В ожидании новогодних праздников. Новые главы Разное

Автор Малигол. Продолжение. Начало было год назад.

Из историй, поведанных мамой и дядей Горой…

«Про кота-путешественника, голубое эмалированное блюдо, дома с волшебными дверцами, волшебные рождественские шкатулки, золотых стрекоз на ёлочке, сафьяновый розовый альбом, девочек в бархатных пелеринках и другие чудесные истории»

В нескольких частях и нескольких главах

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ИСТОРИЯ О НЕВЕРОЯТНОМ ПУТЕШЕСТВИИ МАРКИЗА ИЗ ОРЕНБУРГА В КАЗАЛИНСК

ЕВА

Ева была любимицей: самая младшая из детей, единственная дочь своих престарелых родителей и единственная сестра своих старших братьев, она всегда ощущала самую трепетную любовь и внимание в семье. Мать, с радостью замечая, как постепенно расцветает её любимца, как всё более интересными становятся её рассуждения, относилась к ней по-прежнему, как к той крошечной, очаровательной девочке, которую когда-то, замирая от нежности, прижимала к груди. Лицо отца, в строгости воспитывавшего сыновей, светлело, как только он слышал голосок своей любимицы, или видел личико Евы, на минутку заглянувшей в комнату, прежде чем умчаться с кузинами в сад. В отношении братьев к младшей сестре были и нежность, и рыцарственность. Кузины Манечка и Нюрочка, будучи на два-три года старше, всегда немного опекали её. Няня Дарьюшка души не чаяла в младшенькой. Даже довольно суровый кучер Фома расцветал в улыбке, едва завидев её.

Однако Ева, выросшая в такой атмосфере любви, не была ни избалована, ни капризна, ни эгоистична.
Мир она воспринимала легко и радостно.
Всем в семье: и маменьке с папенькой, и братьям, и кузинам она дарила свет и тепло.

МАРКИЗ

А ещё Ева любила Маркиза. Она влюбилась в него мгновенно и навсегда. И Маркиз отвечал Еве взаимностью, был её самым верным и восторженным поклонником. Зеленоглазый, рыжий и усатый красавец отвечал ей безраздельной любовью и преданностью. К остальным членам семьи он относился с лёгкой долей высокомерия: важный, сытый и вальяжный, он только снисходительно позволял себя любить. Белые бальные перчатки и бальные башмаки, белоснежная манишка, на которой так красиво выделялся алый бантик-бабочка с зеленовато-голубым, под цвет глаз, медальоном с золотым ободком, довершали наряд Маркиза, а «изумрудные» глаза делали его неотразимым. Голос Маркиза был совершенно необыкновенным: это был самый настоящий, полноценный бас. И задолго до того, как он входил в комнату, маменька, покачивая головой, говорила: «Вот: полюбуйтесь! Явился! Труба Иерихонская!» Но когда он, обойдя всех присутствующих, располагался на диване рядом с Евой и начинал «свои серенады», демонстрируя необыкновенное богатство голоса, которому, казалось, были доступны и торжественные марши и тихая нежная колыбельная, все невольно соглашались с Евой, абсолютно уверенной в том, что «Маркиз — самый необыкновенный кот на свете!»

ВЕРНЫЙ ДРУГ

Друга звали Друг! То есть Шер а Ми. Правда, потом иногда добавляли, что на Востоке это имя означает Лев. Но, всё-таки, в первую очередь, это был именно Друг! Это был молодой охотничий пёс красивого коричневого окраса с завитками по краю ушей и на спине. Выразительные, умнейшие глаза, покладистость, добродушие и преданность делали его любимцем всей семьи. (1) Охотником он был непревзойдённым и часто отправлялся с хозяином и его сыновьями в степь, возвращаясь оттуда весёлым, излучающим какую-то особую жизнерадостную энергию. Свое имя он обожал, потому что прекрасно знал, что, как только хозяин произносит:
« Друг мой, Шер! Шер, Дружище!», пора отправляться на охоту! И не было в это момент в доме радостнее и оживлённее существа, чем он(1) А дома он предпочитал общество Евы. Выбегал за ней в сад, сидел рядом с ней во время чаепитий на террасе, или забирался на диван, когда она читала книги.

КНИГИ

А ещё Ева любила романы. Она садилась с любимой книгой в уголок дивана, поджав под себя ноги и прикрыв их шалью. Шер пристраивался в ногах, а Маркиз забирался на спинку дивана, клал лапы на плечико Евы и прижимался мордочкой к её щеке. И в такие минуты её трудно было оторвать от чтения, даже когда приходили её любимые весёлые кузины. Что читала Ева? Да, наверное, всё то, что читали её ровесники в середине 19 века. И, тем не менее, была в её литературных предпочтениях одна интересная особенность: она очень любила книги о приключениях и путешествиях.
Новый журнал «Вокруг света», который начал выходить в 1860 году, был одним из самых любимых для всей семьи, а Ева, читая его, постепенно пришла к мысли,
что путешествия- её призвание!
Страсть эта передалась ей от старших братьев, предпочитавших именно этот род литературы. И, представьте себе, не только старшие братья, но и она мечтала о приключениях в дальних странах!

ПРАЗДНИКИ

А ещё Ева любила праздники. Практически всем, особенно большим, праздникам, как известно, предшествует пост. И его в семье старались, может быть и не очень строго, но соблюдать. И пост Еве тоже нравился. Нравился его аскетизм, строгость, сдержанность. Особенно нравились ей предрождественская и страстная недели, когда пост особенно строг, но, в то же время, чувствуется, что это преддверие самых больших праздников.
В доме царит предпраздничная суета: чистят, моют, стирают, отбеливают, подсинивают, крахмалят, гладят, вешают, накрывают, украшают, оформляют и всё это означает, что вот-вот дом наполнится восхитительными, немного подзабытыми за время поста, ароматами праздника, скромные, неброские, «постные» платья можно будет сменить на нарядные, праздничные, и отправиться ко Всенощной (в середине девятнадцатого века мало кто ещё пренебрегал многовековыми традициями православных праздников), испытать трепетное волнение и возвышенную светлую радость величайшего события и возвратиться под самое утро, бережно принеся домой волнующую атмосферу светлого торжества и тихое ликование, явственно ощущая, что твоя обновленная душа чиста, светла и возвышенна!

ЁЛКА, РОЖДЕСТВО, КРЕЩЕНИЕ, НОВЫЙ ГОД, ИМЕНИНЫ

И, всё-таки, больше всего Ева любила именно зимние праздники.
Им, как и всем праздникам, предшествовали большие хлопоты и хозяйка дома, даже имея помощниц, всегда немного утомлялась. Но, сколь радостно было видеть, как преображался постепенно весь дом, как строгость, аскетизм и особую, суровую, торжественность домашней обстановки во время поста постепенно сменяет не менее торжественная, но совсем иная, светлая, радостная, мажорная атмосфера праздника, как удачны все предпраздничные заготовки, как постепенно меняется колорит дома и его наполняют праздничные цвета, ароматы, звуки!

Дети с самого раннего детства принимали активное участие в предпраздничных приготовлениях: накануне Пасхи они красили яйца, оформляли куличи, выращивали пшеничку и овёс на тарелочках и блюдах, в центр которых и ставились самые высокие и красивые куличи!
Высокие, яркие, румяные, благоухающие шафраном, ванилью и кордамоном, искусно, с любовью, оформленные, они были предметом гордости хозяйки, которая окружала их самыми крупными и красивыми пасхальными яйцами, столь же любовно, как и куличи, искусно оформленными, для росписи части из них даже приглашали известных монахинь-мастериц!

И всё это великолепие окружало ещё одно весёлое кольцо молодой, дружно и густо проросшей пшенички нежно-зелёного цвета, или более яркое и столь же весёлое кольцо молодого овса!
И при виде этой торжествующей красоты лицо любого, даже самого сдержанного, сурового человека, невольно, озарялось лёгкой, по-детски открытой, радостной улыбкой!
Куличей, пирогов, рулетов, булочек, ватрушек пекли во многих домах столько, чтобы ни одна, самая нуждающаяся, семья в этом городе не оставалась без праздничного угощения!
А в преддверии Рождества дети, под руководством взрослых, делали игрушки для ёлки! ООО
И тогда, полтора века назад, продавались замечательные ёлочные украшения!
Яркие и нарядные, скромные и изысканные, они завершали оформление праздничной красавицы, когда от одного взгляда на неё захватывало дух от восторга, и
ликование, испытанное ребёнком в детстве, сопровождало его потом всю жизнь!

И, тем не менее, значительную, а то и большую, часть украшений для ёлки изготавливали своими руками!
Для некоторых семей покупать ёлочные украшения было дороговато, но и во вполне обеспеченных домах примерно за пол месяца до праздника появлялись стопки и рулоны цветной бумаги: глянцевой и матовой, тиснёной и гладкой, гофрированной и бархатной, краски, клей, ножницы, спички для орехов, кисточки, иголки, нитки,
цветные шнуры, золотая канитель и даже «книжечки», как их называли, настоящего сусального золота для золочения орехов, которые дожидались своего звёздного часа в довольно объёмистом лукошке. Орехов, пряников и яблок заготавливали много.
Потому что каждый из детей, приходивших в гости на Рождество, получал в подарок сплетенную из цветной плотной бумаги сумочку в виде сердечка, в которой лежали несколько золочёных орехов, расписных пряников и яблок!
За несколько дней до праздника около крыльца, которое вело с террасы в сад, появлялась огромная пушистая ель.
В дом её заранее не заносили:
«Как можно?! Ведь пост всё еще продолжается!».
И только рано утром, в сочельник, пока дети ещё спали, ель вносили в столовую, наряжали самый верх и закрепляли рождественские свечечки на ветках! Сюда же вносили и все игрушки и украшения, сделанные детьми.
Остальную часть елки, на доступной для них высоте, дети наряжали сами и наряжали вдохновенно!

И начиналась череда восхитительных зимних праздников:
И Рождество, и Новый Год, и Крещение,
И Именины, День Ангела всеобщей любимицы Евы!
День Преподобной Евпраксии отмечается 25 января по новому стилю.

За многие века в православном мире сложился на редкость сбалансированный, гармоничный ритм жизни, взаимосвязи будней, постов и праздников, который, если привычка жить в таком ритме прививается с детства и становится осознанной необходимостью, дарит человеку бодрость и оптимизм на всю жизнь.
Суровость самого строгого поста рождала вовсе не уныние, а бодрость, когда вдруг в самом себе человек обнаруживал, ощущал новые, до поста как бы и невостребованные, силы, и это дарило тихую радость и смирение от осознания, как ничтожна мала твоя жертва, совершаемая в память того, Кто взошёл на крест во искупление грехов человеческих и его Матери, безропотно принявшей это страшное испытание.

Однообразие, рутинность будней рождали не скуку, ропот … а желание выполнить, как можно быстрее и лучше, ежедневные обязанности и, с чувством выполненного долга,
посвятить свободное время любимым людям и приятным занятиям.
Праздники же отмечали светло и радостно, как и подобает отмечать Православные праздники!

СЕМЬЯ И ДОМ

Семья, в которой росла Ева, имела весьма скромный достаток и жила в небольшом доме с мезонином, в котором было несколько крохотных комнат и огромная терраса, выходившая в сад.
Но в этом же самом, скромном, доме были довольно просторная и красивая столовая и не менее просторная и красивая гостиная, объединявшиеся арочным проходом с пилястрами.
Обстановка в остальных комнатах отличалась крайним аскетизмом.
Да и в гостиной, и столовой не было особой роскоши, но, оформленные с большим вкусом в стиле ампир по эскизам самого хозяина и обставленные мебелью, изготовленной отнюдь не знаменитыми, а доморощенными мастерами, они производили очень приятное впечатление.
А, самым главным в этом доме была подлинная атмосфера гостеприимства и доброжелательности, когда даже человек, впервые оказавшийся здесь, довольно быстро явственно чувствовал, что он хочет непременно побывать здесь ещё и, вполне возможно, стать завсегдатаем дома, а то и другом радушного семейства.

ГОРОД

Город, в котором росла Ева, был безнадёжно провинциален: это была не просто провинция, а провинция далёкая, пограничная, за которой простирались необъятные, неведомые, опасные, таинственные и манящие, именно своей неизведанностью, степи.
Крупный чиновник, путешественник и лингвист, Пётр Иванович Пашино, побывавший в Оренбурге в 1866 году, когда город отсчитывал второе столетие, в первых же строчках пишет о том, что бросалось, вероятно, в глаза всем приезжим: «Город Оренбург не похож на другие русские города»…

Ещё бы: один Меновый Двор чего стоил!

А ЕЩЁ ЕВА ЛЮБИЛА ЛЕТАТЬ!

Весной, вскоре после Пасхи, было принято выезжать за город.
Были времена, когда отъезжать за город далеко в степь в южном направлении было небезопасно, и предпочитали останавливаться где-нибудь неподалёку от Менового двора, отстоящего от города всего в тридцати верстах.
Обычно останавливались в рощице на вершине небольшого холма, откуда открывался великолепный вид на необозримую весеннюю степь.
В тени нескольких вековых деревьев бил чистейший родник, а сам холм покрывала молодая веселая поросль.
Окрестности города бедны растительностью.
Неудивительно, что именно эта, слегка всхолмлённая и осенённая деревьями, часть великой степи стала любимым местом многих почтенных семейств, отправлявшихся на весенние прогулки.

День накануне поездки проходил в хлопотах: доставали ещё к пасхе заготовленные копчёные и вяленые деликатесы, жарили, пекли, тщательно складывали заготовки в корзины; везли с собой также посуду, скатерти, обязательно брали большой самовар, ковер и несколько походных, вероятно, складных, стульев.

Обязательно найти авторов и само стихотворение «Пингвины»!
« Все, как один, никогда не читают,
Все, как один, никогда не летают,
Все, как один, по пингвиньи болтают
Вышли приветствовать
Все, как один,
Все, как один, носят имя пингвин!»- Великолепно!

В такие поездки отправлялось сразу несколько почтенных семейств в полном составе, от мала до велика, прихватив с собой в полном составе и семейства нянюшек, кухарок, кучеров. Вряд ли такое было возможно в другом городе, да и в этом, такие совместные поездки происходили только один раз в год.
Но так уж повелось здесь много лет назад, что хотя бы в Пасхальные дни, от Светлого Воскресения и до Вознесения, все православные, независимо от социального положения, были равны.

И за праздничным пасхальным столом, и на коврике, расстеленном на молодой траве, могли оказаться генерал и кучер, кухарка и супруга важного чиновника.
А их дети, тем более, бегали наперегонки, играли в лапту, или городки, кувыркались на молодой траве-мураве, пили чай с праздничными пирогами, совершенно не задумываясь о том,
сколь велика дистанция, отделяющая их на социальной лестнице.
В этом, несомненно, играли роль и провинциальность городка и патриархальность нравов его жителей.

Но был в этой патриархальности своеобразный отсвет первых лет христианства, озарённость собраний и трапез первых последователей Христа; было в этой провинциальности и патриархальности столько тепла, доброты, искренности, что в её лучах меркли и лоск заезжих столичных высоких особ, и чопорность и сдержанность, с младых ногтей отличавшая многих из них, выделявшая их.
Оказавшись в этом городе, многие из столичных гостей весьма скептически и, даже, пренебрежительно, на первых порах воспринимали некоторые особенности быта горожан, которые, кстати, вполне осознавали свою «провинциальность» и могли бы, вслед за Пушкинской Татьяной, воскликнуть, извиняя своё простосердечие:
«А мы?! Ничем мы не блестим, хоть Вам и рады простодушно!»
Но проходило совсем немного времени, и большая часть приезжих подпадала под обаяние этих простодушных провинциалов.

Остановившись в тени вековых деревьев, взрослые начинали обычные в таких случаях хлопоты, весёлая гурьба малышей резвились на молодой травке, молодёжь спускалась за родниковой водой, приносила её в ведёрке и все с удовольствием пили ледяную, очень вкусную воду, при этом кто-нибудь непременно приговаривал: «Да, в городе такую не отведаешь!» и с ним все безоговорочно соглашались.
Затем опять шумная компания спускалась за водой, заливала её в самовар и вопросительно смотрела на старших.
И, наконец, раздавалось долгожданное:
«Бегите! Нечего вам с нами, стариками, сидеть. Мы и сами справимся!
Наша гора — дивное место!
Было время, когда и мы летали!
Летите и вы! В добрый час! С Богом!»

ДИВНЫЕ ГОРЫ

«И мы летали!»,- говорили о себе «старики».
Именно так определяли они то, что происходило в окрестностях города каждой весной.
Впервые приехавшие в город, непременно отмечали, что в семьях старожилов нет — нет, да и мелькала фраза; «Пить чай на дивных горах», «Когда мы в прошлом году пили чай на горе дивной», «Познакомились, когда пили чай на самой горе дивной».
И почти всегда весной гости получали приглашение:
«Приглашаем Вас завтра попить с нами чаёк на горе дивной!
Непременно, непременно!
Будем рады вас видеть!
Наши горы- дивное место:
С них весь мир Божий можно одним взглядом охватить!»
Фраза озадачивала, потому что, естественно, никакой горы в окрестностях города не было, а только небольшие всхолмления.
«Горой дивной» горожане окрестили довольно высокий холм. Но подъём на него был настолько пологим, что во время поездки его высоты просто невозможно было заметить. И, только оказавшись под сенью всего нескольких, но вековых, деревьев в окружении молодой весёлой поросли, путники понимали, что холм, действительно, настолько высок, что даёт возможность увидеть с его вершины всю великую и необозримую степь и, как и обещали старожилы,
«Весь Мир Божий одним взглядом охватить!»
А Мир Божий был велик и прекрасен!
Особенно весной, когда казалось, что нигде в мире невозможно встретить такое богатство всевозможных оттенков зелёного, синего, голубого, бирюзового, белого, розового, серого, фиолетового, малинового, оранжевого!
С вершины весенняя степь представлялась безбрежным, всегда волнующимся морем, Над ним властвовал только ветер, который никогда не стихал здесь полностью и
в распоряжении которого было всё богатство цветовой палитры.
Именно ветер нагонял тучи, то светло серые, то свинцовые, то фиолетовые, окрашивающие и степь в самые фантастические оттенки.
Именно ветер разгонял их беспощадно и они безропотно плыли в неведомые края, открывая бездонное сине-голубое небо с белоснежными облаками, края которых солнце окрашивало в самые невероятные малиновые, сиреневые, розовые, оранжевые цвета.

И под этим бездонным небом Волны вечно волнующегося, безграничного, необъятного степного моря демонстрировали всё богатство палитры от нежнейшего светло-зелёного, с лёгким оттенком желтизны, до интенсивного травянисто-зелёного, или оливкового, переходящего неожиданно в бирюзовый, синий и, на самом горизонте, фиолетово-сиренево-лиловый.
Да, такое богатство оттенков царило в степи далеко не всегда, и те, кто видел его однажды, знал, что обязательно постарается побывать здесь весной опять, чтобы ещё раз увидеть, как этот Мир велик и прекрасен!

Наступал момент, когда дети задавали взрослым непременный вопрос: «А почему говорят, что наши горы — дивное место?!»
Почему- то в городе было принято, чтобы пояснения малышам давали именно бабушки и дедушки.
И те очень серьёзно, но с лукавой искоркой в глазах, отвечали:
« ДА, конечно, дивное место!
Мы с этих гор в степь спускались…
Идёшь себе медленно, не торопясь,
а потом незаметно начинаешь идти всё быстрее и быстрее.
И, даже если и не хочешь, ноги сами начинают бежать!
И вот несёшься уже, как ветер, с невиданной скоростью!
А в какой-то момент вдруг чувствуешь, что
летишь над нашей необъятной степью,
а над тобой только бездонное синее небо!
И такая в мире красота дивная!
Вот немного подрастёте и тоже полетите!»

П У Т Е Ш Е С Т В Е Н И К И

Двое молодых путешественников возвращались из Ташкента.
Если быть точнее, они возвращались из Ташкента, выполнив деловое поручение, но сам путь от Оренбурга до Ташкента и обратно, да и знакомство с со старыми и только недавно возникшими городками и фортами, воспринимали именно, как путешествие. Они, еще до поездки, были наслышаны о сложностях пути, но были молоды, энергичны и философски смотрели на проблемы. И только на заключительном участке дороги их терпение лопнуло. Когда станционный смотритель нерешительно сказал им, что свободен только «Шельма-киргизец», оба, а они придерживались весьма широких взглядов, назидательно сказали: «Киргизец — тоже человек! Нас на двух перегонах киргизы везли. И ничего, вполне справлялись!».

Смотритель глубокомысленно парировал: « Так те — киргизцы! А этот — шельмец! Но других сейчас нет. Да тут и пути всего-ничего осталось! Авось и этот довезёт!»
Вёз он их недолго, остановился, долго ходил вокруг возка, наклонялся приседал, цокал языком и вдруг исчез. В ровной степи, без единого деревца и кустика, как сквозь землю провалился, а потом появился так же внезапно, как и исчез. Терпеливо выслушал вопросы. На его хитром лице при этом явственно читались скука и пренебрежение. Не дослушав пассажиров и ничего не ответив на вопросы, он, как ни в чём не бывало, тронулся в путь. Спустя пол часа возок стало кренить, что-то хрустнуло, щелкнуло, и на этом движение остановилось. «шельмец» снова вышел, походил вокруг, присел, потрогал колёса и лёг в томной позе, прикрыв глаза, рядом!
Ни просьбы, ни крики, ни уговоры на него не подействовали. Единственное, чего путники смогли добиться, это «объяснения». Лениво, нехотя, на ломаном русском, он объяснил, что вверенное ему транспортное средство совершенно ремонту не подлежит, а вот им посему надлежит либо ждать встречный экипаж, ямщик которого поможет с ремонтом, либо дождаться следующих за ними путников, которые, возможно «приютят, прихватят» их.

На горизонте высился небольшой холм, на котором, еле различимая, виднелась группа людей, что дарило некоторую надежду на содействие.
Молодым людям не оставалось ничего другого, как отправится пешком, прихватив с собой только документы.

Они не ошиблись в своих предположениях: это, действительно, были люди, поднявшиеся на холм в нескольких экипажах! Настроение путешественников поднялось и они с удовольствием стали осматривать окрестности.
По мере приближения к Оренбургу, степь становилась всё более живописной!
А сейчас, после почти трёх недель, проведённых в путешествии по однообразно плоской степи, невысокий холм, на который они, случись их путешествие в других краях, возможно, и не обратили бы внимания, манил, почему-то обещая некие события, неведомые и волнующе-прекрасные!
Это предвосхищение грядущего счастья оба ощутили одновременно и сохранили память о нём на всю жизнь!
Об этом оба на старости лет рассказывали своим внукам, об этом оба, не сговариваясь, писали в своих дневниках, об этом остались семейные предания!

День был ясным, по синему небу плыли облака, которые изредка слегка заслоняли солнце, смягчая его свет.
Именно в такой момент путники и увидели, как с горы сначала медленно, а затем всё быстрее и быстрее сбегает весёлая молодая стайка.
Одна из девочек по какой-то причине задержалась и сейчас догоняла сверстников, сбегая с горы вместе с собакой.
На ней была накидка с пелеринкой, которая от ветра приподнялась и, развеваясь, создавала издалека полное ощущение крыльев.
Лёгкое облачко проплыло дальше, открыв солнце, и в его ярких лучах на какое-то мгновение
легкая девичья фигурка воспарила над степью!

С А М Ы Й С Ч А С Т Л И В Ы Й Д Е Н Ь

Зимой Еве исполнилось пятнадцать.
Она всё ещё находилась под впечатлением прошлогодней поездки в далёкие и прекрасные Москву и Петербург…
Поездки, невероятно расширившей её горизонты, давшей повод углубиться в довольно серьёзные фолианты по истории и культуре…
Поездки, побудившей ещё раз перечитать любимые и прочитать новые книги о путешествиях…
Поездки, которая привела её к мысли, что, как бы она ни любила свой родной город, но жить она хочет именно в Петербурге, или Москве!
Именно об этом она говорила в свой День Ангела, отмечавшийся в череде всех зимних праздников!

САФЬЯНОВЫЙ РОЗОВЫЙ АЛЬБОМ

Об этом говорили рисунки, стихи и записи, оставленные гостями в её чудесном розовом сафьяновом альбоме, непременном атрибуте провинциальных барышень.
Об этом же говорили в пасхальные дни и она сама, и гости дома!
Об этом же говорили стихи, записи и рисунки, которыми она сама дополнила альбом в дни празднования Светлого Христова Воскресения!»

Дядя Гора, обращаясь к нашей старшей сестричке, попросил: « Добавь-ка мне, Желочка, чаю горяченького, пожалуйста!», поблагодарил её: «Спасибо, милая!» и, повернувшись к Маме, добавил: «А вот про альбом ты, Лялечка, лучше меня расскажешь!»

Мама спросила девочек: «Приходилось ли вам видеть, или хотя бы слышать про «альбомные», или «картинные» книги?» и, видя полное недоумение на их лицах, продолжила рассказ про

САФЬЯНОВЫЙ РОЗОВЫЙ АЛЬБОМ

«Альбомы, альбомные книги, или картинные книги были когда-то необычайно популярны в России.
Это была обычно женская, даже, точнее, девичья, изящная вещица, которая, в отличии от дневника, предназначалась для всеобщего обозрения и лежала обычно на изящном столике в гостиной. Каждый из гостей мог ознакомиться с записями, стихами и рисунками, сделанными друзьями дома и, при желании, оставить свои. Для этого многие специально заучивали стихи, афоризмы, или интересные мысли, встретившиеся им в книгах. Приветствовались и собственные произведения. Степень талантливости гостей могла быть, естественно, разной, и многие записи и рисунки были предельно наивны, сентиментальны и далеко не всегда высоко художественны.
Но иронизировать, отпускать колкости по этому поводу было не принято.
В таких альбомах ценилась их, пусть и наивная, с большой долей сентиментальности, искренность и «рукотворность».
Я специально поинтересовалась и выяснила, что традиция вести такие альбомы во второй половине девятнадцатого века постепенно сходила на нет и стала уделом именно провинциальных барышень.
Ну, что же, значит именно им, в первую очередь (хотя до наших дней дошли и значительно более ранние, не провинциальные, «картинные книги») мы обязаны тем, что, по наивности продолжая вести альбомы, как и их сверстницы ещё в пушкинские времена, они донесли до нас живую память об этой, весьма своеобразной и, возможно, вы согласитесь, наивно- прекрасной традиции!
Да и сами альбомы дошли до нас благодаря во многом именно этим провинциальным мечтательницам!
И в советские времена, хотя бы изредка, в некоторых семьях, можно было встретить такие альбомы, доставшиеся от бабушек и прабабушек!
Интересно, что эта традиция, самым невероятным образом, существовала кое-где и в советское время!
Моя любимая первая учительница в начальной школе, Вера Николаевна Соколова, окончила с отличием гимназию, и с её лёгкой руки все девочки в нашем классе имели такие альбомы. Правда, и в двадцатые, и в тридцатые годы сложно было приобрести красивые альбомы и большинство «альбомов» одноклассниц были изготовлены из конторских книг, а то и вовсе из сшитых тетрадей.

Но Обложки всех «альбомов» были старательно оформлены девочками, в соответствии с их талантами. Бумага в большинстве «альбомов» была сероватой, или желтоватой, но в остальном они, как это не покажется странным, поразительным образом походили на традиционные «Картинные книги»: те же цитаты из книг, те же стихотворения, правда, дополненные стихами поэтов советских, те же рисунки: ландыши, тюльпаны, фиалки и никаких мартеновских печей и других промышленных объектов!»
Единственным проявлением 20го века были только рисунки самолётов, дополненные сроками известной песни:
«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью»
Мы все тогда грезили небом!
Все девочки очень хотели, чтобы любимая учительница оставила записи в их «альбомах». И Вера Николаевна никому не отказала.
Мне в альбом она записала: «Иди вперёд, назад ни шагу! Запомни это навсегда! И сохрани в душе отвагу, не падай духом никогда!»

Итак, во время путешествия, то ли в Москве, то ли в Петербурге, и были куплены два альбома в красивых футлярах:
Один «вертикальный» для фотографий, второй «горизонтальный» для записей и рисунков гостей и друзей дома.
Фотография была ещё диковинкой и первые фотопортреты  (Очевидно, дагеротипы) Евы и всего семейства были сделаны именно во время той памятной поездки.
В семье и до поездки был альбом («картинная книга»), но до середины тридцатых годов двадцатого века дошли именно эти два «розовых» альбома.

«САФЬЯНОВЫЕ РОЗОВЫЕ АЛЬБОМЫ»
были на самом деле…
ВИШНЁВЫМИ!
Они были обтянуты сафьяном цвета спелой вишни с золотым тиснением и довольно сложно и искусно оформлены.
По нижнему и правому краю альбомов были сделаны бархатные вставки, шириной в ладонь.
Нижняя бархатная (горизонтальная) полоса была вишнёвого цвета и на ней располагалась ветвь вьющейся полураскрытой розы персикового цвета, выполненная из тиснёного сафьяна.
Бархатная полоса по правому краю (вертикальная) была персикового цвета и на ней была ветвь вьющейся полураскрытой розы вишнёвого цвета, выполненная из тиснёного сафьяна.

Между этими полосами В овальном медальоне персикового цвета, окантованном золотом, находился миниатюрный бутон розы вишнёвого цвета.
Дополняли альбомы медные (или бронзовые?) застёжки, три медных « заклёпки» скрепляли его листы, края обложки тоже были оформлены медными уголками. И это медное (бронзовое?) оформление все, конечно, называли золотым!

В таких альбомах записи и рисунки делала и сама хозяйка изящной вещицы. И до того дня, о котором осталось семейное предание, все записи, рисунки, отрывки из любимых стихотворений, сделанные рукой Евы, были явным отголоском поездки в Москву и Петербург.
И вот настал

САМЫЙ СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ

О нём поведали и Мама и дядя Гора. Вёл рассказ дядя Гора, а Мама время от времени добавляла : «Да, да! Мама мне рассказывала!», или «Да! Мама говорила, что её Мама и бабушка, а ваши прабабушка и прапрабабушка…» и дополняла рассказ дяди интереснейшей деталью.

Маркиз и Друг непременно отправлялись в путешествие вместе со всем семейством.
Но Маркиз был слишком высокомерен, важен, холён и вальяжен, для того чтобы мчаться с горы вместе с глупой и шумной оравой.
О, как он был импозантен!
Эффектно развалившись на ковре, он только снисходительно –пренебрежительно сквозь глазки-щёлочки поглядывал на глупую и шумную компанию!
Иное дело Шер! Дружище обожал эти мгновения!
Для него наступал долгожданный час безграничной свободы!
И вдруг, когда юная весёлая компания уже получила благословение взрослых, обнаружилось, что именно Шер куда-то делся!
Ева была уверена, что Друг обидится, если она побежит без него!
Через несколько минут пёс прибежал на крик, но молодая шумная компания уже сбегала с горы.
И Ева с Шером с радостью помчались догонять их!
Они бежали всё быстрей и быстрей,
Предвкушая, столько раз испытанное, и всегда новое, счастливейшее мгновение, когда и бежать уже не надо, потому что ты, как в счастливом детском сне, без малейшего усилия легко и плавно летишь над степью!

Лёгкое белое облачко, несколько минут закрывавшее солнце, поплыло догонять другие облака,
Солнце радостно и одобрительно заулыбалось и Ева, почувствовав необыкновенную лёгкость, поняла, что летит над этим прекрасным и радостным миром!

Пока она с Шером спустилась в степь,друзья уже успели набрать охапки полевых цветов и с интересом смотрели на двух молодых людей, приветливо махавших
им руками. Наконец они приблизились, поздоровались и спросили есть ли с ними кучер, пояснив, что их экипаж сломался и кучеру нужна помощь. Получив утвердительный ответ, молодые люди присоединились к компании и стали медленно подниматься вверх, где их с нетерпением поджидали взрослые.
Кучер Фома с удовольствием пообедал раньше других, потому что собирался немного вздремнуть перед дорогой. Но, несмотря на это, не раздумывая согласился помочь , выразив, правда, сомнение в кристальной честности «шельмеца» (забегая вперёд, следует добавить, что он оказался прав в своём предположении). Однако, взяв все необходимое для ремонта и прихватив угощение для ямщика, заботливо собранное женщинами, отправился навстречу экипажу, застрявшему в степи.
Надо ли говорить, что путешественников радушно пригласили отобедать, тем более, что существовало поверье: принять путников в пасхальные дни является делом богоугодным и приносит счастье!
И молодые люди, без ложной церемонии, радостно приняли приглашение, потому что больше двух недель питались в основном всухомятку припасами, приобретёнными ещё в Ташкенте.
Сообщение, о том, что они возвращаются из Ташкента, вызвало бурю восторженных возгласов и пробудило неподдельный интерес к их путешествию!
И Алексей, и Александр, а именно так звали молодых путешественников, были переполнены впечатлениями от нового экзотического края, и, оказавшись непревзойдёнными рассказчиками, стали центром всеобщего внимания, получив приглашение побывать с визитом сразу в нескольких домах почтенных горожан.
Один из них, приглашая, добавил: « Приходите, приходите непременно! Мои старшие мечтают о дальних странах и перечитали чуть ли не все книги о путешествиях! Да и доченька такие книги очень любит!»

Девочка, сидевшая в сторонке, рядом с миниатюрной женщиной средних лет, вспыхнула от смущения и Алексей догадался,
что речь идёт именно о ней.
Продолжая свой рассказ о новых, таинственных и прекрасных краях, он позволил себе только пару раз, как бы мельком, взглянуть на неё.
Это была та самая девочка, которая, догоняя со своей собакой друзей, в какой-то момент, в лучах выглянувшего из-за облака яркого солнца, воспарила и поплыла над необъятной степью!

Миниатюрная сероглазая шатенка, почти ребёнок…
Каштановые локоны красиво выделялись на фоне бархатной пелеринки оливкового цвета, по краю которой были вытеснены совы.
«Совёнок!»,-мелькнуло в голове Алексея.
Миниатюрная, изящная девочка-подросток вызвала невольную волну нежности.
Алексея самого поразило это неожиданно нахлынувшее чувство и он, слегка улыбнувшись, невольно пожал плечами, даже не предполагая, что именно это чувство нежности к ней он пронесёт через всю жизнь!
Изумительный цвет миловидного лица с нежным румянцем, красивые блестящие каштановые волосы, тёмные брови, ресницы и выразительные серые глаза, делали её, несмотря на некоторую неправильность и своеобразие черт лица, необыкновенно привлекательной.

Сама Ева только один раз позволила себе взглянуть на Алексея…
Их взгляды встретились…
Это был первый в их жизни долгий и счастливый день!»

Мама долила дяде Горе чая и сама сделала несколько глотков…
«А дальше?»,- в нетерпении спросили Желочкины однокурсницы.
«А дальше была долгая жизнь, почти полвека, в которой было всякое, но которую, тем не менее, оба считали счастливой!»
«Вы нам расскажете?»,- с надеждой спросили девочки.

«Как об этом расскажешь?»,- сказал дядя Гора задумчиво:

«Так бывает: долгий счастливый день и целая жизнь, промелькнувшая как одно мгновение!»

И Мама, и он с удовольствием допили чай, так как во время рассказа сделать это было невозможно и дядя Гора произнёс: «Я, пожалуй, расскажу вам
О том…

О ТОМ, КАК ВПЕРВЫЕ ВСТРЕЧАЛИ НОВЫЙ ГОД И РОЖДЕСТВО В КАЗАЛИНСКЕ»

«Да, кстати, а много ли вы знаете о Казалинске?!
Впервые слышите?! А давно ли ваши семьи живут в Ташкенте?
Лет двадцать- тридцать? Вот потому вы и не слышали!
А ведь когда-то это был форт №1!
Первый! Понимаете: Первый форт в Туркестане!
И, на первых порах, он сыграл немалую и славную роль в освоении края!
Как ни будь соберусь и расскажу поподробней и о нём, и о Перовске, и о Новом Маргелане, ставшем Скобелевым, и о Верном! Да мало ли городов, городков, городишек, которые либо незаслуженно забыты, либо в которых прилагают немалые усилия, чтобы забыть славные страницы истории…
Пока же поговорим о тех, кому предстояло осваивать
новый, неизведанный край!

После той памятной встречи на пасхальной неделе на горе Дивной, Алексей ещё пару раз являлся с визитом к родителям Евы. А через полтора года
просил у них руки Евы, но получил неопределённый ответ: он нравился родителям, но их пугала перспектива отпустить любимицу в далёкий, неизведанный край.
Он уехал, дав родителям слово не тревожить их дочь.
Ева вела себя, как обычно: много читала, но читала только книги о путешествиях, причем о путешествиях в Азии, и, в первую очередь, в Туркестане,
общалась с кузинами, бывала в гостях, театре, но мать заметила, что в разговоре с жизнерадостными кузинами она всё чаще молчит, с видимым усилием придавая лицу выражение заинтересованности.
Пристраиваясь с любимыми книгами на диване, она не читает, а смотрит в одну точку и безучастно поглаживает рукой своих любимцев. А потом и вовсе: все чаще стала замечать следы слез на её лице.
Отец по-прежнему был непреклонен: отпускать дочь в пекло степей и пустынь он не собирался!
И однажды, дождавшись пока Ева выйдет в сад, мать сказала решительно: «Не знаю, как перенесёт Ева жару пустынь и степей, но то, что она не перенесёт разлуки, знаю точно!»
Итак, родители смирились! Ева вначале, было, повеселела!

А Алексей, удручённый отказом, и своим обещанием не беспокоить впредь Еву, писал ей письма и складывал их в шкатулку, которую повсюду возил с собой.

Ева, снова загрустила и, удручённая, убеждённая теперь, что Алексей предпочёл ей другую, стала буквально таять на глазах.

И тогда мать, отбросив все условности, сама написала письмо в Ташкент.
Письмо шло две недели.
А ещё через две недели Алексей встретил Еву на террасе, выходившей в сад.

Больше они никогда не расставались!

Он, имея возможность выбрать место службы, благоразумно выбрал Казалинск, а не Ташкент.
Да, понимаю: сейчас его выбор покажется странным, если не принимать во внимание тот факт, что Ташкент, его европейская часть, начала застраиваться всего за три года, до первого путешествия Алексея в Туркестан, а Казалинск, который на первых порах и вовсе именовался Фортом номер 1, насчитывал целых! пятнадцать лет и по степени заселённости, застроенности и благоустройства превосходил Ташкент.
В Казалинске были реально застроены европейскими домами две, или три улицы, с широкими, слегка приподнятыми над проезжей частью, тротуарами, посередине которых были проложены узкие, в два кирпича шириной, дорожки для передвижения в слякотное время года. Проезжая часть, правда, оставалась немощёной, но в начале и конце улиц были сделаны кирпичные переходы с одной стороны улицы на другую. Были прорыты арыки и посажены молодые тополя. Небольшой зал офицерского собрания тоже был вымощен гладким, плоским кирпичом квадратной формы.
Одним словом, центр цивилизации, да и только!
Алексей смог купить небольшой, как и всё в городке, аккуратный, побеленный известью домик из трёх комнат с террасой и просторным двором, единственным украшением которого был молодой, но уже довольно высокий тополь.
Была и ещё одна причина, по которой на первых порах был выбран именно Казалинск: городок возник на берегу Сыр-Дарьи, которая, по его мнению должна была смягчать климат, все «прелести» которого Алексей вкусил полной мере ещё в свое первое туркестанское лето.

Одним словом, он, казалось бы, сделал всё, чтобы пребывание Евы в городке было максимально комфортным…
Сама же Ева ни о каком комфорте вовсе не задумывалась: так ли это важно, если едешь с любимым и любящим человеком в долгожданное путешествие в далекий, таинственный и прекрасный край!»

«Ну, пора и честь знать!
Мне завтра с утра на лекции, как бы и вас дома не потеряли, да и сессия на носу, надо заниматься!»,- сказал дядя Гора, вставая.

«Георгий Алексеевич, Елена Григорьевна, миленькие!
Да, ведь, Вы остановились на самом интересном!»,- взмолились девочки.
«Самое интересное, говорите?!»,- хитро улыбнувшись переспросил дядя Гора:
«Да жизнь, любая жизнь, всегда + интересна, если внимательно к ней присмотреться и рассказать о ней с любовью!»

«И про первую елку в Казалинске, и про Маркиза-путешественника только начали рассказывать!»,-удручённо промямлили девочки:
«Тебе, Желочка, повезло: ты можешь такие захватывающие истории хоть каждый день слушать! Как Елена Григорьевна интересно рассказывает!»

«Дядя Гора! Мы, как и всегда, придем к Вам седьмого, а Вас с тётей Оней ждём к нам первого!»,-сказала Мама, с ласковой улыбкой обращаясь к дяде.
И, повернувшись к однокурсницам Желочки, добавила: «Если вам так интересно, приходите в первый день Нового Года!
Георгий Алексеевич с Анной Андреевной обязательно приходят к нам в первый новогодний вечер, следуя давней традиции.
Обещать не обещаю, но, возможно, вы и узнаете продолжение этой истории!»,
Девочки, буквально завизжали от восторга, а дядя Гора, улыбнувшись лукаво, посетовал: « Вы, значит, будете пить чай с праздничными пирогами, а нам с Лялечкой опять предстоит болтать весь вечер- заманчивая перспектива, однако, вырисовывается!» и, заметив растерянность однокурсниц, миролюбиво добавил:
«Вы, главное, приходите! А мы с Лялечкой»,- он ласково погладил Мамины руки: «Возможно, и продолжим наши истории!»

Выйдя во двор, в первое мгновение мы с наслаждением вдыхали чистый, прозрачный, морозный воздух.
Всей компанией отправились провожать дядю Гору до троллейбуса, потом девочек до трамвая и автобуса. А потом, ухватившись за руки нашего Деда Мороза, и присев на корточки, мы по снегу докатились до самого дома!
«Мама! А этот наш день тоже долгий и счастливый!»,- пробормотали мы, засыпая, и, сквозь сон, слыша, что и Мама и Желочка тоже считают его и долгим, и счастливым!
На следующий день сняли и выстирали шторы, бельё, накидки, скатерти, салфетки: началась генеральная уборка и приготовление
праздничных заготовок!

НОВЫЙ ГОД

И каким же весёлым и нарядным стал через несколько дней наш дом!
Вот теперь и ёлочку, которая дожидалась праздников во дворе, можно было занести!
Мы, еще года два назад, были зачарованы стихотворением Маршака:

« В декабре, в декабре много снега во дворе!
Нашу речку, словно в сказке, за ночь вымостил мороз,
Обновил коньки, салазки, елку из лесу принёс!
Ёлка плакала сначала от домашнего тепла, утром
Плакать перестала, задышала, ожила!
Чуть дрожат её иголки. На ветвях огни зажглись.
Как по лесенке, по ёлке огоньки взбегают ввысь!
Год прошёл, как день вчерашний.
Над Москвою в этот час
Бьют часы Кремлёвской башни свой салют двенадцать раз!»

И вот, наконец, всё совпало: и снег, и мороз, и ёлка!
И где-то далеко- далеко, в заснеженной и прекрасной Москве, скоро пробьют двенадцать раз часы Кремлёвской башни и мы их услышим по радио!
Каждый Новогодний праздник мы слушали, сидя с подарками под ёлочкой, бой Московских курантов и Гимн Советского союза!
Их бой доносился до самых отдалённых городов и сёл нашей страны, в том числе и тех, где нам пришлось встречать предыдущие праздники.
И вот, наконец, мы опять в Ташкенте, в нашем собственном, милом, светлом и тёплом доме!
И дом наш- полная чаша: и заготовки на зиму все сделаны!
И Мама с Желочкой накануне и сегодня целый день жарят, тушат, пекут что-то самое праздничное и вкусное!
И нарядные бумазеевые платьица нам Мама сшила!
И Ёлочка пушистая, до самого потолка, наполняет дом
лесным ароматом хвои, дополняемым ароматом мандаринов!
На новый год в нашем доме появился новый красивый радиоприёмник «Узбекистан». Больше всего восхищало, что при включении загорался яркий зелёный огонёк и, поворачивая ручку, можно было услышать голоса самых далёких и неведомых городов на нашей планете!

И, всё-таки, самым волшебным подарком была великолепная ёлочная электрогирлянда, выполненная в виде свечечек: голубые и розовые свечки при включении озарялись ярким пламенем лампочек всевозможных цветов. Несколько раз за покупала китайские гирлянды. Тоже ничего, за неимением лучшего: мелькают крошечные синие, красные и зелёные лампочки!
А те лампочки были стеклянными, имитировали пламя праздничных свечей и были очень красивыми: зелёными и бирюзовыми, синими и голубыми, розовыми и вишнёвыми, алыми и красными, жёлтыми и оранжевыми, фиолетовыми и сиреневыми!
Они были красивыми и сами по себе, а когда их включали, всё в доме становилось сказочным!
И, если включали только их, то в комнате было достаточно светло, чтобы читать сказки, а на стенах и потолке отражалось всё многообразие их изумительной цветовой палитры, придающей, и без того великолепной и пышной, лесной красавице и всем игрушкам на ней Совершенство и Волшебство!

В первый день нового, 1958, года, также, как и всегда, в новогодние и рождественские праздники, мы слушали, собравшись за праздничным столом,

ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИЙ,
ПОВЕДАННЫХ МАМОЙ И ДЯДЕЙ ГОРОЙ:

И ПРО ПРАВОСЛАВНЫЕ ПРАЗДНИКИ,
И ПРО ШЕРА, И ПРО МАРКИЗА,
И ПРО ПЕРВУЮ ЁЛКУ В КАЗАЛИНСКЕ,
И ПРО ВОЗ КНИГ И ЖУРНАЛОВ,
ПРИСЛАННЫХ
КАК РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПОДАРОК,
И ПРО ЗОЛОТЫХ СТРЕКОЗ НА ЁЛОЧКЕ,
И ПРО КНИЖНЫЕ И РОЖДЕСТВЕНСКИЕ
ВОЛШЕБНЫЕ ШКАТУЛКИ,
И МНОЖЕСТВО ДРУГИХ ИСТОРИЙ,
В КОТОРЫХ ЦАРИЛ БОГАТЫЙ, НЕПОВТОРИМЫЙ,
НИ С ЧЕМ НЕ СРАВНИМЫЙ,
ЕДИНСТВЕННЫЙ В СВОЁМ РОДЕ,
МИР ПЕРВЫХ РУССКИХ ТУРКЕСТАНЦЕВ,
СТАВШИЙ ЗА ПОЛТОРА ВЕКА
ПОЧТИ СКАЗОЧНЫМ,
ПОЧТИ ЛЕГЕНДАРНЫМ,
ПОЧТИ БЫЛИННЫМ!