Два стихотворения Искусство Ташкентцы
ХАМЗА В МИЛАНЕ
Создателям фильма «Огненные дороги» сняв шляпу, посвящаю
Рыдай, италийская муза! Гордитесь, Ла Скала тузы! По классу вокала Карузо уроки берёт у Хамзы. Но кончен урок. И за этим шагает Хамза в ресторан и жадно рубает спагетти, с тоской вспоминая лагман. А после к миланской святыне идёт, на весь мир знаменит и, гордость забыв, Паганини в Ла Скала за ним семенит. А там уж толпа итальянцев штурмует ступени и вход. Униженный Марио Ланца билетика лишнего ждёт. Но вот к дирижёрскому пульту прошёл, словно бог, домулла, и рухнули прежние культы: овация зал взорвала! Он встал над оркестром, как кесарь, луча вдохновенье и власть, и первая скрипка оркестра под купол Ла Скала взвилась. В партере восторженны дамы: прекрасен во фраке Хамза! И в ложе начальник жандармов платком утирает глаза. Не знает начальник однако, Хамзу обожая до слёз, что ловко – под фалдами фрака – в страну он листовки пронёс. В подвале, где грязные стены, под низким кривым потолком склонились рабочие сцены, листовки читая тайком. В антракте, исчезнув негласно, в подвал устремился Хамза. И тут же собратья по классу на правду открыли глаза! Но вновь загорается рампа. Зал полон. Игра не легка. И бабочку-галстук, как рабство, срывает Хамза с кадыка! На ложи, блистая бельканто, кривит он разгневанно рот! Он вспомнил о кознях Антанты! Он высшую ноту берёт!.. Но, срочно прибыв из столицы, с английскою тростью в руке над ухом жандарма склонился изысканный шпик в котелке. Состроив ужасную мину, известьем сражен наповал, жандарм проорал: «Мама мия!», и занавес с неба упал. Хамзу забирают из зала… Но с песней поэта народ выходит на свет из подвала и штурмом Ла Скала берет! Жандармское вспорото пузо! Повсюду проснулись умы. Хамзе помогает Карузо бежать из миланской тюрьмы. Пока их полиция ловит, поднялся народ на господ – станки побросала Болонья, бастует неапольский порт! Флоренция вся в транспарантах! Министров свергают низы! В Палермо кричат демонстранты, вздымая портреты Хамзы! Бунт в Парме! Восстанье в Турине! И Римскому Папе привет!.. Вот так, Федерико Феллини. Гасите, товарищи, свет.
ПРОСТИ МНЕ, АНГЕЛ МОЙ
Прости мне, ангел мой, мои дела. Я не хочу ни славы, ни скандала. Дай потерять всё то, что обрела. Дай обрести всё то, что потеряла. Развей, мой ангел, славы ореол и не оставь душе моей страданье. Меня на эту сцену ты привёл. Не дай уйти с нее без покаянья. С небес нетленных голову склоня над милой, над заснеженной Москвою, дай мне забыть, кто обижал меня, не дай забыть, кто был обижен мною. Я слёз моих впервые не сотру. Ни от кого я их скрывать не стану. Дай пролететь снежинкой на ветру, снежинкой над Крестьянскою заставой. И пусть вдали, улыбки не тая, с упрямых глаз смахнув слезу и чёлку, глядит мне вслед та рыжая девчонка, которою была когда-то я.
Satira na «Ognennye dorogi», bezuslovno, umestna. K tomu je ona niskol’ko ne umalyaet zaslug avtorov, sozdavshih nesomnennuyu epiku s blestyashey igroy akterov, kotoryh daje iz russkih teatrov, byvshih v Tashkente vsegda slabee uzbekskih, priglashali nastoyashih masterov szeny, a ne kakoe-nibud’ otreb’e — nyneshnih apatridov.
Фыва[Цитировать]
Шухрат Аббасов и Александр Файнберг были в хороших дружеских отношениях. И у них обоих с чувством юмора было все в порядке. Поэтому Аббасов от души смеялся, прочитав стихотворную шутку товарища (подчеркиваю — шутку, а не сатиру) и говорил, что в обоих случаях — и в сценарии фильма, и в стихах о нем — художественный вымысел, преувеличения допустимы.
Александр Колмогоров[Цитировать]
Prekrasno!
My vsegda vymysel podmechali, no o ob etoy drujeskoy shutke ne znali. Poetomu sami shutili.
A fil’m dostupen v nete. Peresmotret’ — odno udovol’stvie! Ul’mas Alihodjaev — kakov krasavetz!
Фыва[Цитировать]
mojno yesho stixi Faynberga pro Tashkent
Muzaffar[Цитировать]