех к ….,
Лёг в гроб и снова умер.

Разумеется, я не стал напоминать её Марку. Обидится ещё старина, примет на свой счёт…

ПОСЛЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ «КОН-ТИКИ»

Середина 60-х годов. Писатели Александр Барков и Виктор Драгунский сидят за одним из столиков ресторана ЦДЛ. Графинчик пуст. Рюмки пустые. Денег нет.

К ним подходит Михаил Аркадьевич Светлов. Лезет в карман, но в нём — увы — тоже пусто. Оглядывается на полупустой зал. В центре суетятся официанты, сдвигают столы, накрывают.

— Кого собираются чествовать? — спрашивает Светлов.

— Тура, — отвечает Барков. — У него юбилей.

Тур — преуспевающий драматург. Его пьесы ставятся во многих Московских театрах. Соответственно и деньга капает…

А вот и сам юбиляр показался в зале. Даёт указания официантам.

— Пойду, попрошу у Тура взаймы бутылку, — говорит Светлов. И решительными шагами направляется к юбиляру.

Минут пятнадцать они беседуют о чём-то, и Светлов, наконец, возвращается к столику алчущих с бутылкой водки.

— Что, Тур дал? — спрашивает Драгунский.

Михаил Аркадьевич, прищурившись, улыбается своей знаменитой, светловской улыбкой:

— Буфетчица сжалилась. А Тур хер дал.

ЗАДУШЕВНАЯ ПЕСНЯ

Писателя-сатирика Бориса Ласкина, автора ряда популярных песен, как-то пригласили в Макеевку. Его песня «Спят курганы тёмные» стала гимном этого города.

Ласкина встретил сам директор шахты, где писатель должен был выступать, радушно приобнял за плечи и провёл в свой кабинет. Там он объяснил, что выступление начнётся через час во время пересменки. «А пока мы слегка перекусим!» — добавил богатырского телосложения директор и гаркнул:

— Катя, заноси!

В кабинете появилась секретарша. В одной руке она держала две ёмкости с какой-то жидкостью, а в другой — поднос с дымящимися котлетами.

— Борис Савельич! — начал тостировать директор, разлив по бокалам неизвестный напиток. — Давайте выпьем за успех вашего выступления. Вы уж извините, что нет водки. Не подвезли. Но это вино ничуть не хуже. Попробуйте и сразу поймёте.

— Видите ли, — смутился Ласкин. — Нестыковочка получается. Во-первых, я по утрам не пью, а во-вторых, перед выступлением… Неудобно как-то…

— Борис Савельич, мы все состыкуем, — заверил директор. — Шахтёры — понятливые люди, они будут в курсе дела. Итак, за успех!..

Спустя минуту после выпитого Ласкин почувствовал, что пьянеет. Не дожевав котлету, гостеприимный директор снова наполнил бокалы. После второго тоста и неизвестного напитка организм писателя сломался. Хозяин кабинета вместе с секретаршей перенесли гостя на небольшую сцену с закрытым занавесом. Директор сел рядом, и занавес стал распахиваться. В ускользающем сознании Ласкина зал поделился на две половины: с одной стороны сидели чернолицые (вернувшиеся со смены), с другой — бледнолицые (заступающие на работу). И тут откуда-то со стороны донёсся зычный голос директора:

— Дорогие товарышшы! Щ-щас перед нами выступит автор гимна нашего города Борис Савельевич Ласкин. Одно прошу учесть, товарышшы, что писатель недавно позавтрикал.

Ласкин от этого слова встрепенулся, икнул и понял, что поднять его со стула можно теперь только домкратом. К тому же и речь, заготовленная заранее, скомкалась, улетучилась.

— Тогда давайте гимн, гимн! — закричали шахтёры.

— А это мы щ-шас, — сказал директор и дал команду включить музыку.

И в зале зазвучала задушевная песня «Спят курганы тёмные».

… Кто-то, прочитав такое, скажет — анекдот. А разве в наше время не случается подобное? Между прочим, концерт Ласкина всё-таки состоялся на следующий день. И прошёл с ба-альшим успехом!

ПРИМЕРЫ БОРИСА ПРИМЕРОВА

Борис Примеров слыл среди друзей-писателей не только внимательным читателем, но и дотошным редактором. Так однажды ему попались на глаза только что написанные строки известного стихотворения Николая Рубцова:

В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмёт ведро,
Молча принесёт воды.

Борис Терентьевич глубоко задумался. Затем испытующе посмотрел на друга-поэта и с затаённой в углах губ усмешкой спросил:

— Что же это, Коля, мать у тебя ходит за водой ночью?

Замечания вызвали у «старого дегустатора» строки и из другого знаменитого рубцовского стихотворения:

«Я буду скакать по холмам задремавшей Отчизны»… — иронически хмыкнув, Примеров тут же не преминул «подколоть» автора:

— Ну и на чём ты, Коля, собираешься скакать ночью?

На хворостинке верхом?

Думается, следует добавить, что «разбор» проводился в начале 70-х годов, в нижнем буфете ЦДЛ. Со всеми вытекающими из этого обстоятельствами.

СЕКС НА КЛАДБИЩЕ

Знаменитое кладбище Пер-Лашез в Париже. Художник Виталий Стацинский — в прошлом наш соотечественник — водит писателя из Москвы Леонида Сергеева по пантеону усопших знаменитостей.

Возле памятника некоему французскому генералу друзья останавливаются. Красавец-генерал, отлитый в бронзе, вальяжно восседает в кресле.

Стацинский указывает Сергееву на отдувающиеся спереди панталоны бравого вояки. Рассказывает, что генерал в жизни был известным сердцеедом. Отсюда и выступ на панталонах — шутливый намёк скульптора…

— Неужели генерал и при жизни был одарён крупным мужским достоинством? — простодушно удивляется москвитянин.

— Чего на свете не бывает, — улыбается парижанин.

— Смотри, как стёрся его удалой гульфик. Здесь считают, что объятие с бронзовым генералом делает женщину в высшей степени счастливой!

СКРОМНЫЙ ГЕНИЙ

У писателя-сатирика Льва Белова одна за другой вышли книги юмористических рассказов «Тёщин язык», «Ужасная обманщица» и «Скромный гений». Столь выразительные названия дали товарищам по перу материал для пересудов и острот. Мол, первая книга это о Лёвиной тёще, вторая — о дочери, ну а третья, — конечно же, о себе, любимом…

В ДУХЕ ВРЕМЕНИ

Несколько лет тому назад у меня вышла детская книжка стихов «Нехочуха». А недавно я с изумлением обнаружил на книжном развале любовный роман «Хочуха». Автор — молодая, но энергично раскручиваемая писательница М.

Как быстро выросла и, главное, созрела моя героиня!
Вот-те на…

ГРАНТОВСКИЕ ДЕТИ

Одному педагогическому издательству государство постоянно выделяло большие гранты, которые начальство столь же планомерно разворовывало.

Коллеги из соседних издательств за глаза с завистью наблюдали за вольготной жизнью «Детей капитана Гранта».

СВОЙ!

В Московском издательстве «Эксмо» вышел сборник стихов Игоря Губермана. Поэт вскоре приехал из Израиля в Москву. Узнав, что «сам» Губерман в «Эксмо», сотрудник издательства Григорий Стернин решил воспользоваться случаем и попросил случившегося здесь детского поэта Юрия Кушака познакомить его с любимым писателем. Подошли к сидящему в кресле Губерману.

— Познакомься, Игорь, — сказал Кушак. — Это Григорий Стернин, редактор и сам одарённый юморист.

Губерман, было, приподнялся в кресле, чтобы пожать руку Стернину, но Григорий Ефимович деликатно усадил его на место:

— Присядьте, вам откидываться рано!

Губерман, также неплохо владеющий феней, понимающе улыбнулся:

— Действительно, свой!..

ШЕРЛОК ХОЛМС НА ПЕРРОНЕ

Скамейка. Платформа. Жду электричку. Рядом со мной сидит пожилой мужчина, в бейсболке и в белом джинсовом костюме. В руке банка с джин-тоником. Внимательно наблюдает за проходящими людьми. Вот мимо нас профланировал тучный лысеющий гражданин. Через его плечо перекинут ремень старенького, но из хорошей кожи, портфеля.

Мужчина с джин-тоником поворачивается ко мне и говорит:

— Знаете, а я могу определить по походке человека.

Кем он работал или работает.

— Как?

— Жизнь научила…

— И можете сказать, кем работает этот гражданин с портфелем?

— Судя по прямой спине и размеренной походке, он большой начальник. Даже смею предположить где…

— Где?

— В институте США и Канады.

— Это где директором Арбатов?

— Да. Был.

— Ну, вы прямо Шерлок Холмс! Почему же тогда начальник и без машины? Может, его уволили?

— Почему уволили? Скорее, отодвинули…

Я ещё хотел поговорить с таинственным незнакомцем, но тут подошла электричка. Я попрощался, а мужчина остался на скамейке. Краем глаза я увидел, как он провожает меня внимательным взглядом.

… Интересно, а догадался ли вокзальный Шерлок Холмс, что я совсем недавно работал главным редактором узбекского журнала на русском языке «Звезда Востока»?

ОДИН ИЗ ТЫСЯЧИ СПОСОБОВ

Сейчас выходит масса книг про то, как стать миллионером. В них даются тысячи самых разных советов и рекомендаций. Интересно, что пишут их, в основном, наёмные перья, согласные на любой, самый мизерный гонорар. (Кстати, «частник» никогда не заплатит вам достойно).

Так и хочется спросить подобных «знатоков»: «Если вам известен секрет, как заработать миллион, зачем мучиться над белым листом бумаги, тратить напрасно своё и чужое время, дурачить наивных сограждан, бесконечно обманываемых толстосумами?»

А впрочем, об этом лучше сказано в байке: нищий обращается к респектабельному прохожему:

— Подайте, сколько можете, автору книги «Тысяча способов разбогатеть»!

— Вы автор этой книги? — удивляется прохожий. — Что же вы побираетесь?

— А это как раз и есть один из тысячи способов…

ЧУДЕСА НА КНИЖНОЙ ПОЛКЕ

Истинные книголюбы раз в году, а то и чаще, производят на книжных полках ревизию, делают «прополку». Одни издания переставляют куда-нибудь подальше, другие, чтобы перечитать заново, выносят на видное место. Третьи, уже за ненадобностью, дарят знакомым…

Вот и я, проделав очередную такую работу, вдруг увидел, что у меня в руках остались два потрёпанных томика. И куда их «пристроить» неизвестно. А ведь это сборники стихов двух дорогих моему сердцу хороших поэтов. Авторы их давно уже ушли из жизни, но я с ними когда-то ох как дружил. Поэтому их стихи всегда ставил рядом. Хотя и знал, что они люто ненавидят друг друга. Много раз пытался я помирить коллег по перу, но все мои усилия были тщетными.

Вот и сейчас, когда я попытался поставить рядом две потрёпанных книжечки, они будто противились… Втискивал и так, и сяк, нет, не хотели находиться рядом книги-антогонисты! Даже после смерти их создателей. Прямо мистика, да и только.

Так и пришлось книжки двух закадычных врагов развести по разным углам.