Керамика Александра Кедрина Искусство Ташкентцы

Rustam Khusanov

Когда будете проходить мимо этого лягана на станции «Космонавтов», вспоминайте имя Усто Искандара (Александра Кедрина), который оформлял керамикой всю эту станцию.

Кедрин начинал очень сурово — его считали диссидентом, авангардистом, ему вспоминали его дворянские корни, дважды (!) исключали из театрально-художественных вузов, писали доносы, вызывали и обвиняли. Спастись он смог, только став керамистом.
— То, что я керамист, гарантировало, что я безопасный,— вспоминает мастер, — керамика у советского начальства ассоциировалась только с посудой, она и стала моей социальной защитой.

В конце концов, подумал я, тарелки расписывали Пикассо и Чехонин, Шагал и Кандинский, и никто не брал с меня клятвы, что я ограничусь только орнаментом.
Керамистам, действительно, дозволялись смелые эксперименты — лишь бы было «красиво». Поэтому Усто Искандар оказался в своей стихии, оформив, в итоге, сотни архитектурных объектов по всему СССР.
— Мой отец был учеником Гумилёва, дни и ночи он читал мне Блока, с которым тоже был знаком лично. С тех пор, я читаю стихи каждый раз, когда делаю свои работы.
Иногда пишу их на обратной стороне — мелко-мелко, или по-арабски. Потом узнал, что такая практика существует у многих гончаров. Читать стихи мистиков за работой.
Сейчас, Усто Искандар живёт в США и считается американским художником — даже представлял США на Флорентийской биеннале 2003 года.
— Повлияла ли на мою живопись керамика? Конечно. И фактурой, и цветом, и пластикой, и формой. Но я думаю, это не определяющее. Основное в моей живописи — желание размышлять.
Александр Кедрин в Ташкенте бывает. Правда, редко. Всегда помнит и при каждом случае упоминает, что при оформлении станции «Космонавтов» Сутягин разрешил ему всё — полную свободу и абсолютное творчество. За что очень ему благодарен.