Подводная лодка для генерала Кауфмана. Продолжение-2 История Ташкентцы

В. Фетисов
Рассказ-быль. Начало, продолжение.

— Да, вот так Аркадий Васильевич, подобно сказочному Садко побывал я на дне морском. И, знаете, я с удовольствием поднялся бы и в воздух, но, к сожалению, нет ещё такого инструмента… Вы, кажется, занимаетесь воздухоплаванием?
— Занимаюсь.
— А как именно?
— Читаю всё, что возможно, и пробую иногда проектировать. Делаю даже маленькие опыты.
— Можете мне показать какие-нибудь ваши работы?
— Есть у меня один проект управляемого аэростата, но только я сам считаю его неосуществимым.
— Почему же?
— Во-первых, потому, что его исполнение требует больших денег, которых никогда не смогу достать, а во-вторых, это аэростат, а всякие аэростаты не могут служить практическим целям.
— И всё же, покажите мне свой проект.
— Извольте.

Тут нужно сказать, что разговор этот происходил в то время, когда ещё не было аэростатов, сконструированных французскими инженерами: Дюпюи де Лома, Ренаром, Крабсом и другими.
На следующее утро Эвальд принёс чертежи своего аппарата Кауфману и дал подробное разъяснение.

— Вы знаете, Аркадий Васильевич, — подумав сказал Кауфман, — мне кажется, что это можно будет осуществить. Давайте вот что сделаем, я сейчас должен ехать к военному министру, поедемте-ка вы со мной.
— Но я не во фраке, успею заехать переодеться?
Константин Петрович взглянул на часы и покачал головой:
— Нет, не успеете. Да это ничего. Сюртук у вас вполне приличный, а Дмитрий Алексеевич далеко не педант.

По дороге в военное министерство, Кауфман поинтересовался:

— Вы, знакомы с нашим министром?
— Да, познакомился несколько лет назад, причём, с некоторым конфузом с моей стороны.
— А что за конфуз, расскажите.
— Извольте. Осенью 1862 года газета, где я работал, решила меня отправить в Новгород на открытие памятника “Тысячелетие России”. Намечались большие празднования, должен был приехать Государь со свитой, огромное количество войск, весь двор и министерства. Цены на постоялые дворы и гостиницы взлетели до небес. У газеты таких средств не было и Краевский, — наш редактор, — обратился за помощью к министру народного просвещения Головнину. Тот дал распоряжение тамошнему директору гимназии, чтобы мне отвели помещение. Сверх того, он дал мне рекомендательные письма к шефу жандармов и министрам: военному, двора и путей сообщения. Когда я приехал, директор гимназии встретил меня, как самого почётного гостя. Выложили ковровую дорожку, выстроились гимназисты для торжественной встречи и прямо в гимназии мне отвели две комнаты, заставленные, видно только что принесённой, хорошей мебелью. Я, честно говоря, был сильно удивлён, пока не узнал, что директор решил, что Головнин отправил меня с тайной проверкой. И даже когда позже я попытался разуверить его в этом, он остался при своём мнении. Так, что Константин Петрович побывал я в роли Хлестакова.

— А что за конфуз-то? – посмеявшись спросил Кауфман.
— После устройства в гимназии я отправился наносить визиты. Сначала к шефу жандармов князю Долгорукову. Он, также весьма любезно меня принял и снабдил своей визитной карточкой на которой надписал, что предъявителю сей карточки господину Эвальду, чинить везде свободный пропуск. С такой волшебной карточкой на руках, мне уже не было надобности ни в ком, но всё же имея письма решил отдать визит министрам. Первым к кому я пришёл был Милютин, который принял меня весьма ласково, долго расспрашивал о моей военной службе, очень интересовался журналистской деятельностью и на прощанье сказал, чтобы я обращался к нему если понадобится. А через три дня мы встретились на балу которое устроило новгородское дворянство. На нём присутствовали Государь и все высшие сановники. Там я вновь повстречал военного министра и разговорился с ним. И тут, во время беседы, меня стал занимать иностранный орден на его груди. Забывшись, я взял его в руки и перевернул, чтобы рассмотреть обратную сторону. Милютин ни слова мне не сказал, а лишь смотрел и добродушно улыбался. Наконец, я спохватился, страшно сконфузился и стал извиняться: “Ничего, ничего, пожалуйста не беспокойтесь, — сказал Дмитрий Алексеевич, — если вам нравиться, можете посмотреть и другие мои ордена”. Вот такая история. С тех пор мы не встречались.

Тем временем карета остановилась у подъезда военного министерства и Кауфман с Эвальдом вошли в здание.

Войдя в приёмную Милютина, Кауфман попросил своего спутника подождать, а сам прошёл в кабинет захватив с собой бумаги. Минут через двадцать пригласили и Эвальда. Милютин стоял у окна, а на большом столе покрытым зелёным сукном были разложены чертежи аэростата. Пожав руку изобретателю, министр сказал.

— Здравствуйте, Аркадий Васильевич. Константин Петрович мне вкратце рассказал о вашем проекте, но, думаю, вы объясните более подробно.
Когда Эвальд закончил свой доклад. Милютин, немного помолчав, сказал:

— Что ж, очень возможно, этот аппарат и будет действовать. Во всяком случае, любопытно было бы испытать его. А какая сумма потребуется для его постройки?

К ответу на этот вопрос Эвальд готов не был.

— Не знаю, ваше превосходительство, сметы я не составлял, так как не думал об осуществлении проекта.
— Ну, хотя бы приблизительно можете сказать?
— Возможно, тысяч пятьдесят.

Милютин нахмурился.

— Это слишком много. Такой суммой я не располагаю. На десять тысяч я бы рискнул.

Эвальд растерялся и почувствовал себя крайне неловко. “Господи, — пронеслось в его голове, — не заподозрили бы меня в желании воспользоваться казёнными деньгами в личных целях?”.

Тут вмешался Кауфман.

— Позвольте, господа, мне стать посредником между вами. Вы Эвальд, убавьте…ну хотя бы до двадцати пяти тысяч, а Дмитрий Алексеевич, может быть, согласится прибавить до этой суммы.
Изобретателю стало ещё более неловко, поскольку, согласись он на это предложение, его могли заподозрить в том, что он изначально хотел присвоить себе половину.

— Что же вы задумались? – спросил Кауфман, — право двадцать пять тысяч прехорошенькие деньги.

И в эту минуту Эвальду пришла в голову спасительная мысль.

— Позвольте мне две-три минуты, и я посчитаю сколько мне понадобится.

С этими словами Аркадий Васильевич, вынув из кармана записную книжку и карандаш стал набрасывать смету.

— Итак. Самая дорогая часть моего аппарата — это шёлковая оболочка аэростата. Ширина материи потребная для этого один аршин. Сколько может стоить аршин такой материи, рубля три?
— Ну, нет гораздо дороже, ответил Кауфман, — это должна быть очень плотная ткань, специального заказа. Меньше десяти рублей нельзя положить.
— Хорошо, возьмём пять, продолжал Эвальд. Умножаем на длину аппарата и, как видите, получается гораздо больше пятидесяти тысяч. И это только на оболочку. А ещё сетка, челнок, машина, другие принадлежности.
— Да, — сказал Милютин, — теперь вижу, что меньше двухсот тысяч положить нельзя. Очень жаль, но такой суммой я не располагаю. Но вы не бросайте этого дела. Возможно со временем средства найдутся.

И с этими словами военный министр попрощался.
Возвращаясь в карете из министерства, Кауфман сказал Эвальду:

— Напрасно, мой друг, вы не согласились взять двадцать пять тысяч.
— Да как же Константин Петрович, я мог согласиться на эту сумму, когда вы сами видели, её не хватило бы даже на четверть.
Ах, Аркадий Васильевич, до чего вы не практичны. Вот возьмите Александровского с его подводной лодкой. Ведь он просил сначала у морского министра всего пятнадцать тысяч. Ему дали. На эти деньги он сделал кое-что и представил работу с подробным отчётом затрат. Тогда ему дали ещё пятнадцать тысяч. Их опять не хватило. Ещё прибавили. Так он довёл постройку до конца, и его лодка обошлась около ста пятидесяти тысяч. А проси он сразу столько, — наверняка бы получил отказ.
— Верю вам, Константин Петрович, но между мной и Александровским большая разница.
— Зачем же вы составляли свой проект?
— Я создавал его, когда ещё верил в будущее управляемых аэростатов. Но именно в процессе работы над аппаратом, когда поневоле изучаешь все физические явления, связанные с этим, я убедился в бесперспективности этого пути. Поэтому и положил проект под спуд. Ведь без веры ничего путного создать нельзя. Нет, Константин Петрович, будущее за летательными машинами тяжелее воздуха, вот в этом направлении нужно работать. Думаю, что наступит время, когда по небу будут летать железные птицы, ведомые человеком, а океанские глубины бороздить подводные лодки подобные той, что создал Александровский.

— Возможно вы и правы. Так значит вы нисколько не огорчены нашей неудачной поездкой к министру?
— Нисколько. Напротив, я вышел из его кабинета в восторге от того, что мне посчастливилось вывернуться из крайне затруднительного положения.
— Из какого это?
— А когда вы предложили мне уступить из пятидесяти тысяч – двадцать пять. Если бы я тогда согласился на это, то разве министр и даже вы не могли бы подумать, что другую половину я намеревался присвоить себе? Хорошо, что я догадался сделать расчёт…
— О! – перебил собеседника Кауфман, — поверьте, что ни министр, ни тем более я, никогда не заподозрили вас в таком поступке! Если я предложил вам уменьшить сумму, то только потому, что у вас не было сметы, и вы назвали пятьдесят тысяч наугад. Кроме того, я рассчитывал на то, что если бы двадцати пяти тысяч не хватило, то министр впоследствии не отказал бы дополнить сумму. А я вовсе не имел в голове, чтобы вы запросили лишнее, как апраксинский лавочник. Нет, в этом всегда можете быть спокойны. Вот, что, Аркадий Васильевич, вы не торопитесь? Поедемте-ка ко мне позавтракаем.

Если бы это был сценарий кинокартины, здесь должно было быть затемнение, а затем медленное появление кабинета, где, предаваясь воспоминаниям, в глубоком кресле сидит Аркадий Васильевич. В тот самый осенний вечер, когда случай свёл в театре двух старых приятелей.

На следующий день, как и договаривались, Эвальд отправился с визитом к туркестанскому генерал-губернатору.

Окончание следует

На заставке: Вид на здание военного министерства (бывший дворец Лобанова-Ростовского) на углу Исаакиевской площади и Вознесенского проспекта в Санкт-Петербурге. Цветная фотолитография XIX века

В. ФЕТИСОВ