«Моё поколение — последние из могикан» Искусство

Тигран Мкртычев — ГАЗЕТЕ

На прошедшей в Москве отчетной конференции Института археологии впервые был прослушан доклад о работе археологической экспедиции Средней Азии. Об истории и традициях взаимосвязей российской и среднеазиатской культур Тигран Мкртычев, доктор искусствоведения, начальник Среднеазиатской археологической экспедиции Государственного музея Востока, рассказал корреспонденту ГАЗЕТЫ Татьяне Невской.

— Людям непосвященным археология кажется наукой элитарной.
— Археология – это наука фанатиков, сумасшедших и богатых. Сумасшедшие и фанатики составляют движущую силу, а богатые начиная с конца XIX — начала XX века вкладывают в археологию деньги в надежде прославить свое имя и выкопать из земли то, что так или иначе представляет историю культуры, историю человечества. В Японии есть частный музей, один из богатейших и крупнейших в мире. Его владелец считает, что шедевры археологии обладают особой энергетикой, которая помогает продлить человеку жизнь. Он вкладывает баснословные деньги в покупку лучших произведений древнего искусства, и в настоящий момент у него собрана великолепная коллекция.

— Как давно Музей Востока занимается археологическими исследованиями?
— Сразу после создания Музея Востока (он был открыт в 1918 году) состоялись первые археологические экспедиции в Среднюю Азию, на юг Узбекистана, возглавлял их тогдашний директор музея Борис Петрович Денике. В настоящее время музей, в котором я работаю, продолжает исследования там же. Поверьте, в те годы было непросто и деньги получить, и все организовать. Но существовало, во-первых, среди специалистов понимание необходимости изучения этого региона Центральной и Средней Азии, во-вторых, в мозгах политиков щелкало, что этот регион не последний на планете: это перекресток. История, как известно, никого ничему не учит, ее примеры – для теоретиков и учебников. Между тем археология – это наука, которая является материальной базой истории. Мы работаем с фактическим материалом, с тем, что дошло до нас в виде материальных источников.

— Археологическое изучение Средней Азии в советские годы, особенно в послевоенное время, было, как известно, весьма значительным.
— Тогда на археологию выделялись очень большие средства. Страна еще лежала в руинах, а в это время работали такие крупные археологические экспедиции, как Хорезмская, возглавляемая Сергеем Павловичем Толстовым. Была очень крупная Южно-Туркменская комплексная экспедиция, которую возглавлял академик Михаил Евгеньевич Массон из Ташкента. Он работал на территории Мервского оазиса. Были очень крупные ленинградские экспедиции в Киргизии и Казахстане Александра Натановича Бернштама из Ленинградского института археологии. В Таджикистане в результате определенных жизненных перипетий оказался крупный исследователь Борис Анатольевич Литвинский со своей супругой Еленой Абрамовной Давидович, которые фактически основали школу археологии Таджикистана. Ему уже более восьмидесяти лет, они с Еленой Абрамовной в добром здравии.

Экспедиции исследовали проблемы развития городов, этногенеза, историю изучения материальной, духовной культуры. Все это базировалось на масштабных, хорошо подготовленных высокопрофессиональных археологических работах. И не покривлю душой, если скажу, что вообще российская школа среднеазиатской археологии находилась на очень высоком уровне. Там существовала своя специфика раскопок. Дело в том, что археологи большинства регионов имеют дело с такими материалами, как камень и дерево, в то время как в Средней Азии работают с сырцовой архитектурой, то есть из земли выкапывают землю. Это очень сложно. Тут и методики были разработаны тщательно, и фиксация велась великолепно. В это время были открыты уникальные памятники, собраны богатейшие коллекции. Они хранятся частично в Музее Востока. Выдающейся ценности находки есть в Эрмитаже. Но большая их часть — в музеях среднеазиатских республик. И не случайно после обретения независимости именно археология стала той привлекательной средой, куда потекли исследователи.

— Дальше история поворачивалась не очень красиво?
— В Средней Азии негативно отнеслись к распаду СССР, считали, что Россия их предала. Трудно об этом судить, но я, проучившись в Ташкенте много лет, до сих пор не могу понять, как Россия смогла отказаться от двадцатипятимиллионного русскоязычного населения Средней Азии. Просто взять и отказаться от работящих и работающих, знающих людей. И сказать им, что они, в общем-то, не нужны. В какой-то момент среднеазиатские республики, оказавшись независимыми, достаточно негативно повели себя по отношению к российской науке, и в частности к российским археологам. За декларированием дружбы было активное вытеснение. В частности, я был задержан службой национальной безопасности и обвинен в незаконном вывозе археологических предметов за пределы республики в тот момент, когда собирался ехать на автобусе из Термеза в Самарканд и вез вещи по договору на реставрацию. Я был объявлен персоной нон грата в республике, большая многолетняя экспедиция, которую я возглавлял, была закрыта. Это была общая тенденция.

Наши коллеги из Эрмитажа, например, очень сильно пострадали в Киргизии. Там никого в тюрьму не сажали, но после того как Григорий Львович Семенов, на протяжении многих лет работая на городище Ак-Бешим, раскопал великолепный христианский храм, несколько крупных киргизских не скажу ученых, но чиновников решили, что дальше они и сами могут справиться. И выставили Григория Львовича из республики. С того момента, как меня выдворили, прошло 10 лет. Теперь коллеги, которые продолжают работать на этом памятнике, обращаются к нам с тем, чтобы мы вернулись, но не работать, а помочь обработать тот материал, который они копали. Я знаю, что к Григорию Львовичу обращаются коллеги из Киргизии, уже другие, с просьбой возобновить работы на этом действительно уникальном объекте. На то будет добрая воля Григория Львовича – продолжить работы или нет. Я, в общем, дал согласие, буду изучать этот материал.

Выяснилось, что российская археология значительно превосходит западноевропейские и японские школы, которые пришли в Среднюю Азию. Я не буду называть имен, но у меня был случай, который произошел на конференции в Лондоне. Один уважаемый мной французский коллега демонстрировал собственные раскопки, и на слайдах мне показалось что-то очень знакомое. Я поинтересовался, что же это такое, и выяснил, что это уже ранее открытый одним из наших среднеазиатских коллег храм — засыпанный, законсервированный. Это выдавалось западными коллегами за открытие. Я не хочу сказать, что подобное происходит повсеместно. Но это пример, который показывает, что для того чтобы дойти до уровня нашей школы, им надо проработать как минимум столетие. Существуют, конечно, большие экспедиции французские, немцы копают в этом регионе, итальянцы… Тем не менее я знаю, что мой коллега из Института археологии Виктор Николаевич Пилипко, приезжая на очень известное городище Старая Ниса (это резиденция или культовый комплекс парфянских царей), со своими небольшими средствами делает больше, чем огромная итальянская экспедиция, работающая там же. Несмотря на огромный опыт итальянцев в области археологии как у себя дома, так и в Месопотамии и Ассирии, все-таки их уровень остается ниже уровня наших исследований.

— Средняя Азия для русской культуры — уникальное место.
— Я услышал впервые нормальную русскую речь, не замусоренную новоязом и советскими штампами, когда приехал в Ташкент. Среда русской культуры в Туркестане формировалась следующим образом: cначала туда пришли военные, инженеры, которые должны были обустраивать регион, это была администрация. Люди, которых сюда посылали, были экстраклассными. Например, вице-губернатор Туркестанского края Александр Александрович Семенов до революции был вице-губернатором, а после революции возглавлял Институт востоковедения в Ташкенте. Когда понадобилось создать такую же структуру в Душанбе, его перевели туда. Это были действительно высококлассные, профессиональные люди, которые к Туркестану, к среднеазиатской культуре относились очень бережно, внимательно. Спасение очень многих страниц в истории этого региона принадлежит русским ученым. В Среднюю Азию из России люди уходили от голода, это был второй фактор, бежали от раскулачивания. Благодаря этому в Средней Азии сформировался удивительный слой русскоязычного населения, умеющего работать. Мои друзья, вынужденные после распада СССР уехать из Средней Азии в Россию, выглядят белыми воронами. Как там, люди здесь давно уже не работают. Мои друзья из Душанбе под Воронежем построили целый поселок, где существует своя инфраструктура. Один из руководителей этого поселка – архитектор Василий Попугаев, продумывающий в обустройстве этого поселка все до мелочей.

— Еще один пласт русскоязычного населения в Средней Азии – политические ссыльные разных времен.
— Моего научного руководителя, например, сослали в 1936-м за то, что он был женат на первой жене Льва Давидовича Троцкого. В 1942-м в Среднюю Азию было эвакуировано множество учреждений культуры: Академия художеств, различные писательские организации, Союз архитекторов. Эти люди активно работали на этой территории. Весь среднеазиатский регион от его присоединения к России до распада Советского Союза представлял собой анклав русской культуры. После распада СССР судьбы русских из Средней Азии сложились по-разному. Кто-то вынужденно уехал, кто-то вынужденно остался. Позиция государства была неправильной. К этим людям нужно было относиться очень бережно, организовывать им условия проживания, этим должны были заниматься наши посольства. Я до сих пор вспоминаю, какие стояли безумные очереди в российское посольство в Ташкенте. Когда его открыли, туда можно было совершенно спокойно пройти… Для людей, которые приезжали в Россию из Средней Азии, нужно было сделать так, чтобы они могли получить гражданство проще, чем житель, скажем, Занзибара.

Как археолог, занимающийся Средней Азией, я свидетельствую, что, оставаясь там, мы представляем не только нашу науку, мы представляем страну. В моей жизни есть эпизоды, которые я как гражданин вспоминаю весьма эмоционально. Многие годы я работал в Термезе: и в те времена, когда шла война в Афганистане, и когда она закончилась. Очень хорошо помню аэропорт города Термеза, когда меня встречали пограничники, проверяли документы, взлетное поле аэропорта было заполнено самыми разными самолетами, военными и гражданскими. И вот несколько лет назад я прилетаю в Термез. Выхожу из самолета местной авиакомпании, и дальше – такое ощущение, как будто меня ударили по голове: на взлетном поле термезского аэродрома стоят самолеты люфтваффе. Я знал, что где-то находятся военные базы… Но вот они – черно-желтые кресты, зеленые самолеты. Это не значит, что я к немцам плохо отношусь. Этот факт говорит о том, что Россия, уйдя из региона, «умыла руки», сказав: «нам и не надо». Но Россия останется великим государством до тех пор, пока ее будет интересовать не только археология города Москвы в районе Садового кольца, но и далекие регионы, где российские ученые будут вести свои исследования. В противном случае мы вынуждены будем говорить лишь о местном колорите.

— Куда сегодня движется среднеазиатская археология?
— Сейчас в Москве живет несколько не очень молодых, семидесяти-восьмидесятилетних и очень уважаемых ученых, которые всячески поддерживают среднее поколение российских археологов и стараются делать все, чтобы та школа, та традиция, которую они создавали, не умерла. Я понимаю и разделяю их тревоги о том, что мое поколение археологов, работающих на Востоке, — «последние из могикан». Одно дело — организовать археологическую экспедицию на территории России, другое дело – за ее пределами. Сразу возникает вопрос, почему вы туда поедете копать, почему нужно вкладывать отечественные деньги в изучение этого региона. Второй вопрос – сколько у вас там специалистов: 2-3 человека, вот они и поедут. Хорошо, мы будем ездить до седых волос, а кто придет нам на смену? Люди, которые будут учиться по книжкам, что мы написали, никогда не проникнутся духом той пыли, они не поймут того, что сможет зажечь в их душе огонь. Нужен катализатор, которым и является экспедиция.

Вывезти студента в Среднюю Азию очень сложно. Я сотрудничаю в настоящий момент с РГГУ. Впервые может появиться возможность получить студентов, занимающихся восточной культурой, на практику. Вполне возможно, что это наши будущие продолжатели. Но совершенно очевидно, что 50 рублей в сутки, которые университет выделяет на их содержание, не хватит. Я был недавно на одном форуме, где обсуждались вопросы восточного вектора культуры России. Через несколько часов у меня разболелась голова – это барабанный бой, набор правильных слов о евразийстве. Когда говорят о денежных вложениях в археологию, это тоже общие фразы. Под деньги, которые нужны всегда, должны быть конкретные проекты. Выезжая в экспедицию, я и мои коллеги на деньги, которые мы получаем как гонорары, содержим тех членов экспедиции, которым их организации денег не дали. Это наши среднеазиатские коллеги, коллеги из российских учреждений.

Речь идет не о благотворительности. Это понимание того, что мы являемся продолжателями традиций. Государство, выделяя мне деньги, думает только о том, что платит мне. Но я должен продолжить традицию, а не только получить деньги за свой квалифицированный труд.

Археология сегодня – наука, которая представляет собой умирающую ткань. Средства, поступающие к нам, доходят очень дозированно. Тем не менее я смотрю в будущее с оптимизмом. Мы вот уже несколько лет подряд сотрудничаем с одним из крупнейших исследователей Средней Азии в Узбекистане – Эдвардом Васильевичем Ргвеладзе, который копает на очень крупном городище прямо на границе с Афганистаном. Получены очень интересные результаты. Мы, например, определили время возникновения, последовательность накопления исторических слоев этого городища, есть разработки в городском квартале, которые помогают выявить социальную структуру этого места: какой был состав семьи, что готовили, из каких помещений состоял квартал. Все это дает историческую реконструкцию места. Это живая нить истории.

К нам собираются присылать немецких студентов на практику. О российских студентах мы пока думаем, а немцы посчитали и сказали: мы едем. Мы начали работать в очень интересном регионе – это горная долина, где существует возможность проследить историю обживания с глубокой древности до этнографии, которая сохранилась там в нетронутом виде. И мы хотим, если будет возможность, привлечь этнографов в эту экспедицию. Там есть поселения, относящиеся к эпохе бронзы. Картографируя, мы сможем проследить динамику освоения этого региона. Это реальная история куска Центральной Азии.

Оптимизма у нас хватит, но хотелось бы, чтобы понимание значимости науки археологии выходило на уровень государственных задач. Мы не требуем от государства немедленной помощи. Мы сами готовы ее оказать — лишь бы нам не мешали.

Копающий давно и глубоко
Тигран Константинович Мкртычев родился в 1959 году в Калинине (ныне Тверь). Доктор искусствоведения, заслуженный работник культуры РФ. Закончил Ташкентский университет, специализировался по археологии Средней Азии. С 1985 года работает в Государственном музее Востока. Заведующий сектором археологии Средней Азии; начальник Среднеазиатской археологической экспедиции ГМВ. Автор нескольких десятков статей по вопросам археологии и истории искусства, а также монографии «Буддийское искусство Средней Азии (I-X вв.)»; организатор выставок «Буддийские древности Старого Термеза», «Из сокровищницы парфянских царей», «Культы и ритуалы древнего Приаралья», «Мир среднеазиатской керамики», «Восток: искусство быта и бытия».

28.03.2005