«Немного о политике в моей извилистой жизни». Часть 4 История Ташкентцы

Юрий Подпоренко

Фрагмент четвертый из недописанной книги. Часть 1, Часть 2, Часть 3.

В конце августа 1979-го года приказом директора Детской музыкальной школы № 12 Ленинского района г. Ташкента Льва Калменовича Фитермана я был назначен на должность преподавателя по классу аккордеона. Лёва сделал меня заведующим отделом баяна-аккордеона с нагрузкой в две ставки.

Никакой политики в музыкальной школе, разумеется, не было, если не считать политикой уже упомянутый мной принцип «хорошо делать свое дело»

Работа эта была мне более чем знакома, ведь без малого десять лет, на протяжении учебы в музучилище и институте, я преподавал в различных студиях, жить же надо было на что-то. Я с немалым трудом привыкал к новому самочувствию — вышел после работы из школы и.. забыл до следующего рабочего дня. Дней рабочих стало всего четыре и изредка пятый — в среду, для занятий ансамблем.

В отличие от театра, где «рабочим» было все время жизни, исключая время сна, теперь я никаких проблем не уносил домой с работы.
Пережитый стресс аукнулся вскоре, и через пару месяцев я заболел — язва желудка. Какое-то время жил с жутким чувством приближающегося конца жизни. Был зол на весь мир. Мол, все вокруг — в метро, автобусе — здоровые, а у тебя дырка в животе. Это было, конечно, инфантильным преувеличением. В это же время той же болезнью заболел ещё один педагог школы. И однажды сквозь окно я увидел, как он идет на работу с хозяйственной сумкой, где несет приготовленные женой суп и паровые котлетки, а главное, идет полностью погруженный в себя. Позже, на курорте, я узнаю от одного российского парня с той же болезнью, что исконно русское название язвы — самоедство. Да, для меня это определение соответствовало абсолютно точно — и буквально, и фигурально. И взгляд на своего коллегу я мгновенно перенес во внутрь себя, и… отшатнулся от себя такого — ну нет, так быстро я не сдамся!

Полежал в больнице, принял со скрипом новые условия жизни… Ведь как жил я, да и все вокруг друзья-приятели. Если ждешь гостей в дом и закупаешься, то прикидываешь — хватит ли бутылок восемь крепкого спиртного, и решаешь — а, возьму-ка еще пару для надежности. Ведь если гости ещё в доме а выпивка уже кончилась, то стыд-то какой!
Но вернусь в школу. В основном детишки ходили туда ну не то, чтобы из под палки, но особо не парились. Плата за обучение была очень невысокой, и большинство родителей относилось так: «Пусть музыкой занимается, а не на улице болтается!» Многие из ребят дома практически не работали над пьесами. Лишь одна девочка занималась страстно — с ней было увлекательно работать, но и над ней дамокловым мечом висел диагноз — сколиоз, и родители подумывали — не отражаются ли занятия музыкой на ее здоровье.

Ещё помню парнишку, в котором ощущались какой-то страх и неуверенность. Я предположил, что у него в семье есть проблемы, и попросил зайти в школу маму. И когда я спросил ее, все ли в доме в порядке, она заплакала и призналась: «Он его бьет.» Отец поколачивал сына, который по всем приметам не был ни хулиганом, не давал, судя по всему, явных поводов для такого отношения. Спустя несколько лет меня в метро остановил здоровенный парень, заулыбался благодарно, и я с трудом узнал в нем того забитого неуверенного в себе мальчишку.
Один эпизод той поры врезался в память особенно и вызвал целый ворох ассоциаций.

Хор в той музыкальной школе работал отменно и детишки звонко распевали популярные в ту пору «Крылатые качели» — песню композитора Евгения Крылатова на слова поэта Юрия Энтина из советского телефильма 1979 года «Приключения Электроника».
А вот оркестра баянистов и аккордеонистов в школе не было. И Лев Калменович, человек дотошный и настойчивый, нажимал на педагогов, чтобы кто-то взялся за это дело. Принялся за создание оркестра преподаватель по классу баяна по фамилии Коваль, имя его, к сожалению, забыл. И когда он сделал первую оркестровку какой-то пьесы, то позвал работавших в тот день педагогов отдела, чтобы проверить как она будет звучать в ансамбле. Мои более молодые коллеги посматривали на меня с любопытством и немного с тревогой — не «облажаюсь» ли я, — этим жаргонным словечком музыканты обозначают неудачу. Они явно не знали, что несмотря на все мои жизненные перипетии, опыт игры в оркестре у меня был и изрядный. Потому что все годы учебы в музучилище я играл в «оркестре Слёзкина» — так музыканты называли самодеятельный коллектив, которым руководил Николай Иванович Слёзкин, музыкант редкого таланта и удивительной судьбы.

Вот о нём и я хочу рассказать то, что сохранила моя память.

В центре — Зиновий Яковлевич Корогодский.Рядом с ним слева узбекский театровед Хамиджон Икромов и известный узбекский режиссёр, многолетний худ. рук. УзТЮЗа, Зас. арт. УзССР Мирзакарим Бобоев. Справа налево: Ильдар Аскадович Мухтаров, Юрий Владимирович Подпоренко.

Попал я в состав этого оркестра еще студентом первого курса музучилища по протекции моего педагога в музыкальной школе Геннадия Васильевича Пана, талантливого аккордеониста, увы, рано покинувшего этот мир.
Николай Иванович Слёзкин руководил оркестром при Народной филармонии. Оркестр этот, имел некоторые приметы симфоджаза — поскольку Слёзкин преподавал в музучилище класс струнного ансамбля, то скрипачей и скрипачек он привлекал силой своего авторитета. Впрочем, такая практика молодым музыкантам была весьма полезна. Участвовали в оркестре и другие ребята из музучилища — Валера Галкин, талантливый аккордеонист, который уже завершал учебу по этому инструменту, а затем вновь поступил, уже на теоретическое отделение.
Николай Иванович обладал самыми разными талантами — дирижера, прежде всего, и превосходного аранжировщика. Помню, как, время от времени, перед репетицией к нему подходили немолодые музыканты и о чем-то договаривались — они заказывали ему аранжировки. Я случайно узнал, что это были музыканты из оркестров, которые в ту пору играли в ведущих кинотеатрах Ташкента перед вечерними сеансами,- традиция, сохранявшаяся и видоизмененная, похоже, с тех времен, когда сеансы немого кино непременно проходили под звуки музыки тапёра. Помню также, как буквально через пару дней после того, как прозвучала в эфире песня Арно Бабаджаняна «Лучший город Земли» в исполнении Муслима Магомаева, Николай Иванович принес на репетицию расписанные партии партитуры этой песни. Это же был первый опыт советской песни в ритме твиста, который, как другие проявления «тлетворного влияния Запада» был под полузапретом.
И это вся политика? — спросит недоуменно читатель.

Не вся, потому что Николай Иванович Слёзкин был сыном семьи белоэмигрантов и значительную часть своей жизни провел в Шанхае, где и стал классным музыкантом. Он умел играть на разных инструментах, давая порой дельные советы молодым участникам нашего оркестра. «А как это?», как-то спросил я его. «А что делать, если освободилось в каком-то оркестрике место кларнетиста, а на кларнете играть не умеешь. За пару недель научился и вперед. Кушать и жить на что-то надо!»

Мы подружились с Николаем Ивановичем чуть больше других музыкантов оркестра потому, что оба почти одновременно увлеклись любительской киносъемкой, купив узкопленочные кинокамеры. Для меня, лет с восьми, подружившегося с фотоаппаратом, проявка пленки было делом привычным, и довольно быстро освоил многоступенчатую проявку так называемой обратимой кинопленки, когда в результате получаешь не негативную, а сразу позитивную киноленту, которую вставляешь в кинопроектор и смотришь свое кино. И я несколько раз бывал у Слёзкиных дома, помогал осваивать Николаю Ивановичу эту технологию. А заодно слушал обрывочные рассказы о его прошлой жизни, обедал с ними, — в семье сохранялась устойчивая приверженность китайской кухне. Запомнилось, как Слёзкин как-то рассказал о том времени, когда он с женой и другие эмигранты из Китая, доставленные теплоходами на Дальний Восток, изнывали от скуки в фильтрационном лагере для переселенцев и слегка издевались над музыкантами в местном ресторанчике, заказывая им, деньги были, музыку, которую те заведомо не могли сыграть, но пытались…

Слева направо: Юрий Подпоренко, Зиновий Яковлевич Корогодский. Во время просмотра спектакля.

Настоящим праздником для Слёзкина становился приезд на гастроли в Ташкент Оркестра под управлением Олега Лундстрема — встречались музыканты, ставшие друзьями ещё в Шанхае.
Запомнился и случай из жизни, когда, заканчивая учебу в музучилище по классу аккордеона Валера Галкин и, если память не подводит, Семен Шустер решили исполнить экзаменационную программу в сопровождении нашего оркестра. Все прошло отлично, а после экзамена часть нашего коллектива отправилась отметить это событие в гостеприимный ресторан «Бахор». Посидели, попраздновали, а когда пришло время расплачиваться, то выяснилось, что нашей складчины не хватает. «Минуточку», — аристократично произносит Николай Иванович, и достает из своего портфеля пакет с деньгами, которые мы ему отдавали в обмен на общую фотографию нашего оркестра. Вот так! Я потом долго хранил этот коллективный снимок, но он куда-то, в конце концов, затерялся. Переездов в моей жизни было немало.
В последний раз я повстречался через много лет с Николаем Ивановичем Слёзкиным после спектакля в Театре имени Горького. Он выглядел заметно постаревшим и успел мне шепнуть, что собирается переехать, кажется, в Ригу.

Я отвлёкся от моей работы в школе. Тогда, разумеется, небольшая репетиция с коллегами-педагогами прошла успешно — играть, читая с листа, я не разучился. И вскоре оркестр баянистов-аккордеонистов зажил успешно своей жизнью. Перейдя директором в другую музыкальную школу, поближе к центру города, Лев Калменович, через какое-то время пригласит туда и меня -у же в качестве своего заместителя. Но, признаюсь, работа в музыкальной школе с большим объемом свободного времени все же была скучноватой для меня.
И в июле 1981-го года по рекомендации Александра Ипатьевича Бочкарева, ветерана узбекистанской журналистики и замечательного старшего друга, я оказался на должности помощника Председателя Государственного комитета Узбекской ССР по телевидению и радиовещанию.
Помню, как в нашу первую встречу Убайдулла Якубович Ибрагимов, мой будущий шеф, спросил деликатно, не трудно ли мне будет работать помощником после того как я был директором театра. Я ответил, что нет, ведь за плечами был немалый опыт «спичрайтерства» в комсомоле.
А политика? Конечно, куда от нее деться, — политика партии и правительства. Да и внутренней политики, то есть взаимоотношений между отдельными руководителями и сотрудниками было предостаточно.

Помню и мой дебют — Убайдулла Якубович выступает с написанным мной текстом на собрании в телецентре. А потом посвященные подходят ко мне и тихонечко поздравляют с успешным почином.
В момент, когда я начал работать Первый заместитель Председателя Гостелерадио УзССР Александр Петрович Берлянд был в Москве на курсах повышения квалификации.
И когда он вернулся, то раздался звонок по внутреннему телефону. Я поинтересовался, мол кто это. Голос со значением ответил: «Первый заместитель Председателя Гостелерадио Узбекской ССР Александр Петрович Берлянд». И спросил: «А Вы кто?» И я, стараясь выражать голосом такую же значительность, ответил: «Помощник Председателя Гостелерадио Подпоренко Юрий Владимирович». И… у нас установились вполне уважительные взаимоотношения.
На радио работали два моих друга — Эней Акимович Давшан, замечательный радиожурналист, автор пьесы про Палван Качала, которая была поставлена в Республиканском театре кукол, мой друг со времен работы в театре.
И Борис Рахимович Бабаев, талантливый радиожурналист, с которым мы познакомились много лет назад — летом 1964-го года, когда оба работали в пионерском лагере: он — помощником физрука, а я — музыкантом.

Я делил кабинет с секретарем коллегии Вильданом Утюшевым, которого все звали на русский манер Володей. У него была феноменальная память — знал наизусть пушкинского «Евгения Онегина», чем временами развлекал нас. Но, главное, его память удерживала в голове множество цитат из классиков марксизма-ленинизма, что позволяло ему быстро и высокопрофессионально писать на заказ… диссертации соответствующего профиля. Бывало он в понедельник делился по-дружески, мол за выходные двадцать страничек настучал на машинке. Но постоять за себя он не мог в силу характера. А Александр Петрович, зная и чувствуя это, порой срывался на него, после чего Володя, в порядке морально-психологической компенсации отправлялся в буфет ресторана «Бахор», благо тот был через дорогу… В конце концов это и стоило ему должности. После очередного его срыва, Убайдулла Якубович спросил меня, мол, а кем его заменить. И я, не задумываясь порекомендовал ему Энея Акимовича, который успешно работал на должности секретаря Коллегии Узгостетерадио. Увы, Эней Акимович, последние годы живший в Москве, уже больше года как покинул сей бренный мир, светлая ему память…
Дружба с Энеем и Борисом очень меня поддерживала. Атмосфера в коллективе была замечательно творческая. Помню, как вскоре после начала моей работы Убайдулла Якубович как-то сказал: «Пиши, делай передачи. У нас даже бухгалтер стихи пишет».
Секретарем Председателя к тому времени уже много лет работала Валентина Попова, которая знала всё и всех. Замечательно светлый, оптимистичный человек, Валя, порой, буквально спасала меня, когда я, увлекшись своими делами, не успевал или забывал выполнить очередное поручение шефа. И она мгновенно находила выход из положения. Сейчас Валентина Попова живет тоже в Москве и мы иногда с ней созваниваемся.

Рядом с кабинетом Председателя и моим была расположена литературная редакция радио, которой заведовала яркая дама Лола (Елена Яковлевна) Самохвалова. И я стал сотрудничать с этой редакцией — готовить передачи и о спектаклях ташкентских театров, и о постановках гастролирующих театров. С молодости знаток бесчисленного количества анекдотов, в том числе и еврейских, я припоминал их по разным поводам. Быть может поэтому, а, возможно, по каким-то иным ассоциациям, как-то раз мне Лола с упреком задала вопрос: «Зачем ты скрываешь свою национальность?» Я ответил, что был бы не против иметь еврейские корни, но, увы, в родословной они не обнаруживаются…

Тем не менее, мы с ней прекрасно сотрудничали. Я готовил передачи, только в отличие от радиожурналистов, которые начинали работу с записи их будущих героев на портативный магнитофон, я сочинял всю передачу сам по итогам просмотренных спектаклей, а потом приглашал ее участников в студию и раздавал им тексты, предупреждая, что, мол, если что-то не так, то скажите своими словами, а я потом поправлю. Но ни разу никто не отказался от предложенного им текста. Лишь однажды, при записи передачи, если не ошибаюсь, о гастролях Иркутского театра оперетты обнаружилось, что одна из актрис, на сцене все интонирующая очень выразительно, в реальной жизни говорит невероятной скороговоркой. И ее двухминутное выступление пришлось записывать минут двадцать, буквально по каждой фразе.
Довольно быстро я навострился выступления Убайдуллы Якубовича готовить быстро и надиктовывать их потрясающе грамотной машинистке, приписанной к секретариату, Вере Самойловне Могилевской.

Во время работы на Гостелерадио я все более активно стал публиковать и рецензии в газетах. И Вера Самойловна, своей машинки дома ещё не было, милостиво соглашалась отпечатать мою рецензию под диктовку.
Запомнилась и моя первая рецензия в газете — на спектакль «Синие кони на красной траве» по пьесе Михаила Шатрова в театре «Ленком» во время гастролей в Ташкенте. Заведующая отделом культуры в газете «Комсомолец Узбекистана» Валетина Павловна Карпенко и потом поддерживала меня в этом начинании. И буквально за пару лет я стал одним из самых активных театральных рецензентов. Мой руководитель институтского диплома Мамаджан Рахманович Рахманов, будучи заведующим секцией критики в Узбекском театральном обществе, поручал своим аспирантам отслеживать соответствующие публикации, и я оказывался не раз своего рода «чемпионом» по количеству публикаций за сезон, — итоги оглашались на заседании секции. Елена Анатольевна Гершберг, которая писала рецензии исключительно на спектакли по зарубежным пьесам, как-то язвительно заметила, что, мол, ты всеядный, берешься за все подряд. Это было не вполне справедливо, поскольку бывали случаи, когда со спектакля какого-нибудь гастролирующего театра я бочком, бочком вылетал пулей из зрительного зала, и больше меня там и не видели. А на интересные спектакли писал рецензии, как говорится, в один присест и уже через пару дней приносил в редакцию той или иной газеты.

На время моей работы в Узгостелерадио приходятся и особо памятные мне гастроли Ленинградского театра юного зрителя в Ташкенте. Однажды в коридоре Радиокомитета на Хорезмской я встречаюсь с Эргашем Гафуровичем Гафурждановым, в ту пору заведующим отделом культуры ЦК КП Узбекистана и главным режиссером Ленинградского театра юного зрителя Зиновием Яковлевичем Корогодским, которые посетили руководство в связи с освещением гастролей театра. Эргаш Гафурович узнал меня сразу, ведь это он отпускал меня из ЦК комсомола на работу в театр. А Зиновий Яковлевич тоже припомнил, ведь я бывал у него в театре по линии семинаров директоров ТЮЗов, которые регулярно проводило Всероссийское театральное общество. Гафурджанов порекомендовал меня как театрального рецензента, а Корогодский подхватил эту идею, так как волновался по поводу гастрольной прессы. Я смотрел с огромным интересом спектакли ленинградцев, и те что видел на их сцене в Ленинграде, и новые для меня постановки, писал и публиковал рецензии. Оказался ведущим специально подготовленной телепередачи, которую потом несколько раз повторяли по телеку. Работа всех служб в этом театре была налажена отменно. Педагогическая часть была укомплектована милыми дамами — кандидатами педагогических наук. Тщательная работа со зрителями, поскольку каждый спектакль адресовался детям определенной возрастной группы. И вдруг возникает случай, связанный именно со зрителями, который мне особо запомнился.

Дело в том, что гастроли в Ташкенте были согласованы «Узбекконцертом» под гарантию. Это означало, что всю работу по организации зрителей принимающая сторона берет на себя. И распространители билетов исправно заполняли залы. Но как?
Спектакли игрались в Концертном зале имени Свердлова, и на сцене Дворца культуры авиастроителей. И я поехал в Авиагородок на детский спектакль, которого не видел в Ленинграде. Приехал заранее, но на входе в вестибюль дворца меня встречает «редут» из педчасти и начинает слезно умолять чтобы я не смотрел этот спектакль. Мол, Зиновий Яковлевич строго-настрого приказал не пускать меня. Я отбился от милых девушек, заверив, что им ничего не будет за их проступок, и поднялся в фойе 2-го этажа, где Корогодский, как говорится, рвал и метал. Он только что побеседовал с распространителем билетов и ещё не остыл от весьма нелицеприятного разговора.

«Понимаешь, Юра, — тут же он обратился ко мне, — он сказал, что на юге дети развиваются раньше, и взрослеют быстрее. Поэтому, мол, детсадовские дети вполне соответствуют девяти-десятилетним. А я ему отвечаю, что, возможно, у них быстрее развиваются э-э-э… половые признаки, но не мозг!»
Ларчик просто открывался — распространитель быстренько обошел ближайшие детские сады и раздал билеты на ленинградский театр, которые воспитатели с удовольствием приняли. И повели парами детишек на спектакль. А что поймут, посмотрев спектакль для младших подростков, эти детсадовские детки, никого не интересовало. Таких просчетов в организации гастролей было немало, но театр не имел права вмешиваться в организацию зрителей.
Где-то в середине гастролей Корогодский готовился нанести визит к Секретарю по идеологии ЦК КП Узбекистана А.У. Салимову. И я посоветовал ему озвучить эту проблему при встрече. И Зиновий Яковлевич, потом рассказал, что А.У.Салимов тут же позвонил Министру культуры и, назвав фамилию руководителя Узбекконцерта, уточнил вопросом: «Он всё ещё работает?» И этого оказалось достаточно, чтобы в руководстве этой организации произошли радикальные изменения.
Я отыскал в своем архиве пару фотографий с участием Зиновия Яковлевича Корогодского и с удовольствием размещаю их в этой публикации.
Но вернусь вновь к работе на Гостелерадио.
Помню одного из заместителей дирекции радио Леонида Самойловича Рабиновича, прекрасного знатока узбекского языка, делавшего и публиковавшего литературные переводы с узбекского на русский. Я писал тогда «датские» стихи к дню рождения своих друзей. Так вот, на день рождения Леонида Самойловича я придумал стишок, из которого в памяти сохранились только две последние строчки:
Что Вам ещё желать?
Чтоб я так жил!

По неведомым мне причинам между Убайдуллой Якубовичем и его заместителем, курирующим радио, Расулом Рахмановичем Рахмановым были несколько натянутые отношения. И когда я оказывался посвященным в причину напряженности, то старался шефу максимально разъяснить ситуацию, чтобы он смягчился. Иногда это удавалось, за что Расул Рахманович бывал благодарен. Убайдулла Якубович, при всех своих несомненных достоинствах, обладал такой особенностью — правым, как правило, оказывался тот, кто первым доложит о той или иной проблемной ситуации. Я старался это учитывать, но однажды, после довольно напряженного разговора по телефону с секретарем парткома Гостелерадио, увы, не вспомню, как ее звали, положив трубку, тут же отправился в кабинет шефа, но, увы, опоздал, — она набрала телефон председателя на несколько секунд раньше. И мне пришлось выслушать нотацию, не вполне справедливую
С Хелямом Рахимовичем Худайбердыевым, заместителем председателя по иновещанию, я по работе практически не пересекался, поскольку это служба была в зоне полусекретности. Только приветливо здоровались, но в нем ощущался человек железной воли.

В коллективе любили и умели шутить. Сотрудники редакции юмористической передачи «Табассум» (Улыбка) и в повседневной жизни чувствовали и вели себя как «аскиячилар» — острословы.
Врезался в память не очень литературный но весьма смешной эпизод. Зайдя в мужской туалет, я услышал как один из таких острословов, на раздавшийся из-за закрытой кабинки характерный для этого места звук, спросил, уточняя: «Карим-ака?» и услышал в ответ : «Лаббай!» (Слушаю!), подтверждающее, что это он и есть. «Хорманг!» (Не уставайте!), — прозвучало в ответ.
Шутили и в обстоятельствах, не очень-то к тому располагающих.
Когда в ноябре 1982-го года на пост Генерального секретаря ЦК КПСС вступил Юрий Владимирович Андропов, то уже через пару дней кто-то из музыкантов оркестра Гостелерадио «принес на хвосте» свежий анекдот. Армянское радио спрашивают: «Какую музыку любит новый генеральный секретарь?» И последовал тут же ответ: «Камерную!».

Тогда же, имея ввиду, что я — полный тезка нового Генерального секретаря, некоторые друзья, позвонив мне по телефону, громким и торжественным голосом обращались по имени-отчеству, отчего присутствующие на другом конце провода при таком обращении вздрагивали. Хотя мне, признаюсь, было приятнее быть тезкой с Юрием Владимировичем Никулиным.
Запомнился и эпизод, когда Убайдулла Якубович, выступая на очередном партсобрании и критикуя сотрудников-журналистов за не всегда высокое качество работы, сказал им: «Немножко честными надо быть!» По смыслу получалось, что требовать кристальной честности было уж слишком, но вот немножко, уж, пожалуйста, постарайтесь!

Осенью 1984-го года, когда покинул редакцию «Звезды Востока», а спустя несколько месяцев скоропостижно ушел из жизни мой первый литературный наставник Геннадий Венедиктович Савицкий, светлая ему память, Валентина Павловна Карпенко настойчиво стала советовать перейти на работу в редакцию журнала «Звезда Востока». Я, получив поддержку от заместителя заведующего отделом пропаганды ЦК Компартии Узбекистана Мухамаджона Мирзаахмедова, побывал в редакции журнала, а затем выполнил проверочное задание по редактуре текста, написанного по-русски узбекским автором, и получив добро, стал мучительно соображать, как мне об этом сказать Ибрагимову.
Стоит здесь заметить, что всё время работы Убайдуллы Якубовича на посту Председателя Узгостелерадио он пользовался неизменной поддержкой со стороны Первого секретаря ЦК Компартии Узбекистана Шарафа Рашидовича Рашидова. К 6-му ноября, дню рождения Рашидова, ежегодно готовилась запись на кассету для портативного магнитофона, тогда ещё бывшего редкостью, с поздравлением, которое начитывали лучшие дикторы узбекского эфира, и с новыми музыкальными произведениями во вкусе именинника. Но осенью 1983-го года Шарафа Рашидовича не стало. И в руководстве республики начались изменения. Пост секретаря по идеологии вместо Акила Умарзаковича Салимова заняла Рано Хабибовна Абдуллаева, которая по неведомым мне причинам недолюбливала Ибрагимова и продавила решение о лишении его поста Председателя Узгостелерадио.

Убайдулла Якубович тут же предложил мне выбрать должность по вкусу, хоть на радио, хоть на телевидении, но я, поблагодарив, отказался, рассказав ему что вопрос о моем дальнейшем трудоустройстве уже решён.
Ещё через пару дней появилась Инклаб Турсуновна Юсупова, новый Председатель Комитета, которая попыталась удержать меня, как бывшего соратника по работе в ЦК комсомола Узбекистана, но я, естественно, отказался.

О своей работе в редакции журнала «Звезда Востока» я подробно рассказал в мемуарном очерке «Любовь моя, «Звезда Востока», опубликованном в книге «Между Западом и Востоком» на стр. 196-229. Все, кому интересно, могут прочитать его, скачав электронную версию книги по ссылке.

Я же надеюсь рассказать в продолжение этого повествования о том периоде работы в редакции «Звезды Востока», когда там была создана общественная организация под названием «Интерсоюз».
Тогда была политика во весь рост!

(Продолжение следует)