Капитан Разное

В. Вертелецкий

Як шо людина не п’е, вона або хвора, або падлюка.

После окончания института я был направлен на работу в Объединенное диспетчерское управление энергосистемами Средней Азии и Южного Казахстана (сокращенно ОДУ). В ОДУ в то время было некоторое затишье, связанное со строительством нового здания и грядущим переход в него, а также на новую вычислительную технику. Поэтому жаркими днями начала осени мы изнывали от безделья, прерываемого обстрелом соседа посредством линейки и стиральной резинки. Начальство, чтобы мы в конец не отупели, загрузило нас изучением языка программирования Ассемблер. Нудное чтение толстенной заумной книжки вконец вгоняло в сон, прерываемый только рассказами сокамерника, которого мы прозвали Капитан.

Капитан, сидящий с нами в одной комнате, недавно освободился от отбывания двухлетней офицерской воинской повинности в городе Термезе. После окончания института некоторых студентов, как бы сейчас сказали «кому фишка легла», прошедших в институте военную кафедру, отправляли офицером в армию на два года. Ему достался Термез.

В то время ходила поговорка: «Есть на свете три дыры: Термез, Кушка и Мары». Вот такая дыра ему и досталась. Надо сказать, что в Термез направляли проштрафившихся строевых офицеров. Поэтому контингент был своеобразный. Как отбросы офицерства, так и неординарные умные головы.

Капитан, как человек коммуникабельный, веселый, умный, знаток преферанса, а также любитель выпить (что в офицерской среде слыло несомненным достоинством), быстро влился в этот коллектив и был там за своего. Так прошли эти два года. Причем дважды в его часть на летние сборы приезжали студенты родного Ташкентского политехнического института, многих из которых он знал. Эта часть была базовой для военной кафедры ТашПИ, и каждое лето на три месяца сюда приезжали выпускники военной кафедры для прохождения военных сборов и присвоения звания офицера запаса. Так что два года были очень насыщены. Кстати, в конце концов, военкомат присвоил ему звание капитана.

Любимая книга Советской Армии, зачитанная до дыр.

Советские офицеры всегда следовали высказыванию классика марксизма-ленинизма: «Инструкция не догма, а руководство к действию»

Будучи от природы очень наблюдательным, талантливым рассказчиком, человеком с хорошим чувством юмора, он вывез со службы «чемодан» впечатлений. И когда он видел осоловевшие, особенно после обеда, наши глаза, то начинал вслух вспоминать разные военные происшествия или сценки, свидетелем или участником которых Капитана был.

В его устах это приобретало характер юмористических миниатюр в стиле гашековского Швейка. И таких рассказов у него была масса. Мне кажется, что если бы он записал все эти воспоминания (а по рассказам его близких Капитан стал пописывать), то получился бы великолепный сборник, ничем не уступающий Гашеку или Довлатову.

Пересказывать его рассказы – занятие бездарное, да и глупое. Лучше я вам расскажу о том, что происходило с ним самим в мою бытность.

Однажды (впрочем, это однажды повторялось каждый год) сотрудников нашей конторы послали на сбор хлопка. Бригадиром был назначен близкий друг Капитана. За время бригадирства его так достала вся наша «раздолбайская» компания, что последние дни он ходил белый от бешенства и с трудом сдерживался. Наконец Капитан приехал заменить его на этом поприще. Бригадирство друг ему сдал. Сдача-приемка проходила следующим образом. В сторонке от всех они «раздавили» приличное количество «родимой», придя в определенное состояние. Причем друг все время рассказывал о том, как все его достали. При этом рефреном раз пятьдесят за сдачу-приемку звучала его фраза: «Алик, все – сволочи, все – гады», каждый раз завершаемая резюме Капитана: «Кроме меня».

Вообще бригадирство в нашей среде было не в чести, оно мешало полноценно отдыхать и напрягало проблемами. Поэтому следующий раз на хлопок Капитан поехал рядовым сборщиком, а бригадиром был назначен, теперешний начальник ОДУ, воспринимающий все происходящее буквально и очень близко к сердцу.

В один из дней после ежевечернего возлияния Капитан впал в депрессию и замыслил отъезд в Ташкент. Выгнав всех на поле, бригадир обнаружил Капитана, тоскливо сидящего за столом в бараке. На вежливое предложение проследовать в поле Капитан сказал: «Сан Сеич, вы можете применять ко мне любые санкции, но на поле я не пойду». «Почему?» — округлив глаза, спросил бригадир. «Не хочу» — ответил Капитан. «Как не хочу? Петров после вчерашних трех бутылок портвейна, качаясь, но пошел. А ты?». На что, Капитан монотонно ответил: «Сан Сеич, вы можете применять ко мне любые санкции, но на поле я не пойду». «Почему?». «Не хочу». «Как не хочу? Девочки, несмотря на критические дни в полном составе на поле. А ты?». «Сан Сеич, вы можете применять ко мне любые санкции, но на поле я не пойду». «Почему?». «Не хочу». «Как не хочу?  В бараке никого не осталось, все на поле. А ты не хочешь идти?». Ответ произносился таким же слово в слово. Этот глубоко содержательный разговор продолжался более часа, и в результате Капитан в Ташкент не поехал, но на поле в тот день так и не вышел.

Капитан был душой компании, с его тонким юмором и самоиронией компания резонировала, что приводило к апофеозу веселья. Еще одним его вкладом в наше совершенствование был преферанс, знатоком которого, как я сказал выше, он был. А мы не владели этим абсолютно. Поэтому в первую же сельхозкампанию Капитан устроил нам «курсы повышения квалификации». Зачитав правила, он провел несколько учебных партий, а потом мы играли уже серьезно. Надо сказать, что преферанс это игра, в которую можно играть только на деньги. Иначе, не отвечая за свои ходы, партнеры чрезмерно начинали рисковать и снижали уровень игры и удовольствие от нее. Ставки в нашей игре были не большие, но и не маленькие. Так что зарывающийся игрок чувствовал это на своем кармане. Уровень игры Капитана был высок, не зависимо от количества принятого. Только один раз в моей памяти он по алкогольным причинам не принимал участие в преферансе, а почивал недалеко от стола на раскладушке. Отыграв партию, мы стали рассчитывать результаты игры. Для несведущих, алгоритм расчета не прост. Промучившись минут 15, мы огласили результаты. Капитан поднял тяжелую голову и изрек: «Не правильно». После чего голова опять упала на подушку. Потратив еще минут 20, получили действительно другой результат и огласили его. Реакция была та же «Не правильно». Получив третий раз «не правильно», спросили: «Почему?». «Надвое не делится». Мы играли в «ленинградку», в которой очки при записи удваиваются.

Еще в один хлопок Капитан запал мне в душу своей обостренной реакцией на человеческую черствость. А дело было так. Мой друг съездил с хлопка на побывку домой. По приезду он поставил всем две бутылки водки, которые были вечером выпиты всем коллективом. Если вы думаете, это были единственные две бутылки в тот вечер, то вы глубоко ошибаетесь. «Дзинь-дзинь» и «Буль-буль» раздавались весь вечер. Когда было выпито все поставленное и закупленное, Капитан нутром почуствовав, что вернувшийся заныкал на будущее некоторое количество спиртного, в три часа ночи склонился над спящим «куркулем» и изысканно вежливо (это была визитная карточка Капитана) сказал: «Сергей, дай пожалуйста бутылку водки». Проснувшийся Серега резко сказал: «Нет», и повернулся на другой бок. На лице Капитана появилось потрясенное выражение, которое было, наверное, у закоренелого атеиста при виде какого-нибудь религиозного чуда или праведника, только что обнаружившего измену своей горячо любимой жены. Прерывающимся от изумления голосом он спросил: «Ты, мне, Капитану, не дашь бутылку?». «Не дам», глухо из подушки ответил Сергей. Потрясенный Капитан с совершенно остановившимся лицом и душой, глубоко уязвленной человеческой черствостью и неблагодарностью, пошел прочь. Эта сцена напомнила мне нечто среднее между эпизодом из фильма «Чапаев», когда главный герой спрашивает Фурманова: «Разве ты не понимаешь, что я Чапаев? А ты. Ну, кто ты такой?», и знаменитыми стихами: «И кто-то камень положил в его протянутую руку».

Вообще тяга к исконне русскому виду спорта – «литрболу»  — у Капитана была велика. Есть такой грех, который, правда, не отражался на качестве его программистской работы и подтянутости и элегантности его внешнего вида. Начав пить, ему было трудно остановиться. Так алкогольно развлекался он у своих друзей, живших в одной квартире со своей старой бабкой. Дело было летом. Веселье продолжалось заполночь. И, где-то в три часа ночи (опять три часа ночи – роковое время), запасы спиртного иссякли, а силы еще были. Следуя зову спиртолюбивого организма, он вошел в комнату старушки (почему-то в трусах – видно по жаркости летней ночи), наклонился над ней и изысканно вежливо спросил: «Мария Ивановна, у вас случайно нет водки». Бедная старушка, открыв глаза и обнаружив склоненного над ней Капитана в трусах, совершенно уверилась в сексуальности его намерений и подняла страшный крик. Уверения в безвинности намерений Капитана и намеки на ее сильно преклонный возраст не поколебали убеждений старушки. Так до последних своих дней она и прожила в уверенности, что только чудо спасло ее в ту ночь.

Однажды в Ташкенте поздно вечером у меня дома зазвонил телефон. Часы пробили три. В трубке я услышал характерный голос Капитана (его не спутаешь ни с кем): « Прет, стрик». Напряженная стенографная речь выдавала ну очень сильную стадию подпития звонившего. В развернутом виде, как я догадался, фраза означала: «Привет, старик».

Далее после некоторой паузы, Капитан произнес фразу, фонетически звучавшую приблизительно так: «Сессосо онабусыл». Было понятно, что язык с трудом помещался во рту звонившего и жил жизнью, отдельной от остального тела. Я совершенно искренне сообщил Капитану, что ничего не понял, и попросил повторить. «Сас» – сказал он, и я ясно ощутил, как человек на другом конце провода собирается, во-первых, с мыслями, во-вторых, с силами. Подготовившись, он как диктор в учебной передаче по английскому языку, тщательно артикулируя и разделяя слова, произнес: «Сес сосо она бусыл». Повтор не принес мне ясности. Тогда, после продолжительной медитации и ценой нечеловеческих усилий Капитан произнес фразу, которую я расшифровал так: «Шесть часов, одна бутылка». Положительным мычанием Капитан подтвердил верность перевода. Далее, путем задания вопросов, на которые необходимо было давать односложные ответы «Ага» или «Э-а», я таки выяснил, что Капитан проспорил бутылку коньяка и до шести часов утра ему, кровь из носа, нужно ее достать. С  просьбой помочь ее достать он позвонил ко мне. У меня в наличии ее не было, а магазины были давно закрыты. Так, что просьбу его я тогда не выполнил.

Надо сказать, что когда Капитан допил свою «цистерну» водки, у него хватило сил завязать. Редчайшее исключение в моей жизни. Я знаю только двоих таких. И последнее время, сталкиваясь с ним на алкогольных застольях, с уважением обнаруживал его исключительно минеральный интерес. Мало того, я с удивлением узнал о его большой работе с алкоголиками, которых он выводил из запоя, оставляя  у себя дома и по чайной ложечке поя спиртным, чтобы купировать абстинентный синдром.

Много позднее у Капитана что-то часто стал прихватывать бок, и он обратился к моему тестю, известному хирургу. Тот осмотрел его, прощупал и ничего серьезного не нашел. Тем не менее, Капитану становилось все хуже и хуже. И когда он еще раз пришел к моему тестю, тот, наконец, диагностировал у него аппендицит и тут же поехал вместе с Капитаном в свою кафедральную хирургическую клинику. Надо сказать, что у хирургов есть поговорка, что нет ничего легче диагностики аппендицита, если он типичный, и сложнее – если нетипичный. У Капитана как раз и был нетипичный по расположению и симптоматике.

К тому времени аппендицит прорвался, возник перитонит. Так что операция продолжалась три с половиной часа, и оперировал сам тесть. Он вообще предпочитал сам оперировать своих знакомых, друзей и даже родственников (в том числе и своих детей и внуков). Учитывая его хирургический талант и колоссальный опыт, операция прошла нормально.

После операции тесть попросил друзей Капитана, ждавших все это время в приемном покое, перенести больного в палату. Взгромоздив на каталку, они отвезли его в палату. Когда перекладывали в кровать, уронили на пол. Подняли, отряхнули и водрузили на кровать. Все это Капитан перенес стоически сквозь пелену наркоза. Окончательно от наркоза он отошел уже в палате.

Надо сказать, что наркоз, особенно длительный, приводит к расслаблению мускулатуры, в том числе и кишечника. И только на третьи сутки, извините за физиологическую подробность, у Капитана пошел «продукт». Багровый от смущения (он очень щепетилен и стеснителен даже среди мужиков) попросил известный больничный прибор, именуемый в простонародье «судном», и взгромоздился на него. Когда процесс, наконец, закончился, и сквозь слезы боли на лице Капитана пробилась улыбка удовлетворения, дверь в палату распахнулась, стремительно вошел тесть в белом халате в сопровождении стайки очаровательных студенток-медичек. Увидев, что смущение Капитана достигло апогея, и тот на гране апоплексического удара, и, желая разрядить обстановку, сказал ему: «Ничего, ничего». А затем, повернувшись к студенткам: «Это наш капитан, он всегда последним сходит с судна»…

Как впоследствии рассказывал Капитан, только чудом у него не разошлись швы от смеха.

После прочтения этого рассказа у вас может сложиться впечатление, что любовь к русскому застолью – это единственная черта Капитана. Это далеко не так. Просто это рассказ о Капитане, а не об этом человеке. А жанр рассказа несколько отличается от «Информации к размышлению» фильма «Семнадцать мгновений весны». Портрет Капитана в «полный рост», возможно, будет написан позднее.