Стоматологический роман. Глава первая. Зуб мудрости Искусство Ташкентцы

Автор София Вишневская.

СТОМРОМАН

Глава первая
Зуб мудрости

Детство.  Я упала и сломала передние  зубы.  Мама повела меня к  своей старинной приятельнице, знакомство  с которой   исчислялось какими-то  немыслимыми для меня десятилетиями –  в прекрасный частный дом с цветущим садом, душистыми клумбами и изобильным   виноградником, светящимся издалека, как елка зажженными лампочками – зелеными, розовыми, синими ягодами.   Ее сын –  знаменитый на весь Ташкент зубной врач  и техник Марек Штехман в кремовых брюках из чесучи  и белой шелковой майке без рукавов – обнялся с мамой.

Красивый, веселый, богатый, он имел свой частный кабинет и широкую практику – лечил, ставил пломбы, рвал, исправлял прикусы и делал зубные протезы  детям, взрослым и старикам – без устали день за днем. Закрыто было только по субботам. И еще тайно делал золотые коронки хлопковым дельцам и генеральским женам.   Тайна была всем хорошо известна  и называлась с язвительной, но не золотой улыбкой на устах «секретом Полишинеля»,  сотрудники   ОБХСС* входили в разряд обслуживаемых людей вне очереди, вне времени, вне денег. И это тоже все знали…

Первый раз взгромоздилась я  в это кресло –  кто же мог  предположить,  что в нем я  буду пребывать чаще, чем в гинекологическом и театральном. Кипели инструменты в биксе на электрической плитке. Рядом с креслом и бормашиной помещался стеклянный столик – там, как орудия пыток в музее были выложены: щипцы для удаления зубов, щипцы Люэра*, пинцеты, зажимы, разные боры –  и у меня остановилось сердце от ужаса.

Он понял:

— Больно не будет, не бойся! Открой рот, — внимательно все осмотрел, – удачно упала, рвать ничего не будем.  И я своим детским неискушенным умишком даже не поняла, а догадалась, передо мной был ВРАЧ! Он был нежный  дантист (отсюда – слава и молва «золотые руки»), оказалось, что такое бывает, у него  даже бормашина пела, а не орала и скрежетала. Что-то подпилил, сделал слепок, засунув ложку с тошнотворным гипсом, я дернулась.

Он ласково сказал:

— Потерпи, а то   второй раз придется делать, не  глотай слюну, дыши носом и смотри на потолок.

На потолке ничего интересного не было  – просто белый и чистый,   глазу не за что было зацепиться – ни паутинки, ни жужжащей  мухи.

— Молодец, умная мордашка, — похвалил Марек. Обещал все сделать   быстро, на примерку обязательно придти завтра, денег не   взял. Потом мама с подругой пили  чай с московским зефиром, а я пряталась в саду.

Завтра  началось со страшного крика.   Кричали мама и  женщина  в косынке,  примчавшаяся к  нам с утра пораньше с ужасной   новостью.

Под вечер обычно уставший Марек  поливал  двор, как и все немногие счастливчики, у кого  в «частных владениях» наличествовал водопровод.  Он предавался  прекрасному и неспешному   занятию.   Натягивал черный шланг на носик крана – раньше шланги были только черные цвета,   пятнадцатиметровые, как питоны. Неспешно раскручивал  вздрагивающую от напора кишку –  и священнодействовал. Первая струя всегда,  как фейерверк – водяной салют природе,  проба, брызги, озорство.

Вторая – уже только по делу. Вода – для  любого азиата все равно   какого вероисповедания – свята,  как Тора, Библия и Коран вместе  взятые.   Простейшее химическое  соединение двух атомов водорода  и одного атома кислорода оказывается жизнью, утолением, целительной влагой. Без воды земля пуста, суха и бесплодна.

Не угостить  пиалой холодной воды  незнакомца, не дать напиться —  поступок немыслимый для нашего края,  который давно перестал быть нашим… Нашего вообще ничего не   осталось.

Он остужал  дневной зной,  смывал с  крон вечную пудру ташкентской пыли, долго и много лил воды в приствольные круги, чтобы напитать  землю и  корни. Щедро поил розы, мальву, золотые  шары – создавал микроклимат в своем собственном благоуханном раю.

Человек  ходит по своему саду, бог знает,  о чем думает – может быть, о налетающих пестрых ночных бабочках с фасеточными глазами. Как бомбардировщики над точной целью – они безошибочно распознают в темноте   красные и белые цветы  ночной красавицы – падают на них. Любовь ночной бабочки к ночному цветку.   Что делают днем эти бабочки со сложно устроенной парой глаз? Как они   все-таки видят? Ночная красавица днем крепко спит, притворившись мертвой   до  сумерек…

Какие мысли  владеют человеком, когда он проходит мимо  гранатовых деревьев, которые  сам посадил из зернышек, а они  на удивление выросли. И вот уже  набухли шары  с розовеющими  только с одного бока плодами  волшебного зернистого яблока. Яблоко, которое Ева дала Адаму, было не яблоко с яблони, а с гранатового дерева, которое долго и считалось Древом Познания Добра и Зла. В гранате 613 зернышек – по количеству заповедей, может быть, он считал, сколько из них он выполняет. А может быть, и не считал – кого интересуют цифры, если не разгаданы их смыслы и ничего не говорят заповеди.

Пели и гонялись за  тенью стрекоз трясогузки, покачивая длинными хвостами, вверх- вниз, вверх-вниз, суетились воробьи,  и кидалась за каждой крошкой стайка сизокрылых голубей.

Шелестящий шум  и птичий гомон, как тишина. Мареку  было хорошо, легко, счастливо в своем саду…  Он был всем  – травой, виноградиной и вином.  Точно – не думал о зубах – если бы думал, то никогда бы не наступил  мокрой босой ногой на оголенный электрический провод.  Откуда в этом идеальном порядке возник проклятый провод, не помню, как не помню и всех  деталей  происшедшего. Но это и неважно теперь, когда никого  из участников этого сюжета, кроме меня  нет в живых, а важно ошеломившее меня открытие  — всегда я буду зависеть от людей, которые будут зависеть от чего-то –  от  меня независящего – хрупкого, ненадежного, внезапно смертного.

Через  много-много лет, заведя свой собственный сад и зеленый шланг, сливающийся с зеленой травой газона, полюблю вечерами сидеть в окружении шелестящих ночных бабочек, и читать. И однажды в старой  книге найду поразительный совет: для ускорения  старения  вина прибегают к помощи гальванического тока.

Бедный Марек, бедный – его не нужно было специально старить, перепрыгивая через ступени  цветения, созревания и  угасания.  Искрой пронзил  вереницу непрожитых дней,  превратившись под током  высокого напряжения  в настоящее  вино быстротечной жизни…