“Или вот Пасха…” Разное

Натали Гершенович

Или вот Пасха…
Ну какая Пасха в семье, где дед и бабушка евреи-атеисты. Веру могли сто раз сменить — так было бы проще жить, но из поколения в поколение, начиная со своих родителей-кантонистов, которых к крещению склоняли, они от своего еврейства не отказывались. Я тогда ещё не знала, что еврей — это вообще не национальность, а вера.
Почему они, неверы, так себя вели, теперь можно только гадать. Скорей всего просто из самоуважения и верности семье.

Обычаев у нас никто не знал и не соблюдал. Сохранились только кулинарные отголоски да пара ругательств, которые порой бормотала баба, чтобы мы, дети, не поняли.
Но на Песах ( я тогда и этого слова не знала — дома это называлось еврейской Пасхой) баба брала новый мешок для картошки, полный муки, и в сумерки везла его в подпольную пекарню при синагоге.
На следующей вечер, так же по темноте она возвращалась с полным мешком только что испечённый мацы. Пекли ее кустарно на больших противнях, от того она была вся кривенькая, с подгорелыми краями, разломанная как попало. Но какая хрустящая и вкусная! Красивую нынешнюю мацу из супермаркета я вообще не ем — это жалкое подобие той хрусткой и душистой. Картон да и только.
А потом наступала Пасха, которая у нас называлась русской Пасхой.
Из закромов вынимались формы для куличей, огромные, средние и маленькие. Вместе с нашей вечной помощницей Анной Ивановной баба два дня колдовала над тестом. А потом куличи шли в печь. Нет, не в газовую плиту, которая давно уже была, а в настоящую дровяную — довольно уродливую печь, которую, вопреки всем правилам безопасности, бабушка не давала сломать, и пекла все только в ней, уверяя, что на газе ни пирогов, ни куличей получиться не может.
Самый большой кулич Анна Ивановна уносила » освещать» — именно так мне слышалось это слово, потому что возвращалась она с прогоревшей на куличе свечкой. А я себе представляла церковь, куда не раз ходила с Анной Ивановной, всю заставленную горящими свечами. Виделось, что Анна Ивановна берёт одну из этих свечей с полки, ставит на кулич и таким образом «освещает» его — о святости у меня тогда ясных представлений не было.
А потом ещё несколько вечеров к чаю ставили на стол кулич и мацу. Никого это не удивляло и не забавляло — все было совершено естественно, кроме одного, — ни кулич, ни мацу мне с собой в школу не давали и болтать об этом не велели — как бы чего не вышло.