Всеволод Лубенцов. Дополнение к очерку. Окончание История Ташкентцы

Автор Владимир Фетисов. Начало очерка здесь.

Письма В. С. Нестерова

В.Ф. Лубенцову.

Дорогие Всеволод Федорович и Вера Андреевна!

Я искренне сожалею, что не могу быть с Вами 2-го октября. Для меня, как и для других воспитанников Трудовой школы, этот день отмечает событие большой важности. В истории моего личного развития пять лет, проведенных в стенах Трудовой школы с 1918 по 1923 год, играют особую роль. Именно здесь, в Трудовой школе мне пришлось в первый и, видимо, в последний раз встретиться с примером того, каким должно быть идеальное человеческое общество.

Прошедшая на моих глазах эволюция организационных форм школьного коллектива, основанная на началах истинной демократичности и гуманности и лишенная каких бы то ни было признаков бюрократического надзора, с одной стороны, высокая идейность вдохновителей и организаторов школы, с другой стороны, оставили в моем сознании неизгладимый след. Именно так, как работали, жили и воспитывались в Трудовой школе все члены ее коллектива, начиная со взрослых работников и кончая малышами, следовало бы жить и работать всем людям.

Великая культурная ценность выполненного в школе эксперимента состоит в доказательстве «Телемской обители» Рабле в ее современной интерпретации. Это, по моему, основное.

Я не буду останавливаться на удивительных успехах, неизменно сопутствующих бесчисленным педагогическим, хозяйственным и общественным экспериментам, проводившимся в школе. Вы оба, как вдохновители и организаторы школы, знаете их лучше меня, бывшего в те годы не более, чем одним из комочков глины, предназначенным для формирования в школе. О себе лично могу с полной определенностью сказать: подготовкой к научной деятельности я обязан не законченным мною позднее двум Высшим учебным заведениям, а Трудовой школе. Именно здесь выработалась во мне привычка к терпеливому наблюдению явлений природы, умение критически мыслить и анализировать факты, бескорыстный интерес к делу. Работать головой и руками я научился в Трудовой школе, а не в Университете, и за это я ей бесконечно благодарен. В связи с исполняющимся тридцатилетием со дня основания школы я хочу выразить Вам обоим и всем преподавателям и членам школьного коллектива, как живым, так и ушедшим из жизни, свою самую горячую признательность за все хорошее, полученное мною за время пребывания в школе.

Мне хочется выразить еще одно не менее горячее пожелание. Я считаю, что Трудовая школа на много десятков лет опередила свое время, и поэтому ее идеи и организационные формы не могли стать достоянием массовой школы. Тем не менее, предавать ее опыт забвению недопустимо. Пройдет время, и опыт школы будет оценен неизмеримо выше, чем яснополянские эксперименты Толстого или работы Макаренко по воспитанию малолетних преступников. История и опыт Трудовой школы должны быть полностью и без прикрас описаны. Пусть эти описания появятся в печати через 10, 20 может быть даже через тридцать лет. Срок не так уж важен. Важно, пока еще живы организаторы и прямые участники работы в Трудовой школе, собрать и систематизировать материалы по истории школы. Если это будет сделано, то я уверен, что в будущей истории отечественной педагогики Трудовой школе имени Либкнехта будет отведено подобающее место.

Разрешите пожелать Вам, дорогие Всеволод Федорович и Вера Андреевна, многих лет дальнейшей плодотворной работы!

Искренне преданный Вам В. Нестеров. Москва. 28 сентября 1948 г.

2. Из письма Тане Кухаренко

Твое письмо невольно вызвало у меня рой воспоминаний. Писать в хвалебных штампах о героическом и, временами, страшном прошлом, я не стану. Могу рассказать лишь то, что было в действительности. Только правду, а она, как известно, не всегда ценится.

Всеволода Федоровича я впервые увидел летом 1918 года, в промежутке между двумя революциями, Летом следующего 1918 года в течении двух месяцев я работал в Шунгаке (а не в Чимгане, как пишет Архангельский) в составе сельскохозяйственной дружины учащихся, где я был самым маленьким. Мне в то время шел 13-й год, остальные же были учениками последних классов средних учебных заведений, т.е.парнями 17-18-летнего возраста.

С 1 октября 1918 года, т.е. со дня открытия Трудовой школы, я начал учиться в ее старшем — седьмом классе. Закончил школу в июне 1923 г., когда из ХП класса было выпущено несколько человек. Поэтому весь героический тяжелый период становления школы, как живой, и сейчас стоит перед моими глазами. Зима 1918-19 гг. в Ташкенте была исключительно суровой. В течение трех месяцев не сходил снег, морозы достигали 15°, голод, эсеровское восстание в январе 19-го года, тяжкое его подавление, норма снабжения хлебом в городе упала до 100 г на человека в день. Школа в это время находилась в недостроенном и неотапливаемом здании юнкерского училища. Ребята спали не раздеваясь в застегнутых шинелях и в сапогах. Счастлив был тот, кому удавалось захватить свободный матрац, чтобы навалить его на себя поверх одеяла. У многих были обморожены руки, лица и, особенно часто — пальцы ног. Всеобщий голод не пощадил и школу. Казалось бы проще всего бежать… Бежать… Куда?… К кому?… Ведь основная масса школьников была сиротами, специально отобранными для проведения педагогического эксперимента. Бежать можно было только для того, чтобы в ближайшую ночь на улице разделить участь «Мальчика у Христа на елке» Ф.М.Достоевского…

В формировании школы огромную роль сыграла система ученического самоуправления, называвшаяся «Советом старших классов», в который на первых порах входили 6-й и 7-й классы. В становлении этой организации наиболее активными были Шура Цыганков, Анатолий Кочнев и Гурий Мужиченко (в книжке Гурий почему-то превра­тился в «Григория»). Упомянутые в книге Володя Устимович и Сарнацкий ничем достопримечательным в то время не отличались и рано ушли из школы. Цыганков, не окончив школы, вместе с А.Шапоренко, поступившим к нам уже в Луначарском, приблизительно в 1921 году ушел добровольцем в армию. Шапоренко после многих приключений через некоторое время вернулся обратно в школу, а Цыганков погиб от басмаческой пули в Восточной Бухаре (современный Таджикистан). Шапоренко рассказывал подробности гибели Цыганкова, но сейчас я на этом останавливаться не буду. В Луначарском Анатолий Кошев заболел одновременно брюшным тифом и воспалением легких и скончался в школьном лазарете. По просьбе престарелой бабушки, родителей Анатолия в живых не было, его тело было доставлено в Сергиевский собор, там его отпели и по церковному обряду похоронили на Ташкентском кладбище. В память об Анатолии школьный зал был назван «Кочневским», на стене установлена мемориальная доска, на которой вместо эпитафии был выгравирован § I Устава «Совета старших классов». Медальон с барельефом Толи в профиль, укрепленный в нижней части мемориальной доски, был изготовлен нашим учителем рисования и скульптуры мадьяром Карлом Иёзофовичем Дано.

Печальна, судьба братьев Коченевых. За исключением младшего Жени, четверо старших учились до революции в кадетском корпусе. Во время Октябрьских событий 17 г. двое старших были мобилизованы сторонниками Временного правительства и погибли в уличных боях. Анатолий скончался в школе, его брат Кирилл, так же ученик нашей школы, вскоре после окончания школы погиб при автомобильной аварии. В живых остался младший Женя, написавший в книге воспоминания о Вере Андреевне. На одном из школьных вечеров была поставлена сцена в келье Пимена из «Бориса Годунова». Кирилл играл Пимена, а я — Григория Отрепьева. С оценкой Кирилла как талантливого артиста, данной в книге, я полностью согласен. В его лице погибло большое дарование.

Гурий Мужиченко окончил Экономический ф-т или какое-то учебное заведение сходного профиля и работал в Москве экономистом. В последний раз я с ним встречался в конце 20-х годов и о его дальнейшей судьбе ничего не знаю. Все это отдельные замечания об отдельных людях, которые можно продолжить на десятки страниц. Неизмеримо важнее описать общую последовательность оформления школы, условия на которых Советское правительство Туркреспублики представило Лубенцову свободу рук в осуществлении выдвинутого им проекта создания экспериментального учебного заведения, перипетии крайне тяжелого существования школы в течении 1918-19 уч.года. На это время падает эсеровское восстание, голодовка учеников, развитие воровства в школе, доведшее школу до края гибели, и рассказ о том, каким образом педагогическому персоналу удалось выйти из этого положения путем создания ученического самоуправления. Это самоуправление сыграло огромную роль в становлении и развитии школы. Переезд в «загородную резиденцию», начало огородных, садовых и полевых работ все это при непосредственном участии и руководящей роли ученической организации.

Создание мастерских, привлечение в качестве инструкторов военнопленных австро-венгерских офицеров и ряда узбеков (последних как инструкторов по сельскохозяйственным работам). Внешне малозаметная, но фактически — организующая роль дружного педагогического персонала во главе с В.Ф. Совместный труд всех взрослых и учеников. Полное отсутствие обслуживающего персонала (уборщиц, сторожей и т.п.). Никаких штатских «надзирателей». Эффективный надзор над внутренним порядком осуществлялся двумя дежурными по школе – одним из преподавателей и одним из старших учеников, которые сменялись ежесуточно. Их указания или требования безоговорочно исполнялись, и я не помню не одного случая отказа или препирательства с дежурным по школе. И произойди такой случай, каждый знал, что он будет наказан не администрацией школы, а общим собранием учеников. А это не шутка. Все делалось учениками. Все, вплоть до оценки работы и успехов в обучении, вплоть до разбирательства конфликтных дел с применением мер наказания, точнее — «мер осуждения», вплоть до вынесения решения об исключении ученика из школы, которое осуществлялось не административным способом, а путем обсуждения и открытого голосования на общем школьном собрании учеников. Имел место случай, когда за воровство один из учеников на основании решения общего собрания был направлен в колонию малолетних преступников. Через три месяца виноватый прислал письменную просьбу простить его и вернуть обратно в школу. После горячего обсуждения письма на общем собрании большинство проголосовало: «Вернуть, с условием длительного испытательного срока». Впоследствии он закончил школу, избрал очень нестандартную специальность и прославился как виртуоз этой специальности. Не буду называть его фамилии.

И все это была не «игра в демократию», а действительно демократия с огромной, заключенной в ней силой.

Ты, может быть, спросишь — что это? — А где же «авторитет» руководства? — Где «указующий» перст? Или это фантазия утописта?

Нет, руководство, в высшей степени разумное, твердое, но не навязчивое, было. Личный авторитет Всеволода Федоровича был огромен. «Всеволод сказал…» «Всеволод сделал…» — так за глаза звали его все ученики, и некоторые преподаватели переняли ученическую кличку. «Наш Всеволод» был всегда с нами, «наши преподаватели» работали наравне с нами — все они были нашими товарищами в общем деле, более опытными, более знающими, но отнюдь не претендующими на какое-то особое положение или права.

И задачу они ставили перед собой, казалось бы, скромную. В те далекие времена в Средней Азии не было ни одного ВУЗа.

После революции Ташкентские энтузиасты учителя организовали «Народный университет» по образцу Московского «Университета Шанявского», пользовавшийся успехом, но специалистов не готовивший. После окончания гражданской войны был организован САГУ, который мог начать выпуск специалистов только через несколько лет. Средняя Азия в то время остро нуждалась в учителях и агрономах. Поэтому при школе были организованы два техникума — педагогический и сельскохозяйственный, предназначенные для подготовки нужных специалистов. Но, практика показала, что выпускники нашей школы так подготовлены, что любой из них мог бы поступить в ВУЗ. Без излишнего хвастовства скажу, что я сам трижды держал испытания в трех ВУЗах, все испытания выдержал, был во все три ВУЗа принят, но из первого через полгода сбежал, а второй и третий — закончил и был подготовлен к научной и педагогической работе лучше, чем многие «отличники» лишь потому, что до ВУЗа закончил Трудовую школу.

Очень много можно было бы сказать о методах преподавания в школе, о выработке привычки справляться с задачами практического, познавательного и организационного характера. Но я боюсь, что все это выльется в целый трактат по вопросам педагогики, методики, психологии, выработки социальных навыков, соображениях о построении правильной системы образования и пр. и пр…

В 1920 г. я вместе со всеми старшеклассниками поступил в Комсомол, но в школе, практически, комсомольской работы не вел. Однако, общественные навыки, приобретенные в школе, оказались впоследствии полезными, когда я уехал на родину своей матери в с.Берново. В настоящее время Берново широко известно, как второе по значимости после Михайловского место, связанное с именем .А.С.Пушкина. Здесь я с увлечением занялся комсомольской работой и быстро подрос» до уездного масштаба.

Летом 1925 г. Новоторжский Уком Комсомола командировал меня в Москву в Комсомольский ВУЗ им.К.Либкнехта (знаменательное совпадение), который я закончил весной 1930 г. Моя комсомольская деятельность продолжалась еще в течение первых двух лет пребывания в институте. Но все дальнейшее уже никак не связано с Трудовой школой.

Лет 50 тому назад я сказал как-то, что Трудовая школа опередила свое время на 50 лет. Этот срок прошел и, теперь, увы, вижу, что в своей оценке я сильно ошибся. Будет ли когда-нибудь использован опыт нашей школы, не знаю.

Одной из своих личных задач я считаю описать все, что я помню о школе. Не ради публикации в газетах, а, по словам великого поэта

«Да ведают потомки православных

Земли родной минувшую судьбу..

( В письме, по-видимому речь идёт о книге которую писала одна из воспитанниц Трудовой школы Т. Кухаренко. Судя по письмам, приведённым ниже книга всё-таки была издана, но упоминаний о ней в Интернете нет. Примечание В.Ф.)

3. Ответ на письмо Богдановой Е. П., Барановскому С. А

Дорогие Елена Петровна и Сергей Адамович!

Я был счастлив, получив от Вас весточку о Трудовой школе. Лет десять тому назад в «Правде» промелькнула краткая заметка под названием «Сорок лет после окончания школы». В этой заметке, посвященной встрече выпускников школы, были перечислены приблизительно 20 фамилий, начиная с Насурата Муратова (Действительный член Туркменской Академии Наук) и др., рангом не ниже профессора. Ни названия школы, ни одной фамилии преподавателей, воспитавших такое созвездие талантов, не были указаны. «Правда» просто забыла, что на ее страницах в 1924 году были опубликованы материалы Всесоюзного конкурса на лучшую школу и лучшего преподавателя, что речь там шла о Трудовой школе и персонально о Всеволоде Федоровиче, занявших второе место по Союзу. Тогда «Правда» посвятила нашей школе целую страницу и Всеволоду Федоровичу — два полных столбца. Лет пять тому назад я случайно встретил в книжном магазине двух преподавательниц узбечек из Ташкента, разговорился с ними и, судя по их словам, подумал, что о нашей школе совсем забыли.

И, вдруг, недавно узнал от своего сына, что ему, разыскивая меня, позвонил Сергей Апекин. Мы встретились с Сергеем, как старые друзья, потом вдвоем были у Тани Кухаренко. А теперь Ваше письмо!

В ответ посылаю заполненную анкету и просьбу – переслать на мое имя, если сможете, два экземпляра первой книги о Трудовой школе и, по меньшей мере, столько же экземпляров второй книги после выхода ее в свет.

С радостью дал бы материал для второго выпуска, но Апекин и Таня Кухаренко сказали, что теперь уже поздно. Может быть, когда-нибудь выйдет третий выпуск и тогда мои воспоминания смогут найти себе место. Я очень хорошо помню первые пять лет существования школы, т.к. начал в ней учиться со дня ее открытия 1-го октября 1918 года, а до этого летом 1918 года работал в ученической дружине, организованной Всеволодом Федоровичем в крохотном кишлачке Шунгак, примерно в 10 км от Чимгана между Юсуп-ханой и Бричмуллой. Апекин дал мне свой экземпляр 1-й книги, и я нашел в ней несколько ошибок. Да и в присланной Вами анкете, видимо, по недосмотру содержатся две опечатки. Школа официально называлась «Трудовая Опытно-показательная школа-коммуна им. К.Либкнехта», а ее ученики в мое время назывались не «коммунарами», а «трудовиками».

В двадцатых годах, после окончания школы я уехал на родину своей матери, потом Новоторжский Уком Комсомола командировал меня учиться в Москву в Инд.-Педагогический Ин-т им. К Либкнехта. За время обучения в этом институте я регулярно ездил в Ташкент. Потом в моих поездках произошел длительный перерыв, в связи с двухлетней командировкой на работу в Арктику и с обучением после этой командировки в Московском университете. В 1939 г. я был в Ташкенте, видел в последний раз своего отца, был у Вс. Фед. И В.А. в их доме в тупике около Салара. Затем, уже после войны в 1949 и 51 гг. я был у матери в Ташкенте, несколько раз заходил к В.Ф., так что рассказ Зои Чинновой о моем посещении правилен. Я фотографировал, кое- что из фотографий у меня осталось. В последний приезд вместе с Верой Андреевной я ездил на их машине в Нанай ( м.б. Богустан, не помню), где у В.Ф. на летнее время находилась пасека. Фотоаппарат у меня был с собой, я что-то фотографировал, но в памяти осталась лишь фотография Пскемского ущелья и буйный Пскем. На пасеке мы застали кроме В.Ф-ча двух сестер Веры Андр., имя Зои у меня возникает в памяти, а вторая была, по-видимому, Лёля, однако, ее имя заимствую из Вашего письма, а не из своей памяти. Естественно, что я мог передать аппарат, и кто-то снял меня с сестрами Веры Андреевны. Естественно также, что среди лета я был одет в белый костюм. Если Вы на несколько дней пришлете эту фотографию, я точно установлю, кто на ней снят и точную дату. Между прочим, у меня почему то возникло подозрение – сколько в действительности было сестер у Веры Андреевны – две или три (кем приходится Вере Андреевне Н.Чиннова, автор воспоминаний на стр.42 первой книги?)? Из фотографий у меня сохранилось по одному экземпляру снимков В.Ф. и В.А. Я пороюсь в своих архивных фотопленках, и если найду что-нибудь интересное – отпечатаю и пришлю Вам.

Теперь более важный вопрос к Вам. Скажите, сохранился ли личный и школьный архивы Всеволода Федоровича и Веры Андреевны? Сохранились ли протоколы ученических собраний, Педагогического совета, собраний коллектива школы? Сохранились ли списки учеников, преподавателей, инструкторов школы и т.п., состава органов ученического самоуправления, «Дневники школьной жизни», выпуски журнала «Производство», ученические сочинения и отчеты, хозяйственные документы и пр. архивные материалы. Ведь оттуда можно почерпнуть много сведений для восстановления истории школы.

А это, во всяком случае, интересно и для истории всей советской педагогики не меньше, чем история школы Шацкого и колонии Макаренко.

Для живых бывших воспитанников Трудовой школы, в первую очередь интересны их собственные воспоминания, но в общем аспекте, имея в виду интересы будущего, надо собрать и зафиксировать все материалы, связанные со школой. Наша школа с ее энтузиастами преподавателями, возглавляемая таким одаренным, высоко идейным руководителем как Всеволод Федорович, на много десятилетий опередила свое время. Педагогический эксперимент, осуществленный в Трудовой школе, в настоящее время едва ли будет повторен. А значение его мне, как человеку всю свою сознательную жизнь занимавшемуся научным и педагогическим трудом, представляется важным для отечественной и мировой педагогике. Приходиться сожалеть, что историей школы стали заниматься так поздно. Практически весь состав преподавателей ушел из жизни. И Вере Андреевне исполнилось 93 года!… Она являет собой истинный пример «Последнего из могикан» среди преподавателей школы…

В первой книге почти все воспоминания написаны бывшими учениками, попавшими в школу, когда она являла собой пример хорошо сформировавшегося коллектива со своими целями, методами преподавания, с прекрасной увязкой труда, обучения и общественных форм существования. И сегодня я не уверен, остался ли в живых кто-нибудь, кроме меня, из первого выпуска школы. Из числа тех, кто помнит – с какого нуля началась жизнь школы, сколь трудными были ее первые шаги на педагогическом поприще. Мне очень хотелось бы узнать, каковы судьбы моих одноклассников, кто из них дожил до сегодняшнего дня. Поэтому я привожу список моих товарищей по классу, может быть, кого-нибудь я пропустил. Скончавшиеся отмечены в списке крестом. Сообщите, пожалуйста, что Вам известно об остальных.

1..Цыганков Александр +

2.Кочнев Анатолий +

3.Мужиченко Гурий Илларионович

4.Устимович Владимир

5.Шапоренко Александр

6.Крошков Сергей

7.Борисов Сергей Михайлович

8.Нестеров Владимир Сергеевич

9.Шалашин Иван

10.Езержа Юлия

11.Врублеуская Ляля (Елена, Ольга?)

12.Чиркун Елена +

13.Серова Александра

14.Кононова Нина

15.Богоявленская Дора

16.Темникова Вера

17.Почобут Людмила Игнатьевна

18.Журавлева Раиса +

19.Гришина Клавдия

20.Почеп ….. (м.б. в фамилии ошибка)

21.Прима Мария

Дополнительные сведения о некоторых лицах, № по списку:

3. Мужиченко Гурий (не Григорий, как ошибочно он назван в книге) Илларионович, в конце 20-х годов работал экономистом в Москве, проживал на Фрунзенской набережной.

4. Устимович В.

6. Крошков С.

20. Почеп….. 4, 6, 20 – ушли, не окончив школы.

9. Шалашилин И. – как будто бы работал одно время в аппарате ЦК Компартии Узбекистана

7. Борисов Сергей Михайлович, 1905 г.р. работал в системе Гидрометслужбы. Последний раз видел его около 1950 гг. Он в то время работал в Петрозаводске (Карелия)

21. Прима М. когда-то давно жила в Москве.

17. Почобут Л. В 1951 г работала в Ташкенте врачом бактериологом

В. Нестеров. Г. Обнинск. 3.04.1984 г.

Ответы на некоторые вопросы анкеты:

4. Обучался в Трудовой школе 5 лет, с 1 октября 1918 по июнь 1923 года.

6. Учился вместе с тремя сестрами, все закончили Трудовую школу, точные года поступления и окончания школы не помню. Сестры: Елена -1908 года , Мария -1913 года, Вера 1915 года рождения. Елена закончила Экономический факультет САГУ, работала экономистом, в замужестве сменила фамилию на Локтюхову. Мария закончила Московский Институт цветных металлов. Работала на Урале инженером Карабашского медеплавильного завода. Скончалась в Москве в 1941 году. Вера закончила железнодорожный техникум в Ташкенте, работала на Ташкентском железнодорожном узле. Скончалась в Ташкенте около 1944 года.

7. Родители во время моего обучения были живы и проживали в Трудовой школе. Мать, Надежда Васильевна Нестерова работала преподавательницей Трудовой школы с 1919 года до расформирования школы. Награждена за свою преподавательскую деятельность орденом Ленина и медалями.

9. В школе несколько раз избирался и работал членом Ученического Исполкома.

10. Участвовал в школьном хоре, в художественном кружке в 1919 году под руководством Неудачиной, в 1920-1922 – под руководством К.И. Дано. Работал в препаровочной (при кабинете естествознания) под руководством С.М. Алексеева, несколько раз выступал на сцене во второстепенных ролях, часто писал в «Дневнике Школьной жизни».