Интервью с современным художником, соц-модернистом Вячеславом Ахуновым Искусство Ташкентцы

Repost поговорил с художником Вячеславом Ахуновым о современном искусстве в Узбекистане, судьбе соц-арта, искусстве модернизма и бунтарстве художников

Вячеслав Ахунов – современный художник, соц-модернист, писатель и философ. Родился в 1948 в Оше, Кыргызстан. Живет и работает в Ташкенте.

Вячеслав работает в техниках коллажа, живописи, инсталляции, перфоманса, видео, а также является автором многочисленных эссе и романов. С начала 2000­-х годов Ахунов стал исследовать возможности новых медиа, в особенности, видео. Его работы подчеркивают парадоксы культурной маргинальности. Он также исследует изменения и проблемы общественного неравенства в собственном регионе, косвенно комментируя развитие коллективной религиозности в некогда светском обществе. Его работы всегда направлены на целостность и личностную ответственность, к какой бы силовой структуре эта личность не принадлежала.

Искусство модернизма в Узбекистане не знали, но и до сих пор знания большинства художников заканчиваются на творчестве Сезанна, Ван Гога, Пикассо и Сальвадора Дали

— Как развивалось современное искусство в Узбекистане? Насколько оно самостоятельно и аутентично?
Когда мы говорим о современном искусстве Узбекистана, необходимо в первую очередь начать разговор о том времени, когда несколько художников обратились к художественным языкам, характерным для современного искусства. Дело в том, что в изобразительном искусстве Узбекистана не  существовало такого движения, как неофициальное советское искусство или искусство нонконформистов, существовавшее в то время в Ленинграде и Москве. Тогда ряд художников в своих поисках обратились к искусству модернизма.

Искусство модернизма в Узбекистане не знали, но и до сих пор знания большинства художников заканчиваются на творчестве Сезанна, Ван Гога, Пикассо и Сальвадора Дали. И, в частности, прекрасный художник Игорь Тахтаев в конце 70-х и начале 80-х годов обратился к сюрреализму, затем к гипперреализму. С другой стороны группа из четырех художников Бухары, мотором которой был Зелим Саиджанов, обратилась к немецкому экспрессионизму.

Удивительно то, что сам немецкий нео-экспрессионизм возник в 70-х годах. Я не знаю, какая была интуиция у ребят, потому что информация в СССР не поступала, за исключением каких-то ругательных статей с небольшими черно-белыми картинками в журналах «Искусство» и «Творчество» и в книгах с критикой буржуазного искусства Крючковой «Неоэкспрессионизм» и «Сюрреализм», ярых ниспровергателей модернизма, защитников марксистко-ленинской эстетики и соцреализма Михаила Лившица и его жены Лидии Рейнгард, их совместные книги «Кризис безобразия. От кубизма к поп-арт».

Я был несказанно рад, когда в издательстве «Изобразительное искусстве» в 1983 году вышла книга Лидии Яковлевны Рейнхард «Современное западное искусство. Борьба идей», в которой были опубликованы работы Делоне, Мондриана, Малевича, Ларионова, Кандинского, Купки, Швиттерса, Ротко, Кляйна, Стилла, Матье, Дюшана, Сол Левита, Ольденбурга, Дж. Кошута, Дональда Джадда, Р. Смитсона Серра, Оппенгейма и других классиков модернизма, а также  фотография Джексона Поллока за работой. Именно в этой книге был подробно описана история и генезис абстрактного искусства. Особой книгой, которую мы называли «учебником», являлся хорошо иллюстрированный коллективный труд «Модернизм. Анализ и критика основных направлений» 1980 года. В этой книге подробно описывались такие направления, как сюрреализм, поп-арт, ленд-арт и другие.  Также, художники передавали друг другу для просмотра привезенные и переправленные с Запада книги и каталоги проходивших выставок западных художников.  Все это вместе являлось настоящей школой по изучению модернизма. Тот, кто хотел, тот  получал нужную ему информацию.

Так вот, когда в 80-ом году бухарские художники привезли работы и сделали выставку в Доме кино, для меня это было чудесное явление, потому что не в Ташкенте, а в Бухаре ребята работали в современном направлении. А Ташкент в то время был спящим коммерческим городом, где художники зарабатывали деньги в комбинате «Рассом», были примерными соцреалистами.

«Гранатовая чайхона». Художник Александр Волков

Правда, единицы художников пытались внести в свои работы элементы сезаннизма, но опирались в основном на русский сезаннизм, но без включений кубизма, как это делал кубофутурист Александр Волков. Это была типичная реалистическая живопись с некоторыми сезанновскими элементами письма. В общем, это не меняло положения, – темой являлись  пейзажи, портреты, натюрморты с дынями-арбузами, лепешками, кумганами, селедками.

Повторяю, такого движения, как нонконформизм с формами запрещенного у нас западного модернизма в Узбекистане не было. Подобного подхода не было в литературной, музыкальной, театральной среде. Но за некоторым исключением, например, среди поэтов конца 70-х особое место занимало творчество поэта Мухаммада Салиха, ныне живущего за рубежом. Одним из первых он освоил современные формы, входил в известный круг московских и ленинградских поэтов, это Дмитрий Пригов, Алексей Парщиков, Иван Жданов, Александр Еременко, нео-футурист Виктор Соснора. Это были поэты новой волны из московской и ленинградской тусовки. Тогда они будоражили столичный небосклон, приезжали сюда, общались с нами.

Среди художников такого не было. В Ташкенте отсутствовали основы и  предпосылки, которые в первую очередь касались бы творческой независимости, критического отношения к тоталитарному советскому режиму и социалистическому реализму, на которое опиралось бы движение искусства нонконформизма. Оно и не должно было здесь родиться.

С другой стороны в 70-е, 80-е годы искусство советских республик сформировало свои характерные школы. На всесоюзных выставках всегда можно было отличить работу молдавского художника от работ грузинского, азербайджанского, киргизского и казахского, прибалты были очень узнаваемы своей особой письма, формы и цвета.

У казахов были интересные эксперименты. Например, Айтбаев Салихитдин по-своему начал перерабатывать наследие кубофутуризма. Киргизские художники в своих исканиях отталкивались от Роберта Фалька, Поль Сезанна, в основе лежала работа с цветом, тоном, тематикой являлся бытовой поэтизм. Густое наложение краски, сложность цвета, фактуры породили новое лицо киргизской живописи.

«На джайляу». Художник Айтбаев Салихитдин

Узбекистан жил без перемен. В основном это была соцреалистическая живопись, где изображались наши достижения: колхозники-хлобкоробы, герои заводского труда, портреты строителей коммунизма. Искусство Узбекистана было ровным, беспроблемным, однотипным и совершенно неинтересным. Художники беспрекословно подчинялись партийным директивам, и конечно никто из них не желал идти на эксперимент, не хотел рисковать и даже не смел думать об этом. Всех устраивали заработки в комбинатах, госзаказы со стороны Союза художников и Министерства культуры.

Я приехал после учебы в Москве в Фергану, затем переехал в Ташкент. Каждый раз после просмотра очередной выставки чувствовал себя не «в своей тарелке», я не находил отклика на мое личное представление об искусстве. Здесь я ощутил среду художников, как враждебную. Это была среда конформистов, которые после первого же моего показа работ, сделанных в Доме творчества Сенеж, оголтело начали меня ругать, говорить «вот какой солнечный Узбекистан, как здесь красиво, цветной, а ты пишешь свои картины в мрачных сине-коричневых цветах». Они не вникали в идею, смысл картины. Картины, как они считали, надо было делать так, как это делал Павел Беньков, Урал Тансыкбаев. Да, Беньков был прекрасным художником для своего времени. Но время идет.

С одной стороны некоторые художники восхищались литературой Габриэля Маркеса, Хорхе Луиса Борхеса, а с другой стороны, в своем деле, были ярыми конформистами. Они не знали, что модернизм существует уже более века, кто такой Дюшан, что такое венский акционизм, поп-арт, минимализм, перформанс, концептуальное искусство.

Больше художников, которые генерировали какие-то иные формы, было в Самарканде, Бухаре, Фергане – в отдалении от официального Ташкента.

Вплоть до 21 века в Узбекистане так и не образовался круг художников современного искусства. В мировом искусстве происходили колоссальные изменения, рождались и умирали разные направления, проходили биеннале современного искусства, а в искусстве Узбекистана не было никаких сдвигов.

После развала СССР началось заметное движение в искусстве Казахстане, потом Киргизии. В Алмате появился Цент Современного искусства. До нас эти веяния не дошли. В 90-х меня и других ребят начали приглашать участвовать на выставках казахские кураторы и искусствоведы. Современное искусство потихоньку начало проникать в Узбекистан и именно после ворк-шопов, симпозиумов и выставок в Казахстане.

В конце 90-х казахские художники по приглашению куратора Нигоры Ахмедовой приезжают в Ташкент, выставляют свои работы, причем работы смелые: инсталляции,  реди-мэйды, экспериментальную живопись. За одну смелую инсталляцию с человеческими черепами, связанную с массовой казнью по приказу Амира Темура жителей Себзевара, казахских художников забрали на допрос в СНБ. Но именно тогда современное искусство появилось на художественных площадках Ташкента.

Нигора Ахмедова в конце 90-х стала ключевой фигурой в работе над становлением современного искусства в Узбекистане. Именно благодаря ее энтузиазму, по её инициативе работы художников современного искусства Центральной Азии, а так же дальнего зарубежья, попадали на масштабные выставки, организатором и куратором которых она являлась. Если выставка «Миллениум» уже несла в себе отличительные черты современного искусства, то официальным рождением современного искусства в Узбекистане можно считать выставку «Констелляция» (Constellation).

В 2005 году Нигора Ахмедова получила грант в Швейцарском бюро и организовала первую выставку современного искусства в Узбекистане «Констелляция» (Constellation), которая была проведена на территории бывшего кабельного завода. На самом деле эта выставка явилась большим событием. Другим большим событием явилось официальное рождение такого вида современного искусства как видео-арт, образцы которого были представлены на этой выставке.

Выставка не понравилась власти за критический настрой и через три дня была закрыта.

Фото из каталога выставки «Констелляция»

Потом Нигорой Ахмедовой была организована выставка современного искусства «Констелляция P.S» в галерее НБУ.

На второй выставке, кажется в 2007 году, по оригинальному рисунку 70-х годов мной была создана инсталляция-архив «1 кв. метр», собранная из 365 спичечных коробков. Впоследствии на различных выставках количество коробков варьировалось и доходило до 600 штук. Благодаря цифровой печати в открытые, стоящие вертикально спичечные коробочки была встроена часть творческого архива. Инсталляция выставлялась на выставках в Севилье, Мадриде, Афинах, Праге, Париже, Москве, Копенгагене, Стамбуле, Загребе, Торине (Польша), Карлсруе, Гамбурге, Баку. В конце концов, инсталляция вместе с другими работами была приобретена с выставки «Lonely at the top #5» и в данный момент находится в собрание Музея Современного Искусства (M HKA) города Антверпена (Бельгия) под стеклянным, специально сделанным для этого случая, кубом.

В отличие от казахов у нас не произошло консолидации художников современного искусства. Наоборот, среди художников появилось нездоровое соперничество, зависть, все разбрелись по своим углам. Что еще хуже, художники стали ориентироваться в своей работе над проектами на гранты: грант есть – буду работать, гранта нет – не буду. Такое положение отрицательно сказалось на современном искусстве. Современное искусство – не любительское занятие и требует каждодневной работы над собой.

Современное искусство в Узбекистане как внезапно возникло, так за короткое время стало исчезать.

В итоге начались целенаправленные нападки на отдельных художников не только со стороны членов бывшей команды, но и со стороны властных структур, что наметило закат современного искусства. Да, я подвергся нападкам. Напали даже те, кого я нашел и учил основам современного искусства, про кого я писал статьи в журнале «Сан’ат» и положительные отзывы. Думаю, это была последняя стадия, агония.

Но произошло еще знаменательное событие – появилась частная галерея современного искусства Zero Line Беллы Сабировой. За короткое время Белла со своей командой проделала огромную работу и превратилась в знаковую фигуру. Выяснилось, что современное искусство никуда не исчезло, существует, но теперь в обновленном виде. Появилась база, потянулись в галерею молодые художники, естественно, более смелые и более интеллектуальные, чем художники предыдущего поколения. Галерея объединила их усилия, стала активным центром пропаганды современного искусства. Появляются новые имена, новые художники. Началось второе рождение современного искусства Узбекистана.

Фото: галерея Zero Line

— В СССР искусство модернизма было в подполье и подвергалось критике и гонениям. Что было в Узбекистане в годы независимости?
В 90-х практически ничего не было – искусство Узбекистан катилось по инерции в более глубокий застой. Качество выставок заметно упало, что было связано с упадком профессионализма. Индивидуальных прорывов, как и коллективных не произошло. Разгон диктатором Каримовым общественной профессиональной организации Союза Художников Узбекистана для художников, а особенно художников старшего поколения, явилось огромной трагедией. От Союза художников они привыкли получать материальную помощь, квартиры, звания, премии; выделялись ковры, холодильники и прочий дефицит, бесплатные путевки в Дома творчества. Самое главное – Союз художников и Министерство Культуры заключали с художниками договоры на выполнение работ. Выполняя эти договоры, люди зарабатывали очень хорошие деньги. И вдруг это все исчезло! Да, для старшего поколения это явилось огромной бедой.

Вслед за Союзом Художников были расформированы его производственные подразделения: Художественный Фонд СХ Узбекистана, скульптурный комбинат, монументальный комбинат, графический комбинат, живописный комбинат «Рассом» и все областные подразделения. Недвижимость была нагло отнята, а художников отправили на вольные хлеба. Кроме того,  в связи с появлением новых технологий исчезла потребность в художниках в графической и оформительской областях. Раньше коммунистическая партия требовала обязательное создание идеологического характера плакатов, лозунгов, панно, картин для колхозов, заводов, фабрик, предприятий, для оформления улиц. Теперь одна компьютерная компания и цифровая печать может заменить работу сотен художников. В итоге художники остались один на один в борьбе за выживание.

Современное искусство – это художники-активисты, социально-политические активисты.

— Кто в среднеазиатском регионе сегодня хедлайнер в сфере современного искусства?
В первую очередь это казахские художники.  В Казахстане в 90-х годах были большие художники, такие как Рустам Хальфинг, Сергей Маслов, Молдакул Нарымбетов. Их уже нет. Но из той плеяды успешно работают Ербол Мельдибеков, Александр Угай, Абилсаид Атабеков, супруги Воробьевы. И главное – в современном искусстве Казахстана в нулевые годы появились хорошие кураторы, такие как Юлия Сорокина и Валерия Ибряева, ряд частных галерей. К сожалению, в Узбекистане профессиональных кураторов не существует.

В Казахстане движение независимых художников возникло в конце 80-х, например, группа художников «Зеленый треугольник», которая занималась «левым» искусством, близким по духу к современному. Безусловно, казахи лидеры в регионе. В Киргизии тоже достаточно художников современного искусства, хотя уровень, конечно, ниже.

Сейчас в Астане идет большая мировая выставка, где представлены звезды современного искусства со всего мира. Правительство выделило  приличные средства на её организацию.

У нас тоже были попытки – каждые два года проходили биеннале, но, я думаю, это были такие пародии на биеннале. Нет профессионального куратора и достойной помощи государства – нет и биеннале.

Никаких мировых звезд у нас не приглашали. Пригласить звезду и сделать настоящую биеннале – это надо платить звезде. Серьезные художники не будут приезжать бесплатно. Бесплатно будут участвовать только те, которые хотят записать себе в портфолио «Я – участник такой-то ташкентской биеннале». Поэтому эти самодеятельные породии не могут поднять интерес к современному искусству у молодых художников. Тем более сегодня, беря пример со своих институтских наставников и старших товарищей, молодые художники ориентированы исключительно на рынок, на продажу. Современное искусство им напрочь неинтересно, потому что инсталляцию или перформанс нельзя продать. Современное искусство – это художники-активисты, социально-политические активисты. Здесь нужна смелость, ум, гражданская позиция.

— Соц-арт существовал как альтернатива государственному соцреализму. СССР пал, конфликт исчерпан. Почему соц-арт продолжает жить сегодня?
Во-первых, я не знаю, где живет сегодня соц-арт. Разве что в коллекциях и музеях. Соц-арт – это не художественное направление, это способ посредством художественного нарратива донести ироническое отношение к официальному искусству, в то время – насквозь идеологизированному искусству социалистического реализма. Другими словами это была фига в кармане. Потом, когда началась перестройка, ее вытащили и сказали «Вот вам».

Фото: Малика Ауталипова

Часто говорят, что я тоже занимался и занимаюсь соц-артом, но это не так. Свое направление в искусстве я определяю как социалистический модернизм. В свое время возникла идея нарушить сложившийся порядок и соединить коммунистическую идеологическую, превращенную в функциональный инструмент государственной идеологии художественную парадигму с модернистическим формотворчеством, то есть социалистический реализм с дискурсом модернизма, таким образом выявить синтез. В советском тоталитарном обществе это была смелая попытка создания художественного направления «социалистический модернизм» как соединение уже эстетизировано-политизированного советского искусства уже несущие декоративные функции по обслуживанию идеологии  и западного искусства модернизма и таким образом вывести из застоя социалистический реализм, ставший каноническим и к тому же полностью выработавший свой формообразовательный ресурс.

Возникла необходимость в новой авангардной радикальности, в новых художественных жестах, языках и решениях. Появились вопросы: какие методы, формы и смыслы должны быть использованы в целях деидеологизации советского искусства? Безусловно, речь шла о деидеологизации (деконцептуализации) того, что являлось в СССР «партийным», «идейным», «неприкасаемым», «сакральным». Я почувствовал необходимость реформации самой природы социалистического реализма и его практик, появления в советском искусстве иного типа художественного опыта и нового мышления. У меня не было цели показывать фигу, издеваться или продуцировать что-то подобное. Элементы иронии есть, конечно, в моих работах. Ирония имеет место в искусстве разных исторических эпох.

Так вот после развала Советского Союза соц-арт стал неким брендом, который используется как товарный знак. На Западе он не произвел большого впечатления, в мировом искусстве он не занял место как художественное направление. Соц-арт, появившийся в Америке усилиями художников-эмигрантов Комара и Меломида, остался чисто локальным российским явлением.

В Узбекистане соц-арт не мог появиться. Вероятно потому, что это интеллектуальное искусство, непривычное для наших художников. 

— Вы говорили «Я думаю, что те деятели искусств, которые не родились бунтарями, зачем они вообще существуют?». Может ли сегодня художник быть аполитичным или не касаться социальных вопросов?
Может, если он работает на рынок: пишет пейзажи, натюрморты. Но это уже не художник – это ремесленник. Когда мы говорим об искусстве и творчестве, мы говорим о попытках создания нового, уникального, не похожего на предыдущее. Ремесленник — это просто человек, овладевший определенными навыками, который оттачивает свое мастерство и штампует работы похожие друг на друга. Чем он отличаются от тех, кто лепит горшки на продажу?

Сегодняшнее искусство тесно связанно с актуальными проблемами современности. Современное искусство всегда стоит на передовой, а это всегда связанно с социальной и политической жизнью общества, с выбором художника. Художники участвуют в общественной жизни, реагируют на проблемы современности. Есть те, которые говорят о своей аполитичности и рисуют пейзажи, натюрморты, красавиц. Но их работы обслуживают массовые запросы, невзыскательные вкусы, местный рынок и никогда не становятся частью мирового мейнстрима. А мировой мейнстрим – это борьба за нового человека, за новое общество, за формирование новых идей и подходов в искусстве. Настоящее искусство всегда было таким. В любое время. Вспомним картины передвижников – их работы запрещали, критиковали. Сколько помоев выплеснули на Репина за его «Бурлаков», за его «Крестный ход». Все это подвергалось обструкции. Картину с Иваном Грозным изрезали ножом.

Нежелание художников вписываться в современность приводит к печальным последствиям. Почему сложно быть современным художником? Потому что надо много изучать, знать, читать, смотреть, обладать разными художественными медиа (языками).

А у нас до сих пор в колледжах и институте учат по методике 19 века – рисунок, живопись, композиция, а «Как закончите институт, потом вы сами определитесь. Мы вам дали базовые знания».  Еще и гордятся этим: «Мы сохранили классическую школу». А какие базовые знания? Эквилибристике на проволоке за счет тренинга? Возьмем как пример Миланскую или Австрийскую академии, берлинские художественные институты – перед вами открыты двери разных факультетов. Сегодня ты бежишь на живопись, философию, завтра учишься создавать перформанс, снимать и монтировать видео, послезавтра берешь уроки по созданию инсталляции, скульптуры, цифрового искусства.

Вот эта наша ограниченность (не только художественная, но и образовательная) привела к полному застою. И, естественно, нет специалистов. Искусство модернизма, который берет свое начало с эпохи позднего романтизма и существует около 170 лет, в наших учебных программах не существует, за исключением упоминания об импрессионизме и благодаря мировому бренду Ван Гога о постимпрессионизме. Нет специалистов. О современном искусстве, берущим начало в послевоенные годы и существующим почти 80 лет, вообще речь не ведется, как будто модернизма и постмодернизма вообще не существовало.  

— В галерее Zero Line запустился проект с вашим участием «Радио Урикзор», первый выпуск которого был посвящен уходящей традиции махалинской чайханы. Вы считаете важным/необходимым сохранение этой традиции?
Мне 71 год. Я – атеист. А таких как я много. Ладно, я найду куда сходить, но другие пенсионеры, которые кучками сидят у подъездов своего дома, которые неверующие, куда им пойти? В ресторан? В парк погулять? А может быть в зоопарк? Им остается только подъезд и дом, семья, но в семье все занимаются своими делами. В этом случае традиция махаллинского общественного клуба срабатывает прекрасно. Люди могут приходить, пить чай, отдыхать, общаться, играть в шахматы, обсуждать в кругу друзей различные вопросы. Это клуб для тех, кому за пятьдесят. Там же можно будет приготовить совместными усилиями плов. Я думаю, что такие традиции не должны бесследно исчезать.

— Анонсирован показ вашего фильма «Why?», который посвящен массовому исходу молодежи из Узбекистана. Можно ли сегодня этот исход предотвратить и как современное искусство может в этом помочь?
Это необратимо. Исход молодежи охватил весь мир. Одни едут из Африки в Европу, из Европы в Америку, из Средней Азии в Россию, в Финляндию, Китай. Мы живем в новой эпохе Великого переселения народов. Так происходило с древних времен – это естественный ход событий. Не надо говорить, что миграция зависит исключительно от создавшихся неблагоприятных условий в Узбекистане. Пускай едут, смотрят мир и зарабатывают, помогают оставшимся на родине родным и близким. Это их право.

Внимание к проблемам миграции современное искусство проявляет активное. Московский художник Хаим Сокол занимается проблемой мигрантов – он с ними встречается, делает с ними совместные проекты, перформансы. Но у нас в Узбекистане нет художников, которые затрагивали бы эту тему. Тема трудная. Есть театр мигрантов, где играют выходцы из стран Центральной Азии, рассказывающие в своих постановках о том, что они переживают. Подобные театры мигрантов в Москве и Петербурге. Вы видели когда-нибудь, чтобы в театре, в том же «Ильхоме», поставили пьесу о жизни мигрантов? Нет. «Ильхом», ТЮЗ и другие говорят о том, что они передовые театры. Никакие они не передовые. Они обычные. Они неактуальные. 

И фильмов о жизни мигрантов мы не увидим, в то время когда был снят фильм «Айка» российско-казахского, родом из Чимкента режиссера Сергея Дворцевого, представленный на премию «Оскар» в категории «Лучший фильм на иностранном языке».

И все наше искусство неактуальное, застойное, протухшее, застрявшее на задворках мирового искусства.

Интервью: Влад Авдеев.
Источник.