«Туркестанский дневник Веры Никитиной», 1914 год История Старые фото

Виолетта Лаврова пишет в своём блоге:

Фрагменты

Часть I

В первой части публикуются выдержки из записей с 23 по 25 августа 1914 года, описывающие путь четы Никитиных из Центральной России в Ташкент.
Вера Никитина участница Туркестанской научной почвенной экспедиции 1914 года, которой руководил её муж, Василий Васильевич Никитин. В дневнике он фигурирует под инициалом «В».

В 1924 году в Пермь приезжает учёный-почвовед Василий Васильевич Никитин, чтобы занять должность декана агрономического факультета Пермского государственного университета. В историю профессор Никитин войдёт как основоположник научной школы почвоведения на Урале. Никитина сопровождает его жена Вера Александровна. В Перми она работает врачом в детской больнице при медицинском институте.

Василий Никитин стал профессором уже во время Гражданской войны. А до революционного 1917 года Никитин — сотрудник Министерства земледелия, участник и руководитель почвенных экспедиций в российский Туркестан с целью изучения возможности ведения там сельского хозяйства. Исследования Никитина проводились в рамках знаменитой Столыпинской аграрной реформы. Крестьянам, уставшим от малоземелья в европейской части Российской империи, помогали переселиться в малонаселённые Сибирь и Туркестан.

В конце июля 1914 года началась Первая мировая война, но исследования почвы шли своим чередом. В августе Василий Никитин отправляется в очередную Туркестанскую экспедицию, взяв с собой жену Веру. В пути она вела дневник. Уникальный исторический документ, отразивший дух времени и запечатлевший удивительный мир российского Востока начала XX века, вместе с фотографиями Туркестана сохранился в семье автора и был передан нам Еленой Чирковой, внучкой Василия и Веры Никитиных.

«Старый» Ташкент

Наконец, мы добрались до Ташкента. Поезд пришёл сюда в семь часов. Солнце ярко светит, но ещё прохладно. Напились кофе на вокзале и отправились смотреть город. В нашем распоряжении было пять часов. Сели на трамвай и отправились в «старый город», наиболее меня интересовавший.

Какое впечатление производит Ташкент? Нужно быть художником, чтоб передать это впечатление. Он сразу очаровывает, этот восточный город. Чем? Сразу не разберёшься. Поражает эта пышная листва, это богатство листвы, всюду аллеи громадных пирамидальных тополей, красиво свешиваются листья плакучей ивы. И всё это залито солнцем — ярким, палящим, ослепляющим глаза южным солнцем.

По улицам в ярких, красочных костюмах движутся сарты. Удивительно красивы при свете солнца их расписные яркие халаты, подпоясанные яркими платками, белые чалмы, накрученные на головах, бронзовые загорелые лица, чёрные бороды, глаза. У некоторых на головах «тебятейки» — маленькие шапочки, расшитые золотом, бархатом. Некоторые сарты во всём белом, и только выделяется смуглое лицо. Они все рослые, и много красивых лиц. Здесь же встречаются армяне и бухарские евреи с длинными бородами и библейскими лицами.

Большей частью сарты сидят у лавок на коврах, на корточках, ведут разговоры. Вот какой-то важный сарт развалился на ковре полулежа, курит «чилим» (большую трубку). Посредине улицы едут повозки, но чаще сарты на ослах и верхом на лошадях, часто по двое — причём один держится за спину другого. Важно колыхаясь на ходу, выступают караваны верблюдов, нагруженных тюками. Смотрю всё время в окно трамвая, и всё поражает и интересует.

Вот последняя остановка, дальше трамвай не идёт — начинается старый город. Мы слезли и направились на базар. Здесь русских уж почти не встречается, всё сарты. Грязь, пыль, какую трудно себе вообразить, рои мух. Но какая своеобразная красота! Вспоминаются сказки Шахерезады. Узкие улицы, если их можно так назвать, по которым чуть проезжает арба.

Дома — но что здесь, собственно, называется домами? Под этим именем подразумевают здесь нечто другое. Заборы, перегородки, террасы, коридоры, лабиринты закоулков — всё из глины, маленькие окошечки. Грязные канавки, из которых пьют воду. «Чайхана», где сарты сидят на корточках, пьют чай, курят чилим и ведут разговоры. Вот топится печь на улице, и оригинальный пекарь печёт лепешку — громадные поджаристые круги, которые выглядят довольно аппетитно.

Лавок здесь масса, торгуют всем — особенно много фруктов. Всюду глаз видит чудный наливной виноград, дыни, арбузы. Около лавок развешаны товары — яркие платки, ткани. Продают и сласти — местный сахар большими комками, какие-то конфекты громадных размеров и в ярких бумажках.

Всюду здесь снуёт «красота Ташкента» — маленькие сарты, какая прелесть! Что за очаровательные мордочки, чёрными с бойкими живыми глазёнками в ярких «тебятейках», украшенных перьями, — они напоминают райских птичек. Насколько апатичны взрослые сарты, настолько живы и веселы их ребятишки. Нам встретилась группа школьников, они немного говорят по-русски. Рассказывали, что идут учиться в русскую школу. Проводили нас до самого трамвая, попрощались, и у меня надолго остались в памяти их весёлые, славные мордочки.

Какую-то таинственность, нечто мистическое вносят ещё движущиеся по улицам, как сфинксы, закутанные с ног до головы в какие-то странные одеяния женщины. На лица их опущено покрывало из чёрной марли. В этом сверкающем красками городе только эти мрачные однообразные фигуры вносят диссонанс. Многие несут за спиной ребятишек, которые руками держатся за шею матери.

«Новый» Ташкент

Русская часть города уже совсем иная. Здесь встречается мало сартовских построек. Улицы мощёные, широкие, усаженные пирамидальными тополями, ходит трамвай, есть довольно приличные магазины. Хорошее здание женской гимназии, театр, выстроенный великим князем 2 в сартовском стиле. Среди парка памятник Кауфману 3.

По тротуарам проходят русские иногда, но больше сарты. Наряду с экипажами встречаются арбы и верблюды. Пыли здесь тоже много, но всё-таки сравнительно чисто. Вообще русский город выглядит лучше многих наших уездных городов, не говоря уж о красоте, которую ему даёт восточный отпечаток. Жаль, что в нашем распоряжении было мало времени, а то я с удовольствием пробыла бы ещё несколько дней в этом сверкающем красками восточном городе.

Часть II

Поезд из Ташкента

Смотрели из окон, но везде пустыня, только недалеко некоторое время по выезде из Ташкента едем орошённым районом — деревья, пашни.

Ехать в вагоне жарко и душно, особенно днём. Каково здесь летом, когда теперь, в конце августа, такой палящий зной! Духота, пыль, только к вечеру делается возможно немножко вздохнуть. Но и вечера жаркие, ночью немного прохлады, а часов с десяти утра солнце снова печёт. Я довольно хорошо переношу жару: голова не болит и самочувствие не хуже, чем у других.

Лунные ночи Туркестана

Вечером, подъезжая к Самарканду, пустынные ландшафты сменились горами, но их проезжали ночью. Я уже было улеглась, но встала, чтоб полюбоваться на эту залитую лунным светом панораму. Луна здесь светит особенно ярко, и так красивы и таинственны очертания гор! В темноте скрадывается их бедность растительностью и однообразие. Луна бросает свои причудливые тени, и они оживают. Красивой серебристой лентой выделяется река. Да, нужна лирика или поэзия, чтоб передать здешнюю лунную ночь, полную звуков и движений и какой-то таинственной бурной жизни! Это не наши северные спокойные ночи. Она опьяняет, слышится гам сверчков — их очень много, и получается своеобразная музыка.

Пустыня и вода

На следующий день до самого Мерва, к которому мы подъехали ночью, тянется по сторонам дороги однообразная пустыня — песок и песок, море песка. Нынче ветер, и носится пыль — она проникает всюду. Чувствуешь, что дышишь пылью — нигде от неё не спрячешься. Она скоро закрывает и солнце, и оно остаётся в виде тусклого диска, на который можно смотреть простым глазом.

Наступают как бы сумерки. Смотришь на эту пустыню, и жутко делается, когда подумаешь, что если очутиться далеко от воды, сбиться с дороги, как выйдешь из этого моря песков? Один неосторожный, необдуманный шаг, и она поглотит вас без возврата. Является сомнение, вынесу ли я экспедицию, не слишком ли будет трудно. Страшно делается, и кажется, вернулся бы обратно, бежал от этих песков в наши зелёные поля, где нет этого страха очутиться без воды, где нет этой ужасной жары и пыли.

Вода — это не для этого края. Здесь у всех невольно одна мысль, одно желание — воды и воды. Я не знакома с поэзией сартов[1], но если она существует, то прежде всего должны воспевать поэты воду.

Невольно в противовес пустыне встают в воображении широкие реки, море. Бог, наверное, когда-нибудь, давно-давно, разгневался на этот край и в наказание отнял у него воду. Или нет — Он в своём всеведении предвидел, что если дать этому краю воду, здесь будет слишком хорошо, всё будет расти, цвести, будет богатство, и люди забудут обо всех горестях, забудут и о душе.

«Подозрительные цыплята» и «чудные персики»

На станциях поезд стоит подолгу, но станции довольно редки. Есть здесь нечего, в буфетах ничего не достанешь. Молоко — то, что выносят бабы. Есть яйца, цыплята, но довольно подозрительные, брать опасно, так как здесь всё скоро портится. Но везде масса фруктов, и какие чудные персики (10 копеек десяток), виноград по 15 копеек, дыни. Прямо невозможно не объедаться, и как гурман испытываешь наслаждение, уничтожая эти дивные дыни и прочее. Если б всё это можно было доставлять в Москву!

Амударья

Ещё большое впечатление производит Амударья. Какая это огромная и своеобразная река, мост через неё мы проезжали 18 минут! Течение у неё быстрое, вода мутная, как шоколад. Берегов у неё, собственно, нет — она течёт среди песков, и видно, что нынче она течёт здесь, а завтра, может быть, уж в другом месте. Очевидно, она не глубока, хотя ходят по ней маленькие пароходы.

Мерв и его обитатели

Наконец-то приехали в Мерв. Утром отправились смотреть город. Мерв совершенно в другом духе, нежели Ташкент[2]. Насколько тот красочен и весел, настолько этот суров. На улицах уж не встречаются яркие халаты сартов, а мрачные фигуры текинцев, рослые, которые кажутся громадными от высоких чёрных папах, украшающих их головы. Даже страшно делается на них смотреть — кажется, что они созданы для разбоев. Встречаются здесь и афганцы, и бухарские евреи. Женщин совершенно не видно, кроме русских, да встретившихся двух-трёх армянок, закрытых сверху донизу чёрным платком, похожих на монахинь. Из русских всё больше военные. Здесь, очевидно, много войска, постоянно то здесь, то там играет музыка, кричат «ура». Вечерами производится учение. Да, здесь без войска среди этих страшных текинцев, мне кажется, немного нашлось бы охотников жить.

Были на базаре. Он здесь располагается на площади. Торгуют не в лавках, а под зонтиками. Много продаётся скота: верблюды, ишаки, лошади. Снуют всюду туркмены, русские солдаты, но нет уж здесь того колорита, как в Ташкенте.

Протекает здесь река Теджен, довольно узкая и мутная. Когда посмотришь на неё, то ужасаешься, что приходится пить такую воду. Есть здесь городской сад, довольно большой и опрятный. Зелени, но и пыли, немало, как и всюду здесь.

Много встречается лиц, изрытых оспой, а также пендинкой[3]. Делается страшно, чтоб и саму не постигла такая участь. Очень у многих болят глаза — может быть, от яркого света, а скорее, от пыли и грязи. Я обратила внимание, что у многих здесь большие, обвислые, как обмороженные, уши. Это, оказывается, солнцем так сжигает.

Выбор переводчика

Сборы по экспедиции идут плохо. Ничего ещё не нашли — ни переводчика, ни верблюдов.

Приходил к В. Абдурахман — чудище, который вошёл, сел на стул, но просидел так не больше двух минут, а потом не выдержал и одну ногу подогнул под себя. Говорили через переводчика Гассана. Оказывается, верблюды Абдурахмана ушли в Серахс и будут здесь не раньше пяти дней. Мне это очень досадно, так как хочется скорей ехать.

Вечером пришёл переводчик — сначала чуваш, очень непривлекательного вида, но который обещался быть «как сын», потом молодой, очень симпатичный, весёлый туркмен. Он учился в русском училище и, очевидно, очень гордится бумагой, которую ему там дали. Мы спросили его, есть ли у него паспорт. «На что тебе? Это лучше, это сразу видно, какой человек». С ним, было, совсем порешили, но джигит привёл ещё туркмена — очень рослый, здоровый, знает по-русски, но не очень хорошо. Вид страшный, но, очевидно, простой, бесхитростный, «дитя природы». В. завтра велел им приходить, чтоб окончательно выбрать кого-нибудь.

Я вчера труса праздновала — смотрю, вся рука покрылась какими-то красными пятнами. Ну, думаю, пендинка! Давай скорее мазать йодом. Оказалось — блоха.

полностью


1. Осёдлое население Средней Азии, вошедшее в состав узбекского народа.
2. Великий князь Николай Константинович (1850–1918), двоюродный дядя императора Николая II. Проживал в Ташкенте. Крупный предприниматель и благотворитель.
3. Константин Петрович фон Кауфман (1818–1882), выдающийся русский военный и государственный деятель, туркестанский генерал-губернатор, руководил завоеванием и преобразованием Средней Азии.

Комментариев пока нет, вы можете стать первым комментатором.

Не отправляйте один и тот же комментарий более одного раза, даже если вы его не видите на сайте сразу после отправки. Комментарии автоматически (не в ручном режиме!) проверяются на антиспам. Множественные одинаковые комментарии могут быть приняты за спам-атаку, что сильно затрудняет модерацию.

Комментарии, содержащие ссылки и вложения, автоматически помещаются в очередь на модерацию.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Разрешенные HTML-тэги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>

Я, пожалуй, приложу к комменту картинку.