«В белом венчике из роз впереди — Абрам Эфрос» История Ташкентцы

Ильдар Галеев

Внезапно открылся для меня подлинный смысл и ценность того, чем занимается Митя Дмитрий Споров. Провести допрос, особенно – с пристрастием – можно, как учили, двояко: устное повторение истории, даже и в принудительной форме, в виде как трагедии, так и фарса – означает метод работы чекиста или, если угодно, Хантера Томпсона. В одном случае имеешь дело с пресловутой «царицей доказательств», а в другом – оставляемом во временном континууме следе.

Вот и на меня пахнуло чем-то похожим, когда я сегодня в Ташкенте решил расспросить Дину Пенсон-Ходжаеву о давно интересующем меня деятеле могучем.

Дина – дочь великого, не побоюсь этого слова, фотографа Макса Пенсона, о котором у С.М. Эйзенштейна нашлось немало добрых слов. Архив Пенсона дает возможность представить историю Средней или, как сейчас принято в научном мире (и вновь — внезапно) – Центральной Азии покадрово, в пленках и стеклах (негативах).
Сама Дина, понятно почему, оказалась первой женщиной-фотографом-репортером (принципиально – не фотографессой, не репортеркой) Советского Узбекистана. Но, поскольку в Казахстане, Туркмении. Киргизии и Таджикистане, за редким исключением, никаких фотографов тогда не было вообще, это означает ее первенство среди женщин этой замечательной профессии на просторах всего Советского Востока.
И вот ее рассказ …

Эфрос был сослан в Ташкент как космополит сразу после войны [очевидно в 1947-м -И.Г.]. Приехал он сюда важным критиком-искусствоведом, по крайней мере его так везде и представляли. Доверили преподавать молодым студентам Театрального института историю искусств. Новый доцент был уже немолод – по виду ему было за 60. Но всех вокруг возбуждала не сама его персона, а присутствие рядом его жены, которая была младше его лет на тридцать. Это сейчас у нас тут Галкин-Шмалкин — обычное дело, а тогда у всех на устах: а что делает рядом с сухарем с козлиной бородкой такая молодая очаровательная особа?
Они поселились у моего дядюшки – Моисея Глауберзона в его собственном доме на Жуковской, 3 [именно так – «на ЖуковскОЙ», где в военную пору обитала А. А. Ахматова, а не «на улице Жуковского». Это и есть пример того самого «ташкентского текста», о котором подробно писала Эля Рано Гранатова .– И.Г.].

Дядя Моисей – крупнейший в Ташкенте еще с довоенных лет стоматолог. Чего только не было у него в доме [угол с Пушкинской ул., рядом с Консерваторией. В наст. вр. – не существует – И.Г.] – кабинет, забитый книгами, какие-то роскошные шторы, теплый туалет и даже огромная комната с ванной – что невозможно было себе представить в те годы. Глауберзон принимал у себя пациентов, и у него была возможность вставлять им золотые коронки. Но после войны вышел указ, по которому излишки площади облагались какими-то чудовищными поборами. И вот тут возник по какой-то дружеской наводке Абрам Маркович со своей молодой женой.
С Надькой Крикун мы сразу подружились. Мы приходили к дяде, и она порхала по коридорам в своих пеньюарах. Она ассистировала АМ в его занятиях со студентами. И вот так получилось, что она вдруг (и опять – внезапно) забеременела от студента Эфроса – Алика Хачатурова.

Мы все взирали с изумлением, как спокойно АМ относился к тому, что живот жены увеличивался на глазах всех, кто был вхож в семью. А потом, когда родился чудесный Варшамчик – Эфрос даже нянчился с ним. Я помню, как он часто выгуливал младенца в коляске. Вся Жуковская судачила о том, что ребеночек был не его.
Вообще, надо сказать, что АМ был человек не очень приятный, даже несимпатичный. Сухопарый, с недобрым взглядом, с растительностью на подбородке, с острым лицом и очень язвительный.

А Надька была натура в высшей степени эксцентричная, одевалась не как все и была очень заводная. Позднее, в начале 50-х, она устроилась в литредакцию студии ташкентского ТВ, где вела авторские передачи о художниках. И тогда она попросила меня сделать ей макросъемку с «Боярыни Морозовой» Сурикова. Я, конечно, постаралась и, имея под рукой папину технику и лабораторию, сделала то, на что тогда никто из наших способен не был – крупным планом 30 х 40 – только глаз боярыни, и потом еще и ее перстень. С тех пор мы с ней дружили неразлучно.

Эфрос в какой-то момент получил разрешение вернуться в Москву, а Надька ехать с ним отказалась. Оформили развод, она вышла за Алика. Получила квартиру на Чиланзаре. Там же и умерла, а вслед за ней — и Варшам. А ты [обращаясь ко мне – И.Г.], поскольку родился на Чиланзаре, вполне мог ее увидеть где-нибудь на Фархадском базаре.

Сегодня Дине Пенсон исполнилось 89 лет. А книга А. М. Эфроса «Профили» — моя любимая.