Павел Шуф и его «Хайям в Афинской Школе, или Парнас-наме» Искусство

Салим ФАТЫХОВ, доктор культурологии, член Союза писателей России (г. Челябинск)

(Слово от первого читателя): Еще первые варианты поэмы-трактата Павла Шуфа «Хайям в Афинской школе, или Парнас-наме» (создававшейся, как мне известно, семнадцать лет) ввергали меня в восторг, а данный, окончательный, вариант получил, на мой взгляд, законченное лирико-философское, иронико-эротическое, порою сатирическое обрамление от автора – искренне (до лирического неистовства) любящего Восток, страдающего от тоски по нему европейца-интеллектуала. Никогда я еще с таким восторгом и трепетом не читал поэтические произведения восточных коллег такого объема…

Не в смысле количества строчек, а в смысле той потрясающей ориентальной бездны, которая развертывается в этих интеллектуальных поэтических инверсиях. Каждое слово из привычного тезауруса или сконструированное автором из русско-тюркско-персидского лингвистического океана морфем и этимонов, каждое четверостишие, сверкающее юмором, эротикой, иронией, глубочайшими знаниями и трепетной любовью к Востоку, – это особое квантовое пространство! В нем читающий преодолевает субстанцию времени и переносится из сегодняшней восточной чайханы в сократовские Афины, из турано-сверкающего Афрасиаба – в Рим, из торгово-гулящего Нишапура – в варяжскую Русь, из грешных Помпей – в воинственную Персию. В нем он (читатель) с помощью искрометных строк Шуфа стучится в бочку к Диогену, вычерчивает на песке сентенции вместе с Аристотелем и цепляется за рычаг Архимеда, застольничает с Хайямом и увещевает Харона…

Структуралисты, деконструктивисты, постмодернисты разбирали по косточкам тексты, пытаясь вытряхнуть из них сонмище душ, а получали мертвечину фонем, морфем и бледные, как поганки, дискурсы. А Павел Шуф вытряхивает из асбестовых штанов (не из желудка) Кроноса – спрятанные им в мошну человеческий интеллект, великие имена культуры и великие культурные символы, делая их смешными, но, одновременно, домашними и родными. Какое пиршество ума, безумия, юмора и всечеловеческих слез! Не надо никаких академических всемирных многостраничных историй, не надо никаких зануднейших монографий, беспомощно рефлексирующих на ниве культурной и философской антропологии, тем более – культурологии! Читайте Павла Шуфа – и позавчерашнее окажется далеким будущим, а день сегодняшний уйдет в далекое вчера и сядет в кабачке рядом с Хайямом, чтобы испить из хума напиток вечной иронии над собой, над миром и даже над зрачком красавицы, ставшим обожженной крупинкой потеющего кувшина. Или же пройдет мимо Диогена, предложив за сто баксов новый кованый обруч для его бочки. Блестяще, ни на что не похоже! Павел, вы – первый в этом жанре. Рад, что с вашим творением будут иметь возможность познакомиться все любители Востока.

По законам смеховой культуры, Локи («Старшая Эдда») – фигура трагикомедийная. Здесь то же – трагическая нотка зарыта весьма и весьма глубоко, но она пульсирует, как черная дыра в центре нашей Галактики. И такой эротической акварели, каковая предстает здесь, – поискать надо.

Процитирую малую толику:

Эллада... Рим... Поэтов яд и хмель...
Философов всех весей и земель
Созвал в веках карнаем дивной кисти
Афинской Школы ректор Раф а-Эль.

Легко забыт зловещий мост Сират
Во имя древнегреческих отрад,
Где в тамадах блистает Аристотель
И где в алаверды силен Сократ.

Здесь Птолемей над глобусом парит,
И Афлатун о горнем говорит,
И, циркулем своим в оливки целя,
Сам Архимед к наукам гнет Харит.

Вот с Птолемеем глобус я верчу,
На Диогена-циника ворчу,
Но, вдруг узрев явленье Искандера,
Скрываюсь в ель (по-нашему – в арчу).

Тут Заратуштра, что на мысли скор,
А рядом – Ибн Рушд и Пифагор:
Видать, и те не рады с Искандером
Вести научный рукопашный спор.

(Там истина на кончике пера,
Где перышко торчит из топора...
Пусть хороши Афинские мектебы, –
В Афрасиаб пора, уртак, пора!)».

Может, тот, кто никогда не бывал на Востоке, кто не пронизывал разумом время и не путешествовал в интеллектуальных рефлексиях по ушедшим в небытие культурам, не поймет написанное, не будет охвачен трепетом узнавания, – но это его вина!

Может, тот, кто не знаком с восточной негой, с метафоричностью и, опять же, ироничностью восточного стиля, не замрет в восхищении от пронзающих века и классические образы лирических строк, хотя бы таких:

Сбылись Пиг-м-Аль-Ионовы мечты:
Ах, Гюлятея нюхает цветы!
Затем ли, пери, я люблю живую,
Чтоб статуей лежала нынче ты?

Сам Бахус пиалу поднёс вчера
С фалернским, что покрепче топора.
Любимая, нет крепостей на свете,
Которых бы Хайям не взял с утра,

но это уже его беда! Он не поймет, что для него Нишапур спит, а истерн вреден, что «Мерседес» уступает в предоставлении всех возможностей созерцать наш дивный мир ишаку Ходжи Насреддина, а восточное ружье (мультук) не так страшно, как «его спецназ»…

Метафорический хаос поэмы-трактата так гармоничен, что я не нашел ни одного изъяна. И метрика и рифма – изумительны. Салям читателю и автору от восхищенного урало-татарского узбека.

Восстановлено взамен пропавшей статьи.