Записка подполковника Арандаренко «О престиже русской власти в Средней Азии» История Ташкентцы

Борошко С.Л., Божинская (Арандаренко) Л.В.

Предыдущие публикации об Арандаренко: первая и вторая.

Изучение опыта русского административного управления в Туркестане указывает на возникшее к началу 1880-х г. противоречие между двумя управленческими моделями – общеимперской системой административного управления, и системой военно-народного управления.

В 1865 г. была образована Туркестанская область, включенная в состав Оренбургского генерал-губернаторства. Во главе области стоял военный губернатор. Первоначально эту должность занимал генерал М. Г. Черняев[1] (до февраля 1866 г.), затем губернатором стал генерал Д. И. Романовский[2] (до июля 1867 г.).

Порядок управления областью был основан на Временном положении[3], разработанном Военным министерством, и утверждённым императором Александром II от 6 августа 1865 г. Согласно этому документу, вся власть в области была сосредоточена в руках военных. В 1867 г. генерал-губернатором вновь образованного Туркестанского края был назначен К. П. фон Кауфман[4]. В течение последующих пятнадцати лет он управлял Русским Туркестаном. Боевые действия обосновывали необходимость поддержания системы военно-народного управления, объединявшую военную и гражданскую власть. К окончанию пятнадцатилетнего периода (1867-1882) управления Туркестаном генерал-губернатором Кауфманом, территориальная структура Русского Туркестана, в целом, была создана, и возникла необходимость интеграции края в правовое поле Российской империи, унификации методов управления Западной Россией и ее Восточными окраинами. Эта необходимость совпала со смертью Кауфмана и повторным назначением туркестанским генерал-губернатором Черняева.

Еще при жизни Кауфмана, Черняев высказывал мнение о неудовлетворительном состоянии административного аппарата в регионе[5]. После назначения на должность генерал-губернатора Туркестана, в апреле 1882 г. он представил на рассмотрение императору Александру III записку, основанную на тезисе о необходимости пересмотра нормативно-правового управления Туркестанским краем. Генерал Черняев высказал свое мнение о проведении сенаторской проверки вверенного ему региона. Российский император инициировал ревизию Туркестанского края, с целью пересмотра нормативно-правовой основы управления. Инспекторская проверка Туркестанского края была осуществлена сенаторской ревизией Ф. К. Гирса[6] в 1882 г., результаты которой были опубликованы в Отчете[7], и легли в основу нового Положения об управлении Туркестанским краем. Мнения о первопричинах этой проверки разнятся. Высказывалось мнение, что Черняев болезненно воспринял свою отставку в 1866 г. с поста генерал-губернатора Туркестанской области, и в дальнейшем подвергал критике действия генерал-губернатора Кауфмана, что и явилось причиной возникновения идеи проведения ревизии Туркестанского Края[8].

Признавая вероятность существования личных мотивов у Черняева в проведении ревизии Туркестанского края, необходимо признать, что его попытка сделать переоценку административной политики Кауфмана была основана на существовании проблемы в административном управлении Края. Сама ревизия назревала давно. В столичном обществе возникло своеобразное отношение к Туркестанскому краю, в гротескной форме представленное писателем М.Е. Салтыковым-Щедриным[9] в «Господах ташкентцах«[10], относящееся к кауфманскому периоду правления.

Существует мнение, что именно при Кауфмане сложилась бюрократическая традиция, антигосударственная система воровства, покрывательства и злоупотребления властью. Основанием для таких суждений были несколько громких дел о расхищении казённых земель в Кураминском уезде, где были замешаны военный губернатор Сыр-Дарьинской области, генерал-лейтенант Головачев[11], камер-юнкер Савинков[12], и кураминский уездный начальник полковник Гуйюс[13]. Резонансным явился процесс Ходжентского уездного начальника, барона Нольде[14], обвиненного в крупных растратах[15]. Эти коррупционные преступления в среде Туркестанского административного аппарата, часто приводятся противниками Кауфмана, как иллюстрация, царившего в его время повсеместного взяточничества, казнокрадства и всяких злоупотреблений. Но даже самые ярые противники генерал-губернатора Кауфмана не могут привести ни одного примера его личной нечестности, злоупотребления высочайше вверенными ему правами и полномочиями. «Обличители» генерала Кауфмана утверждают, что он занимался покрывательством преступлений в крае, на основании того, что Кауфман ходатайствовал об облегчении участи названых лиц[16].

Современник тех событий, служивший при канцелярии генерал-губернатора, Г. П. Федоров[17] весьма нелестно характеризовал сенатора Гирса, прибывшего инспектировать край после смерти генерал-губернатора Кауфмана. По его словам:

Гирс представлял собою тип петербургского немца-чиновника, большого говоруна, но очень недалекого <…> желает во что бы то ни стало найти следы хаоса и злоупотреблений[18].

Комиссия Гирса больше года занималась, по мнению Федорова, сыскной деятельностью, а не ревизионной. Правитель канцелярии Щербинский[19], по словам Федорова, понял очень скоро истинную цель Гирса, и «отшатнулся от него». Итогом этого понимания было утверждение Гирса, доведенное до сведения Черняева, что Щербинский «не на месте». После этого последовала отчисление от должности Щербинского[20].

В действительности же, Сенаторская комиссия, ревизующая Туркестан в 1882-1883 г. состояла из компетентных и авторитетных представителей. В нее были включены: Ревизующий, по Высочайшему повелению, Туркестанский край, Тайный Советник Гирс и командированные в помощь и распоряжение Ревизующего: От Министерства Внутренних Дел — Чиновник особых поручений при Министре, Действительный Статский Советник Галдинский[21]; От Министерства Финансов — Императорский Российский Консул в Кашгаре, Статский Советник Петровский[22]; Состоящий при Департаменте Таможенных Сборов — Статский Советник Езучевский[23]; От Министерства Юстиции — Прокурор Новгородского Окружного Суда, Коллежский Советник Дитлов[24]. Отчет комиссии следует признать объективным, как по объему независимых сведений, впервые собранных и проанализированных в Туркестане, так, по авторитетному мнению, и выводам опытных специалистов.

Вместе с тем, признать непредвзятым мнение отдельных ее представителей было бы не верно. Так, Петровский направленный в 1870 г. на службу в Ташкент в качестве агента Министерства финансов в Туркестанском генерал-губернаторстве, в середине 1870-х г. сообщил Министерству финансов о нарушениях в финансовой сфере и критиковал в прессе Кауфмана, за что был подвергнут опале и принужден оставить Ташкент. В письме[25] из Маргелана от 14 марта 1883 г., адресованном Д. Ф. Кобеко[26], Петровский писал:

Ревизия застала положение дел в таком хаосе и безобразии, каких ни Вы, ни я, не видав их собственными глазами, представить не в состоянии. Последние деяния Кауфмана граничат с безумием; дальше, не попав в дом сумасшедших, идти было некуда <…> клуб Нового Маргелана, в котором мне дали квартиру и где я пишу настоящее письмо, стоит 200 т<ысяч> р<ублей>, мебель для дома губернатора 70 т<ысяч> р<ублей> и пр. и пр. в этом роде. Ревизовать все это, конечно, невозможно — надо целые годы, но составить обвинительный акт можно. Но и он, думаю, бесполезен[27].

В этот же день, 14 марта, Петровский отсылает письмо Ф. Р. Остен-Сакену[28], в котором дословно переписывает фразу о «безумии» Кауфмана[29], и дословно – весь процитированный отрывок[30] из письма, адресованного Кобеко.

Через день, 16 марта, Перовский отсылает подобное же письмо[31] Н. А. Ермакову[32], повторяя тезис о «безумии» Кауфмана, и утверждая:

Ревизией открыт и выяснен, наконец, тот хаос всяческих безобразий, унесших из казны миллионы рублей, о которых не раз доходили слухи до Петербурга <…> Задача в том, чтобы дать этой несчастной окраине, измученной безурядицею и произволом, гражданское и мирное развитие, законность и возможность не быть бременем для государственной казны, каковым она была до сих пор, и поводом к политическим усложнениям, что нередко с нею случалось. Трудная задача устройства края, так же как и его ревизия, близится к окончанию[33].

Оснований говорить об ангажированности комиссии Гирса нет, но подобная рассылка сведений о содержании расследования и усиленном цитировании одних и тех же собственных заключений вызывает недоумение. В этом же письме Петровский высказывает мнение и о Черняеве, отличающееся от мнения Туркестанских чиновников военно-народного управления:

Главный начальник края, с которым ревизия живёт не только в полном согласии, но, можно сказать, в дружбе, совершенно разделяет мнение о необходимости скорейшего устройства края. <…> Как талантливый человек, он сразу понял, что вся его заслуга в будущем не во взятии Бухары и не в лёгких победах над среднеазиатскими халатниками, а в устройстве вверенного ему края. <…> Туземное население боготворит генерала Черняева. Все шумные проявления этого почитания исходят <…> против его желания <…> yо всё-таки такие проявления народной любви составляют его заслугу, а не вину, ибо при них он один составляет десять батальонов или, иначе, пять миллионов рублей. Кроме того, некоторое ласковое внимание к туземцам, к их нуждам и просьбам, до сих пор пренебрегаемым, весьма важно в политическом отношении[34].

На следующий день, 17 марта, Петровский в письме[35] Г. П. Небольсину[36] вновь вспоминает о «безумии» Кауфмана, и восторгается упразднению должности русских ирригаторов:

Безобразия в Туркестане масса; последние деяния моего друга почти безумны, но не в них теперь дело. Надо дать, и поскорее, правильное устройство этой несчастной окраине. Одно правильное гражданское управление, без всяких административных обособленностей и прерогатив, может возвратить край на путь законного развития. Замечательно, что и новый генерал-губернатор желает и требует того же. <…> С первого же раза он уничтожил должности русских ирригаторов, мешавших на казённый счёт, туземному орошению; прекратил действия поземельных организационных комиссий[37].

Как следует относиться к негативной оценке деятельности Кауфмана при подобной положительной характеристике деятельности Черняева? Вероятно, критически. Во всяком случае, официально признано, что в 1882-1884 г. Черняев не смог проявить таланта административного руководства, и, более того, многие, кто поддерживали его в начале правления, очень скоро разочаровались в нем и дистанцировались от того, что один из современников назвал «эпохой официального вандализма«. В годы его правления была уничтожена библиотека, собранная при Кауфмане. Вслед за библиотекой были закрыты школа шелководства, хлопковая ферма, химическая лаборатория, служба технического надзора за ирригацией, питомник растений и другие учреждения. Неудачи административного управления Черняева стали известны в Петербурге, в январе 1884 г. Черняев был отстранен от занимаемой должности.

Как следует относиться к письмам Петровского, формирующего негативное мнение о Кауфмане в многочисленной частной переписке? Вероятно, как и ко многим другим его письмам, например, к письму издателю А. С. Суворину от 19 декабря 1879 г., в котором он сообщает:

Милостивый государь Алексей Сергеевич. Спешу Вас уведомить, что Абдуррахман-хан[38], афганский, живший с 1868 г. у нас в Самарканде, бежал в Афганистан. Для Вас прибавлю, по секрету, что бежал он с нашего согласия и с нашею денежною помощью[39].

Судить, насколько эти сведения, касающиеся внешней политики Российской империи подлежали разглашению, выходит за рамки данной работы.

Комиссия Гирса занималась не только ревизией Края, но и высказывала свое мнение о его административном устройстве. В частности, сенаторская комиссия пришла к выводу, что: если в свое время и были причины в образовании, из завоеванной у Бухары территории, отдельного Зеравшанского Округа, то в течении пятнадцати лет обстоятельства, вызвавшие эту меру, существенно изменились[40], и Зеравшанский округ был упразднен.

Результатом деятельность комиссии Гирса было решение о необходимости усиления роли гражданских ведомств в управлении Туркестаном, постепенное вхождение в общеимперское управление. В выводах комиссии было сказано, что дело военной силы – усмирить покоренный край, дальнейшее же умиротворение и устройство его принадлежит гражданской власти:

Военно-народное управление необходимо только на первое время по завоевании страны; затем, когда край успокоится, оно замедляет гражданское развитие народа <…> Последствием Ревизии должны быть следующие мероприятия: скорейшее утверждение Положения об управлении краем в законодательном порядке[41].

Комиссия признала политику старой администрации по ряду направлений обоснованной (вопросы преобразования суда кочевников Туркестана[42]), но в целом выводы носили негативный характер, указывая на выявление многочисленных недостатков в управлении края, особенно в финансовой сфере.

Отчет Ф. К. Гирса, как и сама ревизия в целом, существенно повлияли на дальнейшую политику управления регионом. После предварительной работы специальной комиссии по выработки Положения об управлении Туркестанским краем, документ, определявший новую систему управления, был утвержден императором Александром III (12 июня 1886 г.)[43]. Согласно ст. 8 нового Положения, управление Туркестанским краем, за исключением установлений и лиц, принадлежащих к судебному, финансовому, контрольному, учебному и почтово-телеграфному ведомствам, передавалось в ведении Военного министерства (Азиатская часть Главного штаба). Новая система управления Русским Туркестаном, фактически явилась окончанием кауфманской эпохи военно-административного управления Русским Туркестаном.

Со стороны должностных лиц, претворявших в жизнь Положения 1886 г., начали поступать нарекания. Управляющий канцелярией генерал-губернатора Федоров указывал, что Положение «при первом же применении на практике оказалось никуда не годным»[44]. Лишение генерал-губернатора, начальников округов и уездных начальников части полномочий вызвало недовольство административного аппарата. В соответствии с Положением 1886 г. административная структура Туркестанского генерал-губернаторства была дополнена Советом Туркестанского генерал-губернатора, исполняющего совещательные функции по законодательным вопросам. По ряду вопросов (например, по земским повинностям, по поземельному и податному устройству) решение принималось простым большинством голосов членов Совета. Генерал-губернатор по названным вопросам не мог принимать самостоятельных решений и зависел от решения Совета. Начальникам ряда учреждений разрешалось получать директивы из столицы, минуя генерал-губернатора. Постановление 12 июня 1886 г. было воспринято критически не только сотрудниками администрации Туркестанского края, но и самим генерал-губернатором Розенбахом[45]. В своих «Записках» Розенбах вспоминал:

На основании Положения, генерал-губернатор мог утвердить проект сметы на сумму не выше 30.000 руб. Стеснение это могло отозваться в особенности пагубно при исполнении ирригационных работ, в которых часто внезапно являлась надобность <…> В 1888 году я по необходимости превысил власть и утвердил одну смету в 35.000 руб. Если работы не были бы своевременно произведены, некоторым волостям в Андижанском уезде Ферганской области грозила бы опасность сильно бы пострадать от наводнения <…> о сделанном распоряжении я сообщил военному министру, прося об утверждении его. Сколько мне известно, оно по сие время (1890 г.) не последовало[46].

После введённого в действие Положения об управлении Туркестанским краем, система управления оказалась гораздо более демократичными, чем того желали русские чиновники, принимавшие участие в создании Русского Туркестана. Они считали, что Положение насаждает в Средней Азии либеральные правила, тогда как местная жизнь требует более сильной власти на местах[47].

В отечественной историографии существуют работы по истории административного управления Туркестанским краем[48], эволюции имперской политики на национальных окраинах[49], рассматривая эволюцию этой политики через анализ самих нормативных актов и документов. В отличие от этих документов, в научный оборот практически не введены нарративные материалы, относящиеся к авторству непосредственных исполнителей нормативных актов на местах. Такой важный массив сведений малочислен, и обнаружение подобных материалов вызывает научный интерес.

Профессором М. К. Басхановым[50] впервые была обнаружена «Записка» Самаркандского уездного начальника, подполковника Георгия Алексеевича Арандаренко[51], адресованная генералу А. Н. Куропаткину[52], которая впервые публикуется авторами.

Генерал-майор Георгий Алексеевич Арандаренко, Фергана, 1904 год

Этот документ, именованный «Записка подполковника Арендаренко Георгия Алексеевича, начальника Самаркандского уезда – О престиже русской власти в Средней Азии», представляет немалый интерес, так как является сугубо внутренним документом, лишенным официоза и основанным на богатом личном опыте управления Г. А. Арандаренко[53].

Генерал-адъютант Алексей Николаевич Куропаткин, 1902 год

Записка Арандаренко важна в нескольких отношениях. Она дает представление о свете и тенях русского административного управления, каким оно было к началу 1890-х гг., и отражает опыт первого применения на практике Положения 1886 г. Записка Арандаренко раскрывает то, что понималось чинами военно-народного управления в качестве «престижа» власти, высвечивает противоречия между сложившейся с момента основания Туркестанского генерал-губернаторства системой военно-народного управления и общеимперской системой административного управления.

Первые же попытки внесения элементов гражданского контроля (к примеру, прокурорский надзор) привели к столкновению двух управленческих моделей в пределах Туркестанского края. Мысли, высказанные Арандаренко о последствиях ревизии Гирса, о Положении 1886 г., иллюстрируют приверженность чиновников, начинавших службу с первых лет завоевания Туркестана в 1865-66 г. (к которым, несомненно, относится Г.А. Арандаренко), к наиболее консервативной модели военно-народного управления, которая изживала себя к концу правления Кауфмана, что и было подтверждено выводами ревизии Гирса. Но еще больше такая модель вошла в конфликт с развитием российского государства в начале XX в., что наглядно отразило в себе движение джадидов[54] (мусульманских прогрессистов), дискуссия в Туркестане об усилении гражданских институтов власти, печати, и др., дискуссия в русском обществе о необходимости завершения феодального эксперимента в Бухаре и Хиве и перевода их в систему общеимперского управления др.

Спустя две недели после написания этого документа, подполковник Г. А. Арандаренко, в декабре 1889 г. вышел в отставку. Академик Н. И. Веселовский высказал свое мнение об этой отставке в столичной прессе:

Г. А. Арандаренко, занимал в Туркестанском крае весьма ответственную должность по военно-народному управлению: сперва помощника, а потом начальника нагорных тюменей и Самаркандского уезда, должность первостепенной важности для русского влияния на туземцев и для водворения у них русской гражданственности. <…> И нельзя не пожалеть, что господин Арандаренко вслед за другими лучшими людьми покидает край. Это удаление мы готовы объяснять тем, что с водворявшимися в крае новыми порядками, крайне сложными и для туземцев несвоевременными, тяжело теперь оставаться в управлении и служить делу, которому не сочувствуешь[55].

Большую роль в судьбе Г. А. Арандаренко играла его дружба с генерал-адъютантом Куропаткиным. Их знакомство состоялось в 1-ом военном Павловском училище. В 1866 году они начали службу в 1-ом Туркестанском стрелковом батальоне. По оценкам некоторых исследователей, своим продвижением по службе в конце 1890-х годов, Арандаренко был обязан генералу Куропаткину, назначенному военным министром Российской империи 1 июля 1898 года, и состоявшего в этой должности до 7 февраля 1904 года. Пребывание подполковника Арандаренко вне службы продолжалось лишь полгода. Когда генерал Куропаткин был назначен начальником Закаспийской области, то он пригласил Арендаренко на службу и поручил ему управление Мервским уездом. В 1892 году за отличие по службе получил чин полковника. Прослужив начальником Мервского уезда 9 лет, в 1899 году полковник Арандаренко был переведен в Фергану на должность Генерала для особых поручений при командующем войсками Туркестанского военного округа, 6 декабря 1900 года произведен в чин генерал-майора. Спустя полгода, 4 июня 1901 года был назначен военным губернатором и командующим войсками Ферганской области.

Записка Арандаренко интересна несколькими особенностями ее оформления. Она написана таким образом, чтобы у лица, знакомящегося с ней, была возможность ее комментировать. На это указывает несколько деталей — оставлены широкие (в половину ширины листа) поля, документ содержит достаточно много маргиналий, сделанных рукой самого Куропаткина — подчеркиваний, пометок и пр. Эти пометки сделаны в виде сокращений — «вк.», т. е. «включить». Предположительно, Куропаткин готовил обобщающий документ по русскому военно-народному управлению в Туркестане и использовал для него мысли и наблюдения Арандаренко.

Достаточно продолжительный период с 1882 по 1907 г. во взаимоотношениях Арандаренко и Куропаткина покрывает их обширная переписка, сохранившаяся в РГВИА[56]. Возможно, Записка была написана Арандаренко по просьбе самого Куропаткина, который в то время был в Главном штабе причастен к выработке азиатской политики и, возможно, уже готовился занять должность начальника Закаспийской области. Это вполне вписывается и в письма Арандаренко к Куропаткину, где он в нескольких местах упоминает о некоем задании или поручении Куропаткина.

Независимо от причин и целей написания Записки подполковником Арандаренко «О престиже русской власти в Средней Азии», адресованной Куропаткину, этот документ существенно расширяет возможности исследования такой важной темы, как история русского административного управления в Туркестане.

Выражаем благодарность доктору исторических наук, профессору М. К. Басханову, за замечания и помощь в написании этой работы.

Записка.

[О престиже русской власти в Средней Азии].[57]

Несомненно, что географическое положение, свойства климата, почвы, нравы и обычаи народа способствовали, с весьма отдаленных времен, образованию деспотического образа правления в Средней Азии. Как ни резко звучит слово деспотизм, с точки зрения европейских понятий, но в Азии он держится крепко и сделал свое дело. Там, где время от времени, деспотизм переходил, по ошибке ханов, в олигархию, следовали революции, смена правительства, междоусобная резня со всеми тяжелыми для страны последствиями (Кокандское ханство).

После наших первых завоеваний в Средней Азии, долгое время народ оставался не только под впечатлением наших славных побед, но и под обаянием сильной власти, которая дала завоеванной стране управление простое, как сама жизнь азиатцев, но достаточно отвечавшее потребностям края, управление, основанное на единстве власти, быстро функционирующей, на справедливости и заботливости о нуждах народных. Плоды такой организации управления краем были слишком выразительны, чтобы оставаться не замеченными; они быстро водворили спокойствие в завоеванной стране, вскоре возвратили население к обычной деятельности, дали такое всеобщее умиротворение, что каждый русский путник разъезжал и по тракту, и в сельских районах совершенно безопасно. В политическом и в военном отношениях, такая твердая система управления оказала для государства великую услугу.

Силою в 1080 штыков был занят с боя Ташкент и оставался покорным; при самом напряженном положении дел пред знаменитой Ирджарской битвой[58], все форты по Сыр-Дарье держались с самым незначительным гарнизоном, и недавно покоренное население киргизское, оседлое, как живо припоминаю, только прислушивались своим чутким ухом, что делается за Чиназом, не проявляло ни малейшей враждебности и неблагонадежности. Управляемые всего тремя дельными чиновниками Карловым[59] и Груздем[60], да есаулом Серовым[61]* в Ташкенте, при Сыр-Дарьинское население оставалось повсюду спокойно и ждало, что сделает Бухарский эмир против отряда генерала Романовского.

Позднее, когда с большими сравнительно трудностями продолжалось покорение Кокандского ханства, несмотря на малочисленность наших сил как в Ташкенте, так в особенности, а Зеравшанском округе пограничном с Бухарским ханством, наше население вело себя отлично, хотя и было подстрекаемо к восстанию кокандскими эмиссарами Пулат Хана. Еще позднее, когда сопротивление нашим завоеваниям кокандских самозванцев распространилось на верховье Зеравшана, вызвав восстание в горной Матче, несмотря на присутствие в Шахрисябсе Бухарского эмира с отрядом в 12000 штыков, Зеравшанское население оставалось совершенно спокойно, и Матча была быстро усмирена славными победами под Шабадка Бале[62], под Об-Бурданом (в ноябре месяце 1875 г.) и зимней экспедицией из Самарканда к ледникам Зеравшана с отрядом из одной роты и полсотни казаков при взводе горной батареи.

Если мы обратимся к припоминанию, что сделало твердое влияние администрации в сфере военных потребностей и водворения русской гражданственности, то мы можем констатировать такие рельефные факты: все потребности войск исполнялись содействием ближайшей власти быстро и в точности, население жертвовало для военной военных надобностей десятки тысяч верблюдов (Хивинский поход 1873 г.), доставляло несколько лет сряду (1878-1884 гг.) провиант, фураж для Самаркандских войск, устраивало дороги, занималось и продолжает заниматься ирригационным делом, облесением пустынных оазисов, вполне интенсивным земледелием.

В сфере гражданского управления наше влияние было так сильно, что несмотря на недавнее покорение края, на коренную ломку родословного начала у киргизов Положением 1867 г., введение того положения в среде кочевого и оседлого населения выполнено в Туркестанском крае организационными комиссиями без всяких усложнений, не вызвало ни малейшего беспорядка, не только волнения, подобного волнениям в Оренбургской степи, и дав блестящие результаты для государственного фиска, учетверив количество платежных кибиток в степных уездах.

Известно каких блестящих результатов в деле изучения вновь завоеванной Зеравшанской долины и в деле управления Зеравшанским округом достигала администрация того времени, состоящая только из начальника округа, малочисленной его канцелярии и трех начальников отделов, которые изучали край, управляли и, случалось, командовали с успехом военными отрядами. Можно смело сказать, нигде в Туркестане не было поставлено так правильно военно-народное управление, податное дело, основанное на кадастре, которому помогала системою хараджа, нигде культура, благоустройство не развивалось так быстро, как в Зеравшанском округе. Добавлю еще, что хотя в то время функции судебные исполняли слабые по составу военно-судные комиссии, и уездные судьи без прокуроров, тем не менее, под высшим правительственным руководительством, при заботливости вообще администрации о благе народа, юрисдикция наша вполне удовлетворяла население, чему лучшим доказательством может служить, между прочим, и отчеты наших секретных разведчиков (не из туземцев) о том отзыве о справедливости в Самарканде, который им удалось заслушать у мервских туркменов, когда Ахал и Мерв не были еще покорены.

Не ошибаясь, можно сказать, что такие прекрасные результаты управления Зеравшанским округом были достигнуты, кроме правильной системы управления, счастливым подбором деятелей. В крайне ограниченном числе, сталкиваясь в новом крае с неизвестностью во всем, эти деятели работали усердно, честно, по разуму и по совести, как долг службы царской повелевает.

Вне Зеравшанского округа были и обратные примеры, но они могут быть объяснены, мне кажется, недостаточно правильным выбором уездных начальников, недостаточным наблюдением за ними. Во всяком случае, то были единичные примеры, которые везде возможны. Можно сказать только, что своевременно обнаруженная и достойно наказанная преступная деятельность таких лиц, дав понять населению на невозможность продолжительного торжества зла, не могла оставить резких последствий для нашего последующего влияния на туземцев. Несравненно гибельнее для этого влияния оказывается деятельность таких правящих лиц, которые позволяют себе обирать доверчивое и боязливое население «на законном основании», как они (обиратели) считают. Эти ловкие искатели «положения», не обладая никакими положительными достоинствами, добиваются полного удовлетворения своему честолюбию отрицательными путями. С издавна выработав в себе способность ухаживать за влиятельными лицами, хорошо усвоив себе житейское правило Tenez bonne table et…[63], эти искатели, затрачивая свои средства на ухаживание, на прикармливание и всевозможные угодничества власть имеющим, позволяют себе, пользуясь своим влиянием на население, делать широкие займы у туземцев не только для себя лично, но и для других. Прикрываясь в таком, более чем предосудительном отношении к простодушному туземцу выдаваемым вексельным бланком, т. е. аттестатом должника, а не взяточника, эти лица наносят вред русскому делу в Азии более, чем взяточники, потому что, во первых, они расплаживают таких же как сами, обирателей, чуждых истинным интересам дела, блага и порядочности, во вторых, становясь в такие ложные отношения к волостным, казиям, зажиточным туземцам и разным подрядчикам, они, по новым, снисходят к их неправильной деятельности, они отыскивают посредников для своих делишек в переводчиках, в мирзах своих управлений и [в] друг[их], т. е. вносят систематический разврат, крайне вредный для общественной жизни и служебной деятельности.

Находясь вне всякой возможности уплатить, когда-нибудь свои громадные относительно долга и чувствуя, что у них «рыло в пуху», потому что приказ генерал-губернатора, от 7 августа 1884 г. за № 17, обещал им немедленное отчисление от должности, эти лица вынуждены поддерживать свое положение такими же бесстыдными приемами, какими они добывали средства для обедов. Они давят и выживают людей, которые сколько ни будь служили им помехой, они подбирают себе соответствующих сотрудников, они покровительствуют своим заимодавцам и в особенности агентам, они нагло обманывают заимодавцев, уверяя, что расплатятся, получив скоро большое наследство, они принижаются до того, что ухаживают за своими кредиторами-туземцами не соответственно ни своему положению, ни своему мундиру. Результат получается тот, что население бедствуют от злоупотреблений волостных, от неправосудия казиев, что туземцы, зная очень хорошо такие шахермахерства, составляют дурное мнение о нашем управлении, — что заимодавцы теряют свой капитал. Кончается всегда тем, что эти гостеприимные (на чужой счет), ловкие, выскочки, получив все, что им нужно, оставляют свой пост «с чистой совестью», как готовы утверждать их покровители, и с очень плохой репутацией у туземцев. Не ошибаясь, можно сказать, что эти люди, у которых главное правило «после нас хоть трава не расти», в несколько лет своей деятельности аналогичной с деятельностью исторических сибирских хапунов, вроде Лоскутова[64], Трескина[65], портят дело в крае на многие годы.

Позволяю себе так отнестись к этому встречающемуся и теперь типу деятелей, чтобы сказать за тем, что он решительно не может быть терпим в Туркестане. Раз, что задачей нашей гражданской администрации должно служить разумное, стойкое влияние на туземцев, это влияние должно быть вполне нравственное, и только тогда оно может быть действительным, только тогда оно может быть оценено и воспринято чутким ко всему азиатцам. Таким образом, для успеха нашего влияния на туземцев, от представителей администрации требуются высшие качества: благоразумие, честность, любовь к делу, строгость[66] и справедливость, на которых все держится и без которых все распадется.

Народ высоко ценит эти качества в начальниках, легко поддается такому влиянию и ему живется легко. Приходилось наблюдать, что при оставлении своей должности таким начальником населения, к высшему начальству поступали просьбы за тысячами печатей об оставлении им их хакима, которого они считали строгим, но справедливым и заботливым.

Наоборот, начальник населения слабый, без знаний, или несправедливый, не пользуется никаким влиянием, ни малейшим уважением и туземцы ждут не дождутся перемены к лучшему.

Так как первыми блюстителями порядка, спокойствия, податной исправности в районе, первыми проводниками правильного влияния на население служат уездные начальники, то на выбор их должно быть обращено и главное внимание. Полагали до этих пор, что для успеха такого нашего влияния на туземцев уездные начальники должны быть непременно из офицеров. Может быть, это и было необходимо на первое время по завоевании страны, но теперь это утратило свое значение. Смеем утверждать, что туземец очень понятлив, и внешние атрибуты он ценит менее, чем те оложительные качества, которые требуются для уездного начальника.

Мы видели раньше, что чиновники Карлов, Груздь пользовались большой популярностью в населении, видим и теперь, что чиновники-ирригаторы пользуются большим значением в сфере своей деятельности. Первая задача в том, чтобы поддерживать авторитет власти уездного начальника, который народ азиатский привык ценить в силу своего исторического воспитания, своих понятий, особенности природы физической и нравственной.

Надо вспомнить, что Средняя Азия прожила века под деспотизмом, — что успех наших завоеваний, наших внешних отношений к соседним враждебным ханствам, успехи наших плодов в замирении покоренных стран и в устройстве их на новых началах обуславливались обаянием сильной власти. При незаконченности наших задач в Азии, надо всегда помнить, как сознает и сам народ, что местная власть должна оставаться здесь всегда такою же, то есть вполне интенсивною.

Таких печальных случаев было в крае с 1883 г. 10, как известно, аграрных же столкновений туземцев с русскими было очень много, тогда как до 1883 года ни тех, ни других случаев не было вовсе.

Нельзя сказать, чтобы Положение об управлении Туркестанским краем, изданное в 1886 г., вполне достигало так необходимого поддержания престижа власти. Совсем нет. По общей теории иметь контроль над контролем, хотя каждый служащий, обладая соответственным цензом, по долгу присяги, должен сам быть для себя контролем, положение поставило власть в ту же зависимость от других органов управления, в которой оно состоит и в Западной России.

Дав уездным начальникам права исправников, последнее усугубило над ними контроль прокуратуры. Вместо того, чтобы взаимно помогать в общем деле – правильного управления краем, чтобы следить за деятельностью только судебных органов, прокуратура держит самое угнетающее влияние на всю деятельности административных органов. В этом легко убедиться сообразив общие законоположения о правах прокуратуры, сопоставив, в частичном, но весьма важном случае, требования Ст. 1370, Т. II, Ч. I с правами уездных начальников по наложению административных взысканий на туземцев (§ 64, 65 положения).

Как приходится наблюдать, этим незримым, так сказать, порабощением власти деятельность прокуратуры не ограничивается еще, она является источником выразительным в глазах населения, когда прокурор домогается, чтобы уездные начальники «представлялись» ему, сопровождали его при осмотре мест заключения, имеющих своих надзирателей, и вообще «чувствовали бы» что такое Прокурор. Так как каждый прокурор – он же и человек со всеми его слабостями, то нередко случается, что «недостаточно чувствующие» его значение уездные начальники, при малейшей случайной погрешности, хотя бы не своевременным донесении о начатом дознании (§ 161 Положения), получают такое воздействие, после которого осторожное благоразумие потребует или «восчувствовать» прокурора всеми фибрами или же удалиться от дел, как это особенно выразилось в этом году выходом в отставку нескольких уездных начальников. Но вот что достойно глубокого внимания: охраняя таким путем юридическое и личное право, поднимая свое значение до требования от административной власти представляться, та же прокуратура может наблюдать значительное увеличение между туземцами неосновательных исковых дел, т. е. кляуз и сутяжничества, кровавые самосуды, возникшие из гражданских дел (убийство в марте месяце 1889 г. Салима Раджабаева Рустамом Якшибаевым), двухмесячное задержание предварительным арестом, по судебным постановлениям таких «обвиняемых», которые получают от того же судьи оправдание, годичное не начатие следствия по уголовному делу после сообщения администрацией следователю и подоб[ное].

Таковы плоды коллизии власти реальной с властью юриспруденции, насколько удалось подметить их в самое короткое время.

Их отлично понимает, отлично чувствует и туземец, когда он слышит от уездного начальника «я тебя арестую на семь дней, как только утвердит постановление Прокурор» (смотр. Ст. 1370, Т. II, Ч. I, § 65 Положения 1886 г.), когда он видит, что поданная жалоба на арестование вызывает посещение места заключения и опрос его прокурором в сопровождении объяснений уездного начальника[67].

Легко оценить, какое морализующее влияние может иметь на провинившегося, на массы тот приговор непосредственного начальника, который требует утверждения прокурора, власти чуждой до сих пор понятию туземца, приговор, получающийся при сношениях, например, Казалинска с Ташкентом, через двадцать дней.

Можно, не ошибаясь, предсказать, что еще несколько лет такой исключительной, не свойственной особенностям Туркестана, зависимости административной власти от прокуратуры раз народ почувствует упадок власти, которая так необходима для него по свойствам его характера, по особенностям жизни, он лишится руководящего влияния, и тогда, в случае внешних политических усложнений, мы не только не сможем, как прежде, привлечь население к помощи, но мы не можем ручаться и за спокойствие в данном отдаленном крае.

Подполковник Г. Арандаренко
11 ноября 1889 г. г. Самарканд

[1] Черняев Михаил Григорьевич (1828-1898) — генерал-лейтенант, туркестанский генерал-губернатор (1865-1866 и 1882-1884).

[2] Романовский Дмитрий Ильич (1825-1881) — генерал-лейтенант, военный губернатор Туркестанской области (1866-1867).

[3] Временное Положение об управлении Туркестанской областью. 1865 г. августа 6 // ПСЗРИ-II. Т. 40. 1865. Отд. 1. № 42372. С. 876–881.

[4] Фон Кауфман Константин Петрович (1818-1882) — генерал-адъютант, в 1867-1882 г. — генерал-губернатор Туркестана, командующий войсками Туркестанского военного округа.

[5] Брежнева С.Н. Генерал М.Г. Черняев: личность на фоне военной кампании по завоеванию Туркестана Россией // Вестник РУДН. Серия: История России. 2014. № 1.

[6] Гирс Фёдор Карлович (1824-1891) — действительный тайный советник. В 1865 г. председатель комиссии для изучения быта киргизов («Степная комиссия»); результаты работы комиссии послужили основанием для Положения об управлении Туркестанского края и степных областей. В 1882 году ревизовал Туркестан.

[7] Гирс Ф.К. Отчет ревизующего, по высочайшему повелению, Туркестанский край, тайного советника Гирса. СПб., 1884. 464 с.

[8] Почекаев Р.Ю. Преобразования в суде кочевников Туркестана в контексте судебной реформы 1864 г.: дискуссии 1870-х – начала 1880-х гг. // Судебная правовая политика в России и зарубежных странах. СПб., 2019. с. 223–224.

[9] Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович (1826—1889) — писатель, журналист, редактор журнала «Отечественные записки», Рязанский и Тверской вице-губернатор.

[10] Салтыков-Щедрин М.Е. Господа ташкентцы. С.-Петербург, 1873, 324 с.

[11] Головачев Николай Никитич (1823-1887) — генерал-лейтенант, военный губернатор Сырдарьинской области (1867-1877). Уволен вследствие представлений Кауфмана Государю Александру II и военному министру Д. А. Милютину о злоупотреблениях Головачева и попустительстве его растратам разных должностных лиц; ввиду прежних его боевых заслуг Александр II приказал ограничиться увольнением без придания суду.

[12] Камер-юнкер Савинков – помощник генерала А.И. Гомзина, правителя канцелярии генерал-губернатора. По мнению Федорова (Федоров Г. П. Моя служба в Туркестанском крае (1870–1910 года) // Исторический вестник. № 11. 1913. с. 808,809), камер-юнкер Савинков был безукоризненным помощником, обладал выдающимися способностями и трудолюбием.

[13] Гуйюс Иван Федорович (1835 г.р.). Будучи полковым казначеем в 1865 г. попал под суд за растрату казенных денег, исключен из гвардии, определен рядовым в 1-й Оренбургский (затем — Туркестанский) стрелковый батальон. За «постоянное отличие в делах» в 1868 г. возвращен чин штабс-капитана гвардии. Участник осады и штурма Ура-Тюбе, Заамин, Джизака, Самаркандских высот, в делах при Галькишлаке, в бою за Зарабулакских высотах и участник вторичного занятия Самарканда. С 19.01.1870 — и.д. начальника Ходжентского уезда, с 8.10.1872 — Кураминский уездный начальник Сырдарьинской области, с 18.12.1874 – полковник. С 1876 г. состоял под следствием за должностные преступления. Повторно разжалован (Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 400, О.9, Д. 22639 с. 10-14).

[14] Нольде Иван Романович, барон (1836-1885), полковник. С 18.10.1872 — и.д. Ходжентского уездного начальника Сырдарьинской области. С 1.01.1877 — отчислен от должности в связи с преданием суду за злоупотребления, с 1 марта по 19 августа 1883 заключен в тюрьму; 4.01.1884 решением Правит. Сената «за разные злоупотребления по службе» лишен всех прав состояния и сослан на каторжные работы на заводы на 8 лет. Умер на каторге в августе 1885 г. (РГВИА. Ф. 400, О.12, Д.15617)

[15] Семенов А. А. Покоритель и устроитель Туркестанского края генерал-адъютант К.П. фон-Кауфман I-й. (Материалы для биографического очерка) // Кауфманский сборник, изданный в память 25 лет, истекших со дня смерти покорителя и устроителя Туркестанского края генерал-адъютанта К.П. фон-Кауфмана I-го Москва, 1910. с. LXXXIII.

[16] Там же, с. LXXXIV.

[17] Фёдоров Георгий Павлович, тайный советник, прослужил в Туркестане с 1870 по 1910 г.

[18] Федоров Г. П. Моя служба в Туркестанском крае (1870–1910 года) // Исторический вестник. № 11. 1913. с. 438

[19] Щербинский Николай Степанович, камергер, служил по министерству государственных имуществ, был назначен в распоряжение туркестанского генерал-губернатора, был судьей, чиновником особых поручений и правителем канцелярии при начальнике Зеравшанского округа, участвовал в большинстве туркестанских военных походов. В 1881-1883 г. — правитель канцелярии генерал-губернатора.

[20] Там же, с. 439.

[21] Галдинский Николай Ильич – тайный советник, чиновник особых поручений при министре внутренних дел (с 1868 г.), участвовал в работах «Степной комиссии» 1865 г.

[22] Николай Фёдорович Петровский (1837—1908) — русский дипломат, востоковед; первый российский консул (затем генеральный консул) в Кашгаре (1882—1903).

[23] Доклад статского советника Езучевского по предмету устройства таможенного надзора на Среднеазиатской границе. — Спб., 1884. — 39 с.

[24] Дитлов Александр Николаевич, с 1898 г. Председатель Череповецкого окружного суда, Действительный статский советник (см. Памятная книжка Новгородской губернии на 1898 г. С. 98.).

[25] Российская национальная библиотека. Отдел рукописей (далее — ОР РНБ). Ф. 354. (Д. Ф. Кобеко). Оп. 1. Д. 93. Л. 1 – 3 об.

[26] Кобеко Дмитрий Фомич (1837–1918) – директор Общей канцелярии Министерства финансов (1865–1879), Департамента окладных сборов Министерства финансов (1887–1892), член Совета министра финансов (1879–1887 и 1892– 1901), чл.-корр. АН (с 1891 г.).

[27] Петровский Н.Ф. Туркестанские письма. М.: Памятники исторической мысли, 2010. С. 120.

[28] Остен-Сакен Фёдор Романович (1832–1916) – барон, секретарь Императорского Русского географического общества (1865–1871), директор Департамента внутренних сношений МИД (1875–1897), член Совета министра иностранных дел (1897–1908), почётный член АН (с 1889 г.).

[29] Петровский Н.Ф. Туркестанские письма. Москва. 2010. С. 121.

[30] Российский государственный архив древних актов (далее – РГАДА). Ф. 1385 (Ф. Р. Остен-Сакен). Оп. 1. Д. 466. Л. 215 – 218 об.

[31] Петровский Н.Ф. Туркестанские письма. Москва. 2010. С. 123.

[32] Ермаков Николай Андреевич (1824–1897) – директор Департамента торговли и мануфактур Министерства финансов (1879–1886).

[33] Российский государственный архив литературы и искусства (далее – РГАЛИ). Ф. 2555. Оп. 1. Д. 1150. Л. 14 – 17 об.

[34] Петровский Н.Ф. Туркестанские письма. Москва. 2010. С. 124

[35] Там же, с. 126.

[36] Небольсин Григорий Павлович (1811–1896) – экономист, редактор «Коммерческой газеты» (1830–1859), товарищ министра финансов (1862–1866).

[37] Российский государственный исторический архив (далее — РГИА). Ф. 1001 (Небольсины). Оп. 1. Д. 116. Л. 1–4.

[38] Абдуррахман-хан (1844–1901) – эмир Афганистана (с 1880 г.), жил в изгнании в Самарканде в 1870–1879 гг.

[39] РГАЛИ. Ф. 459 (А. С. Суворин). Оп. 1 Д. 3271. Л. 5 – 5 об.

[40] Отчет ревизующего, по высочайшему повелению, Туркестанский край Гирса. СПб., 1883. с. 102.

[41] Там же, с. 462, 463.

[42] Там же, С. 325.

[43] Положение об управлении Туркестанского края. Т. II. Ч. 2. С-Петербург, 1886.

[44] Федоров Г.П. Моя служба в Туркестанском крае // Исторический вестник. 1913. Т. 134. № 11. С. 444–445.

[45] Фон Розенбах Николай Оттонович (1836—1901) — генерал от инфантерии, Туркестанский генерал-губернатор (1884-1889).

[46] Записки В.А. фон-Розенбаха // Русская старина. 1916, № 5 (апрель-май), с. 212.

[47] Бартольд В.В. История культурной жизни Туркестана. Л., 1927. С.203-204.

[48] Шушкова М.Е. Реформа управления Туркестанским краем в начале ХХ в.: разногласия между С.-Петербургом и Ташкентом // Новый исторический вестник, 2012, №2, с. 6-19.

[49] Бахтурина А.Ю. Окраины Российской империи: государственное управление и национальная политика в годы Первой мировой войны. — Москва, 2004. — 392 с.

[50] Басханов Михаил Казбекович, доктор исторических наук, профессор, действительный член Королевского общества по изучению Востока (The Royal Society for Asian Affairs), г. Глазго, Великобритания.

[51] РГВИА. Ф. 165. Оп. 1. Д. 297.

[52] Куропаткин Алексей Николаевич (1848-1925) – с 1890 г. генерал-лейтенант начальник и командующий войсками Закаспийской области, с 1902 г. генерал-адъютант, военный министр, член Государственного совета, с 1916 г. Туркестанский генерал-губернатор и командующий войсками Туркестанского военного округа.

[53] Арандаренко Георгий Алексеевич (1846-1908) – с 1900 г. генерал-майор; c 1901 г. военный губернатор и командующий войсками Ферганской области. В 1866-1867 г. и.д. заведующего Ура-Тюбинским районом; с 1868 г. в составе Аулиэтинского организационного комитета; с октября 1868 по март 1869 г. — на усилении военно-народного управления Джизакского уезда; с 12.03.1869 по 13.03.1870 г. и.д. Джизакского уездного судьи; с марта 1870 г. откомандирован в распоряжение Туркестанского генерал-губернатора; в 1871-1874 г. Туркестанский уездный судья; с ноября 1874 г. — управляющий нагорными тюменями Зеравшанского округа; с июля 1877 г. по декабрь 1889 г. — начальник Самаркандского отдела Зеравшанского округа, Самаркандский уездный начальник (РГВИА Ф. 489 оп 1 д 7104. Л. 34-36).

[54] Devlet N. Studies in the politics, history and culture of Turkic peoples. Yeditepe University. Istanbul. 2004. 399 с.

[55] Записки Восточного отдела Русского Археологического общества. Т. IV, СПб., 1890, С. 408.

[56] РГВИА. Ф. 165. Оп. 1. Д. 2295.

[57] В верхнем поле титульного листа документа имеется автограф пометки военного министра А. Н. Куропаткина, сделанной карандашом: «Записка эта прислана мне в 1889 году полковником Георгием Алексеевичем Арандаренко, начальником Самаркандского уезда, отличным знатоком Русского Туркестана».

[58] Ирджарское сражение – боестолкновение русских и бухарских войск 8 (20) мая 1866 г. под Ирджаром – урочищем на левом берегу р. Сырдарьи, между Чиназом и Ходжентом.

[59] Установить сведения об этой персоналии не удалось.

[60] Груздь Константин Францевич, чиновник, управляющий Сырдарьинскими киргизами.

[61] Серов Василий Родионович (1829-1901) – генерал-лейтенант, участник Туркестанских походов. В указанный период – начальник туземного населения г. Ташкента и Сырдарьинской области.

* Эти деятели отлично знали восточные языки, жизнь и нравы туземцев. – прим. автора документа.

[62] На 10-верстной карте Туркестанского военного округа этот населенный пункт обозначен как Шавадки-бале.

[64] Лоскутов Евграф Федорович – титулярный советник, Нижнеудинский земский исправник, прославился свирепостью нравов и взяточничеством. Широко применял физические наказания. По результатам ревизии М. М. Сперанского, был отстранен от службы, осужден, имущество конфисковано.

[65] Трескин Николай Иванович (1763–1842) – иркутский гражданский губернатор (1806–1819), действительный тайный советник. В ходе ревизии М. М. Сперанского обвинен в превышении полномочий и взяточничестве, отстранен от должности с возмещением причиненного казне ущерба.

[66] Здесь и далее подчеркивания в тексте сделаны автором. – прим. сост.

[67] Можно проследить, что при том положении административной власти, уездные начальники перестали пользоваться правом на массы на туземцев административного взыскания, хотя случаи такой необходимости бывают часто, как и прежде совершенно пошатнут наш престиж и дадут такие плоды в Средней Азии, от которых избави Бог. – прим. автора документа.