Про ташкентского купца Епифана Ильина История Ташкентцы

Прислала Ольга Назарова

Предисловие

Последние годы ташкентская общественность активно обсуждает тему наследия купца 2 гильдии Епифана Ильина. Уже найдены адреса его заводов, определен адрес жительства и найдена фотография дома «ташкентского пивовара», сделанная американскими путешественниками Алленом и Сахтлебеным; фото кирпичей с инициалами «Е. И.», размещенных в интернете, составят достойную коллекцию; восстановлена его могила и найдены потомки. И всё же крайне мало для человека, получившего звание «почетного гражданина города».

Фото кирпича с клеймом ЕИ отсюда.

Но вот в прошлом году один из читателей сайта «Письма о Ташкенте» Евгений сообщил в комментарии, что в одной из научных публикаций есть упоминание о купце Ильине. Вадим Ильин, правнук Епифана, пошел по следу … Розыск установил следующее: в московском Государственном историческом музее, в том самом, что на Красной площади, есть личный фонд Н. И. Гродекова, туркестанского генерал-губернатора 1906—1908 гг., человека просвещенного, собирателя восточных манускриптов. В свое время часть своих рукописных сокровищ губернатор подарил московскому коллекционеру русских и восточных древностей Петру Ивановичу Щукину. Щукин же завещал свою коллекцию Историческому музею. Начавшаяся в 2004 году работа над фондом Н. И. Гродекова и публикация факсимильного издания родословной казахского султана Садыка позволили узнать, что среди серьезных исторических документов архивного дела, есть одно скромное свидетельство ушедшей эпохи — автобиография ташкентского купца Епифана Ильина.

Скромное — это для ученых. А для ташкентцев, по крупицам сохраняющих историю своего города – просто клад. Потому что добрая треть из восемнадцати страниц автобиографии посвящены деятельности Епифана Ильина в Ташкенте.

Фото кирпича отсюда.

Пока не удалось установить, как автобиография попала в фонд Гродекова. Но предположить – можно. Автобиография является частью дела, в котором собраны всевозможные родословные, в том числе правителей Бухары, кокандских ханов, казахских султанов. Появление многих из этих документов было инициировано известным деятелем туркестанского краеведения Евгением Тимофеевичем Смирновым, настойчиво убеждавшим местных ханов и султанов к написанию подробных родословных. Возможно, и автобиография купца Ильина появилась на свет благодаря усилиям Смирнова, заинтересовавшегося удивительной историей жизни своего современника.

Фото прислала Татьяна Вавилова

А возможно, это была заготовка статьи, готовящейся к печати – такое впечатление производит последняя часть биографии.

Пересказывать автобиографию бессмысленно. Смысл в одном — прочитать самим, услышать голос самого Епифана, человека по молодости наивного и трогательного, но с пытливым умом, жаждой нового, с неуспокоенной душой, вечно ищущей «какое-нибудь общеполезное дело», и «мало по малу в конце концов» выросшего в настоящего гражданина своего города.

Автобиография ташкентского купца Ильина Епифана

(Орфография оригинала частично сохранена. Ольга Назарова)
Родился я в Самарской губернии, Николаевского уезда, в селе Клёвенки, сын беднаго крестьянина, занимающагося земледелием. Но недолго мне довелось прожить хотя и в бедности, но с своими дорогими родителями, которые меня поили и кормили, оба они волею Божией скончались, и остался я после их 12 лет, и кроме того, осталась на моём же попечении малолетняя сестрёнка; при таком возрасте я конечно не мог не только воспитывать сестренку, но даже прокормить и себя. Общество нашего села, видя оставшихся круглых сирот, порешило отдать меня в КАБАЛУ, т.е. в работники к одному богатому мужику на шесть лет с тем, чтобы он платил за умершего моего родителя казённыя подати (так как на основании существующих законоположений за умерших также платятся подати впредь до наступления ревизии). Делать было нечего, должен был повиноваться обществу и идти в рабство, и вот с этого то времени мне довелось испытать кой что и не очень легкое, в особенности по моим детским силам; заставили меня заниматься крестьянскими делами. Первоначально я был погонщиком за бычками, пас их, а потом уже заставляли меня жать, косить и молотить, внимание же на меня обращали как на самое ничтожное существо.

Когда мне исполнилось 16 лет, то я себя к этому времени приспособил кой к какому уже мастерству, так как земледельческия не благодарная работа мне почему то не нравилась, меня она страшно тяготила, и я по возможности старался приучать себя к мастерству. Забьюсь бывало где нибудь в угол, т.е. туда, где бы меня никто не видел, и начинаю что нибудь или строгать или же пилить, так эти мои упражнения интересовали меня до невозможности. От своих же хозяев за подобные мои работы я не раз получал строгие физические выговоры, т.е. потасовку, они подразумевали, что я страшный лентяй, ничего не делаю и всегда, чуть свободное время, стараюсь где нибудь скрыться. Что в это время было у меня на душе, когда меня за подобные вещи таскали за волосы, читатель, догадайтесь сами, и всё таки в конце концов, после пройденного мною курса потасовок, своими познаниями я оказал своему повелителю великую пользу. У хозяина моего была в то время ветряная мельница, на которой я ему заменял отличного мельника, так как я мельничное дело усвоил себе до самой мельчайшей подробности, и кроме благодарности за мои успехи на мельнице, я от своего хозяина ничего не слыхал. В этот же самый период моего возраста я приспособил себя к плотничному делу и занимался починкой гармоний и также не упустил из виду кузнечное и слесарное мастерства и исправлял земледельческия орудия и производил починку замков, ружей и проч.

Окончив свой 6-ти летний срок заключения в кабале 18-летняго возраста, я поступил в плотничную артель и занимался постройкой домов и разными относящимися к плотничному делу работами; из среды своих сотоварищей я не щитался плохим плотником, а напротив, за мою усердную работу мне от хозяина перед прочими всегда было предпочтение.

С наступлением зимняго времени плотничныя работы прекращаются; я, чтобы не терять даром времени, учился класть печьки и валять валинки, так что и по зимам у меня не было свободного времени, я мог при таких условиях добиваться всегда на черный день копейку. С Великим постом перед выходом мужиков в поле на пашню занимался приготовлением плугов и других необходимых мужику при посеве принадлежностей; таким образом у меня весь круглый год был распределён разнообразными работами, и в течении четырёх-пяти лет я приобрел себе звание от крестьян хорошаго мастероваго человека, так как у меня ни одна работа, относящаяся к деревенскому быту, из рук не вываливалась, всё это мною было пройдено с практической стороны.

Но, хотя и прошол вышепоименованные мною мастерства, но мне всего этого казалось недостаточно, да и вообще самая то жизнь деревенская мне почему то не нравилась. Я стал мечтать уже вовсе о сурьёзных мастерствах. Не лишним считаю рассказать Вам, читатель, следующие факты: 1-й) Однажды я был приглашён к одному богатому мужику переложить голландскую печьку, и во всё время моей работы я был заинтересован его стенными часами, меня интересовало то, как они идут, и от чего бьют, и идут очень верно, и безошибочно. Эти часы положительно начали меня мучить, и всё моё пройденное мастерство я ставил ни во что, а пришла ко мне страсть учиться часовому делу. Я попросил хозяйского сына показать мне внутренность часов. Он настолько для меня был любезен, показал мне внутренность в часах. По осмотру их внутренности мне почему то в часах хитрово положительно ни чего не показалось, я механизм их применил к устройству мельницы, которыя я строил не один раз, так что размеры между зубцами и шестерни мне уже были знакомы. После этаго я купил на базаре за самую дешёвую цену старыя стенныя часы, приступил к ним, разобрал их и расмотрел со всею тщательностью. Не утерпел, начал делать стенныя часы. Колеса в часах за неимением латуни мною были сделаны из старых пяти копеечных монет, и представьте, мало по малу труды мои после продолжительных и безсонных ночей увенчались успехом, часы были сделаны, хотя и не особенно чистой работы, но всё таки пущены в ход. На будущий раз я надеялся сделать часы уже более тщательно и не топорной работы, впоследствии чего я и достиг.

После этого новаго моего мастерства мне уже деревня совершенно опротивела, я решился её бросить и переехал жить в г. Уральск. Тогда мне было от роду 23 года. В Уральске мне тоже довелось заниматься мастерствами: печными, плотничными, починкой гармоний, часовыми и проч., я должен был тогда приложить более свои старания к работе, потому городская жизнь стала заставлять меня тратить на разные не предвиденные расходы лишнюю копейку, и тем, что я обременен был семейством. В брачную жизнь по деревенским обычаям я вступил с 18 лет. Дни проводил я за разными добываемыми мною работами, а вечера, часто и ночи занимался изучением механических работ, и так обычным порядком я проводил мои дни за днями в трудах и обсуждениях о разных механических устройствах.

2-й) В одно прекрасное время вспомнилось мне, что когда то я был на деревенской ярморки и увидел там, как один мущина носил на спине музыкальный ящик, который он вертел за ручку, и он играл очень хорошия песни. Мне это очень понравилось, но как этот ящик играет, какое у него внутри устройство и как эта музыка называется, об этом я имел никакого понятия. Меня это ужасно заинтересовало, я задался мыслию во что бы ни стало, а сделать такой же с музыкой ящик. Конечно, первые мои опыты были также успешны, как «мартышка и очки», но так как я имел уже основательные понятия о гармониях, то придумал голоса сделать также, как и у гармонии и выстроить их так же, как они выстраиваются в гармониях; но я не принял то во внимание, что при подобных музыкальных инструментах при их настройке необходимо знать ноты, о которых я не имел никакого понятия и задался мыслию не соответствующей моим познаниям, но я всегда надеялся на свою решительную самонадеянность.

Закипела моя работа, начал устраивать новую музыку, соображаясь с гармонией, сделал основание, а также и внутренность. Одним словом, дела мои пока шли как по маслу, я надеялся, что скоро и я положу свою машину к себе на спину и она также будет великолепно играть, как я слышал на ярморке. Но тут как на грех — трах! — препятствие: задаю себе вопрос такого рода, а чем же я заменю руки, я ведь хорошо видел на ярмарке, что тот мущина вертел машину только за рукоятку и она играла сама, а не так, как на гармони перебирать руками клавиши. Конец, дело моё встало; думаю себе, каким бы образом я мог исправить мне дело и выйти из такого затруднительного положения. О музыкальных валах я, так же как и об нотах, не имел никакого понятия. Я начал было уже задумываться, не ужели все мои труды останутся тщетными? И опять утешил себя – нет! не может этого быть, употреблю все свои познания и сделаю эту музыку. Начал думать, и что же: мало помалу стал находить на полезную мысль. Придумал сделать валик и набить на него шпильки, которыя могли бы при поворачивании валика задевать за клавиши; опять пошла суета и новая работа. Устроил валик и 14 клавишей (ладов), сделал рукоятку, за которую мог бы вертеть; потом стал соображать, как нужно поступить, чтобы заставить музыку играть песни. Беру в руки простую русскую гармонию и начинаю играть «По улице мостовой». Играю и смотрю себе на пальцы и клавиши, т.е. когда и на какой клавиш я должен накладывать палец (клавиши для большего удобства перенумеровал). Таким образом, соображаясь с моей игрой пальцами, я стал набивать на валик штычки, где нужно, чтобы голос тянул, я набивал скобки, а где не нужно, чтобы голос тянул, я набивал простыя шпильки. Таким образом, в конце концов, хотя и с большими не правильностями, но я одну песню кончил. По окончании этой суспеции беру за рукоятку и начинаю вертеть. И что же вы можете представить: моя музыка заиграла желаемую мной песню «По улице мостовой», хотя и не особенно чисто и верно, но всё таки можно было понять, что я играю не «Чижика», а «По улице мостовой».

Кончено, решено и подписано! Музыка готова.

Как рад я был, дорогой читатель, в то время, я не в силах даже Вам выразить в том, что я одолел все встречаемые мною препятствия, я готов был прыгать, плакать, плясать и смеяться для того только, чтобы излить чувства моей радости. Беру свою музыку и иду с ней к моему хорошему знакомому часовому мастеру, который, как и я, постигал своё мастерство самоучкой. Приношу к нему мой неоценённый ящик, показываю и говорю, что вот что я выдумал, какую сделал музыкальную машину, и не дожидаясь от него просьбы, чтобы я показал ему своё искусство, завертел рукоятку, и мой ящик заиграл, как «по щучьему велению».

Прослушал мою музыку часовой мастер и к великому прискорбию сообщил мне, что моя музыка играет очень незавидно. Такия его слова меня как будто обварили варом, я его спрашиваю, почему он не одобряет моей музыки, и рассказал ему, как я сделал эту музыку, но он вместо всякого ответа надо мною прежде разсмеялся и в добавок к этому сказал: «Глупец! Ведь эти шпильки на валах нужно набивать по нотам, а разве можно, чтоб у тебя играла музыка верно «без помощи нот». Я с удивлением спрашиваю его, что это за вещь ноты, но как видно, он о них имел тоже понятие косвенное и сказал мне, что ноты пишутся по татарски разными изгибами и крючками.

Я спрашиваю, а где их можно достать? Он ответил, что сдесь в Уральске не давно открыта музыкальная школа, я там заводил часы и видел очень много нот. После разных суждений о моей машине, я отправился к себе в квартиру, оставил свой ящик и сам не теряя времени отправился в музыкальную школу.

Прихожу в школу и обращаюсь с просьбою к ученикам, чтобы они показали мне ноты. Ученики удовлетворили мою просьбу, показали мне ноты, но я к великому моему несчастию в них положительно ни чего не понял. Вижу, что слова моего приятеля сбылись, они действительно показались мне писанными по татарски.

Учеников, вероятно, также заинтересовало, для чего могли понадобиться простому мужику ноты. Спросили меня, для чего вам ноты? Я им рассказал необходимость мою в нотах всю подробно. Их удивило, что я сделал музыкальный ящик, они попросили меня, чтобы я показал им свою музыку и сказали, что может быть, мы вам кой что и поможем.

Пришли ко мне, размотрели мою музыку, прослушали песню, проверили клавиши и назвали их по-своему. По моему крайний клавиш был назван №1-й, а они его назвали «це», №2-й – «де», №3-й – «э» и т.д. переименовали мне все 14 клавишей. После этаго я их попросил, что нельзя ли дать названия клавишам по русски, они мне ответили, что ноты по русски не называются.

Что тут оставалось делать, опять нужно было устранить чем нибудь это препятствие. Я с помощию этих же учеников прибег к такому заключению, названия их по нотам, которые они написали у меня на клавишах, мне переделали по номерам. (К этому способу был применён аршин.) Такту они назвали аршином, ½ такты назвали ½ аршина, ¼ такты назвали ¼ аршина, 1/8 такты назвали 2 вершка, 1/16 такты назвали 1 вершком, 1/32 такты назвали ½ вершка. После этого я уже разделил на 12 равных частей, т.е. на 12 такт, так как любимая моя песня «По улице мостовой» содержит в себе 12 такт.

Таким образом, работа моя уже началась с помощью нот, и согласно вышеположенных условий снова вал мой был готов, и песня моя вышла с большим успехом стройна и верна. Тогда радость моя снова воротилась ко мне. После этой сделанной мной машины я принялся уже серьёзно учить ноты, которые через непродолжительное время мною были выучены. В то время мне от роду было 26 лет.

Преодолев последнее препятствие, я принялся употреблять все свои старания в музыкальное дело. Чтобы более развить свои познания, я отправился для ознакомления с разными механическими делами в Москву. В Москве я пробыл 6 месяцев, обходил очень много механических и других заводов и разных музыкальных мастерских, что мне принесло огромную пользу, так как я, хотя наглядно, но кой с чем ознакомился и уже обсуждал совсем не так, как прежде о музыкальном деле, а более принимался уже без всяких почти с здравой точки зрения. По возвращении из Москвы я вздохнул уже более свободной грудью, и за все работы принимался уже без всяких почти затруднений и заранее обсуждал их правильно и целесообразно, имея в виду, что прежние все мои познания далеко стоят ниже последних. Я решился все печныя, валеночныя, плотничныя и другие работы оставить и посвятить себя исключительно музыкальной и механической работам.

Средства мои тогда были очень ограничены, музыкальной и механической работы в Уральске было не особенно много, я решил собрать всё своё пепелище и со всем своим приложением, т.е. с женою и четырьмя малолетними детьми покинуть Уральск и перебраться в Среднюю Азию, в Туркестанский край, в город Ташкент. Не долго думая, я, как мастеровой, имущества у меня большого не было, собрал все свои пожитки или как говорит пословица «Жечи на плечи пачторить на извощика» и в 1870 году отправился в Ташкент.

От Уральска до Ташкента, я думаю, известно Вам, добрый читатель, разстояние очень порядочное, и особенно в те времена путь был почти не устроен. Так что не без труда довелось прибыть мне в город Ташкент, тем более при моих ограниченных средствах; ну да об этом мы разговор оставим, потому что речь эта не подходит совершенно к начатому нами описанию, тем более особенных приключений во время пути не было, а одним словом, прибыл в Ташкент в полном благополучии и совершенном здравии. По прибытии в Ташкент, я снова взялся за своё неизменное музыкальное и часовые мастерства, из которых первая работа моя была исправление многих медных музыкальных инструментов по баталионам, так как в те боевые времена инструменты в частях были приведены в совершенную негодность.

В хору областной музыки я привёл совершенно весь музыкальный инструмент в исправность заново, за что получил вознаграждение 350 рублей и кроме того, от Начальника Штаба полковника Фриде получил личную благодарность. От других баталионов я тогда тоже зарабатывал очень хорошия деньги, и когда уже стал видеть у себя лишнию копейку, я немедленно посылал мои трудовыя деньги в Москву на выписку разных инструментов и приспособлений для моей мастерской, на что употреблена мною очень порядочная сумма. Кроме того, я сделал орган на Азиатском мотиве, набивал на валы шпильки с нот самим же мною написанных с разных азиатских мотивов и предпочел его подарить Кокандскому хану Худой-архану, от котораго я получил большое вознаграждение, так ему изложенныя на органе песни на азиатский мотив очень понравились. Когда я заиграл на нём, то хан в сопровождении всей своей свиты слушал, как небывалое до сих пор пение, и все окончательно пришли в восторг и говорили «ой-бой! ой-бой!». По возвращении в Ташкент мне пришла в голову мысль открыть гостинницу, так как в Ташкенте тогда было очень не большое русское население, за исключением военных, так что очень трудно было приобрести порядочный хотя обед, я, видя, что мои средства позволяют уже заняться коммерческим делом, решился в 1877 году открыть «кофе-ресторанъ». Сначала дела мои благоприятствовали, а потом уже начали по немногу изменять, и в конце концов я должен был совершенно разориться.

Всё это произошло по милости моей доброты: стали посещать мою гостиницу г.г. офицеры и чиновники воспользовались моею слабостию, сумели, как говориться, войти в доверие, и оставили снова меня чуть ни с одним крестом. Кредита за этими господами у меня пропало более 7000 рублей, далее же продолжать это дело, т.е. самому влезть в долги я уже не захотел, бросил это неудавшееся у меня дело на произвол судьбы и прикрыл гостиницу.

Делать нечего, должен был перенести и эту неудачу. Я решился предпринять какое либо другое дело, при котором можно было бы по возможности избегать злополучных кредитов. После этаго я взялся же за пивоваренное дело, но конечно, очень трудно было мне возстанавливать пивоварение, так как дело это было мне ещё не известное. Должен был снова учиться пивоварению, но опять таки благодаря моей энергии достиг и этаго, так что я не стал иметь нужду ни в пивоваре, ни в управляющих. Были даже такие периоды, где я лично заменял плотника, бондаря и печника, поэтому то мне так легко и всё доставалось, что прежния мастерства мне пригодились вторично при заводе, за исключением только валенок, так как это мастерство вторично ко мне уже не ворочалось. Дела мои снова начали мало по малу входить в гору. К этому всему служила опять таки единственная моя заботливость, я старался и добивался именно той цели и расчитывал на перёд самонадеянно, как предпринимал и раньше, употреблял все силы, дабы снова поставить моё семейство на более твёрдую почву после такого погрома, который я потерпел от невыносимой гостиницы. Цель моя оправдалась, дела мои год от году росли, и в настоящее время достигли до очень широких и хороших пределов.

Хотя и поставлено моё дело очень хорошо, но всё таки натура моя искала чего то новаго. Я снова между прочим стал придумывать какое нибудь общеполезное дело, и вот мысль моя остановилась на черепице. Скажу по совести, дорогой читатель, что я не мало таки поломал за ней голову, и это также стоило мне не малых расходов, и опять снова достиг желаемого, изобрёл новую систему черепицы, каковой до сей поры ни где положительно не существует. Многим крыл я черепицей моего производства крыши, как казенным учреждениям, так и частным лицам, и от всех получал официально благодарности за черепичныя крыши.

Теперь позволь, читатель, ознакомить тебя с вновь изобретённой мною машиной для мешания солода, так как на заводе ежегодно делается запас требуемой пропорции солода, который сушится при очень высокой температуре, так что человеку почти не выносимо переносить такую жару, от чего происходит очень частые заболевания людей. Я и над этим стал ломать голову, хотя сам по случаю моей болезни не мог вставать с постели, лежу и думаю, как бы устранить такое трудное препятствие, т.е. избавить людей от неминуемаго заболевания. Пивоваренные заводы существуют уже не мало времени, а всё до сих пор ни кем не было ещё изобретено солодомешальника в сушильне, о нём то вот, дорогой мой читатель, я и начал мечтать. Конечно, не легко же было обсуждать такой небывалый вопрос, но всё таки в конце концов я одолел и это препятствие, изобрёл и эту машину, и именно в тех видах, чтобы избавить людей от заболевания. Самое трудное время присушке солода бывает тогда, когда солод на нижней решётке совершенно досыхает и стоит очень высокая температура более 80 Реом; в это то время, чтобы не поджечь солод, требуется почти безостановочное мешание, но это мешание сопряжено с большими трудами и неудобствами. Как ни старается рабочий укутать себе лицо, руки и ноги, но это приносит очень маленькую пользу, едва успевает он 5-10 раз швырнуть лопатой солод и сию же минуту выскакивает назад и конечно прямо на холод. Таким же порядком его сменяет следующий, который так же стремглав вылетает из сушильни. А в настоящее время такая трудная работа мною устранена; рабочий находится в совершенной безопасности, стоит себе преспокойно за стеной, поворачивает одной рукой за рукоятку, и мешание производится в самом лучшем виде. Машина эта для мешания солода до сих пор еще нигде не применена, так что машина моей конструкции, мне кажется, должна принести общую ползу для всех г.г. пивоваров России.

В настоящее время все мои последния произведения, как-то: пиво, черепица, солодомешальная машина и фрукты (так я имею при заводе отличный сад), находятся на Туркестанской сельско-хозяйственной и промышленной выставке, и мне кажется, что почтеннейшая публика и г.г. эксперты по означенным предметам сумеют оценить представленные на выставку мною изобретения.

Хотя, конечно, не прочь и теперь был бы я от каких либо предприятий или изобретений, но по случаю до невозможности растроенного здоровия с прискорбием для меня приходится со всем этим мне раставаться, и растаться, может быть, навсегда, а как это всё жаль мне, мой добрый читатель, я просто не могу тебе высказать без слёз и сердечного прискорбия. Я не искал и не ищу себе покоя или какого нибудь уединения, славы или почестей, нет! Напротив, натура моя требует от меня и как бы шепчет мне так мило на ухо: «Энергию не забывай!»

Всю свою молодость я провёл лишь только в трудах и заботах, терпел всякия лишения и невзгоды, даже потерял самое дорогое для нас в жизни, своё здоровие, и на всё это я никогда не роптал, и всё переносил с бодрым духом при совершенном хладнокровии. И всё описанное мною как бы погибло в волнах океана безвозвратно, я вперед уверен, что Вы, добрый читатель, видя из описанного мною о разных житейских происхождениях, отнесётесь ко мне с чисто сердечным сочувствием; конечно, не так трудно, даже очень легко прочесть биографию эту, но каково всё это было мне? Я не могу хладнокровно переносить даже теперь всего пережитого и испытанного мною, у меня невольно сжимается грудь, и из глаз вырываются потоки стариковских слёз. Но так как теперь я сильно убит здоровием, да и года то мои уже не клонят к первой молодости, мне уже теперь остается удовлетвориться лишь только одними прошедшими воспоминаниями, а не мечтать уже о каких либо изучениях и изобретениях. Теперь только одно думаю и об одном прошу Бога, чтобы после меня хотя бы один из моих потомков мог наследовать и не уронить, как говориться «в грязь тех житниц, которыя заготовлены стариком отцом».

В Ташкенте я проживаю вот уже 20 лет, и все эти годы состоял в купеческом звании, а в настоящее время приношу уже ежегодно от моих торговых оборотов казне доходу до 4000 рублей, и никто не скажет про меня и не укажет пальцем, что бы я кого нибудь обманул, воспользовался чужим или с кем нибудь в чём бы то ни было поступил не по чести, нет! Этаго за мной никогда не было при самых критических минутах и никогда не будет, так как на моей совести лишь одна врожденная в меня справедливость.

Хотя моей добротой и справедливостью умели пользоваться некоторые злые люди, разоряли меня, даже оставляя меня с одним крестом, и всё таки в конце концов я опять не падал духом и состояние свое увеличивал до весьма широких пределов.

Одно лишь только жаль мне, что никто не мог познать все мною пройденные в жизни ступени, может быть хотя теперь настолько будет добр читатель, прочтя эту статью, и скажет, что действительно старик напрасно был забыт или выразит нашу русскую пословицу «был конь да днесь изъездился».

В заключение всего вышеизложеннаго прилагаю при сём в кратцах истинные мои воспоминания:

Прости меня, добрый читатель,
Что так я много написал,
Хотя быть может, и наскучил,
Зато всю правду рассказал.

Я знал лишь соху, плуг и косу,
Быков, свиней и лошадей.
В деревне рос я с мужиками,
Меж деревенских жил людей.

В деревне жить мне надоело.
Причина к этому была.
Я решил деревню бросить.
Меня жизнь новая ждала.

От мужиков я отделился,
Старался быть мастеровым.
Я не спал ночи, всё трудился,
Стремясь к статьям передовым.

Вот наконец достиг я цели,
Которой так долго искал.
Прошол почти я все ступени,
И всё практически узнал.

Я был сапожник, слесарь, плотник,
Кузнец, механик и портной,
Чинил часы, рояли строил.
Теперь пора и на покой.

Но нет! Покой меня не манит,
Он для меня большой покор.
Теперь я болен и не молод.
Еще бы кой что изобрёл.

Пора, кажись мне, и покончить,
Беседовал я много я с вами.
Потрудился, и слава же Богу!
Судите о мне уже Вы сами.

Я слаб и не молод годами,
Остался в забытии один.
Но! Вспомнит ли кто между вами,
Каков самоучка Ильин.

Купец Епифан Ильич Ильин.

16 сентябрь 1890 г.
г. Ташкент.