К 100-летию газеты «Правда Востока». ТЕПЕРЬ ОБРАЩАЮСЬ ПО ИМЕНИ… Часть 2 История Ташкентцы

Дни катились один за другим, заполненные нескончаемыми редакционными делами. Но в каждую свободную минуту меня, как магнитом, тянуло в кабинет Татьяны Сергеевны. И не только жажда услышать что-то еще о ее московской жизни, – притягивала она сама. Ее уважительное отношение к людям, снисходительность к чужим слабостям, умение пренебречь несущественным, ее остроумие. Иногда вместе ходили обедать в кафе-пельменную напротив редакционного корпуса, потом «садились покурить» на скамейку у театра Навои. Я не курила ни тогда, ни после, но дым от ее «беломорин» совсем не мешал нашим беседам.

Случалось, Татьяна Сергеевна рассказывала о детстве, об отце: как изредка приходил к ним домой – и тогда маленькую Таню наряжали в лучшее платье, а Костя, завидя его во дворе, говорил: «Вон идет к тебе твой Есенин». А поэт ведь и действительно шел к дочери, о темноволосом сыне, похожем на мать, когда увидел его впервые, отозвался недобро: «Есенины черными не бывают». Нет, и с ним возился, брал на руки, но дочь – явно выделял. Еще помнила, как кричала, как колотилась на земле ее мать на похоронах Сергея Александровича. А бывшая свекровь кричала ей: «Это ты во всем виновата!». Долго выхаживал после этой трагедии свою обожаемую жену Мейерхольд – по лучшим врачам, по лучшим лечебницам и курортам.

Они с братом называли Всеволода Эмильевича Мейером. И сколько же доброго, яркого, счастливого было связано с ним в памяти Татьяны Сергеевны! Он любил их с Костей не меньше, чем родных детей от первого брака, очень заботился об их здоровье, воспитании и развитии. Имелись гувернантки, приходили учителя, в том числе по музыке, иностранным языкам, физкультуре. Была в доме прекрасная библиотека. Таню он определил в балетную студию Большого театра. И еще были морские круизы, «открытие мира»…
Но и падчерица отблагодарила отчима по-царски: рискуя жизнью, и не только своей, спасла от неминуемой гибели творческое наследие этого великого реформатора сцены, его труды, личные дневники, письма, документы, фотографии.

Татьяна Сергеевна была уже замужем, когда в 1939-м году Всеволода Эмильевича арестовали. «Придут с обыском. Срочно прячьте все ценное», – предупредил кто-то из знакомых, переживших подобную же ситуацию. Совсем юная женщина, она отчетливо понимала, о каких ценностях надо думать. Позвонила родственнице своего молодого мужа, и за ночь они разобрали бумаги Всеволода Эмильевича. Набралось несколько увесистых пакетов самого важного. А все остальное стали складывать в огромный чемодан-сундук, привезенный из Италии. Роскошный чемодан. Совсем новый. Серо-зеленой кожи, с металлическими заклепками, каким-то фасонным замком. Расчет был на то, что обязательно привлечет он внимание непрошенных гостей.

А куда же пакеты с бесценными страницами? Она знало такое место. Каждое лето обязательно бывали на даче в подмосковной Балашихе. Детей собиралось много. Носились по дому и саду, играли в разные игры. Маленькая Таня сделала там важное открытие: на чердаке дома одну боковую доску в стене можно было отодвинуть, за ней находился довольно просторный отсек. Там она пряталась, когда играли в куликашки, и никто нипочем не мог ее отыскать.

На рассвете отвезли пакеты в Балашиху. Расчет оказался верным: когда через несколько дней двое вышедших из подъехавшей черной машины шагнули через порог дома, устоять против роскоши невиданного итальянского изделия они не смогли: для порядка порылись в шкафах, в ящиках письменного стола, побросали какие-то бумаги в тот же сундук – и отбыли с богатой добычей.

А вскоре грянула война. Немцы ожесточенно бомбили Москву и Подмосковье. Деревянные дома пылали и в Балашихе. И она пошла к Сергею Эйзенштейну, попросила взять архив на хранение. Тот вывез с дачи бесценное наследие «врага народа». Укрыл. Сохранил…

…Но не работой единой. Как-то мой заведующий Дмитрий Николаевич Вольф заявил, что мою «штатную» должность в главной республиканской газете полагается «обмыть». Сразу нашелся умелец, вызвавшийся приготовить плов на костре. Я поспешила к Татьяне Сергеевне, и она охотно приняла приглашение.

Коммунальный наш дом находился в огромном саду на улице Шпильковской, прямо напротив Музея прикладного искусства. У каждой семьи был свой индивидуальный дворик. В нашем, под сенью раскидистой яблони, и соорудили очаг. И пока плов поспевал, гости мои хрустели яблочками, снятыми прямо с веток и слегка обтертыми о штанины. Камил Файзулин, с его непобедимым обаянием, успел очаровать всех наших соседок и получил от одной из них приглашение воспользоваться для танцев ее огромной квартирой, где имелся рояль. И застолье плавно перешло в танцевальный вечер. Самому старшему участнику вечеринки – моему заву было немногим больше сорока, а почти всем остальным – чуть за тридцать, так что танцевали с большой охотой и неутомимостью. Но когда Дмитрий Николаевич галантно пригласил на фокстрот Татьяну Сергеевну, приумолкли, встали в круг и только восхищенно ахали, глядя, какие пируэты выделывает эта пара…

А вскоре Татьяна Сергеевна пригласила меня на свой день рождения. Я была счастлива: значит, и я стала ей небезразлична. Жили они тогда на улице Шота Руставели, в доме неподалеку от гостиницы «Россия». Народу было немного, только взрослые, друзья семьи. Вечер был очень теплый, с остроумными экспромтами, с гитарой. Сыновей ее я в доме в тот вечер не увидела.

Мальчишки же были у Татьяны Сергеевны очаровательные: старший, Володя, носивший фамилию отца – Кутузов (кстати, от тех Кутузовых, где Михаил Илларионович), уже рослый красивый подросток, и младший, Сережа, родившийся в Ташкенте, – синеглазый, русый, курносый. Есенин, конечно, была его фамилия. Вот уж где присутствовала порода! Сережа женился очень рано, в Ташкенте родились его дочери Зинаида и Анна, потом внуки. Давно перебрались всей семьей, с дочками и внуками, в Москву. Увы, ныне его уже нет в живых… Володя уехал еще раньше, живет в подмосковной Балашихе.

И вот как совпало: много лет назад мы с дочерью тоже решили перебраться в Москву, поближе к немногочисленной родне. Продали квартиру в центре Ташкента, растрясли все, что можно, но Москву «не потянули», приобрели для дочки «двушку» тоже в Балашихе. Прошлым летом, приехав к детям, я привезла с собой документальный фильм по моему сценарию – о пребывании Сергея Есенина в Ташкенте. Задумка была – встретиться с Володей, провести литературный вечер в прекрасной балашихинской библиотеке, показать ее читателям ташкентский фильм, кстати, получивший немало премий на кинофестивалях. Но – Володя был в отъезде, а в библиотеке шел капитальный ремонт…

Ко мне в Балашиху из соседнего города Егорьевска приехала тогда вдова Сергея Ивановича Зинина, ташкентского ученого, известного есениноведа. В Егорьевск они тоже перебрались из Ташкента, и одной из причин переезда явилась как раз необходимость поработать Сергею Зинину в «есенинских» организациях. Но планам не суждено было осуществиться: Сергей Иванович вскоре скончался от тяжелой болезни. А в привезенном мною фильме есть кадры с его участием, и я обещала подарить одну копию Людмиле Валерьевне Зининой. Вторую копию она взялась передать в российский Есенинский фонд… Мечтаю увидеться с Владимиром нынешним летом, может, и вечер памяти великого поэта вместе проведем.

Но вернемся к мальчикам Есениным, в пору их детства. Очаровательных этих мальчишек в редакции все любили. Они и сами заводили здесь личные дружбы, проходили в кабинеты, где были у них свои дела. И теперь настало время вернуться к той фотографии нежной темноглазой малышки, которую принесла как-то показать мне Татьяна Сергеевна. Это была двухлетняя Маша, ее дочь, родившаяся в Ташкенте в середине сороковых. Вот такой, с распахнутыми карими глазами, с летучими локонами, она и умерла от воспаления легких. Я заревела сразу, едва взглянув на фотографию. Татьяна Сергеевна утонула в дыму своей папиросы…

О девочке этой нежной в редакции мало кто знал. И я с той ночи не заикнулась о ней ни разу. И все-таки выпали еще эпизоды, с ней связанные. На следующий год, осенью, страшная трагедия произошла в семье Эмилии Александровны Торочешниковой: погиб ее 20-летний сын. Татьяна Сергеевна взяла на себя горестные хлопоты по захоронению. Позвала меня поехать с ней. Когда возвращались с кладбища, она остановилась на первом повороте от входных ворот, попросила: «Давайте пройдем с вами недалеко». Мы оказались в левом углу Боткинского кладбища. И она сразу подошла к неприметному холмику среди множества таких же: невысоких, покрытых бурой, тронутой изморосью травой. Присела на краешек. Слезы тут же омыли ее лицо. А я только смогла выговорить: «Боже мой! Маша!..»

Через много лет в этом же уголке кладбища мы с подругой устанавливали новый памятник отцу моего друга, давно живущего в Ленинграде. Пока бригада работала, я пошла поискать тот горестный холмик. Лес памятников, мощные ограды на запорах, заросли кустарников… Разве отыщешь! И опять выдохнулось: «Боже мой! Маша!»…

Довелось мне услышать и подробный рассказ Татьяны Сергеевны о ее брате Константине, с кем прошли детство и юность. Он окончил в Москве инженерно-строительный институт, успешно работал по специальности, занимал высокую должность в Госстрое РСФСР. Написал несколько трудов по своей профессии. А еще он был хорошим спортивным журналистом, знатоком и популяризатором футбола. И в этой области издан ряд его книг. Насколько он был популярен в массах болельщиков, свидетельствует такой факт. Татьяна Сергеевна как-то стояла в аэропорту в очереди на регистрацию. Когда она протянула в окошко паспорт, фамилию ее прочел случайный попутчик. «А вы не родственница знаменитого Константина Есенина, футбольного комментатора?», – спросил он. Услышав ответ, пришел в полный восторг. Татьяна Сергеевна со смехом рассказала брату об этом случае. И прокомментировала: «Ты теперь популярнее отца!» Вот уж воистину: «О, спорт, ты – мир!»…

Был и еще ее родной брат по отцу, самый младший из детей великого поэта. Этого мне довелось даже увидеть своими глазами. Как-то утром, в конце 1954 года, придя на службу, я увидела Татьяну Сергеевну, разговаривающую с молодым мужчиной. Как мне показалось, похожим на нее. Они стояли в коридоре у окна, курили. Хотела подойти поздороваться, но лицо у нее было какое-то напряженное, необычное. И я не решилась. Потом пошла к ней в кабинет. Она заговорила первая: «А вы знаете, кто это был? Мой брат. Самый младший, на шесть лет моложе меня…». – «Как! У вас есть еще родной брат? Тоже Есенин?», – растерянно спросила я. «Да, Есенин-Вольпин. Александр Сергеевич. Знали бы вы, какой умница! И какой страдалец…».

Больше расспрашивать я не посмела. Потом узнала: был он внебрачным сыном поэта. Мать, писательница и переводчица Надежда Вольпин, растила его одна, в Ленинграде. Был он безмерно талантливым математиком, человеком, щедро одаренным во многих других сферах. И еще правозащитником и ярым диссидентом, за что власти неоднократно упекали его в психиатрическую больницу. Александр выходил после «лечения» и немедленно принимался за новое разоблачение. В результате вместе с матерью был выдворен в 1972 году из страны, эмигрировал в США. Вот там его научные труды в области математики и получили всемирную известность.

В Ташкент в тот раз он приезжал специально, чтобы повидаться с сестрой. Татьяна Сергеевна была тогда очень взволнована…
Читала, что он и позже приезжал к сестре в Ташкент. Известно и то, что судьба отпустила младшему сыну великого поэта долгий срок: он скончался в 2016 году, на 92-м году жизни. Еще деталь. Именно Александр Есенин-Вольпин организовал в 1956 году кампанию по реабилитации их старшего брата, первого из детей Сергея Есенина.

Ну, давайте и об этом брате. Георгий Изряднов. Юра. Сын Сергея Александровича и Анны Романовны Изрядновой, с которой они вместе работали в типографии. Родился в 1914 году. Красивый и талантливый юноша, как-то в пору студенчества он оказался в одной компании, где подвыпившие парни вдруг завели шуточный разговор о том, что хорошо бы бросить бомбу на Кремль. Он тут же и забыл об этом разговоре. Окончил авиационный техникум, работал в Академии имени Жуковского. Был призван на военную службу. А через год его доставили на Лубянку как участника террористического заговора. Обманом вынудили подписать признание, и 23-летний Юрий был расстрелян. Его реабилитации Александр Есенин-Вольпин добился только через девятнадцать лет. «За отсутствием состава преступления»…

Об этом я узнала уже позже. И не от Татьяны Сергеевны, которая ничего этого не рассказывала, – она была немногословна и сдержанна…

Римма ВОЛКОВА.