Николай Николаевич Федяй Ташкентцы

Борис Пономарев

Данное «повествование» посвящено сегодня событиям, имевшим место в начале 50-х годов прошлого столетия, когда я учился в ташкентской школе №50. Совсем незадолго до этого победно завершилась Великая Отечественная война, и наша страна, естественно, еще не сумела полностью оправиться от тяжких последствий, связанных с колоссальными людскими и финансово-экономическими потерями.

Школа 50

Несмотря на то, что уже в декабре 1947 года была отменена карточная система снабжения населения продовольственными и промышленными товарами, проведена денежная реформа, а также, периодически, осуществлялись снижения розничных цен на наиболее востребованные населением товары, семейные бюджеты советских людей оставались, в основном, весьма низкими.

Наша семья это ощущала очень сильно, заработной платы явно не хватало даже для покупки самых необходимых вещей. Приходилось искать возможность дополнительного приработка, чтобы хотя бы немного улучшить финансовое положение семьи. С этой целью, папа устроился на вторую работу (тогда это официально разрешалось делать после окончания трудового дня на основной работе). Он стал работать преподавателем истории в вечерней школе рабочей молодежи, которая размещалась в здании дневной женской общеобразовательной школы-десятилетки №60 на углу улиц Куйбышева и Гоголя (ныне в этом здании находится посольство Франции). В процессе работы в этой вечерней школе, папа познакомился и подружился с работавшим там же преподавателем географии Николаем Николаевичем Федяем.
Так уж случилось, что этот самый человек стал работать учителем географии и в нашем классе. Понадобилось совсем немного времени с момента его первого появления для того, чтобы весь класс буквально влюбился в этого педагога. Он был фанатично предан своему предмету, досконально его знал, чрезвычайно интересно вел уроки, и по этим причинам умел прекрасно передавать свои глубокие знания нам — своим любимым ученикам, и эта любовь, это обожание были обоюдными, причем любой из нас был готов, как говорится, пойти за него в огонь и в воду.
Если я даже теперь, по прошествии стольких десятков лет, услышав по радио или по телевидению сообщения о каких-либо «заварушках», происходящих в разных регионах земного шара, сразу же точно представляю себе то место на глобусе, где все это происходит, главная заслуга в наличии у меня таких знаний принадлежит вовсе не мне, а именно Николаю Николаевичу Федяю и его непосильному труду по вколачиванию этих географических знаний в мою голову.

Должен сказать, что он был довольно эксцентричным и экспансивным человеком, но эти необычные для советского учителя качества нисколько не мешали нам буквально боготворить его. Однажды, после каких-то событий, происшедших во время школьной перемены, класс долго не мог успокоиться, в помещении стоял шум, Николай Николаевич попытался нас утихомирить, но это ему не удалось сделать. Тогда он взял линейку, и по ней поставил в классном журнале всему классу единицу по географии. Мало того, он засчитал этот «кол» каждому из нас при выведении средней отметки за четверть! Николай Николаевич оказался прекрасным психологом: никто (никто!) из нас на него за это не обиделся, все признали его правоту. Мало того, уважение к нему за это возросло настолько, что после данного происшествия на его уроках в нашем классе в дальнейшем стояла такая тишина, что было слышно, как летают мухи.

Его личным, по моему мнению, изобретением, было проведение на уроках географии классных сочинений на географические темы (я никогда не слышал о том, что такого рода сочинения практиковались в каких-либо других школах). Однажды, когда мы написали очередное сочинение, на этот раз о Китае, он «влепил пару» за это сочинение нашему отличнику Жене Попову, о котором можно было сказать в стиле товарища Саахова — Этуша: «спортсмен, комсомолец и, вообще, красивый юноша», только за то, что тот (очень грамотный парень!) в сочинении, в результате какой-то нелепой случайности, написал слово «Китай» с маленькой буквы, а слово «табак» — с большой. Женя нисколько на него за это не обиделся.
Однажды, во время перемены, я засмотрелся в окно в классе, и не услышал звонка, сообщавшего об окончании перемены. Николай Николаевич, вошедший в класс для проведения своего урока, подошел сзади ко мне и указкой шарахнул по моей седалищной мозоли. Я кубарем полетел на свое место за партой. Кто-нибудь из пуритан сейчас может сказать о том, что, с его стороны, это было, якобы, неподобающим отношением к ученику! В нашем понимании, я получил тогда очень даже подобающий в той ситуации намек на то, что нужно внимательно относиться к школьному распорядку дня. И обиды у меня на него как не было тогда, так нет и до сих пор!

Шли годы. Я окончил институт, уже несколько лет работал в проектных институтах. Вдруг мне ребята сообщили о том, что Николай Николаевич умер. Я ужасно расстроился по этому поводу. В один из дней, возвращаясь домой после окончания работы, я вдруг, идя по улице Навои, столкнулся, как говорится, «нос к носу», с живым Николаем Николаевичем. Боже мой, какое гигантское чувство счастья возникло у меня тогда по такому радостному случаю! Забыв о субординации, я бросился его обнимать.

Прошло относительно немного времени после этой нашей встречи, и мне вновь позвонили, сообщая в очередной раз о смерти Николая Николаевича Федяя. Я сильно возмутился, сказал, что этого не может быть, так как совсем недавно мы с ним встретились на улице нашего города. К величайшему моему огорчению, на этот раз данное сообщение оказалось ужасной правдой. Умер он совершенно случайно. Незадолго до смерти, ему сделали очень удачную операцию по удалению аппендицита. Николай Николаевич уже чувствовал себя очень хорошо, как вдруг жена попросила его повесить на окна шторы. Он взгромоздился на какую-то хлипкую конструкцию, покачнулся, дернулся, пытаясь сохранить равновесие, и от этого резкого движения разошелся операционный шов.
Совершенно не удивительно, что я до сих пор не забываю об этом светлом человеке и превосходном педагоге, и переживаю по поводу его совершенно нелепой смерти.