Последний герой История Ташкентцы

Сергей Гордин:

Иногда ночью я выхожу на улицу. Раньше почти везде тявкали собаки, нет-нет покрикивали шальные петухи, да и люди попадались знакомые, кивали головой друг другу, проходили мимо.
Люди то не ходят по ночам просто так, каждый думает о своем.
А для меня, как маяки, как бы слышалось за темными окнами, хотя это невозможно услышать немного хрипловатое дыхание стариков наших дорогих, на чьих глазах мы выросли.

Но абсолютных героев было два – мой израненный и парализованный отец, и тоже израненный, но живой, как жизнь, дядя Костя Погосов.

Папы не стало давно. Дядя Костя ушел сейчас.
Он уже не видел почти, слышал плохо, лежал. Но вокруг него была прекрасная семья.
Ни на миг, ни на секунду не оставили они его, потому как воспитал порядочных людей, сам никого не предавал ни в бою, ни в мирное время.
Чуть ниже его недавно не стало другого ровесника – учил понадевать юбилейные железки на широкую грудь, идти по присуственным местам, говорить – мне положено!
Ну да – положено.
Кому девять граммов свинца, а кому три кило мясца.
Оккупационные войска в Германии… ну да вы знаете – кто что вывозил, этот аж самолет умудрился.
Только вот ушел из жизни по законам божеским. Сам предавал в свое время, и его предали самые близкие люди – дети. Умер в беспомоществовании, в безразличии.

А дядя Костя стеснялся, даже говорил с болью. Даже ордена свои кровавые, такие страшные ордена, как и у моего папы, прятал при поездках в чемодан. Таможеники, конечно, находили, он показывал документы, и они, молодые ребята, поражались – Как же так? Да вы на грудь! Да вы с гордостью»
Насмотрелись они на всяческих псевдогероев….
В настоящих то пули да осколки попадали, настоящим то руки да ноги отсекало, настоящие то они настоящие и есть.
Думаю скоро придумают вкусозаменитель героизма – не отличишь, да и дешевле, даром.

А дядя Костя…
Оказывается, днями юбилей штурма Кёнигсберга. 2 апреля в 1945 как раз и началось. Самой защищенной цитадели Третьего Рейха, один самых кровавых и страшных эпизодов Войны…
Штурмовали самые смелые, самые лучшие – и среди них Константин Погосов.
Ну как без него?
Наиболее тяжелое брать мосты. Он и был на мосту. Посмотрел в справочнике – река Преголя… Там его и покосили осколки… там он и очнулся…

Сам рассказывал, помню до слез, тому самому окупационисту, который и мотоциклик прихватил из Германии, и ружьишко Зауэр три кольца с пулями дум-дум не забыл… Дяде Косте не до ружьишка было – очнулся ночью, полз… Увидел, как светлый лик фигуру, подумал – мама… оказалась медсестра, но до последнего дня был уверен, что видел маму… Вчера узнал ее имя. Я и не думал, что такие имена бывают в армянских семьях – Жоржетта… Потом очнулся уже в Церкви – рядом лежал холодный, над головой тоже уже не двигались…
Утром дверь распахнулось и зашел военный хирург – усталый так, как только врачи бывают усталы, потому что все отвоевались, а у них боевое дежурство за боевым…
Опять виделась мама. Дядя Костя говорил:
– Отмолила меня!

Хирург от усталости ногой трогал тела. Простим ему. Наклониться не было сил…
И шел дальше…
Трогал…
Шел дальше…
Трогал…
Шел…

Дядя Костя почувствовал даже не боль – прикосновение.
На него смотрели глаза.
— Быстро на стол, — сказал врач!

Очень ясно слышался чей-то голос:
— Не жилец, оставьте!
— Будем спасать!

А потом приехала мама. Жоржетта. Нашла его в Госпитале. Плакала, и без конца молилась.
Я его уже в Ташкенте узнал.
И он знал папу.
Оба ведь подранки.
Через дорогу друг от друга.
Только моего война добила, а дядя Костя выжил всем войнам назло, всем осколком наперекор…
В Ташкентском военном госпитале, мирный уже хирург, сказал ему
– Ну, что там у вас?

Дядя Костя распахнул рубаху. Хирург встал. Мересьев не выдумка. Дядя Костя тоже.
Он — чудо.
Для меня его семья – веселая, дружная, деловая, всегда была под светом одной мысли – если бы мой папа дожил…
Вопрос, конечно, риторический.
Но для нас уже тоже немолодых послевоенных мальчишек и девчонок вовсе не праздный – наверное и у меня все было по другому.
Но я очень рад, что знаком с ним. Потому просто, что настоящих героев все больше и больше вытесняют люди с юбилейными черненковскими железяками, липовыми удостоверениями, неискренними словами.
Ордена и медали солдата только Боевыми могут быть. Иначе какие это ордена и медали. За что?

На моей улице умер Последний Настощий Герой Великой Отчественной войны Констанитин Погосов.
На моей улице — последний. А улица это больша-ая. От Сквера… Старой Консерватории, где Галина Витальевна, Римма Николаевна, Инна Глебовна… мимо моего дома, дома до — вы не поверите — кто бы заметил — последнего Адольфа, как я его называю, Советского Союза. Адольфа Анатольича, приятеля моего. Перед самой войной назвали. Хороший, кстати, мужик.
Так вот последний Адольф жив и пусть живет, а дяди Кости не стало.
Друзья мои, налейте, помяните!
И мое стихотворение, посвещенное моему папе – тоже Настоящему Герою Великой отечественной войны, врачу Виктору Гордину, которое написал, глядя на фото:

ФОТОГРАФИЯ

Он мне отец?
А может сын –
Пацан в заштопанный шинели,
Мы разминуться с ним успели,
И наш рызрыв необратим.
Я пережил его, как плен,
Я старше на века страны,
А он стоит у переправы –
Смешным, расхристанным,
Босым…
Ах, папка,
Ты ведь был живым.

СОЛЕНАЯ ГОРА, ТАШКЕНТ
СЕРГЕЙ ГОРДИН