«Мой мальчик» Искусство

Александр Колмогоров

Тем, кто видел ее впервые, она казалась равнодушной флегмой. Более внимательные улавливали в ее движениях намек на сексуальную пластичность, свойственную крупным ленивым мулаткам. И только глядящие на нее с интересом, понимали: у этой женщины взгляд волчицы, готовой в любой миг совершить резкий прыжок в сторону жертвы или метнуться прочь от погони.

Ее звали Августа. Августа Кийма. Фарцовщица Августа.

Как-то в середине июля подруга-стюардесса пригласила ее в известный таллиннский бар. Сказала, что познакомит с тремя студентами из Ташкента, будущими актерами, летевшими ее рейсом. Все трое очень и очень даже. Августа была занята в тот вечер, ответила неопределенно. Но дела сладились на удивление быстро, и она приехала в бар.

Все трое оказались общительными, веселыми парнями. Стопроцентно походил на актера один из них, Стасик Капитонов, которого друзья называли Капитоном. Он был курчав, вызывающе, капризно красив, улыбался неотразимо и прекрасно об этом знал.

Чуть позже других пришла в бар вторая подруга стюардессы, белокурая кассирша из аэропорта. И тут завертелось: коктейли, танцы, снова коктейли, опять танцы. Капитон весь вечер танцевал с кассиршей. Но через четыре часа не без удивления обнаружил себя в постели с Августой. Молчаливая, но страстная до исступления, она ласкала его так, словно он был последним мужчиной в ее жизни. Капитон утомленно, расслабленно засыпал и снова просыпался от ее ласк. Проснувшись в очередной раз, по влажной щеке Августы понял, что она плачет.

— Ты чего? – спросил он.

— Ничего. Все прекра-асно, мой ма-альчик.

Утром Капитон с трудом спустился к такси, а потом полдня отсыпался в гостинице.

Всю неделю Августа не выпускала его из поля зрения. Дарила дорогие по тем дефицитным перестроечным временам подарки, водила в ресторан, изматывала ночами в своих объятиях. Так что расстался он с ней и с Таллинном со смешанным чувством благодарности и облегчения.

В середине сентября Капитон со своим выпускным курсом поехал на хлопок.

Студентов их института распределили в далекий Мирзачульский район. Из Ташкента в совхоз «Тридцать лет Октября», который позже остряки переименовали в «Тридцать лет без урожая», колонна автобусов ехала долго. Поначалу молодежь горланила песни, хохотала, попивала винцо. Но тряска по областным дорогам укачала, усмирила энтузиазм, погрузила в дремоту.

В автобусе с будущими актерами ехали студенты-художники. Тезки Сергей Гордейчук и Сергей Теплов сильнее других захмелели в пути. Когда колонна притормозила в центре совхоза, один из них толкнул соседа в плечо.

— Глянь, Теплый. Бомж залез на тумбочку. Милостыню просит.

— Где? – его тезка посмотрел в окно. – Дурак ты, Гордый. Это же вождь.

Студенты повернули головы к окнам и увидели в круглой цветочной клумбе фигуру чуть выше человеческого роста, стоящую на небольшом постаменте, впрямь похожем на тумбочку. В окружении кустов ярко-красных роз запущенный памятник Ленину выглядел уныло. Его золотое покрытие поблекло, местами потрескалось. Из-за частых ремонтных подмазываний кепка на голове превратилась в бесформенную чалму, а газета в левой руке – в короткую дубинку. Ладонь вытянутой вперед правой руки напоминала разбухшую варежку.

— Екарный бабай! Монументальной пропаганде кирдык! – Расстроено возмутился Гордейчук. – Горбачев прилетит, увидит такое, что скажет? А?!

Все в автобусе прислушались. После короткой паузы Теплов громко, отчетливо спросил:

— Ставлю вопрос ребром: тебя это гребет?!

Будущие хлопкоробы рассмеялись так дружно, что даже водитель удивленно выглянул из своего закутка.

На зависть студентам других институтов, которых поселили в бараках, актеров, театроведов и художников разместили в пустых классах двухэтажной школы, где им предстояло спать на раскладушках, а не на нарах. Даже туалет во дворе школы оказался кирпичным строением, а не дырявым сооружением из досок с куском брезента вместо двери.

Пока располагались, обустраивались, Капитон отвел в сторону двух тезок-художников и стал что-то горячо втолковывать им. Они слушали его с интересом. Наутро, когда все получили фартуки и двинулись в поля, троица быстро зашагала к правлению совхоза.

В приемной директора два Сергея стали отвлекать секретаршу, а Капитон проскользнул в кабинет.

Коричневый от загара бритоголовый директор орал по-узбекски на кого-то по телефону. Швырнув трубку на рычаги, спросил:

— Чего тебе?

— Вы коммунист? – серьезным тоном спросил Капитон.

— Я?.. Коммунист, да, — опешил директор и зачем-то застегнул, а потом снова расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.

— А я комсомолец, — тем же тоном продолжил Капитон и добавил в него ноту скорби, — когда я вчера увидел ваш памятник товарищу Ленину, знаете… чуть инфаркт не получил.

— А-а… Ну, да, да…

Директор устало вздохнул. И вдруг заорал на Капитона, перемежая русские слова узбекскими ругательствами.

— Сопляк! Ахмок!.. Лекцию мне читает!.. Мы что, художник-мудожник на грядка сажаим?! Мы хлопок сажаим! Хлопок! Если такой умный, давай! Иди сам! Делай памятник ремонт!..

— Так мы и хотим вам помочь, товарищ директор, — приложил руку к сердцу Капитон, — я нашел вам двух специалистов по реставрации памятников. Они здесь, в приемной. Хотят с вами поговорить. Художники…

Капитон чуть не произнес «художники-мудожники», но вовремя прикусил язык.

— Другой разговор. Зови!

Директор сделал широкий жест рукой.

Зашли два Сергея. Директор пожал им руки.

— Яхши! Жуда яхши! Давай, делайте список. Что надо? Краска-мраска, цемент-пимент?

Сергей, который Гордейчук, достал из нагрудного кармана рубашки сложенный лист бумаги. Протянул директору.

— Вот. Список.

Директор пробежал его глазами.

— Майли… Яхши… А это че такой? Яйца, пиво… Зачем?

— Желток в раствор цемента добавляем, для крепости. — Пояснил Сергей, который Теплов. – Древний рецепт. Еще при Улугбеке так делали. А на пиве замешивают порошок золотой краски.

— Улугбек тоже пиво мешал? – недоверчиво спросил директор.

— Нет. Пивом в Древней Руси краски разбавляли, — не моргнув глазом, пояснил второй Сергей.

Директор дошел до слова «забор». Снова спросил: зачем. Ему объяснили, что на время работ памятник нужно огородить. Обсудили сумму аванса для закупки материалов, за которыми надо съездить в Ташкент.

В тот же день Гордейчук уехал в город, а Капитон и Теплов стали обживать кабинет химии, ключ от которого директор школы передал им после звонка хозяина совхоза.

— Теперь мы Рокфеллеры, — ликовал Капитон, втаскивая свою раскладушку в кабинет, — до декабря можем лепить горбатого, яичницу трескать и пивом запивать!

— Да мы не только Рокфеллеры, — засмеялся Теплов, — мы еще и буратины с золотым ключиком! Угол будем сдавать!

— Какой угол? Кому? – не понял Капитон.

— Вон тот, — кивнул в сторону угла с коробками Теплов, — разгребем его, кинем матрац. И будем вечерами сдавать по таксе бутылка бормотухи за час. Да и самим пригодится.

Капитон кивнул, довольно ухмыльнулся.

Но довольным он был не долго. Все пошло не так гладко, как он себе представлял. С преподавателей строго спрашивали за выполнение норм сбора. Они не захотели видеть в Капитоне художника, заставляли его работать в поле. Он пощипывал вместе со всеми вату из коробочек, отсиживался между грядками. При первом удобном случае сбегал попить дармового пивка. Показатели по сбору хлопка за неделю у него оказались худшими в институте. Над его курчавой головой сгустились тучи.

Как-то вечером три товарища распивали при свече бутылку портвейна (свет в совхозе отключался после десяти). Художники спорили о религиях мира. Капитон угрюмо слушал их, думая над тем, как без ущерба для здоровья выполнять эту чертову норму.

— Ислам рейтинговая религия, — говорил Теплов, — сделал доброе дело – зачлось, в копилку. А в христианстве? Покайся, хоть перед смертью – и в рай. Разбойник, убийца рядом с Христом на кресте покаялся и – прощены все грехи!

— Не упрощай, — мотал головой Гордейчук, — вот взгляни на буддистов…

Взглянуть на буддистов они не успели. В дверь постучали.

— Кто? – хором спросили художники и Капитон, суетливо пряча бутылку и стаканы.

— Я, — послышался женский голос.

Капитон шагнул к двери. Открыл ее.

На пороге стояла Августа.

— Ты?! Как ты… нашла?

Капитон глядел на нее как на существо нереальное, невозможное в этих краях.

— Фо-от нашла. Там два большие су-умки. Неси.

Капитон принес сумки. Они выпили за встречу армянского коньяка. Закусили эстонскими деликатесами. Августа и Капитон сели на раскладушку рядом со столом. Августа оглядывала кабинет и спрашивала Капитона, почему он не отвертелся от поездки в эту дыру. Он что-то объяснял ей. Вдруг она встала, подошла к столу, за которым сидели художники, загасила пальцем свечу, взяла Капитона за руку и повела в угол, где лежал матрац, накрытый байковым одеялом.

Тезки вышли из школы. Сели на скамейку, закурили. Ночь была звездная, теплая. Спать не хотелось совсем. Пожалели только, что недопитую бутылку не прихватили с собой.

Через полчаса они вернулись в кабинет химии. Тихо прошли к своим раскладушкам. Сделали вид, что легли спать и ничего не слышат.

Капитон повел Августу во двор, в туалет. Он светил фонариком, но она то и дело спотыкалась.

— Скоро собрание, — сказал Капитон, — меня выпрут из института.

— Зачем так? Потелись со мно-ой.

– Мало хлопка собираю. Надо сорок кил сдавать на херман, а я и десяти не сдаю.

— Хер… манн… Фроде знако-омые слофа-а. Но не знаю.

— Да ладно! Один хер, — проворчал Капитон.

— Один? Не на-ата злитца. Как кафарят фа-аши ска-аски? Утро фечера… му-уторнее? Так?

— Ага, – невесело хохотнул Капитон, — муторнее.

Утром Августа пошла вместе с ним на поле. Капитон всем представлял ее как свою родственницу из Прибалтики, приехавшую за экзотикой.

Перед обедом Августа задержалась у прицепа-бестарки с хлопком, наблюдая, как узбек-учетчик средних лет взвешивает фартуки, набитые «белым золотом». Дождалась, когда все уйдут. Взяла у учетчика тетрадку, полистала ее. Нашла фамилию Капитона. Ткнула в нее пальцем.

— Фо-от он. Он больно-ой.

Августа взялась за живот, скривилась, изображая боль.

Учетчик кивнул. Стал взвешивать ее фартук с хлопком. Когда делал запись в тетрадке, из нее выпали несколько пятирублевых купюр. Он удивленно посмотрел на Августу. Она снова обхватила одной рукой живот, а второй ткнула в тетрадь.

— Больно-ой. Си-ильно. Пять дней больно-ой.

Она показала узбеку пять растопыренных пальцев. Тот открыл, было, рот, но она развернулась и пошла прочь.

Через день на собрании Капитона взяли на поруки: студент стал исправляться, два дня подряд выполняет норму.

Когда Августа отлучалась куда-нибудь из химкабинета, Сергей, который Теплов, подкалывал осунувшегося Капитона. Утверждал, что эстонка похожа на Мордюкову в «Женитьбе Бальзаминова», и что с нее можно запросто ваять героиню германской мифологии Брунгильду.

— Да иди ты! — Капитон швырял в сердцах свою ковбойскую шляпу на раскладушку. – Лепи вон лучше фуражку своему Вовчику!

Другой Сергей, Гордейчук, задумчиво говорил:

— Видел бы ты, Теплый, глаза этой Брунгильды, когда она тайком смотрит на Капитошу. Я был бы гениальным художником, если бы смог написать эти глаза.

— Так, а я про что?! – подхватывал Теплов. — Вот че ты капитишься, Капитон? – Какие бабы на тебя западают! Куда прутся за тобой! У тебя же вечный день космонавтики: «Я верю, друзья, караваны ракет помчат нас вперед от п…ды до п…ды!»

Капитон перестал обращать на него внимание. Но однажды, вздохнув тяжело, спросил у художников:

— Вот че делать, а? Как ее сплавить отсюда?

— Ты что, серьезно? – спросил Сергей, который Гордейчук.

— Серьезней некуда, — снова вздохнул Капитон.

Стали придумывать, что же может заставить Августу уехать.

Вечером во время ужина в кабинет химии ворвалась однокурсница Капитона. Она кричала, плакала. Разыграла роль его обманутой беременной жены. Удивленные художники переглядывались молча.

Августа слушала все это без эмоций. Подошла к обманутой жене. Приобняла ее.

-Не над-да так. А то крол-лика родишь.

На следующее утро она уехала из совхоза.

Снова в жизни Капитона Августа появилась через шесть лет. Приехала в Ташкент, столицу независимого государства, с группой театральных деятелей из города-побратима Сиэтла, в котором теперь жила вместе с отцом. Похудевшая, постройневшая, изысканно одетая, она подошла к Капитону на банкете в доме актера и сказала, что привезла его ребенку электронную игрушку. Он смотрел на нее снизу вверх. Врал, что с женой они разошлись, а ребенка супруге не удалось сохранить.

Августа взяла его за руку. Вывела под удивленными взглядами окружающих на улицу.

— Дьяволь! У фас в отелле строго, как в тюрьме-е. Куда можем е-ехать?!

Он повез ее на квартиру, которую снимал на двадцать втором квартале Чиланзара.

Они не спали всю ночь. Августа рассказала, что поездку эту она придумала и проспонсировала сама, пополам с мэрией города. Теперь она хорошо обеспечена. Покойный дед оставил ей и отцу туристическую фирму в наследство. И не только. Если ее мальчик больше не будет жениться на актрисах, станет ее мужем, они заживут как у Kристуса за пазухой. Он может помогать ей в делах фирмы. Или организует в Сиэтле свою театральную студию. Она его не торопит. Через два месяца ташкентцы прилетят в Америку с ответным визитом, и он сможет все увидеть своими глазами. Подумать, принять решение. О том, чтобы его включили в состав делегации, она позаботится.

Капитон молча слушал ее. А когда засыпал, Августа смотрела на него и шептала:

— Ма-альчик мой… Мой ма-альчик…

После ее отлета в Америку Капитон спросил себя:

«Капитоша! Скажи честно: к чему ты пришел в свои неполные тридцать?

Играешь несколько одинаковых ролей — таких же пижонов, как и сам. Зарплата нищенская. Фарцуешь, чтобы было на что жить. Хамишь бабам, которые не дают тебе прохода. Напиваясь, закатываешь истерики… Что дальше? Лечь под Августу? Жить, как сыр в масле? Забавно: сыр «Капитон», запертый в холодильнике «Сиэтл»…

Капитон понимал, что если полетит в Америку, это будет означать почти стопроцентное согласие с предложением Августы. И он, циник, вдруг засомневался: ему стало страшно принимать окончательное решение. Он, циник, признался себе в том, в чем никогда и никому не признавался. В том, что любит город, в котором родился. Весь. С его чинарами, базарами, виноградниками, жарой, озерами, горляшками… Любит свою дурацкую работу – рядиться в чужие одежды и судьбы, бесстыдно валять перед людьми дурака.

«Ну, и? Делать-то что?! Тупик?»

И вдруг он придумал. Нашел выход.

Бросился к висящей на вешалке куртке. Достал из кармана монету. Загадал: подбросит три раза. Орел – переедет в Сиэтл, станет мужем Августы. Решка – останется в Ташкенте.

Он почему-то перекрестился.

Монета взлетала и крутилась три раза как в замедленной съемке.

Все три раза выпала решка.

Капитон расхохотался. Швырнул монету в окно.

Через два месяца улетел в Сиэтл.

Иногда в фейсбуке или в разговорах по скайпу друзья спрашивают, счастлив ли он. Капитон отвечает как Рабинович в анекдоте:

— А что делать?!.

12 комментариев

  • Фото аватара Проф. Клистиркин:

    Пусть простит меня автор, но примитивизм какой-то! Мечты бедного студента или, бедного же, пенсионера импотента.

      [Цитировать]

  • Фото аватара Александр Колмогоров:

    Конечно, прощаю. Люблю разброс мнений. Вот журналу «Невский Альманах» этот рассказ тоже понравился. Еще в этом году московскому журналу «Новая Юность» понравился мой рассказ «Ущелье», а красноярскому журналу «День и ночь» два рассказа, которые будут опубликованы в декабре. Читайте. Критикуйте.

      [Цитировать]

    • Фото аватара Проф. Клистиркин:

      Беспощадной пролетарской, но справедливой критикой будем оттачивать ваше мастерство!

        [Цитировать]

  • Фото аватара Русина Бокова:

    И меня автор тоже пусть простит…

      [Цитировать]

  • Фото аватара lvt:

    А меня пусть не прощает. Мне как «Невскому альманаху» рассказ понравился.

      [Цитировать]

  • Фото аватара J_Silver:

    Если кому-то интересно и мое мнение, то мне рассказ не понравился… совсем не понравился, фуфловый рассказик, вообще-то…
    Но это просто мое мнение…

      [Цитировать]

  • Фото аватара long59:

    Прочитав от скуки первые десять строк понял, что это далеко не Чехов.
    Дальше читать нет смысла, но поразила одна хвалебная строка афтара-его опус напечатал журнал Невский альманах.
    В нём когда-то печатался Александр Сергеевичь Пушкин.
    Афтар, ваш талант приравнен к великим мира сего.
    Подводим резюме: кирдык русской культуре и литературе,когда журнал с таким названием несёт в массы откровенную халтуру.

      [Цитировать]

  • Фото аватара Александр Колмогоров:

    «Кирдык русской культуре и литературе» вы прозевали, любезный. Он случился гораздо раньше. Год назад. Когда в журнале «Дружба Народов» в обзоре «Литературные итоги 2014 года» книгу рассказов ташкентца Александра Колмогорова назвали открытием 2014 года. Оттуда все и покатилось. Понеслось в массы.)

      [Цитировать]

    • Фото аватара Проф. Клистиркин:

      Ой, шо ж вы сразу не сказали-то? Я вот тут же перечитал и понял, что рассказ-то хорош! Ну, очень хорош!

        [Цитировать]

  • Фото аватара alla:

    А Ленин без новой кепки или с ней остался?Жаль,что эта линия не завершена….представляется что-то в стиле Ильфа и Петрова в ДВЕНАДЦАТИ СТУЛЬЯХ…)))))
    Слог тяжеловат-можно бы раскрасить эпитетами поострее .)))))Портреты даже не шаржи,а наброски…скучновато…
    ИМХО….

      [Цитировать]

  • Фото аватара Александр Колмогоров:

    Спасибо, Алла! Открою страшную тайну. Рассказы публикуются в журналах и на сайтах не для того только, чтобы можно было услышать огульную хвалу или глубокие замечания типа «это не Чехов». Публикуются они для того, чтобы выловить конкретные замечания, такие, как ваши. Чтобы до того, как рассказ попадет в книгу, можно было еще сто раз повертеть его и улучшить.

      [Цитировать]

Не отправляйте один и тот же комментарий более одного раза, даже если вы его не видите на сайте сразу после отправки. Комментарии автоматически (не в ручном режиме!) проверяются на антиспам. Множественные одинаковые комментарии могут быть приняты за спам-атаку, что сильно затрудняет модерацию.

Комментарии, содержащие ссылки и вложения, автоматически помещаются в очередь на модерацию.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Разрешенные HTML-тэги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>

Я, пожалуй, приложу к комменту картинку.