Стихи разных лет Искусство

ТРОЙКА ВОРОНЫХ

Я вбит в скалу.
Ни мертв, ни жив.
Три лошади
летят в обрыв.
Три лучших вороных.
Со скал.
Крылач.
Коралловый.
Гудал.
И ребра с хрустом
пополам.
И ходит
эхо
по горам.
В ущелье.
Вниз.
Об скалы.
Лбами.
Хребтами камни выбивают.
И ржут.
И мхи ночные кроют
горячей  лошадиной кровью.

… Двенадцать голубых подков.
Ночные крылья облаков…

Крылач. Коралловый. Гудал.
Три шкуры я на базу сдал.
Тоску зубровкою запил.
Гвоздь в биографию забил.
И навсегда от гор умчал.

Но каждым летом
по ночам,
когда, ярка,
озарена,
стоит огромная луна,
скалу я чувствую спиной.
А над скалою,
над скалой
восходит призрак трех коней.
Мерцают раны от камней.
Звенят подковы
между звезд.
Ночные гривы…
Млечный мост…

Я отделяюсь от скалы.
Я пот стираю со скулы.
Я думаю,
кого зовет
их нескончаемый полет?

Зачем я вас на свете знал,
Крылач,
Коралловый,
Гудал?

Вина осталась, как беда.
Не покидает.
Навсегда.

* * *

Жди скрипача.
Он в гостях у землян.
На сутулых плечах
свет осенних полян.
Жди скрипача.
Пусть не топлен твой дом,
пусть хрипит по ночам
водосток под окном.

Он придет и, потупясь,
как старую боль,
будет в пальцах зачем-то
крошить канифоль.
Уронившись в колени,
пойми и заплачь.
Ты прости его.
Он ведь не вор, не палач.

И опять в канители
соседям солги,
что на этой неделе
вернешь им долги,
что под гам карусельный
на базаре землян
распродать не успели
свет осенних полян.

ВЕЛОТРЕКИ

За нашим стадионом
велотреки.
И в ноябре, особенно ночами,
они плывут
туманные, как реки,
которым ни конца
и ни начала.
Они текут
в холодные просторы,
в осенние
расплывчатые дали.
Над ними,
словно  желтые медали,
мигают одиноко светофоры…

Ты помнишь сумрак?
Начиналась слякоть.
Еще не зная,
что такое гонки,
здесь девочка одна
училась плакать,
мечтая стать
известной чемпионкой.
По лунным площадям
вели нас плиты.
И в темном тупике
возле ограды
она однажды,
оправляя свитер,
по-взрослому сказала мне:
-  Не надо…
И вот опять вихрастая
и странная,
она идет,
как маленький рассвет.
Она идет
из долгого тумана,
толкая впереди
велосипед.
И вслед за ней
широкие, как реки,
холодными
дождливыми ночами
все дальше
уплывают велотреки,
которым ни конца
и ни начала…

НОЧНОЕ

В. Вильчеку

-  Мечтай и люби иначе…

И словно при операции,
шуршат в сигаретной пачке
твои музыкальные
пальцы.

-  Мечтай и люби иначе…
Над желтою спичкой
брови
сдвинулись наготове
взорваться
и удивленно
подняться
над миром огромным,
над тучами и над громом.

-  Мечтай и люби
иначе…
А наши пути заказаны.
Вот видишь -
пустая пачка.
А влюбчивость – это зараза.

Другие распутья
нас кружат.
Проблемы стаканов
и кружек,
богемных подружек…
Плевать на законы
и правила…
Сказала,
как будто отправила
последнюю телеграмму…

-  Послушай,
ведь это яма.
Послушай, ведь это
дикость…

Тихо.
За окнами звезды
плавают в небе бездонном.
Глаза не способны
на слезы.
И веки твои -
как тонны.

-  Мальчик,
ты несерьезный.
Ты просто еще дальтоник.
Живем ли,
смеемся,
тонем -
кто знает?
Бывают грозы.

Небо ломают грозы.
Падают навзничь
березы…
Ты видел,
как они падают?
И как становятся
падалью?
О стих твой!
Такой бессильный,
он стал бы немым,
как трепет,
узнав, что серость
не синяя,
что серость
сера, как пепел.
- Послушай,
не все же падают.
- Ах, про судьбу
не надо.
Ты еще мало знаешь.
Знамя твое -
незнание.
Ты только что
вылезаешь
с открытыми в мир
глазами.
Мечтай и люби
иначе…

И словно при операции,
шуршат в сигаретной пачке
твои музыкальные
пальцы.
Над желтою спичкой
брови
сдвинулись наготове
взорваться
и удивленно
подняться
над миром огромным,
над тучами и над громом.
Но давят на веки
тонны.
Чужие,
не наши тонны.
Откуда они?
Откуда?
Прости меня,
больше не буду.
Я глупый,
никчемный парень.
Прощай,
уйду,
не ударю.
В квартирном твоем затоне
За дверью погаснет свет…

Неисправимый дальтоник
До девяноста лет.

СЕНТЯБРЬ

Приходит пора золотого пера.
Любимая,
осень стоит у двора.
Стоит, осыпается.
Завтра над ней
проплачет последний косяк журавлей.
На смену туманам придут холода.
В дождях проливных поплывут города.

Любимая,
осень стоит у двора.
У мистера Твистера денег гора.
В моем же владенье
мерцанье листвы.
Перо золотое, бумага
и Вы.
Да на столе деревянном полна
средь яблок осенних
бутылка вина.

…Осыплются дачи за городом шумным.
Уже к ноябрю приготовлены шубы.
И кто-то Вам пишет письмо из Москвы.
Конечно,
конечно, уедете Вы.
Вздыхаете к вечеру:
- Как я устала.
Как много листвы в эту осень опало.
И все так печально.
И все так нелепо.
Что делать, любимый?
Окончилось лето.

Люблю я последние дни сентября.
Скрипичным оркестром охваченный город.
Люблю эту свежесть
и ясность погоды.
Природа спокойно уходит в себя.

Уходит…
Как мало уверены мы
что все возвратится к нам после зимы.
В последних туманах скрипят флюгера.

Любимая,
осень стоит у двора.

Она в догоранье короткого дня.
Прощаньем овеяны кроны и лица.
Все шепчет «прости»
и не может проститься.
И женщина горько целует меня.

ЗАПИСКА НА ЗАПЕРТЫХ ДВЕРЯХ

Нажал на кнопочку?
Привет!
Смени изжогою истому.
Меня сегодня дома нет.
И никогда не будет дома.

Считай себе, что ты поэт.
Но больше дверь мою не торкай.
Не все же я.
Иди к потомкам.
Потомков тоже дома нет.

* * *

Когда тебе за тридцать лет,
квартиры нет и денег нет
и всюду гонят со двора,
скажи: – Нет худа без добра.

Когда уже не влюблена
в твои достоинства жена,
не убивай ее во зле.
Ничто не вечно на земле.

Когда башмак, худой от дыр,
глядит разинуто на мир,
подумай про себя тайком,
что где-то ходят босиком.

Когда одышкою томим
не сможешь ты поехать в Крым,
скажи: – Я стар. И потому
мне делать нечего в Крыму.

Когда оглохнешь, старина,
купи бутылочку вина
и празднуй осень. Пусть, кляня,
крестит тебя твоя родня.

Когда тебя положат в гроб
и чьи-то губы тронут лоб,
и ты не встанешь никогда,
тогда и вовсе не беда.

* * *

Очень будет интересно.
Со свинцовым ветерком.
Если памятник Дантесу
вдруг поставить на Тверском.

Кто лопатой челобитной
вкруг него расколет лед?
Кто полотнище сдерет?
Очень будет любопытно.

* * *

Никогда не надо
то с горы, то в гору
бегать до упаду
от беды и горя.
У беды и горя
не ножи, так сети.
Эти не догонят,
так другие встретят.

Никогда не гоже
там, где люди плачут,
то с горы, то в гору
бегать за удачей.
Будет всем удача.
Что пытать жар-птицу?
В срок – любой калачик.
Было б с кем делиться.

* * *

Мне снилось, как ты от меня уходила.
Была ты, что в яви, красива на диво.

Ты весело шла, изменив мне безбожно.
Пыльца золотая вилась от сапожек.

Я этот свой сон посчитал бы за дурость,
но ты, уходя, как всегда, оглянулась.

И сердцу – как нож, как последняя милость,
улыбка в углах твоих губ чуть светилась.

На этой улыбке с тех пор я помешан.
Не знаю – то ль спать, то ли пить надо меньше.

* * *

У апреля зеленые тени.
И открыто окно поутру.
Чья-то песенка там, за сиренью,
чей-то легонький шарф на ветру.

Ночью град прогулялся по крышам.
Мне двенадцать. Ни бед, ни утрат.
Где-то горлинка горлинку кличет.
Где-то мама с отцом говорят.

Где-то, где-то тележка менялы
через дворик везет облака.
В старом доме – прохлада подвала.
В старом доме – сквозняк чердака.

Вот белье на веревке повисло.
Пар стоит над стиральной доской.
Там Шульженко – про старые письма,
там Утесов – про берег морской.

Змей пергаментный в небе трепещет.
Пахнет хлебным зерном винзавод.

- Вещи старые. Старые вещи, -
под балконом старьевщик поет.

* * *

Слава, слава, обманчив твой гул.
За бессмертьем бессмысленна давка.
На болванки распилят чугун,
бронза тоже уйдет в переплавку.

Что ж останется наверняка?
Видно, то, что и было любимо, -
женский образ, стакан коньяка
да колечко табачного дыма.

* * *

Кого благодарить за радость и за боль,
что жив еще во мне
тот дворик голубой?..

Подъезды без дверей. В сирени все заборы.
Я маме говорю:
- Я дома буду скоро.

Сорвется ветерок с крыла летучей мыши.
Чердачное окно.
Через него – на крышу.

Чуть слышно прозвенит нагретое железо.
Не бездна надо мной,
а словно я над бездной.

На свете ночи нет. Лишь сумерки наплыли.
И звезды надо мной -
на светлом голубые.

С балкона слышу я: – Домой… Девятый час…
-	Сейчас, – я маме лгу.
Я маме лгу: – Сейчас…
…До гробовой доски с той крыши не уйти.
Мне сорок… А на ней
все нету девяти.

Там вечная весна. Там время на приколе.
Балкон и синева…
И мама на балконе…

* * *

Смертный толстяк и бессмертный Кощей
сели на травку, глядят на ручей.

Смертный толстяк уплетает при этом
хлеб, да чеснок, да свиные котлеты.

Око с усмешкой кося на соседа,
смертный справляет победу обеда.

Смертный жует. А бессмертный Кощей
молча сидит да глядит на ручей.

* * *

В долине меж Голгофой и Парнасом
горят на солнце шлемы и кирасы.

Не за любовь, о нет, не за любовь -
за тернии и лавры льется кровь.

Лишь Муза, словно только что из рая,
идет себе, на дудочке играя.
Глаза ее печальны и чисты.

А две горы венчальные
пусты.

НОЧЬ

Прямого месяца лучина,
мечети круглая стена.
В развалах лип медоточивых
не умолкает бедана.

А под недвижною чинарой
в пустой открытой чайхане
худой старик у самовара
лежит спокойно на спине.

Сплетая тени над колодцем,
струится юная лоза.
И месяц через листья льется
в его открытые глаза.

А за далекою калиткой
поет полночная струна.
И сладко медом пахнут липы.
И не смолкает бедана.

* * *

Здесь и просторно, и высоко.
И к чайхане на берегу
сбегают мазанки поселка
и замирают на бегу.

Чайханщик горд самим собою.
Постиг он звездные миры.
Восходит в небо голубое
зеленый свет от пиалы.

Собака дремлет под навесом.
И с вечной думой о земном,
присев на корточки, невестка
разводит дым под казаном.

Здесь те же ниши, те же плошки.
И в центре низкого стола
ложится свежая лепешка.
Она по-прежнему кругла.

Все моей памяти знакомо.
В снегу вершины. Этот быт.
Калитка. Дворик. Номер дома.
Лишь номер века позабыт.

САРАТАН

Восточной флейты зной и заунывность.
Под солнцем бесконечный солончак.
Тень ящерицы в трещину забилась,
стоит верблюд с дремотою в очах.

А за дувалом стон перепелиный,
там все, как было создано творцом.
На свой очаг, что вылеплен из глины,
глядит старуха с глиняным лицом.

Дом самодельный слеп и скособочен.
Жара недвижна с четырех сторон.
И замер на стене до самой ночи
мой звездный знак – зеленый скорпион.

* * *

Тоска покинутой деревни.
На крыши падает зима.
Кривые голые деревья.
Пустые черные дома.

Неслышный плач сожмет мне горло.
Вот повод горькому вину.
Сойду по скользкому пригорку,
в колодец старый загляну.

Дохнет в лицо чужая стужа,
и обожжет ладони лед.
Аукну, свистну – все впустую.
Никто в колодце не живет.

Скрипят разбитые ворота.
В сугробах колышки оград.
Лишь одинокая ворона
шуршит крылом о снегопад.

ПИСЬМО

От северных угрюмых берегов
тебя в тоске влечет неодолимо
к моим горам, в зеленые долины,
в сады под легкой тенью облаков.

Летишь на плеск прохладный родников.
А что как время все уже спалило,
и только звон потрескавшейся глины
ударит в глубину твоих зрачков?

А что как сердцу милая душа
сгорела и не стоит ни гроша?
К чему тебе такая неизбежность?

Оставь ее. Пусть будет далека.
Уж лучше без нее тоска и нежность,
чем с нею безнадежность и тоска.

* * *

На землях этой сдвинутой страны
лишь тени от Любви, Надежды, Веры.
По ним, рыча, несутся БэТээРы,
как дикие и злые кабаны.

А в воздухе дыхание весны.
Но не дожить до лета офицерам.
Что ж, генерал, ты делаешь карьеру
на мальчиках, виновных без вины?

Горят штабов гнилые шапито.
За что война – не ведает никто
ни на Кавказе, ни в кремлёвской башне.

Гнетёт бесчестье. Тошно от стыда.
Товарищи, мне в вашем доме страшно.
Мне страшно в вашем доме, господа.

НАВАЖДЕНИЕ

Звонок в ночи. Тревожный вестник бед.
Но, трубку взяв, я вдруг услышал ясно,
как тихо Генка где-то рассмеялся,
как Юрка крикнул весело: – Привет!

Вы что, друзья? Ведь вас на свете нет.
Вернуть вас к жизни – все мольбы напрасны.
Зачем же в эту ночь из дней прекрасных
летит дымок от ваших сигарет?

Ну в чём я перед вами виноватый?
Что не добыл для вас билет обратный?
Что я один живу на пустыре?

Уж лучше, видно, тоже лечь под камень,
чем водку пить на пасмурной заре
и плакать над короткими гудками.

* * *

С каких грибов ты бешен, как в горячке?
Я руку протянул тебе – помочь.
А ты меня погнал из дома прочь.
Вообразил, что клянчу я подачку.

Вчера, прощаясь, крикнул я: – Удачи!
Так ты, балда, не мог уснуть всю ночь.
Упорный с детства бестолочь толочь,
курил и думал – что же это значит?

Вот мнительность. Воистину беда.
Скажу – четверг, ты убеждён – среда.
Да кто из нас, в конце концов-то, дурень?

Ну нет. В твой дом я больше не приду.
Пошел ты на фиг. Вот теперь и думай -
что я сказал и что имел в виду.

* * *

На смерть людскую всяк имеет взгляд.
И зря я тщусь законопатить уши.
Одни горланят, что бессмертны души,
другие про забвение галдят.

Ну хлопоты! Кто в рай спешит, кто в ад.
А мой сосед разделывает туши.
Он в мясниках живёт себе, не тужит.
Есть кость, есть мясо – вот и весь расклад.
Я, как в глухой тайге, в вопросе этом.
Стою незнайкой посреди планеты
и удивляюсь только одному -

мы бездну лет не ведаем на свете,
как жить нам научиться по уму,
но каждый хочет всё узнать о смерти.

* * *

Приметы детства. С ветерком пальто.
На завтрак – жмых, а к ужину – простуда.
Там я мечтал найти кошель раздутый,
но тот, который не терял никто.

Абсурд, ей-богу. Но зато потом
не стал я ни Гобсеком, ни Иудой.
А где виновен был хоть на минуту,
стоял с повинной, как перед крестом.

Искал я душу даже в падшей дряни.
Терял друзей. У смерти был на грани.
Но ключ не подбирал к чужим дверям.

Вот и стою теперь на пепелище.
Блаженны, кто себя не потерял.
Их никогда, нигде, никто не ищет.

ВОЗВРАЩЕНЕЦ

Вточь, как другие, ты пытал судьбу,
богатство за бугром предполагая.
Вот и остался с носом попугая.
Добро еще, не с носом марабу.

Тебе вослед мой ворон на дубу
не просто каркал – предостерегал он,
но запустил в него ты булыганом,
вот и вернулся с шишкою на лбу.

Не всем за морем по зубам ириска.
А как звучит, скажи-ка, по-английски
пословица о рыбке из пруда?

- О’кей, – ты говоришь мне, – всё нормально.
Послал бы я тебя, да вот беда -
боюсь, поймёшь по-русски ты буквально.

ГАУПТВАХТА

Я на «губе» приказом командира.
Проснись и пой, солдатик молодой!
Гуляет тряпка с хлоркой и водой
по доскам генеральского сортира.

Такую б, командир, тебе квартиру.
Вот это был бы барабанный бой.
Пореже б ты заруливал в запой,
поменьше б от меня тебя мутило.

А так?.. Ну что?.. Настырнее вдвойне
зубри уставы и служи стране,
с телефонисткой балуйся в каптерке.

Страна еще построит благодать.
Вот только б ей на тряпки да на хлорку
валюты у Зимбабве подзанять.

УМОРА

Для всех – Аннет. А для меня ты – Нюрка.
Где твой портвейн? Где рожа с синяком?
Откуда вепря с золотым клыком
ты заманила в эти переулки?
Стволами ощетинились придурки.
На «мерсе» к вилле едешь с ветерком.
Купил твой хряк наш скверик с кабаком,
где меж столов шмаляла ты окурки.

Теперь бассейн. И по утрам массаж.
Под вечер – теннис. К ночи – макияж.
Семь дач французам отданы в аренду.

А я, как прежде, весел на мели.
- Ау! – кричу я бывшим диссидентам, -
Как жизнь, шестидесятники мои?

ФУТБОЛ

Стою в воротах. Ушки на макушке.
По свитерку гуляет ветерок.
Матч века! Наш Рабочий городок -
тире – блатные с воровской Первушки.

У них сегодня финкари да пушки.
У нас – от папиросочек дымок.
Но рыжий лупит так с обеих ног,
что ваши станут нашими подружки.

- Лепи, Володя! Генка, выдай пас!
Блатняги сыплют искрами из глаз.
Десятый гол влетает в их ворота.

Потом нас всех отмордовали в дым.
Рыдали наши крали. Но в субботу
на танцы всё же упорхнули к ним.

* * *

Ты жирный борщ мне подаешь в горшке.
Мне самогон льёт в ковш твоя зазноба.
Силен первач. С ним не возьмёт хвороба
ни на каком московском сквозняке.

С икрою блин горяч в моей руке.
А к самовару выпечена сдоба.
И ты клянёшься мне в любви до гроба,
рыдая на моем воротнике.

Но, целый час прощаясь в коридоре,
вдруг вспомнил ты о горькой русской доле
и врезал мне бутылкой по башке.

С тех пор я и твержу, как завещанье, -
потомок мой, не верь борщу в горшке
иль, расставаясь, не тяни с прощаньем.

* * *

Не горлодёр, так молчаливый трус.
Не старый пень, так юная коряга,
Не раб, так плут. Не сплетник, так сутяга.
Враги мои, прекрасен ваш союз.

Срастался он у биллиардных луз,
где от стихов корёжилась бумага.
По бородам, шипя, стекала брага,
и на закуску шёл гнилой арбуз.

Избавь, Господь, от роз такого сада.
Мне вправду ничего от них не надо.
Отпни их. Пусть я буду одинок.

Но получив арбузной коркой в рожу,
я сзади схлопотал такой пинок,
что больше небеса не потревожу.

* * *

Я по камням всю жизнь иду с повинной.
Меня ж, как вора, от версты к версте
преследуешь ты, нищий во Христе,
святым крестом махая, как дубиной.

Ходил бы ты за стадом с хворостиной,
тянул бы ты соху по борозде.
Но ты печёшься о чужой беде.
- Отдай, – вопишь, – арабам Палестину.

Я не был в Палестине никогда.
И не за тем горит моя звезда,
чтоб я вникал в земные переделы.

Отстань. И брось быть рыцарем сумы.
Не то гляди – коль не займешься делом,
то больше я не дам тебе взаймы.

ХУДОЖНИК

Твой Леонардо вечно как в дыму.
То нем как рыба, то напьётся сдуру.
То снова обнажённая натура
среди холстов позирует ему.
Куда ни глянешь – все не по уму.
Торчит из-под карниза арматура.
Уж лучше бы подался в штукатуры.
Ни радости, ни денег нет в дому.

Стареет, колесо вращая, белка.
В ведро летит разбитая тарелка.
И ты рыдаешь, стоя у окна.

Эй, Леонардо! Вот твоя удача.
Скорей пиши портрет, пока она
у занавески так прекрасно плачет.

* * *

Ни франций тебе, ни италий.
Ну что же, достанем стакан.
К Иванушке в дальние дали
конёк-горбунок ускакал.

Ну что же, давай веселиться.
Возьмем на копейку вина.
Свисти, моя райская птица.
До дна, дорогая, до дна.

За что? Да за эту планиду,
за солнце в прощальном вине,
за два твоих карих магнита,
в которых печаль обо мне.

За этот погожий денёчек,
за мой невезучий билет,
за то, что божественны очи
у счастья, когда его нет.

Комментариев пока нет, вы можете стать первым комментатором.

Не отправляйте один и тот же комментарий более одного раза, даже если вы его не видите на сайте сразу после отправки. Комментарии автоматически (не в ручном режиме!) проверяются на антиспам. Множественные одинаковые комментарии могут быть приняты за спам-атаку, что сильно затрудняет модерацию.

Комментарии, содержащие ссылки и вложения, автоматически помещаются в очередь на модерацию.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Разрешенные HTML-тэги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>

Я, пожалуй, приложу к комменту картинку.