Книга воспоминаний об Александре Файнберге. Часть 4. Зоя ТУМАНОВА Искусство Ташкентцы

ПРОЗОЙ – О ПОЭТЕ

Проза – сухощавость, подтянутость, точность; попробуйте-ка прозой о поэте, да еще когда его книга только что прочтена, и клубятся облака образов, и просверкивают молнии острот, и звенят колокольчики рифм, и увлекают за собой в даль далекую стремительный полет мысли…

Уступай же почаще тропу, суровая проза, – и его строке, и слову других чудотворцев; только в поэзии – разгадка души поэта.

Итак, Александр Файнберг – «Костер».

Взвесь на руке – весомый томик. Как говорится в таких случаях – «итог тридцати лет творческой работы».

Вот, написала – и тянется рука зачеркнуть: что-то есть в этом распространенном выражении от геометрической четкости стола, заботливости нарукавников, от графиков и отчетов «о своевременном выполнении»…

Нет, Бог с ней, с «творческой работой», это просто три десятилетия жизни: взлетов и унылой тягомотины будней, надежд и разочарований, злого упорства и всевластной апатии, самоотверженности дружбы и предательств учеников, – да что еще в них вместится? «О года, года, вы прошли, года»… – вообразите сами… Ведь только память, безотказная машина времени, возвращает нам то, что было – «за гранью прошлых дней».

И он – является.

Саня-Санечка, Саша Файнберг: веселье и дерзость в глазах, накрап веснушек, челочка на лбу, взвихренная ветром, футболист и боксер, пыль пустынь на подошвах сандалий; стрекозий трепет велосипеда. Вместе с ним в дом врывается юность!

О года, года, вы прошли, года,
Как уходит сон, как бежит вода, –

так поется в старинной грузинской песне; почему не вспомнить, если – правда?

Саша Файнберг. Мне ли писать о нем – почему именно мне?

Люди разных поколений; разновесом и разно окрашен наш жизненный опыт; есть у поэта и друзья поближе, и критики, пристальней меня следившие за его шагами; не была я ментором его, не стояла у истоков этой реки.

И все-таки, наверное, мне писать – так суждено, так завещано.

Саша Файнберг пришел в наш дом в трудное и горько и радостно памятное время. Есть узбекская пословица: «В месяце пятнадцать ночей темных, пятнадцать – светлых». Вот так все и сошлось, сплелось в тот год – рождения и смерти, болезни и переезды, глухой мрак и ослепительный свет; все было стиснуто в душе, уже не вмещающей нового…

– Ко мне придет парень, надо потолковать о его стихах, – сообщает мне однажды Рауф.

Я взвилась:

– Да ты опять ночь не спал от болей! И близнят надо врачу показать! На кладбище, к маме, не могу вырваться… Что, никого другого не найдется пестовать молодняк?!

– Знаешь, это – поэт, – говорит он.

И я умолкаю. А Рауф, хмурясь и выпятив губу, долго думает. И решает:

– Книга у него, можно сказать, готова; я буду редактором.

Вот и вышла первая книга Александра Файнберга, поэта, и была преподнесена Рауфу Галимову, поэту, с дарственной надписью: «…прекрасному человеку и самому лучшему редактору на земном шаре. Саша Файнберг». А еще на титульном листе значилось, рукой автора: «Эпиграфом к этой книге я бы взял из народной мудрости – “боль на выдумки хитра”. Но Главлит*  не пропустит».

Когда счастливый автор преподносил «Велотреки», мой женский язычок промолвил:

– Будут еще книги – заходи…

Книги были. И автор заходил…

Вышел «Этюд» – «сочинение с натуры с целью ее изучения». Изучение шло успешно. Главлит тоже не дремал – чему свидетельством чернилами вписанные строки вместо типографских точек… «Народная мудрость» усекалась неутомимо.

Вышло еще «Мгновение» – с портретом на обложке: юноша раскованный и небрежный, пиджак через плечо, сигарета в откинутой руке; еще не знающий, что «дальнейшее – молчанье»…

Да, после оттепели уже крепко веяло сыростью и холодом безвременья, и развязались руки у азартных доброхотов «держать и не пущать», усматривать благо в безмолвии и не отпускать ни мгновенья на звук. И пусть боль рядилась в скоморошью одежду на древней Руси, пряталась за лазурью средневековых азиатских изразцов, – находились желающие вопрошать, зная заранее ответ:

Какого времени приметы
сквозят в реалиях поэта?

Что ж, в те годы побывал в отщепенцах, нежеланных, старательно устрашаемых не один Файнберг: компания подбиралась хорошая…

Не было книг, но стихи были, настал им черед, даже прежде, чем «драгоценным винам»; и десяти лет не прошло, вернулись к читателям, почитателям. Не ко всем…

О года, года, вы прошли, года…

Книга 1978 года «Далекие мосты» – с дарственной надписью только мне; первого редактора стихов Александра Файнберга, спутника моей жизни Рауфа Галимова уже не было среди нас; он успел прочесть только гранки своей последней книги.

Поэты уходят, поэзия – живет. Свою книгу «Невод» признанный Александр Файнберг, руководитель семинара молодых, дарит молодому поэту Галине Галимовой, словно передавая волшебную палочку эстафеты, полученной от ее отца.

О года, года, вы прошли, года,
Неизменен был я всегда, всегда…

На портретах автора в сборниках Александра Файнберга – меняется, увы, то дерзкое, мальчишеское лицо, с дремлющим в уголках рта озорным весельем; все строже взгляд и тревожней, все горше складки у губ. Но все так же горит огонь стиха; и вот он, разожженный для нас «Костер» – далекий, манящий, согревающий душу. Что зажгло его, что сгорело в нем? Но он все светит издали – как знак бытия Человека на Земле.

Перелистываю страницы, узнаю знакомое, жадно вчитываюсь в новое.

Ровесники мои, старожилы Ташкента, это наш поэт! Это он заколдовал словом наш город – уходящий, ушедший. Тихое позванивание раскаленных солнцем железных крыш, остывающих к вечеру; звезда над чердаком, тучи сирени за пригнутыми заборами, осень с пыльной листвой; это здесь мы жили – в уюте старого кирпичного дома, в тесноте дворов, с лозой черного чараса над крыльцом…

Романтики, юность шестидесятых, это ваш поэт! Это вы шагаете по страницам – студенческие десанты в степь, в тайгу; дальние дороги, праздничные будни стройотрядов, те годы, когда

…мечта из дальней дали
машет нам своим крылом.

И ночи без сна, и нежность, вдруг больно прихлынувшая к сердцу, – ко всем, ко всему, к этой печальной осенней земле, к журавлям в стынущем небе. И мечтательная оглядка в прошлое – у туристских костров пели про бригантину. У Файнберга – таверна, шарманка, стрельчатые окна и звуки органа, таинственный повторяющийся сон, Верлен, бунтари и бродяги, и главное, что объединяет романтиков всех времен и народов – «ожидание с надеждой» «без предела и конца».

О года, года, вы прошли, года…

Неужто оно было – то время безоглядной радости?

Еще ничего не знаю.
И знать ничего не хочу.

Да, было. И повторим вслед за классиками: «Блажен, кто смолоду был молод». И вообще – «юность ненаказуема».

Но неотвратимо приходит зрелость.

Очарованья – это волны.
А берег – он всегда земля.

Все пристальней «изучение натуры»; и корень горек, и плоды не очень-то сладки. Все ясней, что эпоха враждебна поэзии, в ней властвует проза…

Царица прочного уклада
и самодержица веков,
она – владычица что надо.
Но отчего же мир таков?

Тоска покинутой деревни: лишь одинокая ворона шуршит крылом о снегопад. Любовь? Но «дым сирени горек».

Юность, с песней, на таежных тропах?

…куда без вины, но с конвоем
их юные деды ушли.

Искусство? Но «худсовет», на котором слепые судят о картине, а их суждениям внимает глухой.
Красота? Но в глазах у нынешней красавицы «песцовая пурга с вьюгой соболиною».
Счастье? Нет, всего лишь успех и в погоне за ним удушение ближнего.
Природа, вечный исток воспарения души?

Блажен, как прежде, на земле,
кто ни о чем вокруг не знает.

Так что же, отойти от действительности, вознестись над нею, над скорбью людской?

А неистовое сердце поэта? И вырвавшийся из него клич «Разлепи глаза и уши»?

Пусть бдит Главлит, настороже редакторские сонмы. Пусть самое главное – кровь и плоть грядущих книг – остаются в черновиках, под замком… пусть история, былое, прошедшее, но, листая страницы годов и любуясь совершенством архитектурного памятника, поэт спросит: «Чьих глаз лазурь течет по этим стенам?». И тирану, деспоту, завоевателю – пусть там, за далью веков, – напомнит:

…слова неподкупная стрела
тебя прижгла к позорному столбу.

Как щедр поэт на сочные краски фламандской живописи, как воспевает плотские радости изобилия и довольства:

Дрожит громада холодца.
Мерцают кольца огурца.
На них летят снежинки соли
и перца черная пыльца.

Но не забудьте, залюбовавшись и проглотив слюну, ведь это все – королевская кухня! Простому народу во все века чревоугодье признавалось вредным…

Пора застоя научила нас вчитываться между строк. Вот они, лики современников. Весел инструктор служебного собаководства, на ком лишь натаскивают овчарок, которое кому-то горло вырвут взаправду. А этот, вознесенный без дарованья, от кого когда-то останется лишь «лживых лавров тленный дух»? Или те сказочные «двое из ларца», что всегда наготове испортить любое дело, и нет им изводу, только и жди, что на подмогу с дубиной явится «третий из ларца».

Разве не знаком нам тот клоун, что дерзко смеется и чует

…как на горле
петлю все туже стягивает смех…

В таком окружении мыслимо ли растворение в природе, возвышенные радости искусства?

Или день уже без ночи?
Иль повывелся злодей?

И Александр Файнберг, лирик, романтик, уступает черед Александру Файнбергу – сатирику.

Верша суд над эпохой, над обществом – «королевством кривых зеркал», где все заросло трын-травой, отравой равнодушия, полузнанья и получувств, поэт вершит суд и над собой. Он не отделяет себя от общества, горько сознавая:

И не беда, что мы плюем
в тех, кто мудрей нас взятых вместе, –
им по заслугам и по чести
в конце концов, мы воздаем.

Но как долго ждать, чтобы «конец концов» стал «началом начал»! И чтобы приблизить эту желанную пору, разве нет на вооружении отточенного клинка эпиграммы?

…если хряк строфою хрюкнул,
значит хряк уже поэт?

Слово сатирика лаконично, как пощечина:

Зануда, без толку ученый –
придворное веретено.

Оно пышет злобой дня – хоть ставь его эпиграфом к полосе сегодняшней газеты:

Назначь косцом тебя, ты с маху
все скосишь, окромя травы.
А стань портным – сошьешь рубаху,
но без дыры для головы.

Вот и еще мишени: знакомцы – «избранники», «счастливцы» эпохи застоя… Этот объездил полмира, – известно,

…чем послушнее щенок,
тем для него и поводок длиннее.

Или еще общий знакомец, чей «глаз подогнан» «под форму скважины замка».

Особо хочется привлечь внимание к замечательной, еще не оцененной критикой поэме «Струна рубайата». В огнедышащем накале национальных страстей наших дней как своевременно разоблачен в ней поверхностный «гостевой» взгляд на Восток, на царство «лукулловских» пиршеств и сверхгостеприимства, экзотически-словарное знание его и «покровительственное» к нему отношение:

Что русский борщ перед моей шурпою,
Хоть он и старший брат моей шурпе?

Поэт небезосновательно предупреждает:

Европа нас еще не поняла.
В ранг превосходства чванство возвела.
Оно ей боком вылезет. И это
я говорю тебе, как домулла.

Так что же, умерли в прозаическом мире ожидание и надежда, только и осталось – поплотнее укутать в кольчужный шарф «горло певчее»?

Нет! Жива – и стала закаленнее мечта. Жива поэзия – без ее огня «все сырое». Жива душа читателя ее, озаренная «радостью непокоя». Даже время не властно над поэзией, напротив, властна она над временем.

Пусть оно лупило крепко,
но зато попало с лету
в крепко скрученную клетку
строк литых под переплетом.

Нет для нее ни пространства, ни границ, ни пределов.

Что для поэтов три тысячи верст?

Звучит «между звезд» пересвист Слова – и крепнет вера: не зря было все это – наши терзания, ошибки, грехи, смола кипящая наших дней…

…под солнцем потомков
мы вспыхнем в литом янтаре.

Страницы перелистываются, нежно шурша, – как не сказать о балладах и поэмах с их высоким трагизмом и трепетной грустью? Как умолчать о вчеканившемся в память цикле «Вольных сонетов»?

Говорят, признак гения – самоограничение; изберу этот единственный общедоступный признак…

Каждый поэт – это новый, неповторимый мир, свое видение и свой голос. Но не на пустырях вырастают розы. Где почва, взрастившая поэзию Александра Файнберга, где ее корни и где питающие ее ручьи?

«Русский поэт Узбекистана» – для бумаг и отчетов. Но так оно и есть. Два края – родные.

Россия, ее вечная непогодь, сумрак небес, ночной грозой умытые луга.

Восток – его недвижные чинары, нарядная пестрота, голос беданы…

Русский фольклор – излюбленная маска Ивана-дурака, шута-скоморошины; небывальщины и пошехонские диалоги, скороговорки, песни, частушки, присказки…

Утопил кольцо в колодце –
за водою не ходи.

Или еще:

Все не то, все не так.
Нелюбовь – ржаной пятак.
А любовь-то – не измена.
Золотой, да неразменный.

А Восток? Архитектура и история, богатейшая поэтическая традиция, изящная строфа рубайи:

Мне этот март сбивает речь.
Платок подруги рвется с плеч.
От сквозняка в ночном подъезде
нас никому не уберечь.

И еще пласты мировой культуры, бессмертные клады литературы, живописи, театра – Шекспир, Верлен, Петрарка; общение с современниками – режиссерами, художниками, поэтами…

И Блоковская стихия – степной тоски, молодой удали, цыганской воли, старого романса…

Вечная разлука. Древняя тоска.

И пускай «цари царей дурачат» – цыган знает свое, он «бредет по звездам с цыганкой и гитарой». И пускай догорают угли дней жизни, душа остается жива.

Оставим их на милость ветра –
и в путь, былого не храня.
Кто ищет пламя среди пепла,
считай, остался без огня.

Итак, он греет и светит – костер. Живет поэзия, острейшее оружие в борьбе с энтропией духа, живет «огнями звезд начертанное Слово», гимн в честь Человека-мастера, кому под силу соединить прошлое и будущее, украсить небо и море.

Воздадим должное поэту, разжегшему для нас этот костер. Его время – «время нашей жизни на земле». И вместе с ним устремим, надеясь, взгляд в будущее, где

…люди, новые люди
улыбаются нам.

Комментариев пока нет, вы можете стать первым комментатором.

Не отправляйте один и тот же комментарий более одного раза, даже если вы его не видите на сайте сразу после отправки. Комментарии автоматически (не в ручном режиме!) проверяются на антиспам. Множественные одинаковые комментарии могут быть приняты за спам-атаку, что сильно затрудняет модерацию.

Комментарии, содержащие ссылки и вложения, автоматически помещаются в очередь на модерацию.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Разрешенные HTML-тэги: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>

Я, пожалуй, приложу к комменту картинку.