Друзья молодости История Ташкентцы

Автор Фахим Ильясов

Это рассказ о ребятах живших и живущих в Ташкенте, с которыми я дружил со школы и в пору студенчества. Несмотря на все свои внешние и внутренние различия, материальное положение, мягкий или твёрдый характер, сдержанность, добродушие или суровость, снобизм или скромность, великодушие, щедрость или скаредность, пьянство или трезвость, все эти ребята были патриотами своего хлебосольного города.

Ноябрь в Ташкенте холодный, сырой и даже по утрам туманный. А в первых числах месяца мог и снежок выпасть. Холодный дождь шёл вперемежку с мелким снегом и последний вначале проигрывал дождю, так как тот не давал снежинкам осесть на асфальте. Но уже через час резко холодало и дождь превращался в полноценный снег, который оседал на ветках, а лужи превращались в снегокашу. Больше всех снегу радовались дети, так как надеялись покататься на санках и коньках. Постепенно усиливался ветер, снег становился колючим и норовил осесть прямо на лицах прохожих. На узких и кривых улочках Старого Города, снег покрывал остатки асфальта времён Н.С. Хрущёва. Температура опускалась до минус пяти — семи. Снег шёл всю ночь, а утром, издалека, обычно со стороны Мекки, темные и тяжёлые тучи начинали светлеть и редеть, сквозь них проглядывало синее небо и снегопад сразу прекращался. К обеду появлялось солнышко, а первый и такой долгожданный снег, к огорчению детишек катающихся на санках, потихонечку испарялся. Но до конца дня он не успевал растаять и вечерний мороз на мокром асфальте местами образовывал каток, поэтому кто-то из числа модников, не пожелавший сменить специально приобретённые к Празднику Великой Октябрьской Революции модельные туфли на зимнюю обувь, время от времени поскользнувшись падал на пятую точку. Оглянувшись по сторонам, не заметил ли кто-нибудь из знакомых этот конфуз, он отряхивал пятую точку и быстро покидал место приземления. А уже на следующий день от выпавшего снега оставались одни воспоминания, солнце прогревало город до такой степени, что придорожная пыль от автомобилей заволакивала обзор в радиусе нескольких метров. Дворники, вооружённые мётлами для уборки улиц, хотя и пылили более нещадно чем автомобили, но борьбу с листопадом проигрывали вчистую, так как желтые, красные и даже ещё зелёные листья безостановочно слетали с многочисленных деревьев до последних чисел месяца. Однако ноябрь есть ноябрь и взяв небольшую передышку, холод, обложные дожди и ветер снова наступали на город. Несмотря на такую погоду, молодёжь любила собираться в летних кафе «Снежок» и «Лотос» расположенные в городском сквере. «Снежок» был более удобным местом, так как в его небольшом зале можно было спрятаться от осадков и ветра. В «Лотосе» было что-то похожее на навес, но от пронизывающего ветра он не спасал. Зато там, всегда имелись в продаже портвейн на розлив и болгарские сигареты, в отличие от соседнего «Снежка», где кроме мороженого, коньяка и изредка какого-нибудь сухого вина, ничего другого и не было, даже сигареты продавались из-под полы. «Снежок» располагался на перепутье и поэтому народ любил назначать там встречи, а затем уходил в другие, более интересные заведения, например в театр имени Горького или на концерт московских исполнителей, а некоторые эстеты шли в местный Большой Театр на спектакли балета или послушать оперу. Но чаще всего молодежь направлялась в интуристовский отель «Узбекистан», чтобы раствориться в его барах, кафе и ресторанах или в популярный ресторан «Зерафшан, а то и в соседнюю «Дружбу» с двумя неуютными залами, но в одном из которых звучала «живая» музыка.
Мне казалось, что я приду первым, но в «Снежке» уже сидели довольные и умиротворённые Бен Чесноков и Малик Умаров, а пустая бутылка «Абу Симбела» и сизый дым сигарет были тому подтверждением. Аромат египетских винных погребов витал над всеми столиками кафе, так как в этот день других напитков в продаже не было. Впрочем, винная карта этого заведения всегда была скудной.

Бен, он же Баходыр, острый на язык аспирант ТАШГУ, ростом чуть выше среднего, любил вместо занятий играть в футбол на пыльной спортивной площадке университета, точнее в мини футбол, почему — то прозванный в Ташкенте «Парагваем», наверное из — за маленького размера баскетбольной площадки. После игры, всей компанией шли в соседний «Снежок» выпить сухого вина, а если его там не было, легко переходили на портвейн или шампанское в «Лотосе». Бен уважал шампанское и коньяк, но никогда не отказывался и от портвейна, особенно номера «53», а после второго стакана этого ароматного вина становился критиком всего советского, начиная от ассортимента магазинов и кончая членами Политбюро. Этот сын известного в Союзе учёного, академика АН Узбекистана хорошо знал закулисье не только политического истеблишмента республики, но театрального и спортивного мира. У Бена в семье имелась уникальная и редкая коллекция энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона из 86 томов, дореволюционного издания. Если Малик был заядлым книгочеем, то Бен вообще не читал ничего кроме газет и специальных книг по математике. Предки обоих ребят были разных национальностей и хотя оба позиционировали себя узбеками, но языка толком не знали, были абсолютно русскоязычными, а по критическим высказываниям о религии как об «опиуме для народа», настоящими атеистами. Математик Бен, вообще, на дух не переносил велеречивых мулл, приглашаемых родителями на различные семейные мероприятия.

Малик, высокий и симпатичный старший инженер — изыскатель одного крупного НИИ, наш незаменимый футбольный и политический эксперт, надеялся провести ближайшую зиму без всяких командировок. Должны были подойти ещё несколько ребят. Обычно, мы встречались по средам и субботам, причём без всякого повода, просто пообщаться и выпить.
Кто мог, тот и приходил, а компания была самая разношёрстная. Наряду с аспирантами и студентами, в ней иногда присутствовали взрослые инженеры работавшие на авиазаводе, журналисты и писатели, актеры и актрисы, спортсмены, а также простые и милые бездельники, эдакие, современные Обломовы и Васисуалии Лоханкины, философствующие о мировых проблемах сидя на шее родителей или жён. Если присоединялись девушки, обычно чьи— то подруги, тогда ребята кардинально меняли свой имидж и становились мягкими и пушистыми. Однако после второго стакана, кто-нибудь забывшись, нет— нет, да употреблял ненормативную лексику. Тогда на него набрасывались остальные и провинившийся извинившись, старался следить за своей лексикой.
Некоторые ребята наведывались сюда раз в неделю, другие раз в месяц, а вот Алик Ирматов имел постоянную прописку во всех кафе городского сквера, а также в «Зарике» и «Узбечке». Он с «успехом» бросал учебу в разных ВУЗах и несмотря на все усилия матери работавшей секретарём Куйбышевского райкома партии, так и не получил высшего образования, если конечно не считать многолетнее пребывание в питейных заведениях города за «университеты Алика». Со своим отцом, директором небольшого производственного предприятия и с которым мама развелась давно, Алик виделся редко. Зайтуна — Ханум, дочь раскулаченного мельника, к счастью успевшего сбежать с семьёй из Оренбурга, вырастила сына одна, а так как проводила по четырнадцать часов на работе, естественно, что пацан едва не попал в крепкие руки улицы. Оттуда его отвадили мама и бабушка, а после отчисления из ВУЗа, Зайтуна — Ханум пристроила сына научным сотрудником в республиканскую библиотеку, где он целый день читал художественную литературу, а затем с чувством исполненного долга отправлялся в кафе, под влияние выпивающих друзей. Алик был великолепным рассказчиком литературных произведений, благодаря ему мы заново открыли для себя новеллы Стефана Цвейга, рассказы Фазиля Искандера и Константина Паустовского. Его мама Зайтуна приехала в Ташкент совсем девчонкой и чтобы помочь родителям, стала работать уборщицей в железнодорожных мастерских, затем сверловщицей, там же вступила в комсомол, училась на рабфаке и по разнарядке поступила в МИИТ. После Москвы, молодого инженера — путейца направили в Среднеазиатскую железную дорогу, через год Зайтуну приняли в ряды КПСС, а спустя несколько лет по протекции секретаря горкома, она стала инструктором в отделе транспорта Куйбышевского райкома партии. Во всех анкетах Зайтуна —Ханум писала, что происходит из семьи крестьян. О том, что её отец был богатым мельником и раскулачен, не упоминалось ни в одном документе, для этой цели Зайтуна взяла фамилию матери и стала Даудовой, а при обмене паспорта, сотрудница паспортного стола по ошибке написала Давыдова, вместо Даудова.
Выйдя замуж Зайтуна взяла фамилию мужа и стала Ирматовой. С мужем она прожила всего несколько лет, так как выяснилось, что они совсем разные. Она не смогла приспособиться к его тяжелому характеру, неадекватному поведению, гулянкам и поэтому допоздна задерживалась в райкоме, где работы всегда хватало. Тем более, что у супруга появилась на стороне зазноба. После развода, у неё даже полегчало на душе. С маленьким Аликом сидели мама и сестра. Саму Зайтуну повысили по службе и соответственно зарплату. Теперь она могла сама содержать сына и родственников не надеясь на экс— супруга, часто забывавшего присылать алименты. Её отрадой был непутёвый сын, радовавший пятерками в школе и огорчавший пропусками, пьянками и следовательно «неудами» в ВУЗе.

Мы ждали Надира Мухамадиева, редкого гостя кафешек расположенных в городском сквере. Надир предпочитал обшарпанные забегаловки и чайхану на Шейхантуре, рядом с телестудией где он работал. Он появился неожиданно и как всегда с неизменной газетой «Советский спорт», торчащей из внутреннего кармана куртки. Зная Надира был уверен, что в его портфеле имелись газеты «Комсомольская правда», «Известия» и книга из серии «Библиотека Всемирной Литературы».
Надир и его семья были репатриантами из Китая. В конце пятидесятых и в начале шестидесятых годов прошлого столетия сотни тысяч русских, татар, узбеков, казахов, уйгур и других народов вернулись из Поднебесной обратно в СССР.
Что удивительно, хотя все вышеперечисленные народы жили в Китае, а все наши знакомые конкретно в городе Кульдже, эти ребята учились в татарских или русских школах, а не в китайских.
На протяжении XIX—XX веков в Кульдже, татарская диаспора состоящая из интеллигенции и купцов имела сильное влияние. Они обосновались там ещё в XIX веке, построили мельницы, маслобойни, парафиновые заводы, открыли Банк, татарские школы, работали учителями и были Имамами в мечетях. Вторая волна татар хлынула в Китай после Октябрьской революции 1917 года. По архивным данным, до трети населения Кульджи в первой половине XX века составляли татары. Они же создали первые новометодные школы в Кульдже и Урумчи, которые впоследствии стала предтечей уйгурских, казахских и киргизских школ. В шестидесятых годах прошлого столетия, китайские власти признали татар национальным меньшинством и разрешили им не придерживаться закона Одна семья — Один ребёнок. Но, тем не менее, количество живущих в Кульдже татар не увеличивается, на данный момент там проживает всего, около шести тысяч человек.
Все вернувшиеся семьи из Китая в Советский Союз, сразу направлялись в пустынные и целинные земли, где их обязывали отработать один год, а затем разрешали ехать к родственникам в Узбекистан или другие республики.

Семья Мухамадиевых приехала в Ташкент, после годичного проживания в одном из посёлков пустыни Кызылкум. Надир попал учиться в наш класс и сразу завоевал авторитет не только среди одноклассников, но и среди всех ребят и девчат школы,
так как был талантливым математиком, сильным шахматистом и техничным футболистом, а главное честным и надёжным парнем.
Когда он участвовал в математических Олимпиадах, для нашего класса наступал праздник, ведь вместо постылой учёбы мы, дымя сигаретами, ездили болеть за него. Надир выиграл даже республиканскую Олимпиаду по математике и получил главный приз — путёвку в пионерлагерь «Артек» и фотоаппарат «ФЭД». Он был фанатом московского «Торпедо», а его кумиром являлся правый полузащитник Валерий Воронин. Свои густые и чёрные как смоль волосы, он намазывал бриолином и делал пробор как у Воронина, да и в футбол играл правым полузащитником. Даже повзрослев, Надир навсегда остался верным болельщиком «Торпедо» и подражая красавцу и денди Воронину, отмеченному за невероятную технику и джентльменское поведение в игре самой королевой Великобритании Елизаветой после чемпионата мира в Англии, всегда носил модные рубашки и выглаженные брюки. Свой единственный тёмно-серый югославский пиджак купленный в московском ГУМе, аккуратист Надир берёг как зеницу ока и когда садился за стол, снимал его и вешал на спинку стула. Одно плохо, что после второго курса, он забросил учёбу на физмате, через год легко поступил на биофак, но и с биологией расстался после третьего курса. Он хоть и был молодым, но разочарование действительностью все чаще проступало на его лице. Особенно во время новостных передач и чтении статей об успехах в СССР. Но в отличие от нас, он никого и ничего не критиковал, а просто скрывал свои мысли, единственный с кем он делился и советовался, был его старший брат Бахтияр. Мне казалось, что ребята проникнутые восхвалением и возвеличиванием Сталина в Китае, приехав в Союз, не то что не приняли критики в его адрес, а даже восприняли это как святотатство. Но это сугубо мое мнение, так как Надир и его братья хранили молчание по этому поводу. К сожалению, Надир как и его кумир Воронин стал увлекаться выпивкой. Мама стараясь уберечь младшего сына от выпивки, даже ходила в военкомат, но никого из ребят приехавших из Китая, на военную службу почему — то не призывали.

В компании Надир отличался тем, что если ему становилось неинтересно за общим столом, он отодвигал свой стул в сторонку или вообще пересаживался куда — то в уголок и начинал читать газеты или книгу, не выпуская из рук стакан. Мы все были книгочеями и будущими библиофилами, почти у всех имелась приличная домашняя библиотека, которую сперва собирали родители, а продолжили мы. Отец Надира, прививший любовь к чтению своим сыновьям остался жить в Китае, но по какой причине он это сделал, ни Надир, ни его братья никогда не упоминали. Отец ребят скончался через несколько лет после отъезда семьи и был похоронен в Кульдже, поэтому главным домашним библиотекарем была мама Сания —Ханум, одна из лучших закройщиц Ташкента. Она обшивала весь «Книготорг» и, естественно, имела возможность приобретать самые последние книжные новинки. Все подписные издания Сания—Ханум хранила в старом и трескучем книжном шкафу, а когда он заполнился, то новые тома складывала в коробки. Своим трём сыновьям — балбесам она не доверяла. Те запросто могли дать книгу кому-то почитать и забыть об этом, что и происходило неоднократно. Сама Сания опа, любила читать поздними вечерами, дожидаясь сыновей и в каком бы состоянии её мальчики не возвращались, она их никогда не ругала, а сразу кормила и только советовала не пить. Мама просто любила своих сыновей, не ожидая от них никакой отдачи. Если Сания —опа начинала иногда ругать кого-нибудь из них, тогда тот крепко обнимал маму и просил у неё прощения. После этого, провинившийся несколько недель был просто шёлковыми, выполнял всю работу по дому, ходил на рынок, приводил в порядок забор во дворе, менял старый замок на новый и готовил обеды. Все братья прошли китайскую кулинарную школу и отлично готовили уйгурский лагман, салаты из фунчузы и овощей, пельмени и манты. Вся семья Надира предпочитала лагман даже самому плову, хотя в Ташкенте плов всегда был блюдом номер один. Её мальчики, как их называла мама, были умными, работящими и порядочными людьми, но выпивохами. Сыновья никогда и ничего не говорили про отца чтобы не обидеть маму, так как при его упоминании, у неё резко портилось настроение, но сами ребята всегда помнили о нем. Особенно это было заметно во время мусульманских праздников и мероприятий, где отцам всегда уделялось особое внимание. А когда имам читал проповеди и молитвы, упоминая в первую очередь о роли отца в семье, Надир незаметно утирал слёзы.

К окончанию учёбы, я уже старался дистанцироваться от выпивки, но это получалось плохо, меня тянуло посидеть с ребятами в кафе, послушать их споры и рассуждения, поговорить о литературе, спорте и т.д.. Ведь в отличие от нашего, абсолютно узбекского района, центр Ташкента был заполнен русскоязычной молодёжью самых разных национальностей и сословий. Все ребята живущие в центре города, разговаривали по русски на московском диалекте, так как первые преподаватели царских гимназий и школ, а также советских ВУЗов и техникумов были из Москвы, вот они и создали прекрасную методику преподавания. В Ташкенте жило уже пятое ли шестое поколение этих пионеров и энтузиастов русской словесности.

В те, вроде бы совсем недалёкие годы, более 70% населения столицы Узбекистана составляли русскоязычные национальности. Однако, лет через десять, после начала правления Л.И. Брежнева, что — то неуловимо стало меняться в жизни Ташкента. Неожиданно начали пустеть греческие городки, их обитатели возвращались под сень оливковых рощ Эллады. А ведь ташкентские эллины были первыми «челноками» и фарцовщиками, так как их жёнам разрешалось раз в год ездить на родину и они привозили из страны «где всё есть» музыкальные пластинки, джинсы, куртки и другие заграничные товары. Кроме этого они получали посылки из Греции, которые состояли из тех же джинсов и других модных вещей. Город терял своих постоянных поставщиков импортных товаров.
Постепенно набирал обороты исход иудеев в Палестину, то бишь Израиль. Да и молодые русскоязычные специалисты сразу после окончания ВУЗа, часто брали направления на работу в российские города, где они быстро росли как специалисты и имели перспективы получить квартиру.

Проходивший мимо кафе и узревший нас через стеклянную витрину «Снежка», зашёл на несколько минут наш общий с Маликом приятель, студент МГУ Рустам Халилович Агзамов, который вместо отцовской Казани или маминой Пензы мечтал пожить в Канаде, а заразился он этой мечтой во время серии матчей советских и канадских сборных по хоккею. Рустам приехал в Ташкент на Октябрьские праздники и уже завтра улетал в Москву. Пути Господни неисповедимы, после развала страны Рустам поедет в Канаду, но не по собственной воле, а из — за больного сына, где пацана более — менее подлечат, но так как ему требовалось длительное лечение и лекарства, которых тогда не было в Узбекистане, пришлось Рустаму с семьёй остаться в Торонто. Этот скромный и немногословный парень посвятил себя уходу за сыном, больного ДЦП. А ведь Рустам закончил с красным дипломом Геофак МГУ, защитил там же кандидатскую диссертацию и прекрасно знал английский, но в чужой стране, он одно время работал водителем школьного автобуса где учился сын, чтобы всегда быть рядом. Когда Рустам приезжал в Ташкент на похороны матери, он плакал и не хотел уезжать, но конечно понимал, что его место рядом с сыном.
Сын вырос, врачи привели его здоровье в относительный порядок, парень даже встречается с девушкой. Но по специальности Рустам уже не работает, он устроился в какую — то компанию связанную с экономической деятельностью. А вот супруга Рустама Марина Финкель, вопреки легендам о самоотверженности и преданности еврейских матерей, больному сыну уделяла совсем немного времени. Рустам иногда звонит Малику и в разговорах всегда сожалеет о том, что уехал. Малик часто подчёркивает, что этот парень стал бы в Узбекистане, как минимум, министром геологии, так как уже перед отъездом в Канаду он был самым молодым начальником крупного департамента Мингео РУ.

Но мы что — то засиделись в «Снежке», больше никто не подходил, видать холод отпугнул ребят, поэтому приняли решение перебраться в неуютную, но музыкальную «Дружбу», где выступали неплохие исполнители, а один из них, баритон по имени Толик (Тахир), даже участвовал в конкурсе «Алло мы ищем таланты» и знал весь репертуар Тома Джонса, Энгельберта Хампердинка и нескольких итальянских певцов. Ради него и собиралась публика в этом кафе с холодными бифштексами, разбавленным портвейном и поддельным коньяком.
По дороге нас догнали Басмач и Улугбек. Басмач, он же Шермат, был грозой учителей и школьников школы номер «42» имени Чапаева. Но к удивлению всех учителей, этот хулиган и троечник, закончил с красным дипломом ТАШМИ и уже начал работать дантистом в одной из поликлиник города. Смуглый Басмач был похож на актёров Болливуда, особенно когда он отпускал усы как у Раджа Капура.
Улугбек, высокий и привлекательный выпускник института Народного Хозяйства на днях был принят на должность экономиста, в один из двух имеющихся в СССР банков. И хотя по направлению ВУЗа Улугбек должен был работать в маленьком городке, что на границе с Афганистаном, но включив клановые связи и мощную поддержку будущего тестя, парня оставили в Ташкенте. Теперь, как порядочный человек, он не имел права отказаться от невесты, но я знал, что Улугбек любит её, так как случайно увидел как он тепло и не отрываясь смотрел на свою Джульетту в фойе Дворца имени Дружбы Народов перед концертом Аллы Пугачёвой.

В «Дружбе» я назюзюкался как последняя …, ну ладно, не будем о грустном. Пили портвейн и этот наводнивший весь Ташкент «Абу Симбел». Что-то снабженцы дали маху, «Абу Симбел» конечно неплох, но почему шампанское стало дефицитом в этот день, мы так и не поняли.
Толик исполнял какой — то «медляк», а мы танцевали с бледными и веснушчатыми девицами из Ленинграда, приехавшими по профсоюзным путёвкам. Шермат и Улугбек, сразу после второго танца покинули кафе с двумя питерскими девчатами и поехали на квартиру к брату Шермата. Остальные ребята, включая и меня, выпендривались перед оставшимися девушками, то бишь охмуряли, но к сожалению, у нас не было брата с квартирой. А когда музыканты ушли подкрепиться на кухню, Малик, Бен и Алик сели без разрешения за инструменты и пытались играть и петь, но не успели, так как сожгли какой — то провод. На них сразу набросились вернувшиеся музыканты, мы с Надиром бросились разнимать дерущихся, но почему — то именно нам влетело больше всех, мне сразу посадили синяк, а Надиру разбили губу. Кто — то вызвал милицию, мы схватив наши куртки и едва крикнув девчатам пока, ринулись через кухню на выход. Не дожидаясь следующего избиения, но уже от «неподкупных и доблестных» милиционеров, мы зализывали свои раны. У Бена была огромная шишка на голове от удара об угол стола во время падения и он испытывал сильную боль, Алику разбили нос и он был весь в крови, Малику мастерски двинули в челюсть и он от боли не мог разговаривать, к тому же ему оторвали пуговицу от финского блейзера из валютной «Берёзки».

Избежав встречи с представителями репрессивных и вымогательских органов, мы быстрыми шагами двинулись в винный бар «Зерафшан», где собрали из карманов всю оставшуюся мелочь, которой хватило на бутылку сухого вина «Гулоб» и шоколадку. В баре, нам посочувствовали знакомые ребята и прислали через бармена ещё одну бутылку и жизнь стала налаживаться. Посидев в «Зарике» более часа, мы попрощались с Беном и Аликом жившими рядом и пошли к трамвайной остановке. Простояв минут двадцать на ветру, мы замёрзли, хмель напрочь выветрилась, а нашего трамвая всё не было. Вдруг вдалеке, со стороны «Туркменского базара» послышался неприятный звук, похожий на скрип металла об стекло. Это был долгожданный трамвай, я со своим заплывшим глазом не мог разглядеть номер, Малик плохо видел без очков, зато Надир узрел и сообщил, что это идёт восьмой трамвай. Бедный трамвай дышал на ладан, вагоновожатый объявил, что едет только до площади «Хадра», там находился трамвайный парк. Но полный вагон людей уговорил вожатого ехать дальше, до победного конца, то есть остановки «Кукча». Трамвай натужно скрипел, в салоне стоял запах гари усугубляемый курившими пассажирами. Но благодаря Всевышнему доехали, кто — то из пассажиров на радостях дал вожатому целый рубль, хотя мог бы доехать на такси всего за пятьдесят копеек или за двадцать на поливомоечной машине, которые раз в час курсировали по этому маршруту и водители сажали в двухместную кабину трёх пассажиров. В тесноте, да не в обиде. О том, что машина предназначена для поливки улиц, никто и не вспоминал. Проезд на трамвае стоил три копейки. Неисповедимы пути загулявших людей.

На своей остановке, выйдя из вагона мы сразу закурили и стали думать как незаметно просочиться к кому-нибудь домой. Ко мне не получалось, у нас были гости из Москвы.
Можно было пойти к Малику, но его добрый папа начал бы долго соболезновать и советовать написать жалобу в милицию, не заявление, а именно жалобу, это слово было очень популярно в канцелярской лексике жителей старого города. Надир сказал, что его мама приготовила вак-балеши (небольшой круглый пирог с мясом и картошкой). Мы с радостью ухватились за это предложение и через десять минут слушали сочувственные ахи и охи его мамы и бабушки Муниры — Ханум. Два старших брата Надира, знавших нас как облупленных, только ухмылялись глядя на нас. Бабушка Мунира — Ханум, была директором татарской школы в Кульдже и имела даже медали за свою работу, китайскую и советскую. Старший брат Бахтияр разогрел шурпу, средний Ильдус приготовил салат из помидоров, а мы уплетали вкуснейшие вак — балеши под острый салат и шурпу с катыком. Нам всем пятерым постелили в одной комнате, другой просто не было. Дом состоял из трёх комнат и уютной кухни. Все удобства находились во дворе, там же имелся большой сарай, построенный братьями. В одной из комнат спала мама, во — второй бабушка, ну а в третьей все братья, старшие легли на свои кровати, а мы втроём на полу. Почему — то не спалось и мы ещё некоторое время обсуждали спортивные новости и слушали по «Вражескому Голосу» отрывки из книги писателя диссидента Солженицына «Один день Ивана Денисовича».

В Ташкенте, только после полуночи, можно было без помех послушать по радио «Голос Америки» или «БиБиСи», что и делали многие горожане. Утром нас разбудили братья Надира. Им всем надо было собираться на работу, впрочем и Надиру тоже. У Малика были отгулы, а мне надо было переодеться и ехать на учебу. Получив от мамы «по заслугам» не столько за синяк, сколько за перегар и второпях схватив не те тетрадки и учебники, быстро ушёл от маминых нотаций и многочисленных примеров о том, какие хорошие сыновья у её подруг Муршиды и Фаузии.
Мол, сыновья её подруг купили автомобили и возят своих матерей по делам, то есть на базар, ГУМ, ЦУМ и в гости к родственникам. О том, что машины приобретены на отцовские деньги, мама не упоминала. Один из этих хваленных ребят, сын Муршида — опы, причём женатый, часто зависал с танцовщицей из кордебалета театра Навои в ресторане «Узбекистан». Второй, неженатый, встречался с заместителем управляющего ВАО «Интурист» Светланой Акимбаевой, благо, и парень, и Света были свободны. Света была постарше года на четыре сына Фаузия — опы и являлась старшим лейтенантом КГБ, а у этого олуха царя небесного, отец был связан с нелегальной продажей золотого песка привозимого из Сибири. Вот откуда и был автомобиль у сына. Я подрабатывал в «Интуристе» гидом—переводчиком, поэтому и видел там этих сыновей. При первой же возможности, сразу предупредил жениха Светы, он ответил, что знает о её месте работы. Слава Богу, что вскоре старшего лейтенанта Светлану Акимбаеву повысили в звании и перевели служить в Алма— ату. Но самое интересное, сын Фаузии — Ханум, наперекор родителям уехал вслед за Светой и женился на ней. Как шутила Камила, помощник Управляющего
«Интуриста», одним татарином стало меньше, а одной казахской семьей больше.

Несколько слов о доме в котором жил Надир. Он располагался рядом с оврагами начинающиеся на окраине массива Кукча и растянувшиеся до другого массива, под названием Актепе. Эти овраги, жители постепенно заполняли мусором. Дома построенные рядом с буераками считались непрестижными и народ называл это место «Брак махалля», то есть «Квартал самостроев». Многие приезжие семьи из Китая купили по дешёвке в этих местах земли, но разрешения на строительство репатрианты начали оформлять уже заселившись в построенные дома. Вот тогда — то и настало раздолье для чиновников, они годами тянули с жителей деньги, прежде чем выдавали искомое разрешение, и это несмотря на всякие там правительственные постановления, приказы и указы. По — моему, семья Надира заселившись в этот уже построенный предыдущим хозяевами небольшой дом где — то в начале шестидесятых, все документы на него оформила, только, в конце семидесятых. Приехавший из Китая народ начал сносить построенные вдоль оврагов кибитушки, больше похожие на сараи и строить новые, конечно намного лучше прежних, но если применить современную терминологию, это были бюджетные дома, правда с водой и газом. Сами овраги постепенно исчезли, их заполнили мусором, сверху засыпали землёй и на этих местах тоже начали строить дома. Русские семьи из Китая которые обосновались в Ташкенте, сначала осмотрелись, притёрлись, окрепли, а потом стали постепенно уезжать в Россию, чуть позже последовали казахи, в основном в Алма — Ату, зато узбеки, татары и уйгуры вернувшиеся из Китая, никуда не собирались ехать. Этих измученных бюрократизмом и несправедливостью репатриантов, никто и нигде не ждал. Первое время эти семьи составляли дружный и мощный кулак, они помогали и поддерживали друг друга. Кстати, если татары сразу стали гражданами СССР, то уйгуры имели только вид на жительство, так же как и многие узбекские семьи из Китая. Все эти уйгурские и узбекские семьи, сразу после распада страны эмигрировали в США. Со временем, у каждой семьи репатриантов появились свои интересы, проблемы, планы и они стали отдаляться друг от друга.

Более зажиточные семьи стали продавать свои дома и перебираться на другие улицы, расположенные ближе к рынку и трамвайной остановке. На их места переезжали из области другие люди, они сносили старый дом и строили огромный и по своим областным меркам современный дом, где даже имелись душ и туалет. Канализация отсутствовала вовсе, были глубокие ямы куда все стекало. А канализацию провели в эти края в восьмидесятых и то, не до конца. От многочисленных буераков, по краям которых росли ореховые рощи, практически, ничего не осталось. Вместо них появились новые улицы и огромные дома, которые своей помпезностью уже затмили постройки центральной, самой элитной части Кукчи.

Надир Мухамадиев, его братья Бахтияр и Ильдус, если брать по— гамбургскому счёту, не вписались в советскую жизнь. На момент отъезда из Китая старшему было около восемнадцати лет, среднему пятнадцать, Надиру
двенадцать. Эти ребята сперва на ура приняли всё советское и даже более чем годичную жизнь в песках Кызылкум после Китая, они объясняли необходимостью проверки. Наивные и открытые парни, выросшие в честной, богобоязненной и милосердной мусульманской диаспоре Кульджи, в Союзе они столкнулись с местничеством, кумовстом, взяточничеством, подхалимажем и откровенным воровством государственных средств и имущества, а ведь всего этого не было в Кульдже. Ребята выросшие на книгах Пушкина, Куприна, Абдуллы Тукая, Артура Конан — Дойля, Марк Твена, Чарльза Диккенса, Эрих Мария Ремарка и других, встретились с изнанкой советской жизни и не смогли принять его. Старший Бахтияр бросил журфак после третьего курса, столкнувшись с тем, что его статьи о трудностях жизни простых людей, просто игнорируют в редакциях газет «Правда Востока», «Вечерний Ташкент» и даже центральной «Комсомолки». Бахтияр работал в одной из редакций телестудии, средний Ильдус после стройфака ТАШПИ в институте «Ташгипрогор».
Никто из них не был женат, ребята подспудно чувствовали, что избранницам будет тяжело с ними. Если в первые годы после приезда из Китая, братья часто разговаривали по татарски и на своём кульджинском диалекте с огромной примесью уйгурских и даже китайских слов, причём темп произношения слов был очень быстрым, поэтому приходилось часто переспрашивать, то через некоторое время они окончательно перешли на русский. Со временем умерла бабушка Мунира — Ханум, стало некому ругать ребят за гулянки, Сания — опа постарела, но работу не бросала, так как её ненаглядные мальчики спивались уже по взрослому. Первым и совсем молодым погиб средний Ильдус. Во время ремонта домашней крыши, его ужалил шмель, от шока он свалился оттуда и умер на руках у матери. Телефона в доме не было, пока вызвали скорую от соседей, пока она доехала, было уже поздно. Врачи констатировали остановку работы сердца от аллергического шока.
Через несколько лет Бахтияр, уже давно уволенный из телестудии и работавший сантехником в одном из РСУ, задохнулся в подземном колодце во время замены труб канализации. Вместе с ним погибли ещё двое пьяных ремонтников.

Сания — Ханум не выдержала ещё одного удара и вскоре покинула этот мир. Надир остался один, он даже женился на женщине с ребёнком, которая тоже была родом из Кульджи. К тому времени Надир уже катился по наклонной и работал разнорабочим на стройке. Но жена устроила его сборщиком на картонную фабрику, где сама работала главным инженером. Надир, по словам супруги, не пил более трёх лет, а потом всё вернулось на круги своя. Супруга несколько лет терпела его тихие запои, но Надир не смог остановиться и она развелась с ним. Он продал родительский дом, который купил его сосед. Этот сосед, практически, вырос во дворе Надира. Все братья любили этого пацана и нянчились с ним, после работы приносили ему шоколадки и рассказывали сказки. Ребёнка прозвали Горликом, так как трёхлетний мальчонка всё время щебетал о чём — то и гонялся во дворе за горликами. Вот этот Горлик и купил дом Надира, а взамен приобрёл ему «однушку» в городе Янги
юле, это в двадцати километрах от Ташкента и дал немного денег, а остальные двенадцать тысяч долларов обещал отдать через полгода. Надир как честный человек сразу оформил дом на Горлика, а тот и не думал ничего отдавать. Надир пару лет регулярно приходил к Горлику за деньгами, но тот даже не обещал их отдать, а говорил, что денег нет. После последнего визита к Горлику с несколькими соседями, которых Надир пригласил в качестве свидетелей и последние призвали Горлика к совести, напомнили ему что он мусульманин и долги надо отдавать, тот вроде бы обещал заплатить долг по частям. А спустя некоторое время Надир пропал. Милиция его не искала, ведь никто же не заплатил им за организацию поисков, а бесплатно, наши честные сотрудники правоохранительных органов не работали. Родственников у Надира не было и только разведённая супруга писала «жалобы», то есть заявления, но безрезультатно. А Горлик вскоре продал с выгодой дом Надира и куда — то переехал. В этих краях он больше никогда не появлялся. Кстати, родители Горлика, были уйгурами и выходцами из Китая, поэтому честный Надир свято веря в дружбу земляков из Кульджи, полностью доверился Горлику.

А другой мой друг, Рашид Мухамадалиев, тоже вернувшийся из Китая, сын начальника милиции города Кульджи рассказывал, что эти так называемые годичные работы на целинных землях, попросту говоря, были своеобразными фильтрационными пунктами, под названием колхозы и совхозы. Рашид и его многочисленная родня, после пересечения границы Советского Союза, сразу были направлены в пустынные земли. Отец Рашида, прекрасно знавший китайский, остался в Кульдже по заданию КГБ, но через пару лет был убит в перестрелке с бандитами. Криминальные структуры Кульджи состояли в основном из дунганов. Дунгане как народ образовались от арабов женившихся на китаянках, а впоследствии и от тюркоязычных народов, так же бравших в жёны китаянок. Дунгане являются мусульманами, но разговаривают на китайском. Рашид, в отличие от Надира рос в в бедности, его мама по утрам работала уборщицей в магазине, а вечерами мыла посуду в кафе — шашлычной на площади Хадра. Сам Рашид с детских лет помогал своему дяде, работавшему плотником, а после третьего и до окончания восьмого класса жил в интернате, затем учился в обычной школе. Сразу после школы пошёл работать учеником токаря на авиационный завод. Со временем закончил Киевский Авиационный Институт и продолжал трудиться на ТАПОИЧ, до полной ликвидации этого ведущего предприятия республики. Рашид тоже любил выпить, но он всегда знал меру, а со временем просто завязал. Они с супругой Фирузой вырастили двух прекрасных дочерей и живут в основном на даче, перебираясь в городскую квартиру лишь поздней осенью. Разные судьбы у моих друзей из Кульджи.

На следующий год я закончил ВУЗ и закрутился на работе. Начались командировки по Союзу, а через пару лет и вовсе уехал надолго из страны. До распада страны, практически не бывал дома, работал в Москве и снова за рубежом. В начале двухтысячных, меня кто — то окликнул на парковке «Аския — базара», я обернулся и сразу узнал Бена. В нём уже трудно было признать прежнего и уверенного в себе кандидата наук, он осунулся, да и одет был как — то неряшливо, хотя на нём был всё тот же модный бежевый плащ, но к сожалению, двадцатилетней давности и превратившийся в серый. Пока Бен ждал какого — то товарища, мы с ним поговорили полчасика.
Он ушёл из университета и преподавал математику в каком — то колледже. Я угостил его двумя бутылками вина и уехал. В тот день до меня не дошло падение Бена.
Через некоторое время, на массиве Актепа, я увидел Алика Ирматова в старой куртке и затасканных джинсах, идущего с бутылкой к подъезду какого — то дома. Я сразу крикнул — Алик, он обернулся, увидел меня и сделал вид что не узнал, а сам быстро — быстро зашагал к подъезду и исчез. У Алика случилась аналогичная с Надиром история, после смерти бабушки, тёти и матери, он остался один. Отец, которого он редко видел, тоже умер. Денег не было, Алик никогда толком не работал, из библиотеки и других мест его вытурили. Небольшое наследство матери и бабушки, он быстро пропил с «друзьями».
Тогда, его братья по отцу, предложили Алику сделку. Они купили ему небольшую двушку в доме барачного типа на Актепе, а его четырёхкомнатную квартиру в московском доме на Ц-1(Центр -1) забрали себе.
Алик быстро пропил разницу в деньгах и теперь скитался с бомжами. Об этой истории рассказал Шермат, ныне преуспевающий дантист, он поддерживал связь с Аликом, пытался лечить его, но ничего не помогало. Улугбек устроил Алика на работу в хозяйственный отдел одного из расплодившихся банков, но Алик через полгода уволился оттуда, вернее, просто перестал приходить на работу.
Как — то, приехав по делам на Аския — базар, снова увидел Бена на той же стоянке, он сразу подошёл ко мне и попросил закурить, я купил ему несколько пачек сигарет и заодно бутылку вина, а Бен стал предлагать мне по дешёвке свой Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Я стал отговаривать его от этого поступка, напомнил ему, что это память о его отце, но Бен не то что не слышал, а просто не слушал меня. Я не мог купить у него этот словарь из «86» томов дореволюционного издания, так как сам уезжал, а эти книги просто отобрали бы на таможне, их запрещено было вывозить из республики. Вернувшись домой я стал обзванивать друзей и знакомых по поводу словаря, но никто из них не откликнулся. Книги становились обузой, а количество томов энциклопедии, просто отпугивало не читающих людей. К сожалению, за пятнадцать лет после распада страны, выросло огромное количество людей не то что не читающих книги, а даже не бравших в руки художественную литературу. Из всех писателей классиков, молодёжь Ташкента знала только Пушкина, да и то благодаря одноимённому памятнику.

Зато вся молодёжь, и русскоязычная, и узбекская, знает своих героев, «знаменитых тик-токеров», падших ангелов, «звёзд» шоу бизнеса, рэперов и прочую нечисть из Интернета. Но ни читать, ни грамотно писать они не умеют. Русскоязычное население Ташкента старается морально поддерживать друг друга, но их становится всё меньше и меньше. Молодёжь уезжает, не вся, но многие. Наши ребята — узбеки работают в Москве и других городах России. Они трудятся на самых разных поприщах, начиная от дворников, строителей, водителей такси и до владельцев небольших кафе. Все наши, живущие по много лет в России, помогают своим родителям, которые на присланные их детьми деньги строят новые дома, покупают автомобили, женят младших и выдают замуж дочерей.

В Ташкенте проживало много семей репатриантов из Китая, я написал истории только двух семей. Но десятки тысяч вернувшихся из Поднебесной, работали на урановых рудниках Кагана и Зерафшана, металлургических комбинатах Навои и на других вредных производствах. Почти все мужчины рано уходили из жизни, но ни руководству республики, ни компартии, радеющих за рабочего человека только на собраниях и съездах, не было никакого дела до этих работяг.

P.S. Бен и Алик ушли молодыми и покоятся на ташкентском кладбище «Минор».