Марк Вайль: последние театральные страницы. «Радение с гранатом» Искусство Ташкентцы

Камариддин Артыков

25.01.- День рождение Марика Вайля, моего однокурсника и долгие годы жизни театра — коллеги и друга.
Памяти Марка Вайля. Публикация вторая. «Марк Вайль: последние театральные страницы». Сегодня «Радение с гранатом».
Фото: Тимур Карпов, Виталий Евдокимов.

В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО ВРЕМЕНИ

«Утраченное лучше всего искать летом. Все прочие времена как грехи. В Рай не пускают: дела, занятость, борьба за выживание. Только летом можно расслабиться, сделать остановку в пути. Только летом и можно о душе задуматься. В эпопее Пруста царит вечное лето. Несмотря на то, что писатель описывает самые разные состояния природы и погоды, в памяти остается цветущий сад, куст боярышника, пармские фиалки, короче, сплошной Клод Моне, сочный, солнечный».

В центральной Азии во времена Усто Мумина — Туркестане, летом, в самую жару, краски тускнеют, жухнут, «перегреваются» — все покрывается пыльной патиной. Весна и раннее лето – самое время для поисков утраченного. Есть уникальные «материальные» свидетельства того, что, именно в это время года, хорошо и много живо-писалось и делались успешные попытки «остановить мгновение». «Сумасшедших» художников, которых «ранил» цвет неба этой, казалось бы, пустынной стороны, оказалось не мало. Эти художники прослыли чудаками, становились добровольными пленниками, дервишами и пророками наших краев и нашей культуры.
Юрий Домбровский в известном романе: «Факультет не нужных вещей» рассказал о «гении I ранга Земли и всей Вселенной- декораторе и исполнителе оперы и балета имени Абая – Сергея Ивановича Калмыкове». Так называл себя известный «дурачек» города Алма-Аты середины прошлого века, который на самом деле был ярким живописцем и уникальной личностью.

Судьба и подвижнические старания Игоря Витальевича Савицкого – сюжет известный, но достойного художественного воплощения еще не нашедший. Наверное, Игорь Савицкий мог бы нам поведать много интересного о своих «братьях по крови»: Сергее Калмыкове и Александре Николаеве. Поразительное единение в помыслах разных художников, похожий «диагноз» их гениальных чудачеств взывает нас к прозрению… Потому как, каждый из них оставил нам не мало бесценных и внятных художественных посланий. Любопытно, что наследие и деяние их пересекаются во времени и пространстве. Очевидно и очень настойчиво направляя наш взор и наши помыслы «По направлению к Туркестану». В поисках утраченного времени и в поисках непознанного «Я».

Путь этот сегодня начинается на подступах к театру «Ильхом»: — они видны из далека – узнаваемые лики известной композиции Усто Мумина «Радение с гранатом». Эта работа Усто, говоря сегодняшним языком, — очень кинематографична. В ней отображена большая поэтическая история в одиннадцати эпизодах – «кинокадрах». (Такое кино, в последствии станет делать Сергей Параджанов: «Цвет граната», «Ашик Кериб», «Легенда о Сурамской крепости»). Сюжет и смысл каждого отдельного эпизода длителен во времени. Сам Усто, позже «пересскажет» все сюжеты — в отдельных работах, и в вариантах. Собрав которые из разных музеев, под созведие Граната театр «Ильхом» выставил на обозрение, но и не только для этого. Картины Усто Мумина и его близких соплеменников составили собой, странный, щемящий душу лабиринт – пути познания. Способ же был определен как Радение. Радение в кругу подлинных героев, персонажей, образов и праобразов Усто Мумина. И сам Мастер при этом, увы, посмертном (Еще раз «увы», поскольку это все происходит много лет спустя после смерти. Что, в прочем, в этой жизни, когда речь идет о действительно больших художниках – это скорее правило чем исключение), но не совсем обычном собрании присутствовал. Речь идет не только об его автопортретах – они разные, в разной манере и в разное время исполненные – все время на виду. В «Гранатовом» павильоне все кружилось и играло: лица; взгляды; танцы; костюмы; весна; старость; радость; горечь; смерть – все перемещалось и волновало. Все – знакомо, все видено-перевидено в репродукциях. Однако все, как бы заново – все вместе и все подлинное, и все при живом участие Мастера. Короче, сплошной Усто Мумин. Возможно, это и называется Реинкарнацией. Во всяком случае, каждый раз оказываясь перед портретом Усто хотелось произнести: «Здравствуйте Александр Васильевич!»

«Под сенью юношей в цвету»

Мир расцвел «Весной» Усто. Исчезнувшее, забытое, запретное
возвращалось и захватывало победительно и властно. Понятно, что все это богатство, где-то «отстаивалось».
Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет!)
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.

Оно набирало силу, и крепло, и мощно, сегодня пусть не надолго ворвалось в нашу жизнь. Как и все настоящее, ценное или точнее – бесценное! Работы Усто хороши не только сами по себе. Но и «предмет» его искусства, — его персонажи, его «модели» — были сами по себе уникальными носителями высокого искусства. Юноши – герои «ботичеллиевских» Весен, в исполнении Усто преображались в азиатских «Беданавозов», «Дутаристов», «Баччей — танцовщиков». Златокудрые, томные юноши – обрели гибкость, упругость, посмуглели под солнцем, но сохранили нежность, пленительность, склонность к изящному и вкус. Эти юноши воспитанные и вышколенные старыми мастерами – танцовщиками – стали драгоценной забавой, закрытых мужских собраний, маленькими идолами поэтов, певцов – своеобразной, по восточному «закрытой» богемы, «предметом» жестоких споров соперников – хушторов.

Но самое главное они были носителями тайного очарования, эротической загадки и манка живого искусства – андрогинов. Мир, социальные перипетии складывались так что это искусство, это взращенная поколениями людей культура исчезала. «Уходящая натура» – ранила Усто Мумина. Художник Александр Николаев знававший до встречи с Азией русских авангардистов, традиции иконописных школ, будучи знатоком и поклонником работ мастеров Ренессанса – носил все эти богатства, — теперь нам так кажется, с каким-то потаенным ожиданием некоего побудителя. Все дороги эстетических, творческих исканий сошлись в Туркестане. Пробуждение состоялось. А.Николаев, по началу, явился случайным очевидцем завораживающего танца баччей. И это – очень специфическое, редкое, уникальное, магическое искусство и его носители – юноши-танцоры стали наполнять его работы живой горячей плотью и прохладным поэтическим дуновением. Живопись Усто стала сочетать в себе пленительную изысканность линий, нежность, прозрачных «следов» сочных красок и эротическую наполненность гибких юношеских тел, их изящных поз и томных взглядов. Скрытые от глаз сады старого года, перепелиные бои – мальчики кормящие из уст своих перепелов – такой же устойчивый мотив его произведений как молодая женщина кормящая грудью своего младенца в европейском изобразительном искусстве. Куст граната. Полуденная пустынность улочек. Сонное воркование горляшек… «Стоит по настоящему усвоить хоть один пейзаж, хоть один портрет у Пруста – и мы пленимся им навсегда»6.
В этот вечер Радения выставочный зал театра «Ильхом», который оказался под «Созвездием Граната» — был красочный явью. Раем на яву. Зрительный зал – он находиться в подвале – по логике, думалось, окажется «Адом». Но слава Богу там оказались сны. «Сон – пространство, сон – время. Сон- память, отправленное в плавание или в падение, это – дорожка из будущего в прошлое»7. «Племя там обитающее подобно первым людям двуполое. Мужчина мгновение спустя предстает там в облике женщины»8… Там магическое пространство, где оживают страницы истории, лирические отступления, герои вымышленные и настоящее. Там «зазеркалье» живописных созданий Мастера или их фантомные праобразы… Словом, погружаемся в пространство памяти.

ТАЙНЫ СЦЕНОГРАФИИ ОТ БАБУРА ИСМАИЛОВА

Большой прямоугольный щит на вращающейся оси установленный в центре сценической площадки – не устойчив. Все время щелкают замки крепежа – выдвижных «окон», потаенных «дверей». Щит, ширма – она еще и складывается в гигантскую летописную книгу. Означая крылами вехи неспокойного времени перемен. События исторические, время художественное – все зыбко, качается. Время – не поступательно движется вперед –оно непредсказуемо меняет свой ритм и направление: то – в круг, то наперекосяк. Пустая сцена наполнена хроникой событий, биографиями судеб в масштабе полноценного романа. Все как на большом корабле перед штормом – тревожно, изменчиво, кажется, земля уходит из под ног.
Щит – ширма – экран – чачван – призрачен и темен, мерцающе прозрачен. Щит – хранит много тайн. Потому как постепенно станет проявлять свою еще одну волшебную способность – красочно преображаться. Загадочно заливаясь цветом и наполняясь воздухом и светом. По началу это просто знакомые картины известных художников. Но в страницах романа, где речь идет о снах и видениях, о саде Усто – холсты оживают: они пронизаны солнечными бликами, воздушными потоками света, деревья — колышатся, перепелки — бьют крылами, трепещут. И опять кружится голова — уже от живо-писи. Живая ткань картин, персонажи «сходящие» с полотен и в них танцуя «вписывающиеся». Герои спектакля из «лирических» отступлений и сцен «эпических». Линии судеб («Теней забытых предков»9) исчезающих в этом объеме времени и эфемерного искусства – эти таинства, Радение с гранатом – окунают нас в поразительное пространство – обретенного времени и мимолетного ощущения угаданного «Я».
По жанру этот спектакль – историческая хроника. Но хроника это скорее поэтическая и документальная достоверность не предусмотрена. В рамке исторической хроники вписаны вымышленные воспоминания художника Александра Васильевича Нежданова, обретшего впоследствии псевдоним Усто Мумин. По масштабу охватываемых событий и по манере изложения материала этот спектакль подобен роману, то в нем имеют место быть и лирические отступления и довольно обширная переписка персонажей спектакля (Эпистолярный роман — Бяльцевой.И.В- Марина Турпищева с полковником Бяльцевым В.П.). . Благодаря которым, Туркестан и Петербург обмениваются не только политическими новостями – они в спектакле весьма и весьма судьбоносные, — но и известиями о новой постановке в Мариинке с участием Ф. Шаляпина или рассуждениями о «Черном квадрате» К. Малевича. Так Лунный свет «Серебренного века» российской культурной жизни «бликует» в творчестве затерявшихся в далеком Туркестане русских художников, гастролирующих в этих краях российских актеров.

Искусство танца, художественное творчество (Ф. Шаляпин, К. Малевич, В. Верещагин, К. Петров-Водкин), репродуцируемые, собственно живописные произведения Бенькова, Волкова, Верещагина, Усто Мумина, разговоры и рассуждения о культурных традициях Востока и Европейского искусства – занимает большую часть этого спектакля-романа. Искусство и есть «главное событие» спектакля, оно же и пронзительная суть этой драмы. Искусство эфемерно, но оно же требует жертв (это надо понимать буквально). Есть искусства которые имеют склонность к Исчезновению, другие искусства материальны – ждут своего времени. Люди — носители этих искусств и их творцы, они же и страдальцы, и гонимы за свой талант и за свое высокое умение.
Судьбы, их драмы и трагедии героев этого спектакля, так или иначе спровоцированы искусством – все они горят иногда в адовом огне, иногда в животворящем райском пламени искусства. Словом, по географии и по историческому времени, и что очень существенно по объему, собственно, эстетической переклички «Восток-Запад», по судьбам героев, которые пережили революцию на сцене развертывается большое эпическое представление. Оно и играется по законам «Эпического театра» Б. Брехта. «Прозаическая» основа ролей предполагает не только игру в свою роль, но и возможны переходы от «игры» к пересказу собственной истории. Интеллектуальный, эпический театр Б.Брехта не смотря на мощный «лирический» заряд, в нашей обманной памяти больше связан с черно-белыми, строгими, «сухими» постановками «Берлинер ансамбля», с суровой грацией Елены Вайгель. Но годы спустя «голый» брехтовский прием в театре Марка Вайля расцвечен красками, украшен орнаментальной пластикой узоров и образов Усто.
Так бравый полковник – Бяльцев.В.П — «настоящий мужчина» (русское военное сообщество в Туркестане: – «Все они красавцы, все они поэты, — блещут эполеты…»10), дворянин – благовоспитанный, положительно образованный, хороший семьянин – проходит длинный путь «преображений» внутренних, социальных перемен, семейных неурядиц. Как все это играть в романном мелькание эпизодов. Отчасти этим персонажем надо быть (т. е. его надо «играть»). Отчасти о нем пересказать. Отчасти это – мизансцена, костюм, стиль… Борис Гафуров – «держит ноту», больше бравую. И изумление и узнавание, и рассуждения возникающие по поводу его пребывания в этой далекой окраине – все носит несколько риторический характер – военных сводок. Все в его жизни определенно военным уставом. За пределами которого — чаще – оторопь! – Уди-ви-тель-ная в этих краях жизнь.
Илья Дудочкин – Сергей Звягинцев, среди военной этой братии, по особому, хорош. И притягивает к себе внимание. Если кто и поэт в этом полку так это – С. Звягинцев. Он из тех «завороженных» этим краем, этой культурой, этой андрогинной магией танцующих баччей. Красота ранит человека и эта боль, болезнь в отличии от телесных ран не залечивается. И налаживается жить с человеком навсегда до самой его кончины. Звягинцев – двойственен.
Он чувствует боль, но не спешит с нею расставаться и более того она его тайно радует. Но пускаться в откровение, делиться своей болью со своим полковым окружением не смеет – засмеют! Оскорбят, затопчут. Илья Дудочкин – внешне держит выправку, бормочет уставные фразы, но его внутреннее состояние – человека влюбленного, но под страхом смерти, не смеющего назвать любимого.
Василий Скороухин – Глеб Косихин – мудро простодушен, или простодушен от того что мудр. Или природа его наделила сердечностью, душевностью и доброй лукавостью. Бог его знает, но такие как Василий, тем что они есть уже красят мир в теплые человеческие тона.
В спектакле есть персонаж , который «сам по себе». Он сошел с картины Усто – мужчина, что расписывает стену гранатами и случайно обернулся к нам лицом – Фаррух Холджигитов. Сдержанный и скрытный, неподступно гордый. У него своя тайна, своя правда, свое понимание красоты, свой неповторимый танец под рассыпающимся созвездием гранат.
Роман таков, что многие линии судеб, облики персонажей, революция «перетасовала», как «амплуа» актеров в театре. Вчерашние танцовщики к концу представления превратились в партийных боссов, в знаковых фигур рев. периода – железнодорожных рабочих. Мир преобразился.

Зачарованная душа

Художник А. В. Нежданов «перезимовал» смену власти в крепостном каземате и остался самим собой. Правда, попытки привлечь художника на сторону новой власти, конечно же была предпринята. В реальной жизни прототип А. В. Нежданова – А. Николаев этой участи – сотрудничества с советской властью – избежать не мог. И этому не мало подтверждений в его работах.
По спектаклю же А. В. Нежданов будет активно привлекаться на сторону революции — бывшей своей «моделью» — танцовщиком Каримом, преобразившегося в красного большевика. По правде говоря, с Художником не особенно церемонятся, но и он будучи верен себе «пассивно», но умело сопротивляется. ( «Живописцы окуните Ваши кисти, окуните Ваши кисти в голубое. Вы рисуйте, Вы рисуйте – вам зачтется…»11) А. В. Нежданов пишет, дичится людей, пропадает в саду. Зачарованная душа — Нежданов (Антон Пахомов) становится свидетелем кардинальных перемен в мире, в людях, что его окружали, но сам он меняется только внешне, можно сказать – взрослеет, мужает и делиться со всеми собственными заповедями.
Заповеди художника А. Николаева (Усто Мумина)

1. Будь искренен
2. Никогда не довольствуйся малым, — это удел нищих духом.
3. Запретный плод сладок, смело срывай все запретные плоды.
4. Учись любить себя. Вся трудность уменья любить себя в том, что эта трудность все время колеблется между самопожертвованием и эгоизмом.

Завороженный Александр Васильевич Нежданов – Антон Пахомов. Роль у этого человека – молодого актера театра «Ильхом» не простая. Ведь «на верху», в гранатовом павильоне автопортреты художника А. Николаева( Усто Мумина.) Предположим А. Пахомов все же играет не совсем подлинную судьбу художника, про которого, мы знаем столь же мало, что и про персонаж вымышленный. Однако псевдоним у них все же один: Усто Мумин и живописные работы спектакля красочно «цитируется» те же, что и собраны в выставочном зале. И «игра» от этих «зеркальных» перекличек становиться затейливо просторной, вольной. Поэтому ли или совсем по другим причинам нам не ведомым А. Пахомов в роли Усто Нежданова удивительно хорош.

Начало XX века, старый Ташкент, русский художник. Кто имел возможность в солнечный весенне-летний день, прохаживается по закоулкам почти исчезнувшего старого города, тот на себе испытал все чувства, что заворожено пересказывает А. Пахомов. Худенький, сухощавый в холщевых просторных одеждах иноземец, будучи художником, живописцем, вольный по духу (вспомним про «серебренный век», про русский авангард, к числу художников которых Усто принадлежал непосредственно) он был своим среди чужих. Он обнаружил в Туркестане, то чего минует ни один настоящий художник. Он нашел свою любовь и через нее свое «Я». Встретил он Его случайно и довольно быстро потерял из виду. Это был юноша и это была сумасшедшая любовь. И Он же его счастливая – Муза. В поисках этого юноши в цвету, в поисках своей любви, он обретал себя и сложился в уникального художника, Мастера Усто. А. Пахомов играет умного, деликатного, внутренне свободного, любопытного и любознательного странника. Он все время помнит о том, что безымянный, стройный юноша водивший его по переулкам города Самарканда, тронул его сердце, но сам растворился в призрачном мареве древнего города. И это — крест, и это- сад…
И тронув, колыхни горячий мак
Тем ветром времени… и музыкой Артема Кима

Главы спектакля посвященные Музе Усто – танцовщику Алишеру и его собратьям, чайхане – где они обитают – большей частью протекают под прикрытьем «чачвана-паранжи». Молодые люди, вернее подростки, что «Маки проросшие из ступеней. От камня к солнцу». У каждого из них своя коротенькая, но драматичная история. Но в сценах посвященных главным, но «теневым» героям не так важны слова. Один но емкий и содержательный пластический мотив. С которым, зритель пришедший на представления вступает в фазу обретения потусторонних истин, обращается к особым свойствам памяти, когда человек отчетливо начинает осознавать свою предыдущую «забытую» жизнь. С этого момента, по крайней мере, здешний зритель «охнув» погружается в миражи, становиться соучастникам радения. Четверо юношей — актеров театра, последней пятой студии выпуска, причесанные как баччи — косички из под тюбетеек. Обнаженные по пояс в прозрачных шароварах. С ними «приблудная» девчонка выдающая себя за мальчишку. Все пятеро стоят «стенкой» — бок о бок. Вытянутые руки скрещены высоко над головой. «Волнуясь» то есть выгибая спину от бедра, покачивая станом, молодые люди под «потустороннюю» музыку времени, под придыхание Радения словно в мираже, словно сам мираж, маленьким шагом продвигается в пространстве танца. Исполнители этой длительной пластической реплики создают не сам танец баччей, а его фантомный дух, его память, его полдень, его зенит. Эскиз и образ танца баччей, созданные почти век спустя, американским балетмейстером Дэвидом Руссивом и режиссерским видением Марка Вайля, производит эффект гениального прозрения, эффект волнующего и длительного «узнавания» и соучастия в этом мистическом кружении Времени.

Камариддин Артыков.
В статье использованы названия романов Марселя Пруста, статьи посвященные творчеству французского писателя. А также ссылки на творчество М.Цветаевой, Б.Окуджавы, фильмы С.Параджанова.