Рузы Чарыев. Часть первая Искусство Ташкентцы

РОМАН О РУЗЫ ЧАРЫЕВЕ

В выставочном зале Академии художеств Узбекистана состоялась презентация книги Нодира Норматова «Рузи Чориевнинг сунги васияти» («Последнее завещание Рузы Чарыева»). Собрались друзья и близкие выдающегося художника, герои его картин.

Было много выступлений. Первым своими воспоминаниями поделился Раим Махмудович Махмудов. 85-летний чекист познакомился с художником в середине 60-х годов, он сразу распознал в нем большой дар и всю жизнь оберегал его.

Звучала песня о Рузы в исполнении народного артиста Узбекистана Махмуда Номозова, был показан документальный фильм.
Выступил и академик Владимир Бурмакин, близкий друг художника.

«Ташкентский квадрат» — так называли в прошлом веке четверку молодых и ярких художников – Рузы Чарыева и Юрия Талдыкина, Евгения Мельникова и Владимира Бурмакина. Первых двоих уже нет среди нас…
Но мы помним о них. Вот издана прекрасная книга. Спасибо за это Нодиру, и низкий поклон!
Ведь издать в наше время книгу – непростое дело. Её тираж — 2000 экземпляров, в ней есть фотографии художника разных периодов, около 50 цветных иллюстраций.
Н. Норматов – главный редактор журнала Академии художеств Узбекистана «Санъат» («Искусство»), который издается на узбекском, русском и английском языках. Он автор романа «Баригал», многих других сборников. Нодир родом из сурхандарьинского кишлака Пашкурт, односельчанин Чарыева.
В своем романе-эссе он рассказывает о детстве и студенческих годах Рузы, о процессах рождения картин, становлении художника. Все это написано простым и ярким языком.

Я познакомился с Нодиром в 1970 году в Голодной степи (в те годы битва за миллионы тонн «белого золота» была всенародной и каждую осень на поля вывозили всех студентов).
Я был «салага» — первокурсник журфака, а он «дед» — учился на четвертом курсе. Я был рядовым сборщиком, а он — учетчиком. «Дедами» были и Усмон Азимов и Эркин Агзамов – кто чайханщиком, а кто поваром (сейчас они известные люди в нашей стране).
Однажды я пришел на хирман сдавать собранный хлопок и увидел в руках Нодира книгу Юрия Казакова. А рассказы этого писателя я читал еще в школьные годы в журнале «Юность».
Мы разговорились, что-то долго обсуждали.
Я встал: «Ладно, пойду, надо выполнять норму».
— Сиди, поговорим еще, — сказал Нодир, и напротив моей фамилии приписал 20 кг.
Уже тогда «хлопковое дело» процветало и в студенческой среде. Хорошо, что до этого не докопались Гдлян и Иванов. Не миновать бы нам с Нодиром решётки, Сибири и чахотки! За диспуты о Юрии Казакове и Василии Шукшине, Эдуарде Володарском и Андрее Дементьеве.
Так мы стали с Нодиром друзьями. Он и познакомил меня с Чарыевым. Тогда Рузы было сорок лет, но он общался с нами на равных. Я любил тонкий запах красок в его мастерской, его неповторимые рассказы.
В 1967 он стал одним из первых лауреатов премии Ленинского комсомола Узбекистана. Он всегда был полон энергии, любил поездки, побывал в Марокко и Турции, на Кипре и в Италии, в Швеции и Бельгии, во Вьетнаме и Афганистане. У него был большой кругозор.
Я часто публиковал о нем материалы. И, думаю, правильно делал, что пропагандировал художника именно при жизни. Ведь когда человек уходит, ему уже всё равно.
В 76-м году мы втроем поехали в разрушенный землетрясением Газли. Чарыев просыпался еще до восхода солнца, брал мольберт и шел писать этюды. Он рисовал тандыр, вылепленный из глины, в которой замешана овечья шерсть. Древняя печь стояла целой и невредимой среди разрушенных стихией современных зданий из бетона и металла. Он рисовал закаты и наш палаточный городок, написал большую серию портретов.
Как-то Чарыев сказал:
— Эх, выпить бы сто граммов!..
А в Газли тогда был «сухой закон», при въезде военный патруль изымал у всех спиртное.
Я взял свою камеру и отправился на КПП. Познакомился с солдатом и привел его к Рузы. Тот оказался родом с Украины, где художник служил в армейские годы. Во время сеанса они разговорились. Чарыев рассказал о том, что впервые досыта он наелся в армии, вспомнил, как однажды, на этюдах в лесу, к нему подкрались бендеровцы, но, увидев его этюд, молча ушли дальше.
Солдата тронул рассказ художника, и он тайком от начальства принес нам бутылку.
Чарыев любил выпить, любил хорошую компанию. Но бывали периоды, когда он не брал в рот спиртное целый год. Его крылатой фразой было: «Водка рождает правду!», а я по этому поводу придумал анекдот: «В священный месяц рамазан у Чарыева спросили: «Рузими сан?» («Держишь ли пост?»). Он ответил: «Рузи ман. Наливай!».
Однажды наш друг Машраб Бабаев, автор сценария полюбившегося многим художественного телесериала «Кунгил кучалари» («Улицы души моей») пригласил нас в ресторан, где снимался эпизод фильма. К Рузы пришло вдохновение и он начал рисовать прямо на полотняной салфетке. Другой раз, в одном доме он увидел неокрашенную дверь. Тут же фломастером провел несколько линий, и сами узоры дерева вылились в неповторимый рисунок. Еще помню эпизод, когда он увидел на стене застывшую ящерицу: «Какая красивая брошь!».
Он воспринимал мир необычайно чисто, словно ребенок!
Бывали у нас и озорные случаи. Как-то его жена Марина улетела с детьми отдыхать в Петербург, Сидим мы в коттедже одни.
Свобода. А в карманах – пусто!
— Давай сдадим бутылки, — предложил я. – Хотя бы освободим мастерские.
И мы взялись за дело. Я таскал посуду из его мастерской и мастерской Тахирова, из кладовки. А он надел длинный кожаный фартук и начал мыть бутылки.
Хорошо, что приемный пункт был прямо через дорогу. Мы трудились весь день, устали, как черти, но когда подсчитали выручку, оказалось 64 рубля. Не трудно подсчитать, что если за одну посудину давали 12 копеек, то выходит, что в тот день Чарыев вымыл 5 тысяч бутылок.
Так что имя художника Чарыева можно смело занести в книгу рекордов Гиннеса!
И мы устроили по этому поводу праздник.
Битком наполнили холодильник. Дело было молодое, кровь играла, и я предложил:
— Позовём девочек!
Приехали двое. Был пир на весь мир.
Я вижу, что они созрели, и говорю Рузы: забирай одну наверх, где находилась спальня.
Через пять минут она примчалась вся красная от возмущенная:
— Я не проститутка!
Оказывается, когда она разделась и легла в постель, Чарыев установил на мольберт холст и начал ее рисовать.
— Он же художник, — убеждал я её. – Он тебя увековечит.
— Я не проститутка! – упорно повторяла она…
Любопытна женская логика: отдаться в первую встречу – нормально, а вот если тебя запечатлят на века – это аморально.
Бурмакин вспоминал, как однажды он пришел в мастерскую Рузы и застал, когда тот рисовал обнаженную жену. Они начали что-то бурно спорить о картине и совершенно не замечали Марину. В эту минуту для художников она была не женщиной, а моделью.
Я и сейчас вижу перед глазами его «Согдиану» — это настоящий гимн красоте женского тела. Такое мог написать только чистый человек.
…Он рано остался сиротой, но девственная природа Сурхандарьи, ее добрые люди не дали ему сломиться. Большую роль в его становлении сыграла и самый близкий человек – жена. В самые трудные периоды жизни была рядом, терпела лишения, знала, что он великий художник.
Он называл её «Маришка милая моя!».
Сейчас ей трудно. Эльмира, дочь Рахима Ахмедова, часто говорила, что неужели Академия художеств, учитывая заслуги Чарыева, не может назначить ей пособие?
Горько говорить об этом, но у такого художника нет музея. Когда перед кончиной он лежал в стационаре, из его мастерской пропало много картин. Да и саму мастерскую, воспользовавшись бедственным положением вдовы, выкупили за смешную цену. Не назову имя этого человека, пускай это будет на его совести.
Но небольшой музей художника я сделал у себя дома. Чарыев мне много дарил, немало работ я купил у Марины.
Два года назад, оказавшись на Сайилгохе – ташкентском Бродвее, я случайно наткнулся на одну из любимых работ художника – «Портрет Имон-бобо», она висела в мастерской на самом видном месте, была опубликована в каталогах. Я тут же выкупил его. И сейчас дома — чудная аура!
Работы Чарыева еще можно увидеть в ташкентском кафе «Дустлар», он расположен за ЦУМом, на углу рядом с МИДом.

Рузы мы похоронили на ташкентском кладбище Чигатай. Через год скульптор Азамат Хатамов сделал надгробную плиту в форме палитры, на которой автограф художника и скромная надпись «Академик Рузы Чарыев. 1931-2004».

Этот памятник найти легко, как заходишь на Чигатай – первая аллея справа.

Рустам Шагаев, 15.06.2009 год.