Переезд в Ташкент (Из книги «В окрестностях Афин») Разное

Алексей Жданов

Нельзя сказать, что квартирный вопрос испортил нашу семью. Мы не стали завистливыми, алчными, или озлобленными людьми. Однако жить дальше втроем в коммунальной комнате стало невмоготу. Купить или получить квартиру в Ростове было также не реально, как и в Москве. Я закончил девятый класс, и родители поменяли ростовскую комнату на малогабаритную однокомнатную хрущёвку в Ташкенте.

В молодости отцу довелось пожить и поработать в Средней Азии, и он полюбил долгое тепло и азиатскую кухню. Отец с восхищением вспоминал знаменитую дунганскую лапшу, лагман, узбекский плов, обилие превосходных фруктов, арбузов, дынь.

И вот — Ташкент. Август. Первый же выход на улицу поверг меня в уныние, граничащее с отчаянием. Спальный район, застроенный новенькими пятиэтажками, уже в десять часов утра был объят мартеновской жарой. Я шёл по кварталу нового района узбекской столицы под непонятным названием «Чиланзар» и как загадочные письмена читал по складам трудно произносимые надписи, начертанные родными русскими буквами: ОЗИК ОВКАТЛАР, а рядом ОВОЩИ – ФРУКТЫ, НОН – ХЛЕБ, САВДО МАРКАЗИ – ТОРГОВЫЙ ЦЕНТР.

Я был полностью зависим от родителей. Если бы они переехали в Новую Зеландию, то и я переехал бы вместе с ними. Узбекистан не Новая Зеландия, но страна не менее интересная.

Я шел по раскаленному жарой, покрытой бархатистой пепельно-серой пылью кварталу и, щурясь от беспощадного солнца, автоматически думал про себя: «Хорошо, всё же, что все надписи снабжены переводом на русский язык»
— Один курить дай!
— …?
— Один курить дай!

Я увидел перед собой неизвестно откуда появившегося худого, загоревшего до эфиопской черноты пацана-узбека, который нахально тыкал пальцем на пачку «Примы», торчащей из нагрудного кармана моей рубахи. «Боже! Неужели мы приехали сюда навсегда!», — подумал я, открывая пачку, и сердце мое сжалось от тоски по родному, навсегда покинутому Ростову.

Мне было шестнадцать лет. В Ростове, как неизбежную болезнь, я уже успел перенести первую безответную любовь, и твёрдо сказал себе: «Всё! Никаких девчонок!»

Наступил сентябрь. Отвращение к школе, ещё в Ростове, казалось, достигло предела, и вместе со мной переехало сюда. В первые дни учебы я многих шокировал тем, что на занятия приходил с тонкой тетрадкой, свёрнутой в трубочку, и огрызком карандаша. Надо сказать, что у меня уже был богатый опыт изощрённых издевательств над учителями и они, словно почувствовав это, настороженно приглядывались к новичку. Для чего-то, сам не знаю, я напялил на себя маску ростовского приблатнённого паренька, в сущности, таковым не являясь.

Для девчонок своего класса я был непонятен. Я почти не обращал на них внимания. Учился плохо, но зато хорошо играл на пианино, гитаре, знал много ростовских блатных песен и сразу же нашёл своих слушателей среди самых хулиганистых пацанов моей новой школы.. Одноклассницы быстро меня раскусили и потеряли ко мне интерес.

Школьная столовая находилась в актовом зале со сценой и в моём богатом воображении легко трансформировалась в ресторан. Старшеклассники ждали большой перемены, как представления. Многие знали: сейчас я неторопливо пройду между столиками, элегантно отопью из стакана у кого-нибудь из малышей глоток кефира, вроде как глоток вина, пружинисто вспрыгну на сцену, открою крышку чёрного пианино, носящего имя моего родного города и, выдержав красивую паузу, изобразив вдохновение, выдам такое!.. Битлы, Магомаев, Пьеха, Хиль! Я буду играть, выразительно и красиво, удовлетворённо улавливая боковым зрением восхищённые взгляды девчонок — старшеклассниц и, вроде бы, равнодушные взгляды пацанов. Конечно же, я знал, что таких, как я не любят, но ничего не мог с собой поделать. Мне не хотелось сливаться с общей массой, быть таким как все и, что греха таить, я уже немного был отравлен сценой.