«Ученица Файнберга» Искусство Ташкентцы

Наша память – самое фантастическое явление, изобретенной природой. Она художник, который, оставляя лишь факт события, все приукрашает и приукрашает его сюрреалистическими деталями. Этот художник капризен и своенравен – он выбирает из всей нашей жизни только то, что нравится ему, игнорируя те события, которые нам казались важными и значимыми. Какая разница, что было тебе ценным в тот или иной момент твоей жизни. Память сохранит другое, незаметное, может быть, но оставившее куда как более глубокий след в твоем сознании. Надо же! а ведь ты об этом даже и не предполагал.

Когда мне предложили написать воспоминания об Александре Файнберге, я, конечно же, согласился. Но в какой-то момент понял, что память моя сохранила совсем не те моменты, о которых следует писать в таком материале. Не говоря уже о куче всяких разных обстоятельств, которые не позволяют мне писать о себе в данном контексте. Поэтому я решил сделать по-другому. Я напишу воспоминания – он не свои. Я опишу здесь знакомство поэта с той, которую несколько лет подряд называли его ученицей. А потом перестали называть. Не потому, что она перестала считать себя таковой, а лишь потому, что распался Союз, и все разъехались. Подумать только, где мы сейчас не обнаруживаем друг друга – в Израиле, в Америке, в России… И только единицы продолжают жить в Узбекистане, а сотни видят Ташкент лишь во сне. Я из тех, кто видит его во сне.

Все было так… Выходила очередная книга поэта, я не помню ее название, но любая книга имеет для автора неповторимую ценность. Будь она хоть первая, хоть десятая. Воодушевленный удачей Александр Файнберг, подписывал ее направо и налево, создавая толпу обладателей его автографа, которые могли теперь поставить книжку на полку и гордиться ею, сдувая иногда с нее пыль. А вы что хотели? Чтобы каждая подписанная книга становилась настольной? Или, чтобы читатели спали с ней в обнимку? Да, хотелось бы. Но, не бывает. Вот так, в какой-то момент, по чьей-то просьбе он подписал и еще одну книгу – для Марины Губенко. Сделано это было заочно. Она была тогда маленькой девочкой и, может быть, даже и читать-то не умела. Не хочу говорить избитую фразу, ставшую жупелом экстрасенсов, а придется – «случайностей не бывает». В данном случае и вправду – опрометчивый поступок автора оказался не случайностью.

Девочка росла, и постепенно книжный шкаф стал ее «шкатулкой драгоценностей». Каждый день она находила в нем что-то новое. Поскольку книги там стояли в два ряда, то дальний ряд был вообще вместилищем чудес. Однажды раскапывая клады на нижней полке, в самой глубине, она обнаружила книжку стихов. С обложки на нее смотрел некто, исполненный в черно-белой гамме, а на титульном листе было написано – «Марине Губенко от автора». Сказать, что она была потрясена – означает не сказать ничего. Сам автор, реальной книги (а книги она уже научилась уважать) знает ее и даже пишет ей. «Александр Файнберг», — повторила она вслух, и запомнила это имя навсегда.

Как-то, уже в другой «взрослой» жизни, устроилась она на работу в Союз Писателей Узбекистана. Нет, не подумайте, не писателем, а машинисткой. Привел ее туда долговязый, похожий на шута Шико детский писатель Аркадий Мар. Выбивая пулеметные очереди на электрической машинке «Роботрон», она ни на минуту не забывала о том, что должна писать, потому что ее уже знают великие авторы. А ведь доверие нужно оправдывать И она писала, ночами на кухне.

Однажды, подняв голову от клавиатуры, она вдруг заметила стоящего возле стола крепенького мужичка в зеленом свитере. Мужичонка был так себе – не импозантный. Он как-то смешно сморщился и спросил стандартный листок бумаги. Она протянула ему лист, и не глядя больше в его сторону, снова уткнулась в машинку.

— Не такой, — он тронул ее за плечо. – Мне меньше нужно. Другого формата.
— Другого формата у нас нет, — вежливо ответила она.

И тут дяденька сделал нечто странное. Он свернул листок, и щелкнул им ее по носу, глумливо при этом хихикая. А потом удалился, как ни в чем не бывало.

— Кто это, — тупо спросила она в пространство машбюро.

— Так это же Файнберг, — ответила начальница. – Ты разве его не знаешь?

Марина сорвалась с места и бросилась вдогонку. Она еще не знала, что будет говорить. Не понимала и зачем догоняет этого странного человека. А потом, на пороге здания под громким названием «ул.Пушкина,1», сбивчиво и путано говорила и про подписанную книгу, и про свои стихи. И трепетно приняла его согласие прочитать их, словно принимала чашу с причастием.
Стихи были отпечатаны, запятые расставлены и рукопись передана. Ну и – слава Богу!

В следующий раз он пришел сам. С пачкой бумаг, в которых он узнала свои вирши. Извлек один из листков и прочитал:

Я воскресну весенним мучительным днем –
Тем, что был уж когда-то, иль не был.
Я воскресну, когда будет грезить дождем
Фиолетово-синее небо.

Она вздрогнула от звучания своих стихов, потому что впервые их читал кто-то другой, а не она.

— Это – поэзия, — сказал Файнберг, — это поэзия. Поэтому продолжай писать.

Как он мог угадать, что она поклялась бросить писать, если стихи окажутся плохими – неизвестно. Н сейчас она чувствовала, как камень падает с ее плеч, давая возможность писать, творить, сочинять и, главное, больше не бояться своей беспомощности.

Так возник их союз. Союз учителя и ученицы. Хотя разговоры при встречах велись о чем угодно, о литературе, о политике, о жизни. И самое главное – обо всем неразгаданном и непонятном. О мистике. Ученицей он назвал ее сам. С то время как на грех вышла книга воспоминаний Одоевцевой о Гумилеве. И она писала, что к ней приклеился ярлык – «ученица Гумилева». Вот точно так же, по созвучию, Марину стали называть «ученица Файнберга», хотя я не знаю – была ли она его ученицей. Но, друзьями они были – это точно.

Году, кажется, 1985, хотя я могу и ошибиться, проходил III Республиканский семинар молодых литераторов в Доме творчества в поселке Дурмень (до сих пор не могу понять, почему домам творчества всегда дают такие завлекательные названия. Взять хотя бы Переделкино. Но, как видно, не очень жаловали писателей в те времена). Тогда она выставила на обсуждение свои рассказы – наивные пробы пера с мистическим уклоном. Но, поэт Александр Файнберг сам взялся вести это обсуждение. И с блеском провел его, вызвав зависть у других представителей этого семинара. Ведь он был – знаменитостью. Я помню его вдумчивый анализ этих нескольких рассказов. Где он, каким-то тайным образом между строк смог углядеть будущее своей ученицы.

А потом, жизнь развела их по разным комнатам. У жизни вообще есть множество комнат, единственная дверь из которых ведет не назад, а, чаще всего, неизвестно куда. Вот так в никуда они и ушли – каждый по своей дороге. Я не знаю, вспоминал ли Файнберг свою ученицу. Но я знаю, что она его помнила всегда. И тогда когда издавались ее книги, и когда ее стихи выходили в сборниках разных издательств, и когда она просто писала для газеты. И хотя я пишу о ней в прошедшем времени, но могу сказать, что она жива и продолжает работать. В своем любимом жанре мистической прозы. И хотя она считалась ученицей поэта, себя поэтом не считает. Сейчас она совсем другой человек, с другим именем и другой родиной. Но я только хочу сказать Александру Файнбергу, что зерно, заложенное им в ее душу – дало ростки. И теперь наступило время сбора плодов.

Рене Маори