Всё о Ташкенте Искусство

Что для меня Ташкент. Это солнце. Погода может быть любой. Любой она и бывает. Но когда Ташкент, тогда сразу солнце. Это потом, после подтягиваешь, грозы, снег, зимние дожди.

Солнце и только солнце. Всё им залито. И блаженство тенистого ташкентского дворика.

Тёплая земля, асфальт, переспелый персик. Холодное домашнее вино, смешанное с ледяной водой. Ой!

Летом у нас в кабинете. В семидесятых годах я работал в юридическом отделе Главсредазирсовхозстроя. Летом у нас в кабинете, от встроенного кондиционера, из воздуховода шёл прямо-таки ледяной холод. Мы старались, и перекрывали процентов семьдесят входного отверстия. Держали пиджаки на работе. Выйдешь после на открытый воздух – по началу аж в глазах темно от перепада температур.

Я обожал после работы в таком, нет, не ленивом, а «сибаритском», расковано-расслабленном, ташкентском темпе, ритме, не могу поймать точного понятия, возвращаться домой на Бадамзар пешком. По прямой, через бывшую еврейскую кащгарку, к Алайскому, а там налево до парка «Победы» и направо до дома. Идешь, перед мостиком через Анхор первая бочка с морсом, редко с квасом. Ахнешь кружку – голова кругом. И далее. Рубашка навыпуск. Ноги босы, сандалии на босу ногу. Носки летом в Ташкенте! Убиться можно. Три – четыре раза приложишься к ледяному напитку. Ангины никакой. Летом мы сбрасывали лишние килограммы, без всяких чудодейственных и дорогущих препаратов.

Ехать домой в «чиллю» в трамвае. Ощущать каждый локоть, Не дай бог, кто к тебе прислониться! 16 трамвай – он ещё живой?

Трамвай …

Кто не ездил в трамвае,
Кто в тесной толпе не стоял,
Того, извините, не знаю,
И счастлив, что раньше не знал.

Трамвай
И другие трамваи
Звенят, путь свой прямо катя,
Тот жизни и правды не знает,
Кто боком не чуял локтя.

Зарисовочка из той поры.

Плыть по ташкентской улице. Видеть Ташкентских женщин.

У меня была забава, развлечение, если хотите, сколько красавиц попадётся на «100 м» пути. Прикинешь, и когда попадаешь в другой город, Москву, скажем, командировки-то всё туда больше, сравнивать. Москва перед Ташкентом — это что-то бледное. Какое бы не было настроение, через пять, максимум десять минут, прогулки по городу подъём духа – Вавилон! – сады Семирамиды, красавицы вместо тополей, Гулистан!

Что интересно, когда я приехал в город, в котором сейчас проживаю. Дело было зимой, в декабре. Я обратил внимание: на встречу идут меховые, дорогие, шапки, воротники, шубы, а лиц нет. Провал. Едва намеченный контур. Блед. Мамочка моя! Лица где! Сейчас это прошло, привык. Но то ощущение шока, нереальности этого мира, отсутствие сущности его, через потерю женского. Есть люди, которые любят чёрно-белое кино. Но картины пишутся красками. Рисунок это рисунок. Картина это картина. Ощущение утраты – щемящее, рубец на памяти.

И когда, в «приличной» для местных компании, некто сказал, что среди «узбечек» нет красивых женщин – я вспылил – и очень жалею, что мне не дали врезать ему от души. Такой грех. Повисли на руках. Я с четвертого класса школы не дрался, а тут – «убил ба».

Вот цикл «Гарем», он размещен сейчас на сайте. Четыре стихотворения. Для меня они о Ташкенте. У каждого свой адрес.

«Крымская» — когда уже здесь, мне в руки попался журнал «Караван», статья о Сьюзен Сарандон — серия фото. Гляжу – глазам не верю – она – крымская. Только наша моложе и свежее. Это стихи о Ташкенте.

А чёрные глаза, таких глаз нет нигде. Зрачёк полностью слит с оболочкой. Пропасть. Сижу у себя в кабинете, заходит девушка, документ на визу. Я глаза поднял, и говорю: « Что-то в вас родное, Ташкентское». Она смутилась чуть – «Откуда Вы знаете, что у меня дедушка узбек». Глаза.

*

Я услышал тебя
В ритме шумного города,
С солнцем юным шутя
Шла ты дерзко и молодо.

На ветру в такт шагам
Грудь дрожала от гордости,
Шёлк скользил по плечам,
И глаза, как две пропасти.

В них порока туман,
В невозможном слиянии,
Вечно юный обман
С чистотой в сочетании.

Твои глаза – две пропасти,
Гляжу —  и мне не верится.
Застыв в своей невольности
Земля по кругу вертится.

И мне идти по городу
В своей нелепой робости —
Всё тлен…
Одно мне дорого –
Твои глаза – две пропасти.

Я б упал в эту бездну,
Я б упал, я б упал,
Пусть жестоко возмездие –
Мне плевать на финал.

Кто-то выдумал правила,
Будто жизнь как игра.
Ты во мне не оставила
Ничего от вчера!

Я лечу сквозь созвездия
В бесконечность и мглу.
Если это возмездие –
Я вовек не умру.

*
Здесь, в этом стихотворении мне нет ещё тридцати.

Конечно в Ташкенте и зима есть. Была у меня знакомая. Походка и голос. Голос! Утверждают, что у каждого из нас свои коды, цветовой, вербальный, звуковой или нотный, графический. Кто знает код, тот управляет собой, владеет. Тембр её голоса, видимо совпадал с моей нотой. Я, когда её услышал, тогда почувствовал реальность мифа об Одиссее, помните там, где о сиренах. Это истинная правда. Она могла бы делать со мной, что ей было нужно, противиться — ! Но, на мою «беду», ей нужно не было. Мы шли по заснеженному Ташкенту, снег только-только выпал, редкие снежинки ещё кружились в свете фонарей, ажурные ограды скверов. Мне захотелось сохранить этот вечер, его послевкусие.

*

Навесных фонарей равномерный накал,
Разгоняет напевы вечернего грима,
Я иду в никуда, я сегодня устал
От ненужных хлопот, от себя, от любимой.

Облетела листва, месяц с лишним назад,
И надежда на жизнь, как листва, облетела.
На меня фонари безучастно глядят,
Точно так, как она, не мигая, глядела.

Проходящих такси шелест стёршихся шин,
И холодных домов незнакомые стены.
Не хочу понимать – почему я один,
Не могу принимать ни любви, ни измены.

Неумелый художник цвета подобрал,
Из каких мастера дымный вечер соткали.
Я иду в никуда, я сегодня устал.
Вновь меня не нашли, как меня ни теряли.

*
Это также стихотворение о Ташкенте.

Автор Виктор Кормильцев. Специально для «Писем о Ташкенте».