Воспоминания, воспоминания… История

Рабинович Эсфирь
Родилась в 1928 году в маленьком местечке Китай-город (Украина). Учительницв русского языка и литературы. Репатриивовалась в 1990 г. Жила в г. Бат-Ям. Двое детей и двое внуков. Умерла в 2009 году.

Воспоминания, воспоминания…

Они меня часто возвращают в прошлое и, переплетаясь с настоящим, требуют изложить их.

Родилась я в маленьком еврейском местечке Китай-город (на Украине) в 1928 году. Мой отец – очень богатый заводчик Лейзер-Хаим Мошкович Аршинов, мать – Ханна Ароновна Клубакова.

90 % населения составляли евреи, дома разговаривали по-еврейски, поэтому я считала, что мир населен исключительно евреями. В 1934 году по нам прошло раскулачивание: завод, склады, конюшни – все было конфисковано.

Работа предоставлялась только членам профсоюза. Родители мои в профсоюзе не состояли, и им пришлось уехать. Они остановились в Виннице. Меня, дедушку и бабушку переселили на конюшню. Жизнь стариков превратилась в настоящий ад. Я постоянно рвалась на улицу, чтобы не видеть эту мрачную обстановку, не видеть слезы стариков, не слышать их тяжелых вздохов.

Когда родители сняли угол в комнате одного старика, они меня забрали. Естественно, мне хотелось общения с другими детьми. Каково же было мое удивление, когда во дворе я увидела совершенно не похожих на еврейских детей мальчиков и девочек. Они были светловолосые, голубоглазые и говорили на непонятном мне языке.

Мама устроилась заведующей в детский сад, но меня решили отдать в другой сад. Из этических соображений.

Вообще мама была незаурядным человеком. Она с отличием окончила русскую гимназию, много читала, состояла даже в тайной сионистской организации. Руководитель организации был арестован, а маму спасло, что, будучи беременной сестренкой Кларусей, она перестала посещать собрания организации. В воскресенье, 22 июня 1941 года в 4 часа утра немцы начали бомбить Киев. В 5 часов началась бомбежка Винницы. В первую же ночь они разбомбили мост через Буг, соединявший две части города. Начали бомбить вокзал. Люди метались по городу в поисках средств передвижения, чтобы покинуть город. Ползли слухи, что немцы никого не тронут, вспоминали, как они вели войну в 1914 году. Жителей тогда не трогали.

В 6 часов утра 22 июня за моим отцом приехала машина (он работал в ОСОВИАХИМе). В 12 часов отец вернулся домой, и, собрав всех жителей нашего двора, сказал, что немцы будут издеваться и убивать местных жителей, особенное евреев, а людей других национальностей будут высылать на каторжные работы в Германию или сажать в концлагеря. Ему дают спецвагон-теплушку и он сможет забрать всех, кто захочет.

Многие не поверили его словам. После войны я вернулась в Винницу и услышала много трагических рассказов о том, что сделали фашисты за три с половиной года пребывания в городе. Украинцев, русских, родные которых служили в Красной армии, увозили в Германию.

Евреев вывели за город, велели раздеться догола, дали лопаты и заставили вырыть глубокий ров. Туда штыками заталкивали обезумевших людей. Немцы экономили патроны и людей буквально затаптывали сапогами. Потом всю ночь следили, чтобы никто не мог спастись. Когда утром они ушли, несколько человек смогли выбраться и скрылись в лесу. Так люди узнали об этом чудовищном преступлении.

Наша семья и несколько соседей сели в теплушку. Что же мы взяли с собой? Одно ведро, одну подушку, одно одеяло. Папа сказал, что мы остановимся в Киеве. Немцы не смогут взять Киев.

Все оказалось гораздо драматичнее. Поезд двигался вперед только ночами, так как немцы бомбили все, что движется. На станции Жмеринка разбомбили днем целый эшелон. Я видела окровавленные тела на путях. Взрослые расчистили путь, и наш эшелон ночью снова двинулся на юг через Куйбышев к Казахстану. Туда добирались целый месяц. Наше ведро пригодилось всему вагону. В нем варили знаменитую «затируху» — в кипящую воду бросается мука и получается «знаменитое варево». Особенно я любила комочки муки, которые не успели развариться.

На станциях поезд останавливался ненадолго. Жители выносили кое-какие продукты и мы платили за них огромные деньги. У нас были сбережения (родители хотели купить дом). Вот они и пригодились в пути. Мама очень экономила, нас кормила, а сама практически голодала. Пока мы добрались до Казахстана, в нашем вагоне умерло много людей.

Однажды ночью поезд остановился на какой-то казахской станции. Здесь был колхоз. Председатель его предложил беженцам остаться в колхозе. А как мама могла остаться с 3-летним и 13-летним детьми? Какие мы были работники?

Наконец поезд пришел в Ташкент. Это была его конечная остановка. На привокзальной площади лежали и сидели тысячи беженцев. Этот южный город показался нам очень необычным. Было жарко, вдоль улиц протекали арыки, где люди умывались и пили воду. Жили в Ташкенте родственники и родная сестра, но никто нас не уговаривал остаться.

Мама решила уехать в Ашхабад, еще южнее Ташкента. Время показало, что это было ошибочное решение.

Была карточная система. Все было безумно дорого. Мы жили у брата в небольшой темной комнатушке. Только над дверью было небольшое оконце, с трудом освещавшее наше убогое жилище.

На улице я нашла бочонок и лист фанеры. Мы соорудили из этого столик. Он был нашей главной мебелью. Еще были две табуретки. Мама, я и Кларуся спали все вместе на узкой кровати. Устав за день от работы и тревог мы засыпали мгновенно. Пробуждение всегда сопровождалось чувством тревоги. Что ждет нас сегодня, завтра, послезавтра?

Через несколько дней после приезда я обнаружила на соседней улице ларек. Там на красочной вывеске-плакате был нарисован вязаный свитер. Мы с мамой вязать умели, и женщина приняла маму на работу. Мама стала получать рабочую карточку (800 граммов хлеба и еще муку, масло, сахар).

Работа оказалась очень важной. В ларьке принимались вязаные свитера, носки, трехпалые перчатки, и все это отправлялось на фронт.

В сентябре 1941 года я пошла в школу. С августа по сентябрь мы получали от отца с фронта частые письма-треугольнички. В январе 1942 г. мы писем не получали, а в феврале получили коротенькое письмецо, в котором отец писал, что легко ранен в руку и скоро снова пойдет в бой. О немцах писал гневно, что они потеряли человеческий облик. «У нас мало оружия, но мы полны уверенности, что победим этих выродков», — писал он на грубой бумаге чернильным карандашом.

На войну ушли из нашей семьи мой двоюродный брат Изя (20 лет), дядя Наум (35 лет), дядя Шимон (37 лет) – для него это была уже вторая война (первая – финская). Отцу было 37 лет.

После февраля 42 года наступило молчание, а в марте мы получили извещение, что отец – Аршинов Лейзер-Хаим Мошкович пропал без вести. Мы были убиты горем, но надежда не покидала нас. Мы думали, что он живой, в плену или тяжело ранен.

В это же время мамина сестра Малка получила известие о гибели сына Изи. Он погиб, защищая город Смоленск. Изя был единственным сыном, успешным и очень талантливым. В 1942 году погибли дядя Шимон и Наум.

Вот какие потери понесла наша семья. Самое обидное, что это совпало с ростом антисемитизма в стране. На улице каждый еврей был «Абрам», а еврейка «Сара». Не стесняясь, говорили, что евреи не воевали. Каково это было слышать мне, когда почти все мужчины нашей семьи погибли в боях. Сегодня, 9 февраля 2002 года, я продолжаю историю своей жизни. Целый месяц из-за плохого здоровья не могла писать. Родные делают мне замечания по поводу некоторой небрежности в письме. Но, когда я начинаю вспоминать, слезы застилают мне глаза и как-будто катятся по бумаге, размывая строки. Продолжу о событиях войны.

Мамочка отдавала нам все и медленно угасала. Сильно подорвала ее здоровье весть о гибели отца. В конце войны мамина сестра Малка решила объединиться с нами и вместе поехать в г. Гайсин, где она жила до войны. Однако, муж ее не смог устроиться на работу и они уехали в Ташкент.

Мы остались в незнакомом городе без родных и близких. В 1945 году я не пошла в 10-ый класс – нужно было помогать маме с работой. Потом я все-таки закончила школу и поступила в Винницкий педагогический институт.

Началась послевоенная жизнь…

Источник.