Книга воспоминаний об Александре Файнберге. Часть 8. Зиновий РОЙЗМАН Искусство Ташкентцы

ЗДЕСЬ Я ТОЧНО – НАПИШУ СЦЕНАРИЙ

Я часто вспоминаю Сашу, его лицо, его глаза. Ведь недаром глаза человека говорят о многом, если почти не о всём. Сашкины глаза говорили обо всём. По ним можно было с точностью определить его настроение. Настроение человека неоднозначного, многослойного, у которого мысли бежали как поэтические строки, которые без остановки слагались в его душе, которые он слагал, рвал, переписывал заново и снова писал.

Невзирая на его приветливое лицо, вроде бы весёлый, буйный характер в хорошем смысле, внутри его постоянно гуляла грусть, грусть романтика, грусть по тому, что он сделал что-то не так, написал что-то не то, или не успел ещё что-то написать, но обязательно напишет…

Меня всегда поражало то, что, говоря о чём-то, может быть даже о серьёзном, он, не теряя мысли разговора, слагал в это время стихи. Поэты в этом смысле очень похожи на композиторов. Они с тобой говорят, спорят, соглашаются или нет, а в это время в голове рождается музыка, звучит оркестр, играются партии отдельных инструментов…

У меня навсегда остался в памяти один эпизод работы с Сашкой. Прошу прощения, что я его так называю, мы почти всегда называли друг друга уменьшительно-ласкательными именами.

Помню, сидели мы в Москве, в гостинице «Советская», писали сценарий фильма «Дом под жарким солнцем». Нас было трое: Саша, Фархад Мусаджанов, его соавтор, и я.

Войдя в этот шикарный номер дорогой даже по советским меркам гостиницы, Саша воскликнул:

– Здесь я точно напишу сценарий!..

У нас троих были распределены обязанности. Я, как знающий Москву, закупал продукты, Фархад готовил еду, ну а Саша, конечно писал. Алкоголь на время написания сценария был нами запрещён, кроме напитка «Байкал», – его Саша пил бутылками. А еще – курил свой неизменный «Памир».

И вот как-то однажды, стараясь не шуметь, каждый делал свою работу.

Все как всегда. Я принёс продукты, Фархад тихонечко их раскладывал, ну, а Саша строчил на пишущей машинке, дописывая сцену о разборке возникшей проблемы в рабочей бригаде.

Но вдруг – он выдёргивает из машинки пять листов и бросает их вверх. Те, как листовки, запарили по комнате.

А он, вставив в машинку новый лист, застрочил по ее клавишам со скоростью звука.

Мы с Фархадом, переглянувшись, замерли, молча глядя на Сашу, который продолжал печатать, шевеля губами. Это продолжалось минут пять. Закончив печатать, Саша прикурил очередную сигарету и сказал:

– Я написал песню!

И спокойно прочитал стихи для нее. Прочитал, продекламировал так, как декламируют только поэты.

Слова песни были удивительно тонкими, выражающими внутренний мир героини фильма и фильма в целом. Они потом зазвучали лейтмотивом в картине.

На эти стихи композитор Румиль Вильданов написал музыку, тема которой тоже стала лейтмотивом картины.

Вот такая сложная была Сашина душа: выписывая прозаическую сцену, она одновременно слагала стихи. Удивительно. По мне – непостижимо.

Саша был великим поэтом и человеком-бессребреником, который оказывал на окружающих его людей своё влияние. И мы, не замечая, становились с ним духовно богаче.

Я ещё мог бы много рассказывать о гордом, смелом и, тем не менее, очень ранимом человеке, о Саше, о наших с ним работах в мультипликации, но думаю, что есть люди, которые это сделают лучше меня.

И последнее.

Когда я смотрю на Сашин портрет на сборнике его стихов, я чётко слышу его голос.