Воспоминания про отца. Нуридин Сейтмаганбетов История Разное Старые фото

Гульнора Абдуназарова-Сейтмаганбетова:

Сегодня папе исполнилось бы 81…

Живу с чувством вины перед ним.
Кажется, что не успела, не смогла сполна ответить дочерней любовью. Ни один мужчина не выдерживал сравнения с моим отцом, каким бы хорошим он ни был. Папа всегда был лучше всех: он был недосягаем, потому что любовь отца была НАДЁЖНА, БЕЗУСЛОВНА и БЕСКОРЫСТНА.

Мы его видели разве что иногда в выходные, да по праздникам. Он уходил, мы ещё спали. Возвращался, мы уже спали. В редкие часы, когда папа находился дома, любили собираться в бабушкиной комнате, где вместе с ним слушали рассказы из её жизни. Она была отменной рассказчицей. Так удивительно было наблюдать, как папа, словно ребёнок, просил в который раз рассказать какую-то из историй. В её копилке их было немало. Удивительных. Нереальных. Страшных. Грустных. Весёлых. И некоторые, только теперь понимаю почему, рассказывала неохотно. Причем бабушка настрого запрещала делиться ими.

…Папа руководил огромной стройкой. Попал в Денау по направлению. Начинал бригадиром, работал прорабом, начальником участка, главным инженером, начальником ПМК, затем крупного стройуправления. В Сурхандарье много объектов, которые строил папа. Как-то по дороге в Ляль-Микар (ехали с мамой на каникулах к её родне), увидев красивые здания, спросила: а что это за здания такие? Папин водитель с гордостью ответил: «Хазарбагское педучилище. Николай ака строил». А потом до самого Кумкургана показывал сооружения и здания, возведенные папиными подразделениями. Практически в каждом районе, городе области.
У нас в денауском доме хранился мешочек с первой мукой Шурчинского мелькомбината и кусочек алой ленточки, которые папе вручили во время запуска нового объекта…

В подчинении у папы были люди намного старше него (фронтовикам в 70-е было всего по пятьдесят). Они называли его Николаем, молодежь дядей Колей. Но те и другие к папе относились по-особенному. Стройка – это особый мир, со своими правилами и своей градацией авторитетов. В сложных ситуациях, при разборках с начальством, прислушивались к словам папы, считались с его мнением. Папа был строгим, но справедливым. Порядочным, настоящим мужиком. А ещё он был ПРОФЕССИОНАЛОМ высочайшего класса. Таких всегда уважают.

Три года назад с группой фермеров была в Алматы. Со всеми сдружилась, кроме одного. Седовласый старик с солидной бородой, одетый в белые одежды был угрюмым и не разговорчивым. Держался особняком, словно особа ханских кровей, ну и я его стороной обходила. Фермеры с большим почтением к нему относились. Перед форумом поинтересовалась: «Есть ли среди них мои земляки из Денау?». Мне показали на него. Ну, с земляком святое дело пообщаться. И я, несколько робея, подошла к нему и заговорила с ним на узбекском. Он степенно отвечал на мои приветствия. Затем сказала, что тоже денауская, назвала чья я дочь. Надо было видеть его преобразившееся лицо. Он по-детски обрадовался, сказал, что работал в юности у папы плотником, что он очень уважает Николай ака. И добавил: «Приезжайте в Денау, я вам устрою такой прием, какой вы и не видывали. «Шундай мехмон киламан» – повторял он. Суровый дядька оказался не таким и старым, ему не было и шестидесяти, и не таким угрюмым :).

…В конце 90-х я начала активно осваивать интернет. Мне на мэйл пришло сообщение от Саши Шутова. Он тогда создал сайт «Сурхан», просил заглянуть, там писали о моём отце. Кто-то разместил старую 50-х годов групповую фотографию. На ней больше пятидесяти человек, среди них был папа. Его узнали и столько добрых слов о нем написали незнакомые и знакомые мне люди.

Запомнилось длинное послание из Саратова или Самары земляка из Денау (не помню фамилии, а зовут, кажется, Вадим). Когда-то работал в «Правде Востока» или «Народном слове», уже в России возглавлял какую-то региональную газету, а супруга – издательство.
Он писал, что благодаря моему отцу, стал журналистом. Его мать работала маляром-штукатуром, родила единственного ребёнка поздно, воспитывала одна. В подростковом возрасте он отбился от рук, стал хулиганить, и от безысходности бедная женщина пошла за советом к дяде Коле. Я вспомнила эту грузную женщину и её сына, кудрявый парень с множеством мелких родинок на лице, лет на восемь-десять старше меня.
Папа сказал привести сына к нему, и так по-мужски поговорил с ним. Сказал, чтобы на каникулах пришел на стройку, ведь матери тяжело его поднимать. Пристроил его к бетонщикам. После школы парень не поступил, опять работал на стройке. Затем его забрали в армию. По возвращению папа ему сказал, чтобы он выходил на работу, и готовился к поступлению. В ТашГУ подготовили рекомендательное письмо, учебу парню оплачивала папина организация.

Папа говорил, что ко всем людям надо относиться одинаково, вне зависимости от их социального статуса. Не любил снобов и «доморощенных» аристократов. Наверное, это от папы у меня – не люблю богемных понтов…

Уже на пенсии, когда папа остался без ног, мы увидели, как его любили простые люди. В больницу и к нам домой с незатейливыми гостинцами приезжали навестить его даже глубокие старики из дальних кишлаков. А тех, вернее многих, кто по выходным когда-то гостевался-столовался в нашем доме, пристраивался под теплым папиным крылом и делал карьеру, словно ветром сдуло.
Наверное, папе было горько это осознавать, поэтому он с легкостью согласился на уговоры мачехи переехать под Чимкент, где они купили дом в небольшом «немецком» городке с красивым названием Ленгер. А может быть ему не хотелось, чтобы его видели слабым. Чтобы запомнили высоким, красивым, сильным. После смерти мамы, ко мне, старшей из детей, приходили «свататься» по папину душу много женщин. Красивых образованных, состоявшихся…одиноких…

… У папы было изумительное чувство юмора. Умел подшутить необидно. Он так красиво смеялся. В последние годы с ним это случалось всё реже и реже. После того, как ему ампутировали вторую ногу, папа стал немногословным и замкнутым…
За три или четыре года до папиной смерти, мы с братьями приехали к нему. Впервые после его переезда в Ленгер собрались вместе. Папа был так этому рад, шутил как когда-то. Стали говорить о футболе, он вспомнил футболиста Паркуяна. Причем в его фамилии произнёс вместо «к» букву «х». Раньше при нас он так, на грани фола, не шутил. Я ему:
— Ну, папа!
А он в ответ с невинным выражением лица лукаво так, подмигивая Миразизу:
— А что я такого сказал.
И по буквам:
— П, А, Р, К, У, Я, Н.
И стал заливисто хохотать. И мы вместе с ним. И ощущение беззаботного веселья. Мы снова были детьми. Я и три моих брата, двое ростом под 2 метра. А один 1,86 – не дотянул немного. И я со своими 1,72 – Дюймовочка. Давно не видела его таким весёлым и счастливым…

Год за годом летели птицей. Папа мне очень редко снится.
В сны мои не спешит с рассветом, а я тоскую на этом свете.
Сколько лет? Боже мой – скоро девять!
А душа все не хочет смиряться, все трепещет, трепещет птицей…
Папочка, можешь хотя бы присниться?

О папе могу бесконечно…
Папочка, знаю, что ты сверху видишь всё. Бережёшь меня оттуда. И моего сына. Уже находясь в беспамятстве, на пороге к вечности, ты почувствовал, что я рядом, пришёл на мгновенье в себя, чтобы сказать: «Баланга бахт, Гулиш…»…

Я люблю тебя папа! Прости меня…