Ташкентский «шпион» в Стране восходящего солнца Разное

Борис Пономарев

В 1980 году знаменитая супружеская пара — композитор Александра Пахмутова и поэт Николай Добронравов написали новую замечательную песню «Птица счастья». В ней были такие слова:

«Птица счастья завтрашнего дня
Прилетела, крыльями звеня,
Выбери меня, выбери меня,
Птица счастья завтрашнего дня».

Так случилось, что эта птица, в том же 1980 году, выбрала певца Николая Гнатюка, он спел эту песню, она прозвучала по Всесоюзному радио, и принесла немало счастья певцу и ее создателям.

Но я могу сказать, что птица счастья, за десять лет до момента возникновения этого песенного шедевра, а именно в 1970 году, прилетела, крыльями звеня, в мой дом. Мне, по тем временам, неимоверно сильно повезло: удалось приобрести туристическую путевку на ЗКСПО-70, Всемирную международную выставку, проводившуюся в японском городе Осака.

В этой поездке для меня все, или почти все, было в новинку. Был, по сути дела, первый сверхдальний для меня перелет на самолете из Ташкента во Владивосток, впервые в жизни я увидел этот замечательный город, впервые искупался в Амурском заливе Японского моря, впервые оказался на борту океанского пассажирского судна («Приамурье»), на котором 3,5 суток мы плыли в Японию, и те же 3,5 суток — в обратном направлении. В первый раз в жизни я посетил капиталистическую страну, на ее территории впервые стал посетителем мощнейшей всемирной выставки достижений мировой промышленности, в первый раз в жизни увидел японские города Кобе, Осака, Нара, Киото и Токио. Невозможно перечесть всего того, что я увидел в той поездке впервые в своей жизни. Мало того, на обратном пути я сделал двухдневную остановку в Иркутске, чтобы съездить на озеро Байкал.

К великому моему сожалению, мне не удалось увидеть в Японии легендарную гору Фудзи (Фудзияму, Фудзисан) — священный стратовулкан, находящийся в 90 километрах от Токио, так как в течение всего времени моего пребывания в Стране восходящего солнца я не видел, из-за частых туманов и почти постоянно моросящего дождичка, не только гору Фудзи, но даже и самого восходящего солнца.

Но сейчас я хочу рассказать о невероятном казусе, который произошел со мной во время нахождения в этой стране. В течение почти всего времени пребывания в Японии, я находился в состоянии безмятежного мира и спокойствия. И такое ощущение не покидало меня, несмотря на то, что члены экипажа корабля, сотрудники «Интуриста» и работники советского посольства, частенько навещавшие нас, неустанно предупреждали о капиталистической угрозе, о том, что нельзя попусту болтать («болтун — находка для врага!»), так как нас неустанно подслушивают, что в город с корабля, во избежание провокаций, можно выходить только группами численностью не менее трех человек.
О том, что жемчужное зерно в этих предупреждениях все-таки было, я понял только после того, как наш корабль переместился в Токио. Нас сразу предупредили о том, что в этом порту японцы обязательно выставят своих людей для дежурства у трапа корабля, и что главной задачей этих сотрудников японской контрразведки будет выявление агентов КГБ и ГРУ, засланных под видом туристов («засланцев») для сбора разведывательной информации, а также для нелегальных контактов с информаторами, живущими в этой стране.

Нас предупредили и о том, что мы должны особенно опасаться весьма пожилого японца, дежурящего время от времени у нашего трапа. Во всем мире прекрасно известно фраза, гласящая, что БЫВШИХ сотрудников спецслужб не бывает. Имелись точные сведения о том, что упомянутый мной пожилой японец, носивший цивильную одежду и головной убор военного образца, был отставным полковником разведки Генштаба вооруженных сил Японии, который прекрасно владел русским языком (но скрывал это), так как еще на рубеже десятых-двадцатых годов прошлого столетия был нелегальным сотрудником японских спецслужб, жившим во Владивостоке и выполнявшим там функции прачки.
Здесь я хочу дать небольшую информацию на эту тему. В январе 1918 года во Владивосток прибыли японские военные корабли — эскадренные броненосцы «Ивами»’и «Асахи», якобы для защиты японской диаспоры, проживавшей в этом городе и насчитывавшей, по официальным тогдашним данным, 3883 человека. Вскоре представился удобный случай для начала интервенции и высадки десанта с этих кораблей: «неизвестные» убили двух японских подданных из состава вышеуказанной диаспоры. Так что жил там в те годы этот теперешний отставник совсем не случайно.

Нас постоянно предупреждали о том, чтобы мы ни о чем не говорили в его присутствии. Но однажды произошел совершенно непредвиденный случай: к месту стоянки нашего судна прибыла делегация моряков со стоявшего в этом же порту польского теплохода, которая начала «жаркие» переговоры с командой нашего корабля, уговаривая обменяться на несколько часов художественными кинофильмами — они дадут свои фильмы для показа нашему экипажу, а наши моряки должны будут передать им что-либо из своей фильмотеки.

Положение осложнялось тем, что поляки не знали русского языка, а наши моряки — польского. Поскольку я очень неплохо владел польским языком, то решил выступить в роли переводчика для того, чтобы облегчить переговоры обеим сторонам. Переговоры, однако, окончились ничем, так как руководство нашего судна категорически запретило такой обмен.

Однако, мое участие в этом происшествии имело совершенно неожиданные последствия. Все описанные переговоры происходили на глазах отставного полковника японских разведслужб, и мое знание польского языка позволило японской контрразведке сделать вывод о том, что именно я и являюсь одним из тех русских «засланцев», которых они пытались выявить среди прибывших в их страну туристов.

Отставник явно проникся ко мне уважением как к коллеге по профессии, и всякий раз, когда я попадался ему на глаза, он отдавал мне честь, поднося ладонь к козырьку своей фуражки, и очень доброжелательно улыбался. С другой стороны, японцы отрядили целую группу «топтунов» (оперативных работников, занимающихся слежкой), которые ходили по пятам за нашей тройкой, когда мы сходили по трапу с нашего судна, направляясь в город. Они делали это совершенно открыто, давая понять, что не допустят моей встречи с кем-либо из японских информаторов.
Когда мы возвращались из города в порт, обоих моих спутников пропускали через КПП почти беспрепятственно, лишь мельком взглянув на их документы, но меня останавливали надолго, всякий раз изучая мой паспорт так, как будто я его менял перед каждым моим выходом в город, а затем начинали задавать мне кучу совершенно бессмысленных, на мой взгляд, вопросов на английском языке. Я довольно сносно владел английским, поэтому понимал, о чем идет речь, и давал подробные ответы на эти вопросы.

При этом мои «интервьюеры» консультировались на японском языке по радио с кем-то из вышестоящего начальства после каждого моего ответа, так как у каждого из них в ухе был микронаушник, а где-то в одежде явно был спрятан микрофон. По завершении очередного «интервью», они со вздохом отпускали меня на волю, то есть на мой корабль.

Что они пытались узнать с помощью таких разговоров, осталось для меня загадкой до сих пор, но в том, что я являюсь агентом советских разведслужб, они окончательно уверились после того, как выяснили, что помимо польского языка я владею и английским.
Будучи чрезвычайно доброжелательным человеком, очень надеюсь, что моя скромная особа дала им возможность отчитаться перед начальством в том, что они сумели раскрыть очередного «засланца» советских спецслужб, и получить за такое свое служебное рвение очередные, а может быть даже и внеочередные, награды и звания.